скачать книгу бесплатно
– Решение Верховного Клоунокомандующего. – В голосе Рудика звучало садистское удовольствие, которое он не считал нужным скрывать. – Процент зануд во всех цирках сократить на треть. Сокращённый подлежит принудительному осчастливливанию.
– О-ой, – затрепетала Рая. Комарик окатил её неприязненным взглядом. – Мама.
– Прощайтесь со счастливчиком, котятки. Мур-мур-мур. – И Ростик захлопнул дверь.
– Охереть не встать, – протянул вмиг побелевший Сеня. – Клоунирование!
– Мама, – повторила Рая ему в тон. – Меня точно заберут, – и начала всхлипывать.
Все посмотрели на неё с сочувствием, за которым таилось плохо замаскированное: «тебя точно заберут». Кроткая, вечно встревоженная Рая подходила идеально: с её-то дородностью.
– Вдруг ещё не поздно? – взмолилась она сквозь слёзы неизвестно кому. – В смысле, стать клоуншей добровольно? Без клоунирования?
– Ты ж опять на детекторе лояльности срежешься, – поспешил возразить Комарик. – Не переживай, Рай. Там, вроде, несильно меняют. Зато всегда будешь радостная. Хоть какой-то плюс.
– А может, не меня?..
– Меня точно нет, – заявил Комарик, опять расправляя грудь и взирая орлом. – Я звезда цирка. На мне держатся все репризы. Вы, ребята, тоже ничего, вполне себе хороши, но убери меня – всё посыплется.
На этот раз даже преданный Сеня посмотрел на Комарика с укоризной. Комарик сделал вид, что не заметил.
– Мама, они идут! – провыла Рая.
Открылась дверь и в гримуборную начали набиваться смехополицейские. Обсыпанного блёстками двухметрового Дулю горемычная троица знала. Его помощников, если верить разноцветным нагрудным значкам, звали Гаврюша, Сися и Гав-Гав.
– Ладно, Рай, – делано погрустнел Комарик. – Работать с тобой было одно удовольствие. Ты хорошей была партнёршей, правда…
Рая запустила ногти одной руки в диванную подушку, другой цапнула Сеню за колено. Сеня стал неловко отползать. На его физиономии виноватое выражение мешалось с облегчением.
– …и я убеждён, не так это и страшно…
– Его, – коротко рыкнул Дуля и кивнул на Комарика. У того на полуслове отвалилась челюсть.
Мимо Дули, хихикая и ухая, протиснулись Сися и Гаврюша.
– Стойте! – взвизгнул Комарик, вращая округлившимися, как ёлочные шары, глазищами. – Здесь ошибка! Я звезда цирка!
– Ошибки нет, – пробасил Дуля, тряся изжёванным клочком, на котором фиолетовым фломастером было накалякано «ПОСТОНЫВЛЕНИЕ». – «Комарик Оскар Борисович, зануда, принудительное осчастливливание».
– Я звезда этого грёбаного цирка!!! – срывая голос, заорала жертва системы.
– Ка-апец твоей карьере, – вульгарно хохотнул Гав-Гав из-под локтя Дули, поигрывая наручниками в виде пары сцепленных цепочкой ромашек.
– Возьмите её! – Комарик забился в цепких лапах клоунов. – Я звезда цирка-а! Почему я?!
– Ну… – озадачился Дуля. – Почему… Фамилия твоя смешная. Да и имя.
Сися с Гаврюшей не без труда отодрали от гримёрного столика брыкающегося и плюющегося Комарика, Гав-Гав защёлкнул на его запястьях наручники – и размалёванный квартет уволок жертву из комнатушки, по пути опрокинув-таки ведро с нечистотами.
Сеня вспорхнул с дивана, метнулся к выходу и налёг на дверь, заглушая, но не отсекая полностью гогот смехополицейских и повторяющееся, как на закольцованной записи: «Я звезда цирка! Я звезда цирка! Я звезда цирка!».
Лишь когда последние отголоски воплей Комарика погасли под бархатно-тёмными сводами циркового купола, Сеня осмелился осторожно проговорить:
– Зато стало ясно, кто из нас будет водитель, а кто гаишник.
Потом плавно, будто в поклоне на бис, наклонился, поставил ведро и смачно в него блеванул.
Рая, которая прятала лицо в ладонях, как в детстве, когда умывалась, набрав воды в горсть, расплакалась – а может, рассмеялась.
Или всё сразу.
Комарик вернулся в цирк спустя месяц.
Его появление в гримуборной предвестил жестяной грохот из прохода на арену и лихой крик: «Полундр-ра!». Рая, гладившая юбку на столе, озадаченно отложила утюжок, Сеня – ветхую, с крошащимися страницами скабрезную книжку. Крик повторился ближе, дверь, распахнувшись, шарахнула о стену, и в комнату ввалился их старый товарищ.
Умельцы из Института Счастья потрудились над Комариком на славу. Он преобразился от макушки до кончиков бегемотоподобных ботинок. Взъерошенная грива некогда жиденьких и блеклых, а ныне зелёных волос была больше самой головы; не краска – естественный пигмент, изменённый генетиками Института. Смешная шапчонка с пластмассовым цветком торчала из шевелюры, как пробка пузатого графина. Физиономию отбелили до цвета свежевыстиранной простыни и вытатуировали флуоресцентной краской на округлившихся от ботокса щеках алые ромбы. Кожу вокруг глаз, напротив, сделали угольно-фиолетовой. Алым стал и нос Комарика, стараниями пластических хирургов слепленный в огромную ноздреватую картофелину. Их же скальпель превратил рот Комарика в вечную улыбку, раздираемую здоровенными, напоминающими клавиши аккордеона зубными имплантами.
Комарик был как пугающая и грандиозная картина, от которой нельзя отвести взгляд – и обитатели «гардеробной» впитывали зрелище, открывая новые и новые подробности.
Это жабо, на котором голова Комарика возлежала, точно дыня на блюде. Этот мешковатый костюм с помпонами. Эти клоунские перчатки, пришитые к коже. Эти неугомонно-подвижные руки – в одной прутик с собачкой, скрученной из воздушных шариков, другая приветственно машет. Эта мешковатая фигура, словно сляпанная из разноцветного мороженного. Комарик стал клоуном.
Он полуприсел в дурашливом книксене. Стало заметно, что его бёдра и зад тоже изменились: прибавили в объёме из-за закачанного в них жира. Алая, словно кровоточащая, пасть распахнулась шире, обнажая набухшие мясистые дёсны.
– А вот и я! – провизжала фальцетом звезда цирка, разбрызгивая слюни. Сене рассказывали однажды (а тот передал Рае – вот уж точно информация, без которой она предпочла бы обойтись), что в Институтах Счастья вместо трудоёмкой операции на связках клоунируемых мужчин стали просто кастрировать. – Ух-ха-ха! А вот-т и й-а-а!
– Боженьки! – заскулила Рая. – Они и в голову занудам лезут?
– В прямом и переносном смыслах, – угрюмо подтвердил Сеня. Рая вспомнила высказывание, которое любил повторять Костик, когда поблизости не было никого другого: «Смех без конца – это ад». Она отвернулась, жуя прядь собственных волос, а клоун Комарик изловчился, подпрыгнув, сесть в тесноте комнатушки на идеальный шпагат. При этом, правда, опрокинул многострадальное ведро для нечистот – благо, с утра пустое, как и голова ряженого дурака.
Шкатулка
Магазинчик назывался: «Лампа Аладдина». Буквы, составляющие надпись, были стилизованы под арабские: изогнуто-плавные, подобно морским волнам. Под названием шла приписка: «Антиквариат. Продажа, покупка, оценка». Поднимаясь по ступенькам ко входу, Юлий уже представлял, как выглядит магазин изнутри. Он даже знал, что над дверью висит колокольчик. Юлий отрыл дверь (колокольчик звякнул) и пропустил вперёд Алису. Жена вошла в «Лампу» деловито, как к себе в кабинет. Юлий последовал за ней и убедился, что не ошибся в своих представлениях.
Свет внутри был приглушён (таинственный полумрак, как думали, наверное, владельцы магазина в расчёте произвести впечатление на посетителя). Витрины полнились всяким антикварным добром, не вызвавшим у Юлия любопытства. На стенах – картины и иконы. Охранник сидел не справа, как вообразил себе Юлий, а слева от двери, а колокольчик над входом оказался не обычным, а китайским, с иероглифами и красной кисточкой. За прилавком скучал продавец, молодой человек с таким розовым лицом, что казалось, у него на плечах и не голова вовсе, а огромная клубничина, ещё и с очками. Клубничный продавец продемонстрировал супругам дежурную улыбку. Они оказались единственными посетителями «Лампы Аладдина», и это Юлий тоже предвидел.
Предвидел он и ещё кое-что: без покупки им не уйти. И покупка обойдётся недёшево. Воскресный шоппинг-марафон длиной в три часа пока не принёс Алисе удовлетворения, и Юлий ощущал, как растёт её недовольство. Оно окружало молодую женщину, словно магнитное поле, попасть в которое означало рисковать своим здоровьем.
Клубничный продавец сразу почуял интерес Алисы и начал энергично нахваливать товар. Юлий понурился в сторонке. Антиквариат (или то, что выдавалось здесь за антиквариат) по-прежнему не разжёг в нём любопытства. Зато ценники… О, это песня!
Пятнадцать тысяч. За блёклую литографию? Неудачная шутка.
Семь с половиной тысяч. С первым апреля, ха-ха. Этот канделябр стоит от силы семьсот рублей.
Десять с лишним тысяч. «Капитал» Карла Маркса, ветхий: возьмёшь в руки – рассыплется. За такое вообще можно побить.
Восемнадцать тысяч. Статуэтка гжель. Нет, смотрится хорошо, но не за такую цену. Пусть её покупают миллионеры – любители яиц Фаберже…
Жена листала каталог, который ей подсунул клубничный продавец. Листала медленно. Если бы Юлий курил, он бы вышел на улицу. Но он не курил. Пришлось отвернуться к окну и смотреть в грязный январский сумрак, тёплый и бесснежный.
Продавец трещал без умолку. В сознание Юлия впечатывались обрывки фраз: «Да, мы принимаем вещи от посетителей… Разумеется, мы работаем с квалифицированными экспертами из Москвы… Конечно, у нас представлен лишь ограниченный круг предметов антиквариата, но вы можете выбрать из каталога и оформить заказ… Естественно, наиболее ценные предметы привозят из Москвы с частичной предоплатой… Вы правы, возможны скидки… Возможна покупка в кредит… Недовольным никто не ушёл… Для настоящих ценителей…».
Юлий посмотрел на снулого немолодого охранника, встретился с ним взглядом. У охранника были глаза рыбы, которая вдруг осознала, что её собираются выпотрошить и сварить. Юлию сделалось жутко. Сделалось очень страшно.
– Вот эту, – раздался наконец голос жены. – Вот эту штучку покажите.
Юлий оглянулся. Клубничный продавец (Валерий, его имя было написано на бейджике; впрочем, для Юлия эта информация никакого значения не имела, и он её отбросил) прошествовал к шкафам, покачивая бёдрами – модель на подиуме – и достал из-за стекла предмет, который заинтересовал Алису.
Предмет, который, – Юлий это знал, снова знал, – скоро станет покупкой.
Шкатулка.
– Состояние хорошее. Посеребрённая латунь, перламутровые вставки, – вдохновенно щебетал продавец. Его речь ассоциировалась у Юлия с бегущей строкой. – Гравировка. Первая половина 19-го века. Шкатулка с замком, вот, видите, но, к сожалению, ключ от замка утрачен. Поэтому нашим магазином сделана соответствующая скидка.
– Юля, со скидкой, – окликнула жена. – Слышишь? Ключ можно самим подобрать.
– Без ключа? – переспросил Юлий возмущённо. – Она заперта?!
– Ты что, не разберёшься? – промурлыкала Алиса. – Ты что, не мужик?
Тут его взгляд упал на ценник:
– Одиннадцать тысяч?!
Алиса игнорировала его возмущение.
– Правда, прелесть? – воскликнула она. Глаза Алисы сверкали, как влажные драгоценные камни… этот блеск появлялся всегда, когда она приходила в восторг от очередной покупки. – Я поставлю её на столик у зеркала, представь, как мило будет смотреться. А когда подберём ключ, можно будет хранит в ней бижутерию.
– Одиннадцать тысяч, Алиса! – возопил Юлий.
– Юлька, что ты жмотишься? Юлька, что ты вымахиваешься? – Алиса поджала губы. – Представь, что это подарок твой мне на день рожденья.
– У тебя день рождения летом, – мрачно напомнил Юлий, но Алиса продолжала наступать:
– Ну и что? Ты хочешь сказать, тебе жалко подарить мне подарок за десятку на день рождения?
– Какая необходимость? Одиннадцать тысяч, ты подумай только! Зачем тебе шкатулка за такие деньги!
– Подберёшь ключ, и я буду в ней хранить свои безделушки, – изображая лёгкое возмущение, повторила Алиса. – Я же сказала.
Она уже держала шкатулку в руках, давая понять, что не расстанется с ней, даже если ради этого придётся остаться в антикварном магазине. За весёлой, наигранной капризностью жены скрывался хищный натиск, яростный напор – состояния, которые Юлий научился хорошо узнавать ещё до супружества. Тогда (до супружества) эти качества его не смущали. Он был одержим Алисой. Эта одержимость никуда не делась и теперь. Разрушала его, не окрыляла, как раньше. Необратимый процесс. Необратимый…
Вот он, Юлий, и вот она, Алиса, – стоят в болезненно-приглушённом свете, заполняющем помещение, друг друга напротив. Он: погрузневший, выцветший, хмурый человек в неновом пальто; человек, который выглядит заметно старше своей жены, хотя они почти ровесники. Она: изящная, элегантная, эффектная женщина; её переполняет энергия, делает похожей на ухоженную студенточку – сама весна, сама жизнь.
Юлий иногда задумывался: может, разрушение началось раньше? Когда он впервые увидел её и понял, что пропал? Или в течение тех двух лет, когда он ухаживал за ней, брал измором, словно крепость? Или когда Алиса впервые поцеловала его, одновременно с поцелуем забирая себе его силу и волю, потому что забирать – лучшее из того, что она умела. Составляло смысл её существования.
Разрушение, разрушение, разрушение…
– Плачу по карточке, – сдался он. Клубничный продавец расцвёл:
– Мигом упакую!
Алиса передала вещицу продавцу. В этот момент Юлий обратил внимание на надписи, покрывающие крышку шкатулки.
– Что тут написано? – спросил он. Он не мог побороть раздражение, но, как оказалось, у него ещё сохранилось достаточно любопытства.
– Это латиница, – охотно ответил Клубничный продавец. – Но сам язык неизвестен. Абракадабра. Не исключено, что шифр.
– Угу, – съязвил Юлий. – Шпионская шкатулка. Вы всем покупателям рассказываете подобные заманухи? Так лучше старьё расходится, верно?
Продавец заулыбался ещё шире. Оценив состояние его зубов как неважное, Юлий решил мстить до конца.
– У вас кариес на нижней пятёрке, – сказал он с чувством сладостной гадливости от собственного хамства. – Я даже отсюда вижу, что пломбу ставить поздно. Нужна коронка. Могу поставить. Скидку сделаю.
– Ты что, дурак?! – воскликнула Алиса.
На улице Юлий сказал жене:
– Это ведь как четверть моей месячной зарплаты.
– Какие зарплаты маленькие у некоторых, – фыркнула Алиса.
– Давно у тебя страсть к антиквариату появилась?
Она промолчала.
В машине неожиданно опомнилась:
– Спасибо, Юлик!
Когда они подъехали к дому, Юлий сказал:
– Дома хлеба нет, а мы покупаем всякую ерунду.
– Мне сейчас что, за хлебом идти?! Что ты мне-то говоришь, что хлеба нет?
– Так, – вздохнул Юлий. – Ничего…
Он довёл её до квартиры, а потом купил хлеб и отогнал машину в гараж. Дома застал Алису за важным делом: она сидела на кровати в спальне и пыталась открыть шкатулку маникюрными ножничками. Судя по её напряжённому лицу, поджатым губам, она занималась этим всё время, пока он отсутствовал. Пальто Алисы валялось, скомканное, на кровати.
– Внутри что-то есть, – сказала она Юлию. – Продавец мне говорил, что она пустая. Он дурак. Как это можно было не заметить? Я ещё в машине почувствовала, что в шкатулке что-то шуршит. Вроде бы бумага. А вдруг там царские деньги?
– Царские деньги? – переспросил Юлий отстранённо.
– Или открытки антикварные. Представляешь, сколько они могут стоить?
– Оставь шкатулку в покое, пока не сломала.
– Что ты тормозишь?! – вспыхнула Алиса, но шкатулку отставила. – Лучше придумай, как её открыть.
