скачать книгу бесплатно
Дознаватель замахивается дубинкой. Марк негромко свистит. Сэмми оглядывается:
– Чиф?..
Марк требует, чтобы подчиненные звали его так. Сударь – слишком обыденно; милорд или сир – слишком помпезно, да и какой он милорд?.. А «чиф» – значит «вождь» на старозападном наречии. Это хорошо подходит к его положению: Марк – не рыцарь, не лорд, не военачальник, но, тем не менее, вождь.
Марк пальцем подзывает Сэмми.
– Кто это?
– Джонас Холи Мартин, кучер герцога Айдена.
– Лжет?
– Молчит. Но скажет, ручаюсь! Будьте спокойны, чиф.
– Да я, как будто, и не волнуюсь, – пожимает плечами Марк, идет дальше вдоль череды допросных. Сзади слышится глухой стук, сдавленное рычание пленника.
Допросные соединяются меж собою толстыми дверьми. Их можно раскрыть настежь, тогда крики слышны даже с дальнего конца анфилады, еще и отбиваются эхом от сводов, приобретая некий мертвенный оттенок. Недурной эффект, весьма полезен для работы. Однако если кто-то из узников заговорил по делу, дверь следует немедленно закрыть. Соседям ни к чему слышать его ответы.
Марк переходит из комнаты в комнату, думая о скуке. Нет ничего скучнее бесполезной работы. Владыке Адриану нужны доказательства, и тем более они потребуются Палате… но сам Марк не видит в них никакого смысла. Его опыт говорит: доказать можно что угодно. Нанять свидетелей, которые скажут любые слова; подбросить улики, кого угодно оклеветать, очернить. Судьи верят доказательствам и словам свидетелей, публика обожает улики и обличительные речи… Марк доверяет лишь одному свидетелю: собственному уму. Единственная улика, которую нельзя сфабриковать, – это умозаключение. Единственное непогрешимое доказательство – логика. Все прочее – шелуха.
Марк проходит поочередно двух лакеев (один рыдает и молится, второй, кажется, лишился чувств), стражника (неумело лжет, дознаватель не верит ни единому слову), горничную (скороговоркой лепечет что-то, слезы ручьями по щекам и шее). Марк кривится. Мерзость – допрашивать девушку… тем более, безо всякой пользы. Дознаватель, однако, полон вдохновения:
– Вы только послушайте, чиф! Она слышала, а потом и видела, понимаете! Подсмотрела в замочную скважину…
Дознаватель с восторгом излагает, как кто-то из еленовцев переспал с кем-то из южных софиек. Еще в июне, во дворце, в гостевых покоях. Пересказывает подробности, какие запомнила горничная… Марк пропускает все мимо ушей.
– Запиши и отпусти ее, наконец. Когда уйдет, сожги запись.
– Что?.. Как?..
Марк ленится отвечать. В следующей допросной Хряк – сынок мясника – возится с посыльным герцога Альмера. Посыльный твердит, что не знал ничего о содержании писем, только доставлял и все, Праматерью клянусь! «Нет у тебя Праматери», – бросает Хряк и тычет посыльного раскаленным прутом. Тот, ясное дело, орет. Хряк жесток и туп. Он допрашивает ради удовольствия, а не для результата. Марк бы с радостью избавился от него, да только где возьмешь других? На эту работу такие, в основном, и идут.
Марк тычет Хряка под ребро:
– Составь полный список всех его поездок и адресатов. С начала июня по нынешний день. Это понадобится.
– Эээммм… чиф… я, эээ… – Хряк чешет затылок. Он с трудом пишет даже собственное имя.
– Трудись, давай, – говорит Марк и идет дальше.
Пустота, скука. Зачем вообще нужен суд? Айден бежал, владыка знает о его вине, и Марк знает. И сам Айден знает, что они знают, – потому и сбежал. Допросы, разбирательства – долгое, трудное, жестокое и совершенно пустое дело. Что бы ни постановили высокие судьи, имперские искровые войска все равно осадят Алеридан, а герцог со своим гарнизоном все равно станет биться насмерть, как раненый тигр…
Марк шагает обратно, в допросную с герцогским кучером. Все-таки седой дед интереснее прочих. Когда Ворон входит, Сэмми подхватывается навстречу:
– Все молчит, чиф. Но я справлюсь, обещаю!
Сэмми – еще не законченный подонок. Редкость для дознавателя.
– Постой-ка в сторонке. И послушай.
Марк придвигает табурет, садится, глядит в лицо седому кучеру. Тот отвечает на взгляд, сверкая ненавистью в зрачках. Занятно: на Марка он смотрит с большей злобой, чем на Сэмми, хотя Марк даже не притронулся к дубинке. Сэмми моложе, он почти годится кучеру во внуки…
– У тебя ведь нет детей, правда? – говорит Ворон узнику. Тот фыркает в ответ:
– Какое тебе дело?!
Но брови дернулись вверх – кучеру действительно интересно, какое Марку дело. Сэмми не спрашивал узника ни о детях, ни о нем самом. Лишь о его хозяине – опальном герцоге Альмера.
– Нет детей, но прежде были, – говорит Марк. – Ты – серьезный человек, обстоятельный. Обзавелся семьей, родил детей, а потом…
– Заткнись! Не суй свой нос, понял?! – рычит кучер.
Марк пожимает плечами:
– Ну, нет – так нет… Давай-ка я о себе расскажу. Моя дочурка – Лиззи – она знаешь, на кого похожа? На черного котенка. У нее волосы темные, как смоль, и глазища огромные, что монетки. Если ей любопытно, она смотрит вот так, не отводя взгляда, и чуть головку наклоняет. Говорит: «Пап, а пааап… ну скажи мне, почему солнце – оно то есть, то нету? Куда оно ночью девается?» И глядит, пока не отвечу. А когда слушает, то кончик мизинчика в рот кладет – вот так.
Марк показывает. На разбитых губах кучера висит очередное проклятье, но не срывается. Висит, висит. Узник глядит на Марка со страданием и горьким любопытством. Нежность Ворона к дочери причиняет узнику боль.
– Видишь ли, Джонас, – говорит Марк, – пока не родилась Лиззи, я не знал, как можно любить чужих детей. Ну, в смысле, они же тебе никто, с чего их любить-то? Но вот теперь переменилось. Когда вижу ребенка – так и хочется заговорить с ним, угостить чем-то, хотя бы просто по волосам потрепать. И в сердце теплеет. Верь или не верь, но теплеет. Если бы – спасите, боги! – Лиззи умерла, я бы нанялся служить господину, у которого есть маленькие дети. И всего себя им бы отдал… Ведь что еще светлого на свете осталось бы? Только они.
Кучер дышит тяжело и прерывисто. Марк понимает, что седовласый мужик пытается удержать в груди стон.
– У герцога Айдена, – говорит Ворон Короны, – трое детей. Малютка Альберт – милый, тихонький мальчонка. Среднему Альфреду уже пятнадцать, он прекрасно владеет шпагой и вовсю упражняется с рыцарским копьем. Ну, а леди Аланис – о ней и говорить нечего, это подлинная драгоценность.
Марк ждет момента, когда кучер не сдержится, и этот момент наступает при звуке последнего имени: узник тяжело вздыхает.
– Я соболезную, – говорит Марк, – сочувствую тебе, Джонас. Беда в том, что мне ведь плевать на твоего хозяина. Вина герцога доказана, ему не отвертеться. Я хотел говорить о леди Аланис – это ее судьба на повестке дня.
– Она невиновна! – кучер едва не срывается в крик. – Отстаньте от нее, отлепитесь! Ее светлость ничего не знала, ни в чем не участвовала! Ты говоришь, любишь дочку? Вот и скажи: ты бы впутал ее в ту мерзость, которой сам занимаешься?!
– Пожалуй, что нет… – неторопливо отвечает Марк.
– Так отстань от ее светлости! Делай со мной, что хочешь, хоть шкуру спусти, я тебе ничего о ней не скажу. И не потому, что упрям, а потому, что нечего сказать! Она ни в чем не замешана, ни в чем!
– Понимаешь, – Марк говорит с сочувствием, – дети растут быстро. Моя Лиззи еще вчера, кажется, ползала на коленках, и, чтобы встать, брала меня за палец всей ладошкой… А сегодня у нее на подоконнике нахожу грязный след. Почему бы? Да потому, что вылезала в окно. А это зачем? Затем, что какой-то мальчонка к ней прибегал – представляешь? Я это к тому говорю… с чего ты взял, будто все знаешь о леди Аланис?
– С того, что когда ее светлость хотела с кем увидеться, то всегда брала меня, вот с чего! И когда обидел ее один, то рыдала в карете, а я на козлах сидел и все слышал. Ее светлость очень редко рыдала, не тот она человек. Но если уж плакала, то в карете, а не дома – так, чтобы никто не слышал… один я, понимаешь?! И когда с подружкой своей северной секретничала, то тоже меня не стеснялась – сидели в кабине, шептались, я бы все слышал, если б захотел! И если злилась на кого, то велела мчать, как ветер, и я мчал, а ей было мало, и она лупила кулачком в стенку… А ты говоришь, не знаю ее!
Кучер медлит, переводя дух, а потом добавляет:
– Если уж так тебе нужна девица-заговорщица, то подумай про эту рыжую сучонку.
Марк приподнимает бровь, а Сэмми аж подается к узнику. Марк жестом велит ему молчать.
– Про рыжую?..
– Дочь Медведицы. Это с нее вся дрянь началась, из-за нее все пошло боком! Твой… – кучер мечет взгляд в сторону Сэмми, – твой сынок спрашивал, куда его светлость ездил с игр. Так я тебе скажу, куда. Эта медвежья сучка его шантажировала, вот куда. Она ему подкинула записочку, и милорд велел подать карету. Когда садился в кабину, то записку комкал в ладони и злился. А потом привели ее – эту рыжую. Она села, они поговорили. Конечно, я не слышал, о чем, хотя и мог бы. Потом она вышла – довольная такая. А его светлость – темнее тучи. Рыкнул: скачи давай. И мы поскакали. Знаешь, куда?
Марк качает головой.
– К Ушастому, вот куда. Это главный шептун его светлости. Ты не надейся, не поймаешь: Ушастый давно уже смылся из столицы. Поговорил его светлость с ним, а потом вызвал к себе капитана Дермота. Его-то ты знаешь: командир над герцогскими гвардейцами. Велел снова: скачи. Но не как попало, а так, чтобы мимо особняка Лабелинов. Понял? А проедешь особняк – встань на пригорке, оттуда хорошо всю усадьбу видно… Встал я, там они с Дермотом, значит, и беседовали…
– И что все это значит? – Марк невинно взирает на кучера.
– Дурак, что ли? – фыркает Джонас. – Рыжая сучка – дочь Медведицы! Она же северянка, ненавидит Лабелина! Нашла против его светлости какую-то дрянь и шантажировала, чтобы руками его светлости изжить Лабелина со света! Вот тебе заговорщица! Ее бери, а от леди Аланис отстань.
Марк улыбается.
– Чего скалишься? – зло фыркает кучер. – Не веришь, что ли?
– Напротив, очень даже верю. Ай да Глория!..
Марк поднимается. Сэмми пялится то на него, то на кучера, и все не может вернуть на место отпавшую челюсть. Марк аккуратно вынимает из ладони Сэмми дубинку.
– Ты этой штуковиной пореже пользуйся. Если хочешь в жизни чего-то добиться, вообще забудь про нее. Ага?..
– Чиф… да, чиф, конечно…
Сэмми, наконец, собирается с мыслями и принимается тараторить:
– Что прикажете, чиф? Мне изложить все в донесении, или вы сами доложите?
– Кому доложу?..
– Его величеству, конечно! Ведь это же… вы же, чиф, вы же просто сокровище выкопали! Как вам это удалось?! За десять-то минут! Дочь Медведицы покушалась на Лабелина – это же как гром будет!
Марк усмехается:
– Забудь, чепуха.
– Как? Почему?..
– Да потому, что Лабелин жив. Глория сперва выпустила в него стрелу, а потом одумалась и сама же перехватила. За что прикажешь ее судить? За ненависть к правителю Южного Пути? Ну, парень, если это – преступление, то весь Север Империи надо превратить в одну большую каторгу.
– Но, чиф, она же… что же нам, просто забыть?..
– Именно, Сэмми, в самую точку. Ты об этом забудешь сразу, как только я выйду из допросной. – Глаза Ворона Короны становятся неприятно серьезными. – А если вдруг когда-нибудь ляпнешь хоть слово – окажешься на месте этого кучера. Тебе ясно?
Дознаватель ошарашено кивает. Марк уходит, не сделав даже попытки объяснить свое решение.
* * *
Во дворце Пера и Меча проживает около тысячи человек, еще не менее пятисот бывают здесь ежедневно.
Император Адриан Ингрид Элизабет стоит на верхушке пирамиды. Ступенью ниже – его нареченная невеста леди Минерва Стагфорт, генералы Серебряный Лис и Уильям Дейви, а также советники из высшей знати: графиня Нортвуд, герцог Фарвей, граф Шейланд. Ниже – восемь министров; за ними – шестнадцать старших чиновников на имперской службе, в их число входит и Марк. Ниже – имперская канцелярия: могучая махина, склепанная из десятков секретарей, счетоводов, надзирателей, управителей, эмиссаров. Добрая половина постоянно находится в разъездах, контролируя дела в той или иной части Земель Короны, но вторая половина – здесь, во дворце, переписывает слова с бумаги на другую бумагу, а оттуда – на третью… Ступеньку под канцелярией занимает лазурная гвардия, на полголовы ниже стоит алая. Далее – жены, дети, братья и сестры, альтеры и альтессы всех, названных выше. Под ними лежит фундамент пирамиды – сотни слуг всех мастей: лакеи, конюхи, горничные, повара, привратники, прачки, садовники… Окинуть единым взглядом это грандиозное строение почти невозможно – сродни попытке сосчитать насекомых в муравейнике. Тем не менее, первейшая задача Марка – держать под наблюдением каждый отдельный кирпичик.
Он обедает в кухне южного крыла, вместе с челядью. Есть свои преимущества в простом происхождении. Будь Марк дворянином, не мог бы сесть за один стол с поварятами и служанками… и лишился бы полезнейшей возможности слушать все, о чем болтает эта братия.
Марк ежедневно раздает несколько елен серебром многочисленным шептунам. У него имеются шпионы среди гвардейских оруженосцев и конюхов, среди писарей канцелярии, генеральских адъютантов и графских слуг, среди любовниц чиновников и горничных нареченной невесты. Марку удалось купить двух человек из свиты Фарвея и одного – из свиты Шейланда (этот почему-то обошелся особенно дорого)… Тем не менее, все платные шпионы вместе взятые приносят едва ли больше сведений, чем досужая болтовня слуг за обедом.
К тому же, в кухне южного крыла весьма вкусно кормят: как никак, объедки со стола самого владыки. Сегодня – салат из перепелиных яиц с маслинами и виноградом, форель в сливочном соусе, пироги с пряным шиммерийским сыром. Остальные девять блюд уже расхватали: Марк явился слишком поздно. Слуги давно покончили с обедом и закрутились в вечерней кутерьме. Кухню наполняют запахи ванили и корицы, тертого яблока и яичного крема, мандариновой цедры, сахарной пудры и еще не пойми чего чертовски аппетитного. Готовится императорское чаепитие.
– Их величество изволят чаевничать наедине с госпожой, – сказала повариха Берта, выставляя на стол лакомства, которые приберегла для Марка. – А госпожа любят сладенькое, вот и стараемся. Уж она порадуются сегодня, пальчики оближут!
Марк улыбнулся в ответ:
– Не сомневаюсь в твоих талантах, Берта.
– А то! Ведь это, знаешь ли, не просто так, а дело чести. Сладости будут, каких госпожа у себя там на Севере в жизни не нюхали!
– Затронут авторитет Короны? – понимающе кивнул Марк, уплетая сырный пирог.
– Не только авторитет, дорогой мой, а и сердечный интерес, так то!
Берту несказанно радует мысль о том, что его величество наконец-то женится. Повариха вряд ли хоть раз видела леди Минерву Стагфорт, однако заочно обожает ее, называет не иначе как во множественном числе. Кого попало их величество не выбрали бы, так то.
– Приходи сюда к полуночи – ахнешь, какая вкуснятина будет!
– Благодарю за приглашение…
– Пф! Не «благодарю», а возьми и приди! И барышню приводи, если нашел… – Берта досадливо скривилась. – Хотя, какая у тебя барышня!.. От тебя не дождешься.
– Ммм… угу… – мурлыкнул Марк с набитым ртом. – Почему в полночь-то?.. Так поздно?
– Как у их величеств закончится – так у нас начнется.
– Ясное дело, но чаепитие начинается в девять. Думаешь, продлится долго?
Берта подмигнула:
– Так ведь они вдвоем с госпожой будут, без никого больше. Куда им спешить, коли они вдвоем, а?
Вот вам и выгода кухонных бесед! Даже от поварихи можно узнать полезное.
– Постой-ка, Берта. В протоколе значились еще приглашения для графини Нортвуд и генерала Дейви. Я его нынче утром своими глазами читал.
– Читал – перечитал, тоже мне!.. – фыркнула Берта. – Людей слушай, а не бумажки читай. Медведица отказалась, голова у нее. А генерал решил, что третьим быть не годится, и тоже, значит, извинился. Их величество ужинают наедине с госпожой.
Впервые, – отметил мысленно Марк. Что ж, леди Сибил знает свое дело: весьма вовремя у нее разболелась голова.
– Кстати, о чтении… Твой Рыжий вот это принес для тебя, – Берта подсунула ему пухлый конверт без надписей. – Ты ж не читай, пока не доешь, а то подавиться недолго! Засиделась я с тобой, побегу…
Повариха вернулась к делам, а Марк вскрыл конверт. Дневная сводка – заметки о том, что видели его многочисленные глаза. Большая часть – чушь: стараясь набить себе цену, некоторые шептуны доносили обо всем подряд; другие просто не могли отличить важное от неважного. Но встречались и жемчужины: чтобы распознать, нужно чутье. Марк жевал и скользил глазами по листам, с полувзгляда отбрасывая шелуху. Повздорили… подрались… разжился деньгами… переспали… пойман пьяным и высечен… украдкой читала письмо… поглядел на графиню искоса… потерял бумагу из архива… сказал, что его величество…
В кухню ворвался капитан алой гвардии сир Кройдон Бэкфилд. Подлетел к столу, гремя шпорами, кольчугой и всем остальным, чем может греметь гвардеец в полной амуниции.
– Встань, мерзавец! Ты оскорбил мою честь, я требую удовлетворения!
