скачать книгу бесплатно
– Погасите этот гуляш! – приказал Хармон. – Вытащите и высушите шар, готовьтесь к полету!
Гортензий стал спорить, пересыпая речь отборной шиммерийской бранью. Если ткань не доварить, вся работа пойдет ишаку в задницу, и придется начинать заново. Мокрый шар полетит не лучше мокрого индюка, а сушить его – дело на два дня. Это ж в котле не вода, а алхимическое варево, пусть подавится им Темный Идо. Оно жирное и липкое, а может, еще и ядовитое – в книге неясно написано. А высушить шар – только полдела, вторые полдела – надеть на него сеть из веревок. В прошлый раз с пятью помощниками цельный день убили на эту сетку, путь повесится на ней Темный Идо!
Хармон заорал в ответ. Он здесь, тьма сожри, хозяин, а если хозяин, тьма сожри, приказывает, то ты берешь и делаешь, иначе хозяин тебя утопит в алхимическом вареве, пусть подавится Темный Идо твоим утопленным трупом!
Гортензий уловил настроение, прикрикнул на студента, и вместе они принялись вытаскивать из котла жирный, липкий, возможно, ядовитый шар. Хармон послал лакеев им в помощь, а сам боязливо вышел на балкон оглядеть окрестности. Никаких подозрительных людей вокруг поместья не виднелось. Собственно, людей и вовсе не было: шло к полудню, городок привычно притих, чтобы оживиться ближе к вечеру. Похитители Низы зачем-то давали Хармону время. Возможно, надеялись, что он, готовясь к бегству, полезет за Светлой Сферой и выдаст положение тайника. А может, похитителей и вовсе не было, и Низа сейчас одна-одинешенька бредет через горы. Интересно, пожалела она уже о своем решении? Вспомнила ли Хармона, подумала вернуться?..
Так или иначе, шар придется весьма кстати! На нем легко и уйти от погони, и высмотреть Низу с высоты. Лишь бы только она сбежала в ту сторону, куда ветер. А так оно, скорей всего, и есть: облака, как и прежде, плыли на Запад.
Хармон трижды заходил к Гортензию, чтобы поторопить, и трижды задумывался, не взять ли Сферу из тайника, но решил сделать это перед самым взлетом. Кухарку, как самую бесполезную из бойцов, послал к бургомистру спросить, не являлись ли вчера в город подозрительные чужаки? Кухарка была родом из Мелисона и при любом случае заходила поболтать к сестре. Хармон как мог настращал ее, чтобы сегодня она шла прямиком к бургомистру:
– Женщина, если не хочешь найти здесь, в поместье, шесть смрадных трупов, изъеденных мухами, то ради всех богов беги скорее!
Однако кухарка все-таки решила перемолвиться словечком с сестрой – хотя бы рассказать, что скоро она может лишиться места, ведь хозяин превратится в труп, поскольку варит небесный шар в ядовитом котле. Сестра взяла немного времени, чтобы надлежащим образом прокомментировать новость: хотя славный Хорам и не лаэмец, но он прожил месяц в Лаэме, вот тамошний дух к нему и прицепился. Слава богам, что он варит только бездушный шар, и никого не травит, кроме самого себя. От того, кто пожил в Лаэме, можно ждать гораздо худшего!
Словом, кухарка вернулась в сумерках, когда шар уже вовсю сушился, развешенный между деревом и оградой, роняя наземь жирные едко пахнущие капли. На диво, кухарка вернулась не пешком, а в повозке. Правил бричкой отец Элизий, подле него на козлах сидела… Низа!
Всю историю Хармон узнал от священника, ведь Низа, как и прежде, не говорила больше пяти слов.
Она покинула поместье не в полночь, а на рассвете, с единственной целью – прогуляться в одиночестве и ощутить свободу. Бежать на родину она и не думала, вполне понимая безнадежность затеи. Низа прогулялась по утреннему, еще безлюдному Мелисону, кое-где осторожно позаглядывала в окна, увидела, как завтракают добрые горожане. Двинулась за город в оливковую рощицу, послушала птиц, вдыхая чудные южные запахи. За рощицей нашла погост и подивилась дикому имперскому обычаю – скармливать мертвецов червям. Вышла к речушке, скинула обувь, прошлась быстрой, обжигающе холодной водой. Вернулась в городок и там что-то еще делала, где-то гуляла – священник воспринял все это с ее слов, то есть, отрывчато и смутно. Факт тот, что после полудня девушка обнаружила церковь и зашла туда, и спросила отца Элизия:
– У вас есть жертвенный алтарь, чтобы поговорить с Духом Степи?
– Прости, у нас нет такого алтаря, – ответил священник, – но я могу попросить святую Софью, самую добрую из Праматерей, чтобы передала Духу твои слова.
Он подвел Низу к иконе Софьи Величавой и прочел молитву. Затем и Низа стала молиться, ничуть не смущаясь присутствия священника. Видимо, в Рейсе молитва – дело публичное, а не сокровенное. Отец Элизий мало понял из ее слов, Низа использовала наречье Степи, но увидел, что девушка одинока и несчастна. Когда она окончила молитву, священник сказал:
– Ответь мне, дитя: ты знаешь свое место в мире?
– Я живу у славного Хорама.
– Ты почитаешь тех, кто стоит выше?
– Славного Хорама я уважаю.
– Усердно ли ты трудишься?
– Хочу больше, но он не позволяет.
– Получаешь удовольствие от страданий?
Она не поняла вопроса.
– Берешь ли ты чужое?.. Добиваешься ли выгоды обманом?..
Отец Элизий прошелся по всем заповедям, а тогда сказал:
– Вижу, дитя, что ты не всегда благочестива, тебе нужно поработать над своею верой. Но ты – хороший человек, а значит, боги о тебе позаботятся. Просто верь и живи, и все само образуется, а печали пройдут.
Низа так была рада его словам, что даже слезы выступили на глазах. А потом сама, по собственному желанию, взяла и рассказала, как провела день. Конечно, сбивчиво и комкано, но все ж Элизий понял, что Низе понравилась пахучая роща и холодная речка, и как семьи завтракают все за одним большим столом, даже дети; а погост не понравился и слегка напугал. Тогда священник спросил, не хочет ли Низа поужинать за большим столом с ним, его супругой и тремя дочками. Только тут она спохватилась:
– Наверное, славный Хорам ждет меня к ужину. Он любит кушать на балконе, и чтобы я наливала вино.
Вот тогда отец Элизий велел запрячь бричку и взялся отвезти Низу домой, а по дороге они встретили кухарку, которая уже шла от мастера Корнелия с утешительным известием: никто подозрительный не приезжал в Мелисон ни вчера, ни позавчера, ни третьего дня.
Как это бывает с людьми, пережившими сильный и напрасный испуг, Хармон обозлился. Конечно, он скрыл чувство до тех пор, пока священник не покинул дом, а тогда напустился на Низу.
– Что ты творишь?! Как могла так поступить?! Взяла и сбежала, как последний преступник! Хоть бы предупредила кого! Я так переполошился, что места себе не находил!
– Почему?
– Она еще спрашивает – почему! Да от страха за тебя, глупая! Ты хоть понимаешь, как я за тебя волновался?!
– Не понимаю, – призналась Низа.
Если бы Хармон бывал в Рейсе, то знал бы: тамошние дети уже в десять лет сами скачут куда угодно, хоть за горизонт, и родители не пытаются присматривать за ними.
– Не понимаешь! – совсем вскипел Хармон. – А что мне обидно – это ты понимаешь? Я тебя зову на прогулку – тебе плевать, а сама – пожалуйста, на целый день. Я тебя спрашиваю о том, о сем – ты только: «Да, славный», а этот Элизий спросил – все и выболтала!
Низа нахмурилась, пытаясь понять.
– Что я выболтала? Разве я выдала твои тайны?
– Сожри тебя тьма! Не в тайнах дело, а в отношении, можешь понять? Я для тебя как чужой, а Элизий – как родной, хотя ты его в первый раз видишь!
– Я ничего не понимаю, славный.
– Мы даже чертов шар выловили из котла, чтобы тебя искать! Могли отравиться, между прочим! А ты себе в рощице гуляла, в речечке купалась! Ты не ребенок, вот и думай перед тем, как делать! Хочешь куда пойти – скажи мне!
– Но тогда ты пойдешь со мной.
– А тебе бы без меня? Неблагодарная! Ты помнишь, сколько я для тебя сделал?!
Если бы Хармон бывал в Рейсе, то знал бы: подобных слов не стоит говорить шавану. Дети Степи сами помнят свои долги и непременно платят, если хотят попасть в Орду Странников. Но ткнуть шавана носом в его долг – все равно, что посмеяться над гербом северного рыцаря.
– Ты делал то, что сам хотел. Сегодня я сделала, что захотела.
Не слова Низы впечатлили Хармона, а движение. Машинально, не глядя, девушка сжала стеклянный кубок с вином. Не так, как держат чашу, а – как оружие. В мыслях увиделось Хармону, как Низа одним быстром ударом отшибает ножку кубка, оставив в руке острый осколок, похожий на стилет.
Он не знал, чего испытал больше – злости или испуга.
– Поди прочь! – рявкнул Хармон, и Низа ушла.
Тогда испуг исчез, осталась одна злость. Хармон еще долго не мог прийти в себя. Полли никогда не позволяла себе такого! И ни одна из трех женщин, что были у Хармона прежде. Могли возмущаться, браниться, могли удариться в крик и слезы – на то и бабы в конце концов. Но чтобы вот так зыркнула глазом хищного зверя, сжимая оружие в руке, – никогда такого не было, ни одна не смела!
Первым порывом Хармона было прогнать Низу. Сказать: хотела свободы – так иди себе. Посмотрим, далеко ли уйдешь, скоро ли приползешь назад, поджав хвостик. Вторая мысль была еще лучше первой: сделать Низу служанкой. В конце концов, кто она здесь? Альтесса? Ничего альтесного не делает, только выкобенивается. Так пусть хотя бы отработает свой хлеб! Дом большой, возни с ним много.
Однако Хармон не сделал ни того, ни другого. Не из благородства – ничего неблагородного он не видел в том, чтобы за уплаченные деньги ждать службы и уважения. Но вот какая закавыка: дерзкая эта Низа понравилась Хармону. Прежде она была лишь утешением для его совести, несчастною сиротой, которую хотелось облагодетельствовать. Сейчас предстала в ином обличье – и мужское естество зашевелилось в Хармоне.
Он решил спросить совета. Глубокой ночью спустился в винный погреб, открыл заветную нишу в стене. Расставив квадратом четыре свечи, поместил Светлую Сферу по центру – так, чтобы огоньки отражались в ней со всех сторон. Крутанул.
Как раз в этот момент за тысячи миль отсюда бывший хозяин Сферы, граф Виттор Шейланд, прощался с супругой. Он скрывал за словами любви раздражение и гнев, похожий своею природой на гнев Хармона. Несмотря на безумную цену, уплаченную графом, Северная Принцесса покидала его, чтобы оказаться в столице подле брата.
Огоньки четырех свечей заиграли в Сфере и стали четырьмя сотнями, четырьмя тысячами, четырьмя миллионами огоньков. С головой нырнув в эту красоту, Хармон ясно понял: нужно показать Низе. Ведь он до сих пор не показал ни одной живой душе! Низа увидит – и растает. Если ее так трогает простой шар с горячим воздухом, что и говорить о творении богов!
Только нельзя это делать с наскоку, нужно выбрать подходящий момент. Когда Низа будет вести себя хорошо, проявит кротость и благодарность. Тогда, в награду, Хармон покажет ей Сферу – и Низа поймет, какому исключительному человеку она досталась.
Но утром пришло известие, которое надолго отвлекло Хармона от мыслей и о Низе, и о Сфере.
Спозаранку выйдя на балкон, Хармон увидел во дворе всех домочадцев, сгрудившихся около Рико. Он только вернулся из Лаэма и привез свежие новости. Лакеи мрачно скребли затылки, кухарка все переспрашивала и не могла взять в толк, мастер Гортензий рвал на себе волосы.
– Император умер! В столице правят северяне! Что же будет теперь?
* * *
Целый следующий месяц Хармон прислушивался ко всем новостям, рассказам, сплетням, долетавшим из Фаунтерры. Владыка Адриан погиб, его войско разбито, министры разбежались. На трон села Минерва, но правит герцог Ориджин, повсюду наводит свои порядки. Что теперь будет? Эта тема надолго завладела умами добрых горожан Мелисона. Споры велись повсюду – на улицах, в кабаках, в рыночных шатрах, за обеденными столами.
Одни говорили: Ориджин на этом не остановится. Когда-то светоносцы уже пытались завоевать весь мир. Правда, то были не Ориджины, но тоже чертовы агатовцы, так велика ли разница? Корона держала северян в узде, а теперь она обессилела, и нетопыри попрут войной на всех. Значит, нам, южанам, лучше объединиться со Степью и вместе держать оборону. Но принц Гектор, как на зло, дерется с шаванами в Литленде.
Другие возражали: герцог Ориджин как раз молодец, это император был тираном и еретиком, попирал заповеди и сжигал людей. Хорошо, что Ориджин его сверг. Но одна беда: Перстов-то он не нашел! Значит, Персты Вильгельма остались в руках адриановых псов, они рыщут по свету, и скоро снова где-то прольется кровь. Лучшее, что может сделать принц Гектор, – это закрыть все порты и не впускать в Шиммери никаких чужаков! Но каково тогда славным купцам? Куда поденутся прибыли от торговли?
Третьи твердили: да что вы заладили – Ориджин, Ориджин! Герцог Эрвин – вояка, как все северяне. Скучно ему будет возиться с законами да указами, отдаст всю державную волокиту Минерве. А Минерва кто? Девица восемнадцати лет, еще и монашка! Ничего она в политике не смыслит, ни одного толкового указа не выдаст, и скоро все пойдет наперекосяк. Лучше всего будет (тут снижали голос до шепота и принимались дико вращать глазами) да-да, лучше всего – отделиться от Империи Полари. Пускай они себе в Фаунтерре делают что хотят, а мы, южане, лучше разберемся, как нам жить.
Спорили так оживленно, что схватывались на ноги, перебивали друг друга, иногда даже лупили кулаками по столу. Несколько видных дам пригрозили перестать общаться со всеми глупцами, кто не разделяет их точку зрения. Один извозчик протаранил другого и отбил колесо у его брички – и поделом этому прихвостню диктатора! Для тихого Мелисона то был исключительный накал страстей, граничащий с хаосом. Бургомистр созвал тайное совещание в составе своей жены, констебля, отца Элизия и трех трактирщиков. Но мерзкие щупальца раздора прокрались и в стены ратуши. Бургомистр с женой были консерваторами и боготворили Ориджина, добродушный отец Элизий не имел ничего против Адриана, констебль ненавидел мятежи в любом их проявлении, а один из трактирщиков твердо стоял на идее независимого королевства. Далеко за полночь, после четырех часов дебатов, своевольный трактирщик покинул совещание, напоследок хлопнув дверью. Констебль был подавлен властным авторитетом бургомистра и хмуро утих, остальные кое-как пришли к согласию. Всех объединила светлая мысль: слава богам, что король-пророк Франциск-Илиан наконец-то покинул свою келью! Скоро он вернется в Лаэм и разберется во всем, и примет наилучшее решение. Какое – сложно сказать наперед, но это точно будет самый мудрый выбор. При помощи двух оставшихся трактирщиков эта идея разлетелась по городу и принесла временный покой.
Но в середине февраля пришло новое жуткое известие: принц Гектор потерпел поражение от шаванов и бежал из Литленда. Мелоранж осажен и скоро падет.
В этом было плохо категорически все. Победа шаванов ставила крест на идее союза с ними – а значит, в случае произвола северян каждый будет сам за себя. Литленд воспринимался шиммерийцами как младший брат: поменьше, победнее, послабее, но – тоже Юг. Его несчастье удручило многих, даже тех, кто в жизни не уезжал дальше пяти миль от Мелисона. Но больше всего потрясло людей само поражение Гектора. Мелисонцы не могли представить никого могущественней, чем блистательный принц. Ну, разве что император, да еще, быть может, Ориджин. Но чтобы какие-то шаваны растоптали величие Юга!.. Боги, что же будет теперь? Как пророк справится со всем этим?
В те дни горожане стали весьма мрачно поглядывать на Низу. Она приповадилась ходить на ужин к отцу Элизию – иногда вместе с Хармоном, иногда одна. Но теперь вне хармонова поместья стало очень неуютно. Горожане тыкали в нее пальцами, бурчали: «Глядите, одна из этих, всех бы их на цепь посадить». Если рядом был Хармон, кричали ему: «Берегись, славный Хорам, как бы она тебя не зарезала! Лучше увези ее в Лаэм, продай кому-нибудь». Низа испросила у него разрешения носить нож. Хармон ужаснулся и запретил – и нож, и выходы в город. Ждал в ответ дерзости, но Низа сказала с грустью:
– Когда мы улетим отсюда?
– Я бы сам хотел знать, – мрачно буркнул Хармон.
С шаром дело было дрянь. Ежедневно мастер Гортензий просил денег. На новые зелья взамен истраченных впустую, когда шар высушили. На особо тонкую материю. На легкие и прочные канаты для сети. На большую корзину, на сосуды для масла, на особенную печку. На идову кислоту – прошлой не хватило. На пузыри, в которых хранить водород.
Согласно своей привычке, мастер Гортензий вел тщательный учет, из коего явствовало, что Хармон истратил на небесный корабль уже четыреста двадцать три эфеса, две елены и пять глорий. Сия чудовищная сумма превышала накопления Хармона за всю жизнь до продажи Сферы. Даже по нынешним меркам она была весьма ощутима: почти пятая доля целого его состояния. В душе торговца каждый день шла борьба.
Новорожденная часть его души – светлая, летучая – говорила, что деньги неважны, сумма не имеет значения, а важно лишь счастье Хармона и радость Низы, и чувство великого славного дела. Взрослая часть отвечала: ха-ха, вот деньги кончатся – тогда будет радость со счастьем! Каждая вложенная монета должна давать прибыль – это святая святых и основа основ. Если деньги не делают новых денег, то они тают, как снег на солнце. Пока был жив Адриан, эта часть Хармона удовлетворялась расчетом: владыка любит прогресс, владыка купит шар, все расходы вернутся втройне. Теперь Адриан погиб, в столице заправлял герцог Ориджин – консерватор и противник реформ. Какая там продажа! Просто лететь в Фаунтерру – уже опасно: схватят и осудят за ересь. Только Праматерь Мириам умела летать в небесах, а простые смертные должны знать свое место! Да и не выйдет уже долететь до столицы: путь лежит над Литлендом, а он захвачен шаванами. Сядешь пополнить запасы – очутишься в лапах степных зверей. Что же делать-то?
А мастер Гортензий, как ни в чем ни бывало, просил и просил денег.
– Сколько еще? Виден ли конец? – допытывался Хармон.
– Путь науки лежит через неведомые земли, – отвечал Гортензий.
– Тьма тебя сожри! Спали тебя солнце! В какую монету это встанет? Ты говорил – триста!
– То было сказано до знакомства с магистром, который указал мне плодотворный путь полета с помощью водорода. Славный Хорам, ты же просил не лодку, а небесный галеон. Я делаю, как испрошено.
Новорожденная душа Хармона радовалась: прекрасно – отдать все ради мечты! Велики те, кто так могут. Этому и учит Светлая Сфера!
Но сей юный голос был довольно тих, а взрослый звучал все громче: ты разоришься, дурачина. Вложишь все деньги в пузырь, станешь посмешищем. Очнись! Гортензий – проходимец, только и делает, что сосет твою кровь! Прогони его, продай материю от шара, спаси что можешь!
Остальные тоже регулярно просили денег. И слуги, и кухарка, и Рико. Особенно – Рико. При каждой поездке в Лаэм он тратил гораздо больше, чем ожидалось. Рико лгал о растущих ценах, Хармон догадывался: южанин отдает деньги семье и своим кредиторам. Избавиться бы от Рико – но тогда возникнет проблема: кто еще сумеет так ловко и быстро находить в громадном Лаэме все нужные алхимические штуки? Да и к тому же, Рико – вроде бы друг Хармона. Не такой друг, какого хотелось, но лучшего-то нет.
– Дай совет, Онорико, – спросил его Хармон, – что делать с небесным кораблем? Он столько денег жрет, что жуть, и конца-краю не предвидится. А продать его – теперь надежды мало.
– Так брось это гиблое дело! – легко ответил Рико. – Даже горный лев может отказаться от охоты, если лань слишком уж прытка. А я тебе помогу распродать все, что можно. Водород купят по хорошей цене, ведь Онорико знает несколько видных лиц ученого сообщества. Одному алхимику подыскал альтессу, у другого дочь выдал замуж – вот и вписался в научные круги!
– Мне Низу жаль. Для нее этот шар – единственный лучик света. Ничто другое ее не радует.
– Тогда веди дело до конца. Нельзя бросать деньги в пустоту, но тратить на счастье своей женщины – и можно, и нужно. Я б для Ванессы и тысячу не пожалел!
– Низа – не моя женщина. Я просто… ну, помогаю ей.
– Тогда я не вижу фундамента под башней твоих сомнений. Ты ничего не должен Низе. Дал пищу и кров – уже пускай радуется. А про лучик света ты глубочайшим образом неправ. Юные девицы – они такие: тут плавают в пучинах мировой скорби, а тут заметили горячего паренька – и уже танцуют от восторга. Не бывает у них единственного лучика: сегодня один лучик, завтра другой, потом третий. Иное дело – спелые женщины, как моя Ванесса. Если дама родила детей, то прочно встала ногами на землю и уже не мечется от любого ветерка. У нее все серьезно, чувства вес имеют: если радость – то радость, если грусть – то грусть.
Хармону подумалось, что Низу сложно обвинить в переменчивости – ее любовь к полетам ни капли не ослабла за полгода. Но сказал другое:
– Не только в Низе дело. Я и сам уже будто сроднился с кораблем. Привык делать нечто этакое, необычное, чего никто другой не может. Вроде как провожу царапинку на вселенской спирали. Когда помру, что-то еще останется от меня, кроме денег.
Онорико нахмурился:
– Ты брось такие речи, славный! Ни один мужчина не должен думать о смерти раньше времени. Это значит – пока твой петушок еще может кукурекать, рано тебе на Звезду! А что ты сотворишь и где оно останется – разве это важно? Главное – жить счастливо, чтобы сердце пело, а в карманах звенело!
– Не знаю, брат, – хмыкнул Хармон. – Мне и делать-то нечего, если шар забросить.
– А я тебе подскажу! Отличную идею имею! Мы наймем корабль и пойдем прямо в Литленд. Шаваны одержали победу – значит, у них много трофеев: оружия, одежды, коней, женщин. Выкупим у них по дешевке, привезем сюда, продадим впятеро!
– Наживаться на войне? Торговать людьми?..
– Нет-нет-нет, славный! Наживаться будем не на войне, а на невеждах-лошадниках, которые вещам цены не знают. А торговать – не людьми, но счастьем! Представь ужас бедных дочерей Литленда, взятых в плен этими дикарями! Мы же их спасем, обеспечим достойную жизнь, привезем в солнечный Лаэм, продадим в хорошие семьи. Все будут счастливы: и девушки, и покупатели, и мы.
Так все это было складно, так созвучно голосу взрослой части души, что Хармон решил повременить. Год назад он бы поступил именно так, как советовал Рико. Но Хармон знал, что изменился за год.
* * *
Было восьмое марта – день Предвесны, за восемь дней до Весенней Зари. В Фаунтерре давали премьеру «Каррога и Лиолы», которая обернулась позором молодой императрицы. А в Мелисоне мастер-истопник Гортензий доложил своему нанимателю:
– Водородный шар, как бы это сказать, хм… Он готов.
Хармон не поверил ушам:
– Чего-оо?
– Пора спустить на воду наш галеон и совершить испытание!
