скачать книгу бесплатно
– Я никуда не пойду без моего мужа, – гордо вскинула голову верная соратница и супруга. – Отпустили меня, отпускайте и его!
– Хорошо, – легко согласился матросик. – Забирай своего хахаля и ступайте отседова на хрен.
Софья Альфредовна быстро сморгнула и, схватив мужа за рукав, потащила прочь. Шейнкман обернулся к оставшимся, хотел что-то сказать, но только махнул рукой и побрел к деревне.
– А мы?! – вскричал Борис Иванович. – Его отпустили, а мы что же? И нас давайте отпускайте!
– Иди, – спокойно сказал матросик.
– Что? – не понял Бочков.
– Катись. – Лось ухмыльнулся и вперил колючий взгляд в Олькеницкого. – А вот товарищ самый главный чекист покуда останется…
– Спасибо, – пробормотал Борис Иванович, медленно пятясь назад. Затем он повернулся, прошел несколько шагов и припустил так, что не слышал даже выстрелов, которыми убивали его соратника и друга.
* * *
В ночь на 23 июня 1918 года от рук неизвестных убийц пал тов. Г. ОЛЬКЕНИЦКИЙ, член Казанскаго Комитета Российской Коммунистической партии.
Все свалили на белогвардейский заговор с целью отомстить председателю Губернской Чрезвычайной комиссии за расстрелы офицеров. К такому выводу пришла следственная комиссия под председательством товарища Якова Шейнкмана.
Гиршу Олькеницкого похоронили в саду напротив бывшего губернаторского дворца, где в 1917 году находился городской комитет партии.
Были броневики со знаменами, много цветов и длинные пламенные речи.
Гневную и чрезвычайно негодующую тираду произнес председатель Совета Народных комиссаров Яков Семенович Шейнкман.
– Предательски подлыми выстрелами из-под угла, – сказал он, – враги трудящихся стремятся расстроить стойкие ряды рабочего класса. От их рук в дачной местности близ станции Займище погиб наш друг и товарищ Гриша Олькеницкий. Белым террором контрреволюция намеревается свалить Советы народных депутатов. На дерзкий вызов врагов народа пролетариат и трудовое крестьянство ответит своим, красным террором.
Несколько слов про мускулистую руку пролетариата и возгорающийся костер неистовых классовых битв сказал и Борис Иванович Бочков.
А через день он был назначен комиссаром Казанского отделения Государственного банка.
* * *
Здание банка было не достроено. Согласно проекту, помимо левого крыла и центрального входа, зданию полагалось еще и правое крыло, возведению которого помешал Гаврила Принцип, порешивший 28 июня 1914 года наследника Австро-Венгерского престола принца Франца Фердинанда. Здание Казанского отделения Государственного банка Российской империи было двухэтажным и имело еще цокольный этаж, где и хранилось золото теперь уже бывшей империи.
– Вот видите эти железные двери? – указал пухлой ручонкой скорее на ворота, нежели на двери хранилища, Борис Иванович, когда они с Родионовым спустились в святая святых банка. – За ними и хранится золото.
– И сколько его там? – неожиданно охриплым голосом спросил Савелий Николаевич.
– Шестьсот пятьдесят семь миллионов рублей золотом, – не без гордости ответил Борис Иванович. – По нынешнему курсу, – Бочков немного подумал, верно, производя в уме математические операции, – шесть с половиной миллиардов рублей. И еще сто одиннадцать миллионов рублей кредитными билетами. Желаете взглянуть?
– Да, – просто ответил «старший инспектор».
Бочков кивнул сопровождающему их незаметному старичку, и тот, недоверчиво поглядывая на Родионова («Коли б не приказ, ни за что бы не отпер хранилище стороннему человеку, пусть даже и из самой Москвы»), стал колдовать над железной дверью. Вначале он в определенном порядке нажал на несколько кнопок с цифрами, заслонив сию операцию своей согбенной спиной, так что Савелию запомнить эти цифры никак не представилось возможным.
– У нас самой новейшей системы цифровой кодовый замок, – не без гордости заметил Бочков, бросив косой взгляд на Родионова. – Набор цифр знаем лишь я да вот – Густав Густавович, – кивнул головой Борис Иванович в сторону старика.
– Замечательно, – ответил Савелий, принудив себя улыбнуться и придать голосу нотки служебного удовлетворения. – Подобные предосторожности в деле хранения материальных ценностей совершенно нелишни.
– О да, конечно, – заметил ему на это Бочков. – Вне всякого сомнения.
Затем хранитель снял с пояса связку ключей и стал попеременно вставлять их в незаметные на первый взгляд отверстия в двери, поворачивая их всякий раз в определенном порядке. Продолжалось сие действие не менее четверти часа, после чего за дверью-воротами что-то металлически клацнуло, и старик, потянув за ручку, легко открыл ее.
– Прошу вас, – произнес Борис Иванович, пропуская Родионова вперед.
Савелий Николаевич вслед за стариком вошел в небольшую слабо освещенную и внешне неприглядную комнатку. Ни оконца, ни вытяжки или отдушины в комнате не было; бетонный пол, бетонный потолок, три бетонные стены без единого отверстия и железная дверь неимоверной толщины со множеством, очевидно, самых хитрых замков.
«Дела-а, – подумал Савелий, осматривая комнатку, в коей, кроме стола со стулом, больше ничего не имелось. – И сюда-то, в эту комнату, попасть крайне затруднительно, но она, похоже, только предбанник, передняя перед основным хранилищем».
Савелий Родионов не ошибся.
Старик-хранитель, опять-таки загораживая спиной свои действия, открыл в нише одной из стен металлическую дверцу с еще одним кодовым цифровым замком. Савелий сделал шаг в сторону и непринужденно спросил:
– А не предпринимались ли попытки со стороны уголовных элементов проникнуть в банк и поживиться золотом?
Он уставился в лоб Бочкова, продолжая между тем следить боковым зрением за руками старика.
«Восемь», – отметил про себя вор первую цифру, которую нажал хранитель.
– Нет, что вы, – произнес Борис Иванович и широко улыбнулся. – Проникнуть в банк практически…
«Шестнадцать», – отметил Савелий две следующие цифры кодового замка.
– …невозможно. Даже если это будет целая банда…
«Двадцать четыре», – продолжал запоминать цифры Родионов.
– …то охрана банка справится с ней в два счета.
Последней цифрой была тройка.
– Замечательно, – произнес Родионов-Крутов и широко улыбнулся. – Ваш банк, несомненно, абсолютно защищен от всяких посягательств извне.
А затем произошло чудо: противоположная от входа бетонная стена бесшумно отъехала в сторону, обнажив полукруглую комнату опять же без единого намека на какое-либо оконце или отдушину. Настоящий бетонный бункер!
– А вот и наше хранилище! – не без гордости воскликнул Борис Иванович и первым вошел в полукруглую комнату. – Как видите, блиндированное.
– Ви-ижу, – протянул Савелий Николаевич, трогая рукой шершавые бетонные стены. – Настоящий блиндаж.
– Именно. Именно! – мельтешил Бочков, сам возбужденный открывшимся зрелищем и то и дело потирающий руки. Видно, даже ему был ограничен доступ в хранилище, коли теперешнее посещение святая святых банка привело его в такой нервический раж. – В Нижнем ничего подобного нет даже близко! – заметил он не без гордости. – Так что я понимаю, почему руководство выбрало именно наш банк.
Действительно, вошедшим было на что посмотреть.
Ящики. Сотни стандартных ящиков с клеймом государственного казначейства Российской империи, в каждом из которых лежали золотые слитки. Но вовсе не ящики притягивали взоры вошедших. Немалая часть золотых слитков – неброских для глаза желто-красных брусков, сложенных штабелями наподобие поленницы дров, – стояла выше человеческого роста в самом центре комнаты, и на каждом из слитков были выдавлены двуглавый орел и казначейское клеймо.
– Пятьсот тонн без малого, – патетически произнес Бочков, продолжая беспрестанно потирать свои пухлые ладошки. – В слитках, полосах и монетах российского и иностранного производств.
Золотые полосы Савелий видел: они лежали горкой возле самого входа и для выноса были самыми удобными.
– А вот где монеты?
– В мешках, – просто ответил Борис Иванович. – В обыкновенных опечатанных холщовых мешках. Да вон они.
Родионов посмотрел в сторону, куда указывал Бочков. Действительно, в углу полукруглой комнаты стояли в два ряда холщовые мешки, на первый взгляд неподъемные, но тоже весьма удобная для реализации добыча.
– А что вы там говорили про Нижний? – спросил Савелий, теперь уже ставший старшим инспектором Наркомата финансов Александром Аркадьевичем Крутовым.
– Я говорил, что в Нижнем Новгороде нет ничего подобного. А ведь там хранится вторая, правда, меньшая половина золота бывшей империи, – услужливо повторил Бочков.
– Вот как? Тогда я буду вынужден доложить наркому об этом и подчеркнуть, что у вас, в отличие от Нижнего Новгорода, полный порядок в вопросе хранения и сбережения золота. Правда, я буду вынужден еще разик-другой посетить вас, дабы ознакомиться с некоторыми деталями условий хранения золотого запаса республики и финансовой отчетностью, но это уже не изменит моего позитивного видения состояния дел в вашем банке. К тому же, – Крутов выразительно посмотрел в глаза Бориса Ивановича, – я намерен также доложить в наркомат о руководстве банка, которое, на мой взгляд, занимает свое место и к возложенным на него обязанностям относится весьма добросовестно и честно.
– Благодарю вас, – расплылся в довольной улыбке Бочков и предложил: – Не желаете ли отобедать? В «Славянском базаре» до сих пор вполне прилично кормят.
Он выжидающе посмотрел на фининспектора. Тот молчал и думал, кажется, о чем-то своем.
– Так как, товарищ старший инспектор?
– Что? – оторвался наконец от своих мыслей Савелий Николаевич.
– Я говорю, не желаете ли отобедать? – повторил свой вопрос Борис Иванович.
На что Родионов-Крутов ответил вежливым отказом.
Глава 3. ПЯТЬСОТ ТОНН ЗОЛОТА
Золото в Казань стали свозить еще в самом начале русско-германской, или, как ее стали с недавних пор называть газетчики, Мировой войны. В ее начале, принужденная отступать, русская армия была вынуждена оставить некоторые западные губернии России, после чего возникла угроза захвата немцами Петрограда. Тогда-то и встал вопрос о сохранности государственного золотого запаса, находившегося в кладовых нескольких контор Государственного банка столицы. Государственным Советом и с разрешения самого государя императора Николая Александровича было принято решение эвакуировать золотой запас империи в далекие от фронта тыловые города, которым не грозило германское вторжение даже при сдаче немцам стольного Петрограда.
Первая партия имперской казны прибыла в Казань и Нижний Новгород еще зимой девятьсот пятнадцатого года. Ближе к лету второго года Мировой войны в Казань четырьмя эшелонами прибыла еще одна партия золота в слитках весом 260 тонн. А после Красного Октября уже только в Казань стало свозиться золото из Государственных отделений российского банка городов Курска, Могилева, Пензы, Воронежа, Самары и иных губернских центров. К началу августа в Казанском отделении Государственного банка Республики Советов скопилось уже около 497 тонн золота в слитках, полосах, золотых монетах, самородках и технических изделиях, конфискованных в пользу государства у еще остающихся частными предприятий и исследовательских институтов. И оно все еще продолжало поступать из городов и весей, захваченных белыми или частями мятежного чехословацкого корпуса. И если Москва и Петроград были сердцем и телом молодой Совдепии, то Казань с ее золотом, – несомненно, кровеносной системой, без которой не стучит сердце и не живет тело.
Впрочем, Лизавете, заскучавшей без Савелия и вышедшей в город, как она сама для себя определила, «осмотреться», не было никакого дела ни до штабеля желто-красных брусков с клеймом Государственного казначейства Российской империи, ни до комиссара Бочкова, о котором она слышать не слыхивала, ни даже до самой Совдепии, в которой она была вынуждена теперь проживать без особого, признаться, удовольствия. Она была настоящей женой своего мужа, не задающей лишних вопросов, раз и навсегда принявшей его сторону, а иногда и помогающей в его противузаконных и рискованных деяниях. Она, конечно, понимала, что подобного рода занятия опасны и преследуются как общественной моралью, так и законом; не единожды она хотела отвлечь Савелия от его воровских предприятий, даже уходила от него, однако всегда возвращалась. Савелий Родионов буквально магнетически притягивал ее своей неординарностью, умом, силой, криминальным талантом и состоянием победителя, которое никогда не покидало его, даже в самые трудные минуты. Ведь стоило только задуматься, что можно проиграть, и ты проиграл! Савелий же почти никогда не проигрывал. Все его аферы, порой невыполнимые с точки зрения трезвого рассудка, оканчивались непременной удачей, а везение, как известно, ходит только рядом с настоящим мастером.
Или дураком.
А дураком Савелий Николаевич Родионов никогда не был. Но главное, и Лизавета не единожды имела возможность убедиться в этом, он любит ее по-настоящему и никогда не предаст. А стало быть, и она его тоже.
Правда, один раз все же состоялся с Савелием крепкий откровенный разговор. Это случилось, когда они были еще не обвенчаны.
Истомленные любовью, некоторое время они лежали молча, думая о своем. Как это часто бывает, слова в эти минуты были лишними. Неожиданно Елизавета произнесла, заглядывая Савелию в глаза:
– Я ведь уже не девочка, Савелий. Я знаю, что ты любишь меня, но мне, как любой бабе, нужна определенность. Кто я тебе: подруга, любовница, жена?
– И то, и другое, и третье, – ответил Савелий, полагая, что у Лизаветы случился очередной бабий каприз. – Разве нам с тобой плохо?
– Нам хорошо. Но я устала от неопределенности. От ожидания твоего ареста. И от этой твоей проклятой «работы», – горько выдохнула она. – Я боюсь, что когда-нибудь тебя все же поймают, и мне придется носить тебе передачи и плакать по ночам в холодной постели…
– Эта, как ты называешь, моя проклятая работа дает нам средства к существованию. Весьма не бедного, надо сказать, – заметил ей уже начавший не на шутку обижаться Савелий.
– Вот именно. Деньги у нас есть, есть золото, драгоценности, жемчуг. Почему бы тебе не остановиться на этом? Ты богат, ты победил. Ты победил их всех, с их полицейскими департаментами, управами, прокурорами, сыщиками и соглядатаями. Мало тебе этого?
Поднявшись, она нагишом прошла к столу, вытащила из пачки сигарету и нервно закурила:
– Почему? Что тебе еще надо?
– Ты много куришь, мне это не нравится, – сдержанно заметил Савелий. – И тебе это не идет.
Елизавета нервически потушила папиросу и продолжила все тем же взволнованным голосом:
– Мы можем купить где угодно дом, усадьбу, имение и просто жить, красиво и беззаботно. А хочешь, давай вернемся в Париж. Кажется, тебе понравился этот городишко.
Она замолчала и выжидающе посмотрела на него.
– Иди ко мне, в комнате прохладно, я боюсь, что ты простудишься, – попытался отшутиться Савелий.
– Ты опять за свое, а ведь я говорю серьезно, – юркнула Елизавета под одеяло.
– А с кем ты собираешься жить? – неожиданно спросил Савелий, неотрывно глядя ей в глаза.
– Ты до сих пор этого не понял? С тобой, с кем же еще, – фыркнула она. – Я уже не смогу без тебя.
– Вот он я, лежу рядом с тобой, – спокойно проговорил Савелий. В его голосе проявились жесткие интонации. – А в той уютной и спокойной усадебке я буду уже не я, а кто-то другой, совсем не тот, которого ты когда-то полюбила и, надеюсь, любишь до сих пор.
– Савелий…
Он вздохнул и произнес уже мягче:
– Не будем об этом. Мне нужны в жизни риск, азарт, ощущение опасности; мне нужно всякий раз подтверждение того, что я – лучший в своем деле.
– Король, – с иронией заметила она.
Савелий воспринял ее слова всерьез:
– Да, если хочешь.
Он нежно посмотрел на Лизу и погладил ее по щеке ладонью.
– А без этого дела я просто зачахну.
– Да ты даже не пробовал, – отняла его руку от себя Лизавета.
– А мне незачем пробовать, – пожал плечом Савелий, – я просто знаю это.
– Кажется, у нас с тобой ничего не получится.
Поднявшись, Елизавета оделась и, не прощаясь, ушла.
А через два месяца он увидел ее в Париже, в небольшом ресторанчике на берегу Сены.
