скачать книгу бесплатно
– Очень хотелось бы верить. Даем тебе полную свободу действий, но мы постоянно должны быть в курсе всех твоих дел..
– Конечно, Михалыч!
Старик откинулся на спинку кресла.
– Ну, передавай Леше привет…
Глава 5
Мой папа – Робин Гуд
Рома Филатов был из тех, которых называют «дитя тюрьмы». Он родился в колонии строгого режима у двадцатилетней молодухи, угодившей за решетку по суровой статье – «грабеж». Несмотря на молодость, она был весьма опытной наводчицей и с каждой взятой квартиры имела свою твердую долю. В ее большом послужном списке значились зажиточные директора гастрономов, высокопоставленные чиновники и даже парочка народных артистов. Все происходило до банальности просто: девушка знакомилась в ресторане с лохами, которые с ходу клевали на ее красивое аппетитное тело. А дальше она сдавала «наколку» опытным домушникам, которые потрошили квартиру с той же тщательностью, с какой ресторанньй повар разделывает индюшку.
В юности мать Филата была женщиной бережливой, особенно не шиковала и, несмотря на приличное состояние, которое она сумела скопить с шестнадцатилетнего возраста, в одежде придерживалась неброской простоты. Особых планов на жизнь она не имела, хотела через несколько лет завязать с опасным ремеслом и стать обычной многодетной мамашей. Пoгoняло у матери Ромы Филатова было соответствующее – Клушка. Возможно, в недалеком будущем она и разродилась бы законным первенцем, и забота о потомстве вытеснила бы из ее умной головки тягу к неправедно нажитым деньгам, но, как это часто бывает, – в ее жизнь вмешался злой рок. Очередным лохом, которого она пленила своими чарами, оказался сотрудник голландского посольства, у которого вместе с магнитолой и «филипсовским телевизором» уволокли и неприметный на вид чемодан – в нем оказались документы государственного значения. Если бы Клушка знала о том, что имеет дело не просто с упакованным фраером, а с крупным иностранным чиновником, то шарахнулась бы от него, как дикий зверь от огня. Но мужчина представился фирмачом, оптовым торговцем обувью. И надо же было так чухнуться – Клушка поверила этой туфте и заглотнула ее, как голодная щука сверкающую блесну.
Через несколько дней Клушку взяли в том же самом ресторане, где она подцепила голландца. Поначалу она от всего отпиралась, а на очной ставке заявила, что впервые видит этого иностранца, но ей предъявили небольшое колечко с изумрудом, которое она тишком увела из его спальни в тот самый момент, когда голый фирмач, разнеженный ее ласками, лежал поверх смятых одеял. Тут нервы у нее сдали, и девка рассказала все.
Несмотря на чистосердечное признание Клушки, судьи вынесли ей неожиданно суровый приговор: восемь лет строгого режима.
Уже на третий день пребывания в колонии Клушка поняла, что попала в ад. Старые, высушенные сроком зэчки разглядывали ее крепкое молодое тело как предмет скорого употребления. Скорее всего, она стала бы ублажать чью-нибудь похоть, сделавшись ковырялкой, если бы начальник женской колонии подполковник Ерофеева, или просто Ероша, баба постбальзаковского возраста и не лишенная некоторых женских слабостей, не предложила бы стать ей личной кобылкой. Таким образом судьба Клушки была определена, а еще через месяц, за старания, начальница стала подкидывать своей полюбовнице маслица и сладостей, которые та справедливо делила между подругами.
Бежать из колонии было невозможно, да и не женское это дело – перегрызать клещами колючую проволоку, рыть длинные подкопы, а потом месяцами скитаться по тайге. Гораздо более удачный и наиболее безопасный способ сократить срок заключения – это сделаться матерью-одиночкой. Можно было бы отдаться какому-нибудь молоденькому вертухаю, млеющему только от одного вида юбки, но, зная жесткий характер покровительницы, Клушка понимала, что Ероша не простит пацану брюхатости своей любовницы и сделает все возможное, чтобы его служба походила на пребывание в штрафном изоляторе. Куда безопаснее было договориться с солдатиком, чтобы он сосватал ей выгодную партию, благо что в соседней локалке, отгороженной от женской колонии шестиметровым забором, находилась мужская строгая зона. Соединялась она небольшим узеньким коридорчиком, который охраняли вертухаи-срочники. Именно от прихоти охранника и зависело тюремное женское счастье. Ероша снабжала свою ковырялку не только карамельками, но и деньжатами – когда удовольствие было особенно полным. Деньги представляют ценность даже на зоне – на них можно отовариться, прикупить чайку, приберечь на черный день, отправить с письмом, да и мало ли для чего! Клушка деньги не тратила, а складывала рублики под лифчик, где они, уплотненные ее сдобным телом, дожидались своего часа. А когда ее бюст увеличился едва ли не вполовину, она подошла к одному из вертухаев и попросила устроить ей тайную встречу с кем-нибудь из зэков, пообещав при этом такие деньги, каких он не получил бы даже за два года срочной службы.
Сводничество среди солдат практиковалось частенько. Весьма удобный способ, чтобы пополнить худой солдатский бюджет, да и лишняя копейка к дембелю никогда не помешает – не тащиться же через всю Россию в казенной одежонке!
Для интимных свиданий на зоне имелась небольшая комнатушка, которая вообще-то называлась «красным уголком» и помещалась как раз в коридорчике – между мужской и женской зоной. А пост здесь нужен был не для порядка, а лишь затем, чтобы зэки противоположных полов не слились в повальном грехе.
Лукаво оглядев красивую зэчку с головы до ног, сержант Кирюхин сполна оценил вкус начальника женской колонии подполковника Ерофеевой, после чего строго поинтересовался:
– Болтать не станешь? А то эта сука меня со света белого сживет, а мне до дембеля всего лишь полгода осталось.
– Да разве я способна на такое?! Мне самой житья не будет!
– Ладно, приведу ночью тебе мужика. Только деньги сразу давай!
Нисколько не стесняясь озороватого взгляда, она сунула руку под кофту и выпотрошила левую чашку бюстгальтера.
– Вот здесь половина, вторую получишь, когда мужика приведешь. Только ты уж постарайся, чтобы молодой и крепкий был.
– Не переживай, – весело улыбнулся парень, пряча купюры, склеенные женским потом, в карманы брюк. – Сделаю все как надо. Приведу этой же ночью.
Можно было бы не сомневаться в том, что точно такую же сумму он возьмет с зэка, отважившегося на любовное свидание.
Предстоящей ночи Клушка ждала с волнением, как будто ей предстояло расстаться с целомудрием. Но когда в «красный уголок» молоденький сержант привел зэка лет сорока пяти, у которого от множества наколок кожа выглядела почти черной, рот был полон желтого металла, а тело – в шрамах и в ссадинах, словно у лося, вернувшегося победителем с брачного турнира, девка не на шутку перепугалась. Справившись со страхом, Клушка хотела обругать сержанта, который не имел ни малейшего представления о женском идеале, и потребовать от него задаток назад. Сержант, несмотря на внешнюю суровость, оказался большим шутником, и можно было только догадываться, с какой затаенной улыбкой он подсматривал через слегка приоткрытую дверь. Но ее замешательство рассеялось мгновенно, едва блатной произнес первую фразу:
– Здравствуй, Зинуля, как же я по тебе соскучился!
Мужик произнес это так просто и естественно, как будто знал ее много лет. Перед ней стоял настоящий самец – сильный, волевой и вместе с тем обладающий таким запасом нежности, что ее вполне хватило бы на целый гарем.
Но в комнате она была единственной. Все это промелькнуло у Клушки в голове с молниеносной быстротой, а зэк, заметив в ее глазах некоторое сомнение, трогательно заверил:
– Ты меня, девочка, не бойся, это я с виду такой свирепый. По-другому на зоне невозможно… сама понимаешь. Зато я могу так горячо прижать, что твое сердечко от сладости замрет.
И уже когда он познал ее всю – умело и очень нежно, Клушка вдруг всполошилась:
– А как же тебя зовут, мил-человек?
– Иван, – отвечал ее нежданный муж на ночь, – Иван Раскольник. Может, слыхала о таком?
Клушкины губы непроизвольно дрогнули – не то от удивления, не то от ужаса. Не знать об Иване Раскольнике – это все равно что, проживая в Шервудском лесу, не слышать об атамане разбойников Робин Гуде. О каждом знаменитом узнике в любой колонии ходят легенды. Не oбoшли стороной устные предания и такую выдающуюся личность, как Иван Раскольник. Поговаривали, что он грабил в поездах дальнего следования исключительно богатых пассажиров, после чего раздавал деньги бедным. Что будто бы неимущих он опекал, а если кому и доставалось темной ноченькой, так это лишь фарцовщикам и ростовщикам. Но что было совершенно точно: грехов за ним водилось столько, что их с лихвой хватило бы на несколько обычных жизней, чтобы веки вечные вариться в котле со смолой, а крови им было пролито столько, что она залила бы половину Сибири.
– Испугалась? – как-то особенно тепло поинтересовался Иван Раскольник.
Вспомнив тепло его крепких рук и сладость, что он подарил ее истосковавшемуся телу несколько минут ранее, Клушка разомкнула уста и неожиданно для себя произнесла:
– Теперь нет…
По рассказам матери Филат знал, что ее тюремный роман продолжался ровно четыре месяца, до тех самых пор, пока живот у нее не стал выпирать наружу и не сделался предметом зависти и одновременно ненависти всех ее подруг.
Подполковник Ерофеева измены не снесла и с досады затолкала бывшую любовницу в такую глухую дыру, где уютно могли себя чувствовать только тамошние медведи.
Все четыре месяца сводня-сержант исправно доставлял записки из одной части зоны в другую, сколачивая нехилый капиталец на близкий дембель. А когда Клуша случайно узнала о том, что ближайшим этапом ее отправляют в другую колонию, то отдала вертухаю остаток сбережений за несколько часов любви с Иваном Раскольником. Отдавалась она с такой страстью, как будто это была последняя ночь в ее жизни, и, стоя в дверях «красного уголка», бдительный сержант охранял горькое зэковское счастье с тем же усердием, с каким караулил опутанные колючей проволокой стены колонии.
До рождения сына Иван Раскольник не дожил ровно месяц.
О его смерти, как, впрочем, и о жизни, ходило немало легенд: одни говорили, что его пырнули ножичком на одной из дальних пересылок, потому как он разошелся с правильными; другие утверждали, что знаменитого вора заперли в зоне, где сидели одни туберкулезники, и, будто бы наглотавшись ядовитых бацилл, он загнулся за полгода; третьи слыхали, что Иван Раскольник пошел в побег и был растерзан в тайге волками; четвертые и вовсе склонялись к экзотической версии, будто бы он не выдержал разлуки с Клушкой и полоснул по венам припрятанным лезвием.
Амнистии Клушка не дождалась, буквально за шесть недель до помилования она получила новый срок за то, что жестоко избила соседку по бараку, которая вытащила из тумбочки несколько конфеток, припрятанных для двухлетнего Ромочки. Правда, и крысятнице досталось свое: зэчки забили ее насмерть мокрыми полотенцами, стянутыми в узлы. А еще через два года Клушку этапировали в глубь материка, где со всех сторон стройными рядами подступали к запретке кедры. В заповедных дремучих местах Клушка отсидела сполна. Сначала была расконвоированной и занималась тем, что работала на ферме, а потом сошлась с бобылем лет пятидесяти, который через несколько лет помер от беспробудного пьянства, оставив молодой жене крепкий дом и небольшое хозяйство – пять куриц и тощую корову. Возвращаться в город Клушка более не пожелала и жила тем, что давала земля. Иной раз в ее доме останавливались путники и за горячую ноченьку оставляли хозяюшке немного рубликов, а подрастающему сыну – горсть конфет…
Но с ранних лет Романа Филатова кондитерские изделия интересовали куда меньше, чем женское тело. Сладость секса он раскусил в свое четырнадцатое лето, когда отправился с приятелем ловить хариусов. На отлогих берегах северной речушки расконвоированные зэчки пасли скот и, не стесняясь местных ребятишек, подставляли сиськи северному солнцу. В тот раз стадо коров пасла тридцатипятилетняя зэчка, у которой по низу живота красивыми буквами была выколота красноречивая надпись: «Входи, здесь твой дом». Баба, истосковавшаяся без мужниной ласки, предложила подросткам испробовать свой механизм, предложив за услугу несколько блесен и крючков. Ватага подростков, соблазнившись подарком, часа три хороводила знойную бабенку, навсегда избавившись от постыдных хотимчиков. И коровы большими влажными глазами, едва ли не с усмешкой, наблюдали за тем, как опытная сладострастница посвящает неискушенных юнцов в мужчины. Рома оказался третьим и, преодолев в себе брезгливость, вошел в потное жадное тело. И затем, неумело поерзав на бедрах жрицы любви, излил свое семя…
Позже он не однажды наведывался на тихий бережок лесной речушки. На все лето была заброшена рыбалка. Познавших любовные утехи пацанов уже не интересовали кувырки со стыдливыми девахами на сеновалах – самое большее, на что те отваживались, так это разрешали положить ладонь на сиську. Да и можно ли насытиться пресными девичьими ласками, когда познал жаркие объятия бесстыдной зэчки!
Лишившись матери (Клушку прирезал один из ее временных сожителей), Рома некоторое время скитался по Сибири и занимался тем, что на запасных железнодорожных путях потрошил товарняки в компании со случайными попутчиками. Как правило, они узнавали друг друга издалека и сговаривались почти без слов. Шайки организовывались быстро и так же легко рассыпались. В шестнадцать лет Рома Филатов уже получил первый срок за грабеж.
Возможно, свою уголовную биографию он начал бы с малолетки, не вмешайся в его судьбу прокурорша. Женщиной она оказалась очень влиятельной и сумела договориться с одной из воинских частей, чтобы паренька взяли на поруки. Рома Филатов попал в гвардейское подразделение воздушно-десантных войск. Бравый командир дивизии, прочитав прокурорские рекомендации, довольно произнес:
– Добро! Пусть так и будет. Воспитаем из него настоящего солдата.
Так Рома стал сыном полка.
Не однажды благодетельница-прокурорша наведывалась к своему протеже с подарками. Воспитанник в ушитой по талии форме без робости пожирал апельсины и не без удовольствия оглядывал плотно сбитую фигуру покровительницы. В эти минуты память беспощадно возвращала его на пологий берег сибирской речушки, где девки были так же доступны, как глоток родниковой воды. И его юную голову посещали развеселые мысли: как бы живописно выглядела суровая прокурорша, уперев голую задницу в стожок сена.
Совсем скоро Рома втянулся в армейскую жизнь по-настоящему: ходил в наряды, изучал военное снаряжение и отсиживал на политзанятиях. Но больше всего ему нравились упражнения с оружием и приемы рукопашного боя. Его жилистое сухопарое тело было приспособлено для борьбы, и то, что другим удавалось заполучить в результате многочисленных тренировок, он усваивал со второго занятия. О том, что в подразделении появился настоящий боец, начальство узнало через несколько месяцев, когда, неожиданно для большинства, Филатов выиграл соревнование по рукопашному бою на открытом первенстве округа, получив специальный приз за технику. А еще через месяц его забрали в армию на год раньше положенного срока, отобрав в закрытую элитную часть, где готовились войсковые разведчики. Только позже Рома Филатов узнал, как непросто было попасть в это подразделение. Хмурый полковник, председатель отборочной комиссии, долго не мог разобрать некоторых записей в его личном деле, а когда наконец расшифровал их, удивленно уставился на Рому:
– Что же это получается? Так ты что, судим, что ли?
– Так точно, товарищ полковник, – без запинки отвечал Рома.
– И за что же, интересно, такого доброго молодца подмели?
– Гоп-стоп, – улыбнулся Рома.
– Вот засуну тебя в стройбат, будешь там кирпичи носить. Гоп-стоп – что это, грабеж?
– Так точно.
Полковник в задумчивости поскреб лысеющую голову широкой пятерней, а потом изрек:
– А может, это и неплохо, нам такого кадра как раз и не хватает.
Задумался на секунду, поглядывая в личное дело Ромы, а потом широким росчерком красного карандаша на обложке папки определил его дальнейшую судьбу: «В спецотряд!»
Подразделение, куда угодил Рома Филатов, оказалось в высшей степени секретным. Даже по прошествии многих лет он не переставал удивляться чуду, что занесло его в войсковую разведку. Прикомандированные к морским частям, вместо обычных двух лет разведчики служили по три года. Рома Филатов даже тут превзошел все существующие нормы, отдав спецотряду дополнительно еще один год, так как служба до восемнадцати лет ему засчитана не была. По окончании службы каждому присваивалось звание «младший лейтенант» и в военный билет вшивался маленький розовый вкладыш, освобождавший офицера от регулярных сборов. Там же указывалось, что офицер прикомандирован к Генеральному штабу. Запись, хотя и в высшей степени туманная, производила должное впечатление на военкомов, и те не без уважения взирали на юнцов, над которыми витал ореол таинственности.
Дело было в том, что все они состояли на особом учете и проходили сборы в секретном подмосковном центре. Здесь было собрано не только стрелковое оружие едва ли не всех стран мира, но и новейшая боевая техника, включая танки, самолеты, вертолеты.
В этом центре бойцов учили управлять самолетами, вертолетами, водить автомобили любых марок. Однажды Рома едва не погиб, когда разучивал стандартную ситуацию – как выжить при лобовом столкновении мотоциклa с автомобилем. Все дело было в том, что он перемахнул через машину на секунду раньше чем нужно, сломав при падении два ребра.
Многие годы молодые офицеры жили в ожидании часа «икс», надеясь, что их знания и подготовка будут востребованы и они начнут делать то, что умели лучше всего на свете, – нейтрализовывать врага. Каждый из них стрелял практически из любого оружия: автоматов, гранатометов, гаубиц, из любого подсобного материала мог смастерить орудие убийства, в безвыходной ситуации запросто сумел бы уничтожить врага голыми руками. Рома Филатов узнал, что на теле у человека находятся десятки уязвимых точек и достаточно только умело их активизировать, как жертва может не только потерять сознание, но и отправиться к праотцам. Их научили составлять взрывчатые вещества из простейших компонентов, и, если бы потребовалось, Рома изготовил бы «адскую машину» даже из пластилина и бабушкиного будильника.
И вот вся эта премудрость ему вдруг сильно пригодилась – и он начал употреблять ее с пользой для своих новых начальников, которые носили не генеральские погоны, а все больше золотые цепи и перстни да синие наколки на плечах…
Глава 6
Гранаты в загашнике
Весь путь до Питера Филат продремал. Глеб старался не тревожить шефа, а потому пристально следил за дорогой, обьезжая колдобины и ямы, иной раз попадавшиеся на ровном полотне шоссе. Пробудился Филат только перед самым въездом в город, когда пропыленный джип, остановившись у шлагбаума, терпеливо дожидался пассажирского поезда. Локомотив, подъезжая к разъезду, так громко загудел, будто собирался свернуть с железнодорожного полотна прямо на вереницу машин. Однако состав промчался мимо. До города теперь было рукой подать.
Филат уже окончательно проснулся и с интересом посматривал на кирпичные замки, горделиво торчащие по обе стороны от дороги. Наверняка они принадлежали новорусским буржуа, которые детство и юность прожили в унылых «хрущобах» и, вырвавшись на большую дорогу приватизации, стали хапать землицы поболее и отгораживаться от соседей самыми что ни на есть кремлевскими стенами, как будто готовились к длительной осаде.
«Шевроле Блейзер» мчался на приличной скорости, уверенно преодолевая небольшие подъемы. Было видно, что Глеб соскучился по хорошей дороге и быстрая езда доставляла ему немалое удовольствие. Казалось, он задался целью обогнать все попутные машины и первым пересечь границу Санкт-Петербурга.
– Филат, а ведь за нами хвост, – вдруг обронил Глеб, не поворачивая головы. – Идут за нами уже километров двадцать. От самого переезда.
– Может, случайный попутчик? – вяло спросил Филат. Хотя жизнь научила его не верить в случайности и совпадения.
– Навряд ли, – покачал головой Глеб, – я сто тридцать держу, и они не отстают. Перед поселком до сорока притормозил – и они сбросили… А теперь просто в затылок дышат!
Филат посмотрел назад.
– Красная «Ауди»?
– Она самая.
– Для погони такая тачка не приспособлена, да и окрас какой-то пижонский!
– А может, это Михалыч решил подстраховать нас? – высказал свое предположение телохранитель Данила. – Вон там и «мерс» виднеется…
Филат на мгновение задумался, а потом уверенно ответил:
– Это не в духе Михалыча. Даже если бы старик о нас позаботился, он бы меня предупредил.
Филат старался не выражать беспокойства, впрочем, пока и оснований для этого было маловато. В глубине души он продолжал надеяться, что это прилип какой-то чудак. Хотя он знал немало примеров, когда с законными наемные убийцы расправлялись именно на пустынной дороге. На шоссе царят те же самые законы, что и в джунглях, где сильнейший проглатывает слабого. Тут можно стать невольной жертвой самых обычных беспредельщиков, промышляющих на подходах к столичным центрам. Подобный промысел в криминальных кругах весьма распространен и приносит неплохие деньжата. На дорогах работают в основном рисковые пацаны, не боящиеся получить пулю в живот или дубинкой по зубам. Они сколачивают мобильные бригады и отчисляют должный процент в воровской обшак. Если же и стоило кого-то опасаться, то это таких вот «махновцев», работающих всегда небольшими группами.
Внедорожник резко прибавил скорость – это Глеб надавил на газ. «Ауди» не желала отставать и уже едва ли не целовала их в задний бампер. Нагло идет, зараза, ничего не скажешь! Так можно двигаться только при абсолютной вере в собственную безнаказанность. Наверняка где-то далеко позади поспешает такая же фартовая тачка, до отказа набитая накачанными братками. Впрочем, и в салоне «Ауди» их сидело немало – четверо! А если учесть, что у каждого из них наверняка по стволу, то можно смело сказать, что они составляют нехилую боевую единицу.
Неужели произошла утечка информации и в Питере об истинной цели визита Филата стало известно людям, которым знать об этом не полагалось, и за ним выслали охотников, чтобы не дать ему въехать в город? Вот ведь и Чифа устранили сходным образом…
– Фарами мигают, – безрадостно сообщил Глеб, – хотят, чтобы мы остановились. Что делать, Филат?
– Езжай пока. Если надумают пойти на обгон – не пускай!
Преследователи играли по-серьезному и наверняка знали, за кем едут. А иначе почему из огромного числа машин, мчащихся по шоссе, они выбрали именно тот автомобиль, в котором ехал представитель московского сходняка? Значит, об их появлении в Питере уже было известно: подстерегли, суки, на дороге, чтобы вытряхнуть московских гостей где-нибудь в пригороде Северной Пальмиры.
– Мы их сделаем! – спокойно отозвался Глеб, чуть поджав губы.
– Вперед смотри внимательно! – резко предупредил Филат. – Не удивлюсь, если какой-нибудь «КамАЗ» вдруг выскочит с проселка. Приготовьте стволы!
– Это можно, – ответил Данила и полез за пазуху. Глеб молча кивнул.
– Предупреждаю сразу, – продолжил Филат, – палить только по моему сигналу и бить наверняка, чтобы без контрольных выстрелов.
Филат носил пистолет сзади на ремне, в небольшой узенькой кобуре с кнопочкой-застежкой. Такое местоположение оружия было удобно тем, что оно не мешало при ходьбе, а потом (что немаловажно при его серьезном и опасном бизнесе), не выпирало и в случае опасности пистолет можно было бы извлечь за секунду.
Рука привычно скользнула под полу пиджака, и пальцы уверенно отыскали прохладную ручку «браунинга». Филат извлек оружие из кобуры и положил его на колени.
– Останови! – неожиданно распорядился Филат. – Из машины не выходить – пускай они подойдут. Как только я скажу: «Давай!» – палить из всех стволов. Да так, чтобы их мозги веером разлетелись!
– Будет сделано, – безмятежно пообещал Данила, положив на колени две «беретты». Лицо у него было излишне спокойным – верный признак внутреннего напряжения.
Автомобиль резко вильнул вправо и прижался к обочине, но Глеб вывернул руль влево – с тем расчетом, чтобы вновь рвануть на асфальт. Ядовито-красная «Ауди» остановилась позади метрах в пятидесяти. Почти одновременно распахнулись все двери, и на дорогу дружно высыпали четыре бритоголовых парня. Они рысцой бросились к «Шевроле», видно, совсем не подозревая, что на каждого из них приходится по стволу.
И вдруг мимо джипа прошуршал черный «Мерседес». Филат готов был поклясться, что через приопущенное стекло задней дверцы он увидел ручной пулемет. Достаточно будет только неловко дернуться, чтобы свинцовый дождь превратил «Шевроле» в дымящееся решето.
– Приготовились, – тихо процедил Филат, как будто опасался, что его могли услышать снаружи. – Ты, Данила, возьмешь первых двух, ты, Глеб, тех, что идут позади. Этот черный «Мерседес» тоже с ними. Наверняка корпус бронированный, но если под колеса закатить гранату, то тряхнет неслабо.
Данила раскрыл дипломат и передал его назад Филату. На темном дне, в глубокой пластмассовой ячейке, покоились две противопехотные гранаты.
Осторожно, ощущая в ладони приятную тяжесть, Филат извлек гранату из дипломата, после чего так же осторожно приоткрыл дверцу джипа, вот где пригодится армейская спецотрядовская выучка! Он и раньше метал гранаты далеко, с завидной точностью поражая учебные мишени, а пятнадцатиметровое расстояние – вообще пустяк. Филат представил, как взрывная волна завалит набок тяжелый автомобиль и «Мерседес» брызнет во все стороны битыми стеклами.
Вдруг дверь «Мерседеса» распахнулась, и на дорогу вышел молодой мужчина. Что-то в его облике показалось Филату знакомым. Он пошел навстречу застывшему на обочине внедорожнику, и на его губах играла доброжелательная улыбка.
Присмотревшись, Филат с удивлением понял, что перед ним был смотрящий Санкт-Петербурга Леша Красный, который разгуливал по родному городу без бронежилета, что по нынешним временам можно счесть бесшабашной лихостью или непростительной глупостью.
По слухам, Красный представлял собой диковинную смесь законного вора с понятиями и бандита-беспредельщика. Впрочем, в этом он был типичным сыном своего города, где по-другому просто было нельзя. Такие уж порядки тут завел Сашка Шрам, и за пару лет, что он пробыл смотрящим Питера, четкая грань между ворами и отмороженными как-то незаметно размылась. В этом смысле Красный являл собой образец авторитета, который утром сидит в солидном кабинете на Невском и ворочает большими делами, а вечером с удовольствием «бомбит» какой-нибудь обменник на Васильевском острове…
Красный раскинул руки для широкого объятия, как будто бы хотел приобнять автомобиль, а заодно и всех тех, кто в нем находился.
