скачать книгу бесплатно
Батуми – рабочий город
Батуми, 1904 год
Батуми сегодня – это один из красивейших черноморских городов. Являясь составной частью Грузии и столицей Аджарии, за последние тридцать лет он расцвёл, словно цветок лотоса в волшебном озере желаний. Он поражает красотой своей очаровательной природы, величием Кавказских гор, обилием лесов, горных рек и ручейков, несущих свои воды в Чёрное море, берега которого обрамляют великолепные пляжи, на которые сегодня стремятся попасть туристы со всех уголков света. Батуми очень похож внешне на все города Средиземноморья своей исторической, а теперь уже и современной архитектурой. Однако стоит зайти в прибрежный ресторан или в центре города в небольшую кафешку, или, проще говоря, духан, не обязательно в пять звёзд, как все ваши сомнения отпадут. Нет! Не похож! Грузия неповторима. А грузинская кухня – это то, что делает её и, конечно, Батуми для всех, кто побывал здесь хотя бы однажды, местом бесконечного притяжения.
Но так было не всегда. И хотя сегодня это мало кого интересует, история этого замечательного города хранит в себе такие события и тайны, которые оказали в своё время влияние на весь ход исторического развития страны. Об одном из них я и хочу вам в этой главе рассказать.
Британский историк Джеймс Брайс, побывавший в Батуми за несколько лет до прихода русских войск, даже назвал его сонным городком на Чёрном море. Брайс также отмечал среди недостатков этой местности расположенные поблизости болота и нездоровый климат. В Батуми часто идут затяжные дожди, а с Чёрного моря дует сильный ветер. После подписания Сан-Стефанского мирного договора, который завершил Русско-турецкую войну 1877–1878 годов, Батуми отошёл к Российской империи. Город начал постепенно преображаться.
Во-первых, европейские страны вынудили Россию дать ему статус порто-франко, или свободного порта. Это означало, что торговать там можно без каких-либо пошлин. Но что особенно важно, руководство Российской империи в начале 1880-х годов затеяло два больших проекта – строительство трубопровода Баку – Батуми и железной дороги из Батуми через Тифлис в Баку. С этого момента Батуми стал главным нефтяным портом России. Это во-вторых…
Здесь можно было купить абсолютно всё! Появились ювелирные лавки, часовые мастерские, ломбарды. Неожиданно выяснилось, что в городе есть еврейская диаспора и синагога.
Был построен великолепный католический собор с лучшим в Европе органом. Вызывал восхищение железнодорожный вокзал. В центре города появилось большое количество зданий европейской архитектуры и православная церковь. На улицах кучковались менялы и фарцовщики. В городе было три публичных дома и множество ресторанов и харчевен. Но была и другая жизнь.
В город, рассчитывая на неплохие заработки, потянулись многочисленные рабочие со всех уголков Российской империи. Ещё бы! Из порта Батуми вывозилось 60 процентов мирового экспорта нефтепродуктов. Иностранные компании, закрепившиеся в порту, думали, что пришли сюда навечно, и не жалели денег на инфраструктуру города. А город с радостью проглатывал эти средства, хорошел и развивался. Время покажет, что это свойство вошло у него в привычку.
В Батуми Сосо Джугашвили приехал 15 ноября 1901 года. В этом городе всё для него было в диковинку: море, огромные пароходы и парусные суда, стоящие на рейде, множество складов с грузами, запах мазута и бесчисленное количество бочек, наполненных керосином и сырой нефтью (баррели), стоящих практически на всех причалах. А также непрекращающийся стук и скрежет металла из кузнечных и жестяных мастерских, где эти бочки клепались.
Порт был похож на муравейник. Начиная от нефтекеросинового завода и до самых причалов, где стояли суда, намертво привязанные к кнехтам швартовыми канатами. А рядом тянулась гигантская, набранная из дерева труба, по которой текла нефть в большие клёпаные танки. А из них в железные бочки, которые тут же чеканились и кранами загружались на суда. На причалах, что ближе к городу, было значительно чище. На них грузили в мешках зерно, сахар. Чуть подальше – лес и уголь. Рабочих была тьма – рай для революционного активиста.
Коба попал в родную стихию. Ещё в Тифлисе, в железнодорожных мастерских, общаясь с рабочими, он приобрёл бесценный опыт находить с ними общий язык, чего не было у большинства революционеров из интеллигентной среды. К тому времени в Батуми сформировалась уже местная радикальная интеллигенция из числа социал-демократов. Она была пассивной и, так как состояла в основном из интеллигентных выходцев, сторонилась рабочих, предпочитая дискуссионную деятельность. Были, правда и слабенькие, ничего не значащие акции. Но Коба решил с ними пока не общаться и держал в тайне свой приезд. Ему претил их либерализм, стремление мирным путём проникнуть во властные структуры города и продвигать реформы через государственные органы власти.
Коба и его товарищи
В Тифлисе товарищи сделали ему несколько рекомендательных писем на случай, чтобы легализоваться и устроиться на работу. И это очень помогло. Ему хотелось живой и интересной и, главное, результативной деятельности. Результат – это то, что интересовало его больше всего. Тем более что накануне отъезда он был избран в состав Тифлисского комитета российской социал-демократической партии. Это говорило о многом, и в первую очередь о том, что у него теперь есть профессия и оплачиваемая из партийной кассы, пусть небольшая, но зарплата. И он хотел показать, что не зря товарищи оказали ему такое доверие.
В декабре в Батуми не самая лучшая погода. Промозглый холод, сырость. Сосо со своим тифлисским товарищем Костей Канделаки снимал квартиру у местных жителей недалеко от причалов. Хозяева квартиры жили в отдельном доме. И это было очень удобно. Наладив связи с рабочими, Коба вскоре узнал, что на жестяно-ящечном заводе Монташева имеется вакансия конторщика. И он туда отправился. Помощником управляющего по найму оказался человек из России, Сергей Прокофьевич Кудасов, отставной майор, всю жизнь просидевший в интендантской службе. Был он обладателем непомерно большого живота и маленькой лысой головы. Остальное не просматривалось. И ещё у него был мягкий приятный баритон. Когда Сосо зашёл к нему в кабинет, Сергей Прокофьевич дремал, закинув голову на угол спинки кресла.
– А? Что? – встрепенулся он, услышав скрип двери. – Вам чего, молодой человек?
Он внимательно изучал Сосо, впившись в него своими поросячьими глазками, поправляя видавший виды монокль.
– Что надо? – спросил он.
– Мне сказали, что у вас есть вакансия конторщика, и ваш человек проводил сюда, к вам, – тихо ответил ему Сосо.
Выглядел он опрятно и производил впечатление воспитанного местного парня.
– Аааа! А где вы раньше работали? – спросил помощник управляющего, понимая, что он возьмёт этого грузина хотя бы потому, что он сносно говорит по-русски. А такие для работы и отчётности ему нужны как воздух.
Торговый порт в Батуми, 1903 год
– Я работал в Тифлисе учителем, служил помощником управляющего князя Чиаурели, – тихо, словно стесняясь, ответил Сосо.
– Ого, это хорошо, – крякнул Сергей Прокофьевич. – Учились где?
– Духовная семинария, шесть классов.
– Священник, что ли?
– Нет! Сан не принимал.
– Это хорошо. Дюже набожных нам не надо. С математикой дружите?
– Конечно, куда сегодня без математики.
– А годков-то тебе сколько, сынок?
– Через неделю 24 стукнет, – подыграл ему Сосо и протянул рекомендательное письмо.
Пробежав по нему несколько раз, Сергей Прокофьевич стукнул по столу кулаком и промолвил:
– Быть тебе конторщиком, сынок. Положу тебе для начала пять рублей в неделю, а там посмотрим. Согласен?
– Согласен, – ответил Сосо, улыбаясь. – Спасибо большое. Что мне делать дальше?
– Аркадий! – громко крикнул помощник управляющего в сторону двери.
Мгновенно дверь приоткрылась, и появилась курчавая носатая голова уже немолодого человека с живыми бегающими глазами. Это он привёл Кобу к своему начальнику.
«Еврей», – подумал Сосо.
– Вот тебе наш новый конторщик. – Управляющий вдруг запнулся, будто ударился головой о стену. – А вы часом не пьющий? – вдруг спросил он.
– Я это дело терпеть не могу. Отец был запойный. Мы с матерью натерпелись. Для меня прежде всего работа.
Управляющий довольно улыбнулся:
– Ну, дружок, тогда тебя к нам сам Бог послал. Православному человеку пить можно только по праздникам и воскресным дням, да за Царя батюшку.
Он только потом поймёт, что этот чем-то привлекательный рябой невысокий чубатый грузин с короткой щёткой чёрных усов, в аккуратном видавшем виды костюме говорит чистую правду. Работа для него действительно самое главное в жизни.
– Хвалю, – довольно отметил он. – Аркадий, ты понял?
– Понял, понял, – защебетал тот, готовясь делать какие-то записи в тетрадь огрызком карандаша.
– Возьми заявление у господина Джи…
– Джугашвили, – поправил его Сосо.
– А вы что, беспаспортный еврей? – настороженно спросил управляющий.
– А с чего вы взяли? – удивился Сосо. – У меня вот паспорт.
Сергей Прокофьевич как-то быстро и решительно почти выхватил паспорт у Сосо и стал листать страницы.
– Вот, есть, грузин. Слава богу. А почему фамилия такая? Джуга – это еврей по-вашему? Швили – сын.
– Нет, не так, – пояснил Сосо. – Предки моего отца из Осетии. В Гори много таких. Их фамилия была Джугаевы. Ну а по-грузински – Джугашвили. А мать у меня Геладзе. Там написано. А почему такая неприязнь к евреям? – спросил он с ехидцей.
Сергей Прокофьевич поманил его пальцем к себе и тихо сказал:
– Вот видишь, Аркадий – голова, а паспорта нет. Только из-за головы его и держу. Без паспорта нельзя – закона нет.
– Аркадий! Обязательно рекомендательное письмо приложи, своди его к фотографу, заполните анкету собственноручно, – подчеркнул управляющий. – Затем проведёте инструктаж. Представьте десятникам и, если господин Джугашвили всё сделает правильно, несите ко мне бумаги и приказ о его назначении на должность конторщика.
Аркадий оказался говорливым, шустрым мужиком, прекрасно знающим то дело, на которое поставлен. И часа не прошло, как они посетили фотографа, он сам быстро заполнил анкету, взял у Сосо заявление на приём на службу и шепнул на ухо:
– Ты, братец, держи уши востро, ты какой-никакой, а начальник для простолюдинов, лишнего не болтай, больше слушай и на ус мотай. Здесь у нас бунтари объявились, какие-то социалисты-демократы. Эсдеками называются. Они в цеха не ходят. У ворот ошиваются и листовки рабочим раздают. Ты от них держись подальше. Полиция их всех наперечёт знает, но не трогает.
Коба сделал удивлённое лицо и вытаращил глаза на Аркадия. Тот перекрестился:
– Крест даю. Держись подальше от пришлых из России. Беглые, видать, от закона-то. Одним словом, смутьяны.
– А может, вы, Аркадий, посоветуете мне, с кем дружбу водить? Можно хотя бы на первых порах, – сказал ему Коба. – А то как одному?
– А ты меня держись, и не пропадёшь.
– Это само собой, – ответил ему Коба.
– Ну, полезнее всего с десятниками. Они с тобой сами будут стараться дружить. Я вас чуток позже познакомлю. И ещё вот у нас недавно совсем молодой появился, тоже из Тифлиса, Канделаки Коция. Мы его по-нашему Костей зовём. Хороший, культурный парень. Десятником поставили.
Коба довольно усмехнулся. Всё срослось, как и задумывалось. И он начал действовать. В этот же день вечером, купив охапку газет, он развалился поудобнее на кровати и стал просматривать прессу. Ему на глаза попалась статья норвежского писателя-филателиста, посетившего Батуми в 1899 году, чуть более года назад. И вот что он писал:
«Город расположен в болотистой, нездоровой, но чрезвычайно плодородной местности. Он окружён лесами, полями кукурузы и виноградниками. Там и сям вершины гор выжжены, и по их голым склонам бродят курды и пасут своих баранов. Над верхушками густых лесов высятся развалины старинных замков. Жизнь в Батуми отчасти носит латиноамериканский характер. В столовую гостиницы люди приходят, одеваясь в модные платья, в шёлковых туалетах и драгоценностях. Улицы в городе широкие, но не мощёные. Ездят и ходят по песку. В гавани кишмя кишат корабли. Небольшие парусные суда, которые приходят сюда с юга, даже из Турции. И большие европейские пароходы, совершающие рейсы из Батуми на Александрию и Марсель».
Сосо отбросил газету и закрыл глаза. Он вдруг вспомнил, как чуть больше трёх лет назад, будучи семинаристом выпускного курса, он, как всегда, спрятался в дровняке и штудировал «Капитал» Маркса. Его нашёл Миха Цхакая и сказал:
– Сосо! Гермоген хочет сегодня с тобой вместе провести вечернюю молитву.
– Помолиться вместе со мной? – удивился Сосо.
– Да, хочет именно с тобой.
– И где?
– У себя, как обычно, где же ещё. Во внутренней церкви.
Сосо знал, что Гермоген иногда приглашает на совместную молитву особо проблемных семинаристов. В этот раз жребий выпал, как видно, на него. Уже стемнело. В семинарии стояла мёртвая тишина, только были слышны шаги надзирателей и монахов, медленно прохаживавшихся по коридорам второго этажа, заглядывавших в спальни семинаристов. Сосо спокойно, даже как-то с вызовом и гордо поднятой головой не спеша следовал к Гермогену.
Дверь была открыта, и Сосо зашёл внутрь. Преподобный Гермоген стоял на коленях перед образами и молился.
– Помолимся вместе, сын мой, – пригласил он Сосо, указав на место рядом с собой.
Молились они долго. Затем Гермоген пригласил его в трапезную к столу и предложил сесть.
– Чаю будешь? – спросил он.
Сосо смутился и ответил:
– Буду.
Гермоген налил ему чай и поставил вазу с сушками.
– Ешь, дитя моё.
Какое-то время они пили чай молча. Потом преподобный вдруг начал совершенно с неожиданного.
– Я вчера видел Кеке.
Сосо напрягся.
– Мать волнуется за тебя. Домой, говорит, ты перестал ездить. Пишешь редко. А когда приезжаешь, дома не ночуешь, и друзья твои совсем не похожи на слуг Божьих. И книги какие-то бесовские держишь у себя дома. Она меня попросила поговорить с тобой.
– О чём, отец Гермоген?
– Ты намерен посвятить себя служению Богу или нет? Ответь мне честно.
– Нет, не намерен, – спокойно ответил Сосо.
Гермоген замолчал, словно обдумывая, что сказать человеку, отрёкшемуся от Бога. Казалось, что священник шокирован таким ответом, но Гермоген, сделав паузу, продолжил:
– Я в этом не сомневался. И понимаю, что наша семинария с её порядками хотя и является престижным заведением, существующие в ней порядки далеки от норм и правил, угодных Богу. Палочная дисциплина, унижение, карцеры, запреты на всё что можно и нельзя, всё это, кроме ненависти к руководству и архимандриту, ничего другого не пробуждает. Поэтому семинария и стала рассадником революционных идей. За три года отчисленные семинаристы убили двух архимандритов. Но Господь здесь ни при чём. Не он послал нам эти испытания. Мы сами взяли этот грех на душу. Но Господь призывает нас к терпению. Проходя с молитвой через страдания и муки, мы сами очищаемся от скверны и ближе к Отцу нашему небесному становимся.
Гермоген перекрестился и перекрестил Сосо.
– Ты ешь, – сказал он. – Я же знаю, что вы, семинаристы, всегда голодные. Сколько вас ни корми. Растёте. Не поспешил ли ты со своим решением? – спросил он. – Может, стоит ещё раз всё обдумать? С твоими способностями прямая дорога в епископат, сын мой. Не знаю, что ты найдёшь на своём поприще, а что потеряешь – вижу.
– Святой отец. – Сосо отодвинул чашку. – Я ещё на первом курсе стал атеистом. Вы правы, существующие здесь порядки очень способствуют тому, чтобы человек отвернулся от церкви.
Гермоген печально улыбнулся, перекрестил Сосо ещё раз.
– Храни тебя Господь, сын мой. Вижу, это, по всей вероятности, неминуемо должно было с тобой случиться. Нельзя человеку быть слугой двух богов. Похоже, ты своего выбрал. Ты очень много читаешь всякого и разного, и не все твои книжки лежат на нужных полках. Это пройдёт. И тот, кого ты выбрал – он не Бог!
– А почему вы меня не спрашиваете, верю ли я в Бога? – вдруг с вызовом спросил его Сосо. – Это же главный вопрос, как считает моя мать. И, наверное, вы тоже так думаете.
– Мать, видимо, да. Это из-за незнания. Я же твёрдо знаю, что ты веруешь. Если твоё дело правое, значит, оно Богу угодно. Будешь постарше, ты это поймёшь. Без Бога в этом мире не делается ничего хорошего, доброго и нужного. Мать твоя мне говорила, что из трёх её детей выжил только ты. Хотя был самый слабенький и с проблемной ножкой…
– Вы и про это знаете? – оторопел Сосо.
– Да! Знаю! И значит, ты был Ему угоден. Помни это. Но есть одна опасность. Я хочу тебя предупредить.
– Какая? – спросил его Сосо.
– Когда человек перестаёт думать о Боге, тем паче верить в него, рядом с ним всегда появляется сатана. Душа человеческая не терпит пустоты. Поэтому, как бы там ни было, дорогу в храм не забывай. И не закрывай своего сердца.
Он встал. Сосо встал за ним тоже. Гермоген перекрестил его.
