скачать книгу бесплатно
– Но ты не зазнавайся совсем. Не думай, что ты такой особенный. Никто не уезжает с первого раза навсегда. Скажу тебе больше, в первый раз никто не уезжает дольше, чем на неделю. Две – максимум. Так что не нужно разводить из этого такую трагедию.
Сора молчит. Истерично.
– Кстати, – вспомнив что-то, она хлопает себя по бокам и достаёт из недр огромного свитера маленький белый пенал, – Ты же наверняка не готовился, раз это твой первый раз. И зря поругался с Нэл, она, в общем-то, всегда помогает с запасами. На будущее – собирай заранее, если не дружишь с фельдшером. А так… Ладно, я-то знаю, где достать ещё, а ты на стены полезешь через пару дней. Так что забирай мои. И удачи тебе, Йоши. Надеюсь, мы больше не встретимся.
Когда она уходит, Сора открывает пенал с глухим щелчком. Даже не поворачивает головы – достаточно беглого взгляда, чтобы узнать таблетки со снотворным и питательные капсулы. Обычный двухнедельный набор.
– Тебе пригодится….
Его руки вздрагивают, и что-то меняется во взгляде.
– Раз это твой первый раз….
Чтобы закрыть пенал, приходится приложить усилия. Хотя бы для того, чтобы не выронить его. Не запустить в стену. Или в разноцветную шумную толпу. Впрочем, вряд ли бы получилось – пальцы едва сгибаются теперь, и неконтролируемая дрожь поднимается от их кончиков к плечам.
На потёртой белой крышечке – неровная гравировка. «Кода». После конца.
Казимир
На улице совсем стемнело, а до этого ещё прошёл дождь. Теперь блики городских огней рассыпаются по булыжникам мостовой, а воздух пахнет землёй. Я пробую его на вкус и думаю о том, как сильно хочу поскорее оказаться дома.
Нас провожает целая делегация: два агента и девушка с короткой стрижкой, кажется, младший фельдшер. Она что-то говорит Соре, но он выглядит так, будто не слушает её или просто не слышит. Я наблюдаю за ними из машины. Мне надоело ждать, но почему-то – почему? – я не хочу торопить их.
– Иоши Сора!
Это кричит парень с красными волосами. Его я видел на сцене, и он тоже уезжает сейчас с кем-то из гостей. На его оклик Сора тоже не реагирует, но парень подходит ближе, и я замечаю его улыбку – тревожную и натянутую, как если бы все чувства в неё не вмещались.
– Так вы тоже! Невероятно…. Тогда удачи нам, да? Надеюсь, мы больше не….
Я не расслышал отсюда, что ответил ему Сора, но парнишка даже отшатнулся от удивления. Вот он мотает головой, и непонятно, от несогласия это или просто от глубокого потрясения. Тогда же его окликают из другой машины, и он уходит – подавленный и какой-то потерянный. Интересно, что это было? Одно или два слова. Что-то, чего мальчик не ожидал услышать.
Надеюсь, мы больше не что?
Я задумываюсь об этом и пропускаю момент, когда прощальная церемония заканчивается, и вот гарсон уже заводит двигатель, а Сора сидит позади меня. Дожидаюсь, пока провожающие уйдут, и снимаю маску, не сдержав вздох облегчения.
– Так значит, Иоши Сора. Я – Казимир Войелло, будем знакомы.
Наблюдаю за его отражением в зеркале: вблизи выглядит совсем не так, как со сцены, и уж точно не так, как мне тогда показалось. У него действительно тёмные глаза, но, возможно, не от природы, а от чёрных кругов, залёгших под ними. Кожа, напротив, неестественно-белая, почти как у меня. Я подбираю слово «болезненный», и с удивлением обнаруживаю, что оно подходит всей внешности Соры – и цвету кожи, и длинным серым волосам, и заострённым скулам. Даже выражению лица. Даже взгляду.
– Ехать нам долго, около шести часов. Так что можешь поспать пока, ты выглядишь уставшим.
И ещё он мне не отвечает. Как будто говорю со стеной – никакого отклика, камни в пустоту. Мне кажется, что я уже сталкивался с подобным однажды, но эта мысль оказывается горькой на вкус, и от неё что-то болезненно тянет в груди.
Я всё ещё слишком многое чувствую: отголоски разочарования, будоражащий флёр пережитого восторга, подавленного долгим ожиданием, тревожное эхо испуга и фальшивые нотки сомнений. Это только мои эмоции. Даже их хватает с головой, но есть ещё усталое непонимание гарсона, и неразборчивый, перенасыщенный шум провожающих. Я отстраняюсь от этого всеми силами, проклиная себя за слабость. В такие дни – когда между приёмами лекарства нужно сделать перерыв – мне следует сидеть дома, заниматься чем-нибудь монотонным и однообразным, ни с кем не контактировать. Я должен был вернуться ещё до полуночи. Должен был проспать до утра, выпить свои таблетки с кофе, и тогда всё было бы хорошо.
«Самое сложное уже позади, – говорю я себе в утешение, – Осталось только вернуться и объясниться с сестрой. Всё будет в порядке. Я пережил все эмоции ещё до того, как осознал их».
Да, осталось совсем немного. И ещё кое-что.
Кое-что, к чему я хочу вернуться до того, как это перестанет волновать меня.
– На счёт твоего выступления.
Я оборачиваюсь к нему, чтобы не пропустить ни одной детали, которая может выдать его мысли. Собираюсь прочитать каждый жест, каждую мимическую морщинку. Что угодно, что поможет мне приблизиться к сути.
Я собираюсь спросить. Задать конкретный вопрос, услышать конкретный ответ. Собираюсь ограничиться фактами, как делаю это всегда. Но заготовленные слова внезапно теряют смысл, я забываю их звук, забываю, как они произносятся. Вместо них рождаются другие. Откуда-то из глубин сознания, где всё ещё сбивается с ритма моё непривычное к восторгу сердце.
– Это было восхитительно. Самое красивое, что я видел сегодня. И самое настоящее.
Иоши Сора смотрит в окно. В секунду моих откровений огни города выбеливают его лицо, и я замечаю дорожки слёз на его щеках.
– Это было похоже на полёт.
И только теперь осознаю то, что вижу.
Нечто надрывается внутри, как если бы трос, который спас его тогда, оказался не закреплён.
Я ожидал чего угодно. Любой реакции. Хотел услышать ответ, но допускал и его отсутствие. Я мог бы продолжить. Всё ещё мог спросить.
Чем это было на самом деле? Ведь ты не мог ошибиться. Не в этот идеальный момент. Ошибка не могла выглядеть в сотню раз лучше всех номеров этой постановки. Твоя ошибка не могла быть такой совершенной.
Но я ничего больше не говорю.
Отворачиваюсь и смотрю на дорогу. Провожаю глазами ярко освещённые бульвары, цветные вывески торговых лавок.
Сонное полотно тишины медленно застилает наши глаза и уши, и я не тревожу его до самого рассвета.
Мы успеваем ещё до восхода: меня будит запах моря, и последние полчаса дороги я уже не могу уснуть. В предрассветном мареве тянутся прибрежные степи, сквозь мерный шум двигателя и шорох колёс я слышу, как волны вылизывают береговые скалы. Мой дом одиноко стоит на холме – светлые стены, высокие окна, огни на террасе, оставленные к нашему возвращению.
– Отведи его к Тинаре, – тихо говорю я гарсону, когда автомобиль останавливается у калитки. Открывая дверь, присматриваюсь окнам второго этажа. Неужели мне повезло впервые за день?
Увы, это не было правдой: Сэрина ждала на лестнице, с распущенными волосами, в длинном ночном платье. Одного взгляда на неё хватило, чтобы понять – буря неизбежна. Ещё и это странное чувство, как будто укол вины или стыда за собственную ненадёжность….
– Не спишь так рано?
– Меня разбудил шум двигателя. А вот ты должен быть вернуться к полуночи!
Я чувствую оттенок фальши в её словах и понимаю, что сестра совсем не ложилась сегодня. Наверняка ждала меня и беспокоилась, а я даже не позвонил.
– Прости, солнышко, у меня были неотложные дела.
Я пытаюсь просочиться мимо неё наверх, но Сэра замечает маску в моих руках (и почему я не догадался оставить её в машине?) и хватается за неё, как за единственную улику в жестоком преступлении.
– Ага! Что это у тебя за дела такие в городе поздно ночью?! На что ты спустил наши деньги, господин Войелло?!
Подумать только, моя шестнадцатилетняя сестрёнка, ещё вчера не выговаривающая букву «р», укоряет меня в расточительстве!
– Мои деньги, Сэра. Пожалуйста, не строй из себя мамочку. Я вправду очень устал.
– Мамочки здесь нет, Кас, – неожиданно-серьёзно прерывает сестра, и я замечаю в ней что-то, чего не замечал ранее. Нечто жёсткое, необыкновенно-сильное и самоуверенное. Это даже не эмоция – черта, фундамент, несущая стена. Что-то, на что опираются все её мысли и действия.
– Я знаю, – отзываюсь тихо, завороженный незнакомым доселе чувством. – Ведь я был последним, кто её видел.
Сэрина краснеет, поражённая моей бестактной жестокостью, и я пользуюсь этим, чтобы взлететь по лестнице, оставив ей злосчастную белую маску с бархатными лентами.
– А ну стой!
Чудом успеваю, и она ударяется плечом о дверь ровно в то мгновение, когда щёлкает замок под моими руками. Но я уже знаю, что сестра не уйдёт так просто.
– Казимир! Деметрий! Войелло! Немедленно открой!
***
– Вот и всё, – вздыхает Тинара, закрывая последний ящичек и выключая лампу, – Серьёзные порезы, но зашиты здорово. Ничего страшного, заживёт, может, и следов не останется. А то ты выглядишь так, будто тебе эти ноги отрезали по кусочкам…. Ох и любят же в этом доме драматизировать! И-оши, правильно? Уж не знаю, как тебя угораздило, но добро пожаловать и будем знакомы.
Она суетится вокруг с участием и осторожностью, как будто это и не её полчаса назад разбудили бесцеремонным стуком в дверь. Это и есть Тинара – пожилая женщина с добрыми зелёными глазами, полными морщинистыми руками и удивительным умением торопиться и волноваться, оставаясь спокойной и снисходительной.
– Что же в этот раз учудил наш юный господин? Мы ждали его к полуночи, госпожа так переживала, так волновалась….. А теперь посмотрите-ка на него, заявляется ни свет ни заря, перебудил весь дом, ещё и с гостями! Ты не обижайся, И-оши, просто очень уж это неожиданно, хотя и в его духе. Всё мнит себя взрослым, ему, понимаешь ли, всё можно, раз он тут старший. И это при живом-то отце!
Сора совсем её не слушает: он смотрит в окно, где за горбом холма спит, укутавшись в туман, самое настоящее море. Запахом ила и соли пропитана каждая вещь дома, и даже через закрытые окна слышно, как соприкасаются боками камни, потревоженные ленивой волной.
За своими мыслями оба пропускают возвращение гарсона, и тот ещё несколько минут стоит на пороге, почему-то не решаясь прервать эмоциональный монолог Тинары. Долго выбирает подходящий момент.
– Господин Войелло просил передать, что…. Ждёт гостя у себя в кабинете….
– А передай-ка господину Войелло, что пусть спускается сам, потому что гостя я не пустила! Не для того я тут возилась, чтобы моя работа пошла насмарку и пришлось всё заново перевязывать!
Гарсон отступает назад и беспомощно разводит руками.
– У него… некоторые проблемы….
– Какие ещё проблемы?
– С госпожой Сэрой, мадам.
Но Тинара только усмехается и складывает руки на груди, всем своим видом демонстрируя непреклонность намерений. Спорить с ней бесполезно. Гарсон знает это лучше всех, и потому уходит, аккуратно прикрыв за собой дверь.
– Сейчас заявится, – довольно урчит победительница, возвращаясь к своей уютной хозяйственной суете, – Устроит тут своё любимое представление: «Я-хозяин-этого-дома, не-смей-мне-указывать!». Ха! Если время от времени не давать ему отпор, мальчик совсем зазнается и потеряет остатки человечности. И так уже на себя не похож….
Что-то в её словах задевает Сору. Он возвращается в комнату, обводит её растерянным взглядом, берёт со стола стакан с водой. Тинара внимательно за ним наблюдает. Становится тихо: так тихо, что оба слышат, как наверху хлопает дверь и звенят стёкла.
Иоши рассматривает искажённый свет в гранях стакана, подушечкой пальца постукивает по его ободку. Отводит руку в сторону и разжимает пальцы. Мгновение полёта – и взрыв от касания с полом. Осколки кидаются в разные стороны, стеклянная крошка осыпается лужу. Снова наступает тишина.
Тинара ничего не говорит. Со спокойствием бывалого медика извлекает из-за шкафа веник, сметает осколки в угол и накрывает лужу полотенцем. Достаёт новый стакан и наполняет его водой.
– И-оши Сора, – зовёт вполголоса, присаживаясь рядом и складывая руки на коленях, – Не знаю, что с тобой произошло, но это выглядит ужасно. Ты можешь рассказать мне, я попытаюсь помочь. Может быть, ты не заметил, но я – врач, квалифициров- и взрыв от касананный специалист. Не психиатр, конечно, но зато с большим жизненным опытом. Слышишь? Я действительно могу помочь.
Иоши смотрит на её руки: короткие пальцы с аккуратно-остриженными ногтями, выступающие вены и простое серебряное кольцо на мизинце. Это кажется ему очень красивым. Красивым в своей естественности , открытости и понятности.
– Я слышу, – тихо, с явным усилием отвечает он, возвращая стакан на место.
– Хорошо. Замечательно. Подумай над этим.
К приходу Казимира всё становится, как прежде: Иоши смотрит в окно, Тинара перебирает содержимое шкафчика с медикаментами и делает вид, будто ничего не замечает. Тогда господин Войелло постукивает мундштуком по дверному косяку.
Никакой реакции.
– Не смей командовать мной и моими слугами…. – ледяным тоном начинает Казимир, но закончить ему не дают.
– ….в твоём доме. Да-да, я тысячу раз это слышала, но знаешь что, мой хороший! Этот дом принадлежит, прежде всего, твоему отцу, а уже потом – тебе и твоей сестре. Не забывай этого и выбирай выражения в беседе со старшими!
– Закончила? – всё так же холодно и безразлично, – Отлично. Теперь выйди и дай нам поговорить. Пожалуйста.
– Выгоняешь меня из моего же кабинета? – возмущается Тинара, но уже не так зло. Ей хватает беглого взгляда, чтобы понять, что свои злосчастные таблетки Казимир уже принял, а значит, требовать от него адекватного поведения бесполезно. – И не вздумай здесь курить!
Но стоит ей выйти за порог и закрыть дверь, как её хороший с непроницаемым лицом достаёт зажигалку. У его сигарет – терпкий вишнёвый запах, который моментально вытесняет призрачный флёр моря и навязчивый запах дезинфектора.
Потом Казимир подходит к окну. Ему как будто не хватило времени, чтобы подобрать слова (он подбирал их все шесть часов дороги, хотя и не был уверен, что осмелится озвучить), и теперь был смысл оттягивать каждую секунду, чтобы отточить звучание. Только когда первые солнечные лучи касаются вершины холма, вызолотив колоски диких трав, господин Войелло оборачивается, задёрнув штору.
– Прежде всего, я должен извиниться за свои необдуманные действия. Я был не в себе.
Иоши смотрит на него нехорошим взглядом, в котором рассеянное внимание сочетается с равнодушием и бесконечной усталостью. Однако каждое новое слово что-то меняет в его состоянии, как если бы сдирать свежие повязки с ран и наблюдать за тем, как они кровоточат.
– В общем, всё произошедшее вчера, включая твою покупку, было сделано в состоянии аффекта. Мне жаль, если это причинило тебе неудобства. Можешь остаться здесь на какое-то время…. Пока не поправишься. А потом я попрошу гарсона отвезти тебя назад.
Потом они смотрят друг на друга. Две минуты напряжённой тишины, с одной стороны которой – ожидание ответа, с другой – принятие и повторение услышанного. В конце концов Иоши выпрямляется, и на его лице впервые за долгое время появляется осмысленное выражение.
– Хочешь сказать, что ты ворвался в мой мир, переломал его, вывез меня неизвестно куда, чтобы теперь…. за это извиниться?
Казимир тоже повторяет про себя его слова, сопоставляя смыслы, и удовлетворённо кивает, когда всё сходится.
– Да, именно это я и говорю. Только без утрирования.
В следующую секунду тот самый стакан ударяется о стену, и слабый солнечный свет искажается в десятке разлетающихся осколков. Второй за утро. Казимир уворачивается в последнее мгновение, выдавая свой опыт в подобных делах (последние годы жизни с Сэрой были действительно напряжёнными), но даже теперь не меняется в лице.
За двоих возмущается Тинара, появившаяся так быстро, как будто всё это время стояла за дверью, прислушиваясь к происходящему с чуткостью дикой кошки. Ей чудом удаётся удержать Иоши.
– Что вы творите в моём кабинете!!!
– Утрирования?! Да что ты понимаешь, ты….
– Боже мой, Тинара, он только что чуть не убил меня!
– И правильно сделал! Я и сама бы тебя убила, да не хочу огорчать Честера! Разве можно так обращаться с живым человеком?!
– У меня был приступ! – неубедительно оправдывается Казимир, – И я извинился!
– Уйди отсюда ради бога, иначе он тебе такой приступ устроит, с кровати не встанешь!
