скачать книгу бесплатно
Чернопятов услышал, как затрещали петли. Еще мгновение, и дверь, сорвавшись, рухнет в вонючую жижу.
– Месье, – перепугался Чернопятов, – если вы будете столь нетерпеливы, то я даже не успею надеть штаны.
За дверью кто-то глуховато и неприязненно хохотнул:
– А нам это и нужно!
Следующий удар был очень сильным. Дверь треснула. Еще парочка подобных ударов, и крепкие доски превратятся в щепы. Поднатужившись, Георгий рванул на себя решетку. Вырвав из стены осколки кирпичей, решетка тяжело повисла в его руках.
– Постойте, – крикнул Чернопятов, – я сейчас открою. Вы же придавите меня дверью!
Георгий осторожно, стараясь не греметь, поставил решетку на пол и выглянул в проем. Никого. Впрочем, на углу здания стоял мужчина в темном костюме, один из тех, что загораживал ему выход. Свет тусклой лампы фонаря глубокими тенями падал на его скуластое лицо, отчего мужчина выглядел особенно зловеще. Человек с такими антропологическими данными не садится ужинать до тех пор, пока не пришьет парочку обывателей.
Чернопятов инстинктивно отпрянул от проема. Собравшись с духом, он выглянул вновь, но теперь уже осторожно, наблюдая за каждым шагом мужчины. Заложив руки за спину, тот двинулся вдоль здания, а еще через секунду исчез за углом. Не теряя более ни секунды, Чернопятов выпрыгнул в ночь и побежал в сторону ближайших кустов. Он услышал, как рухнула на пол сломанная дверь, и до него донеслись голоса его преследователей.
Глухо раздались проклятья. Родная русская речь (все по матушке!) – ее-то не спутаешь ни с какой другой! А затем бухнул выстрел. Не разбирая дороги, Чернопятов побежал в сторону пристани. В одном месте он не заметил торчащей из земли коряги и, зацепившись за нее, тяжело упал, ободрав колени. А когда поднялся, то увидел какую-то мадам, скрюченную и тощую, как старая вешалка. Она потянула Георгия за рукав и хриплым прокуренным голосом произнесла:
– Мсье не желает поразвлечься?
Чернопятов брезгливо отдернул руку и сдержанно произнес:
– Как-нибудь в следующий раз, мадемуазель.
– Я здесь бываю каждый день, – крикнула она вдогонку.
Причал был полутемен. Немногие фонари освещали лишь трап и узкую полоску берега. Глухо бухнул позади выстрел, и отчетливо раздались крики. У причала стоял пароход с работающим двигателем. Он явно готовился к отплытию.
– Погодите! – заорал Георгий, рассмотрев морячка, поднимающего трап. – Подождите!
Корабль был большой, трехпалубный. Опершись о перила, на Чернопятова сверху посматривала праздная публика.
– Вы куда? В Америку? – спросил Чернопятов по-английски.
– Чего это он там лопочет? – поинтересовался морячок по-русски у стоявшего рядом мужчины.
Тот, пыхнув сигаретой, отвечал безо всяких интонаций:
– Спрашивает, не в Америку ли.
– В Россию... На кой ляд нам эта сраная Америка! Ты с трапа-то сойди. А то ведь я тебя, басурманская рожа, в море стряхну, прямиком к акулам, – вежливо сказал морячок и добрыми глазами посмотрел на Чернопятова.
Внутри у Чернопятова все сжалось – Россия не Америка!
Он посмотрел назад – и рассмотрел прыгающие силуэты. Уже через несколько секунд они будут на пирсе.
Эх, была не была! Не впервой в омут-то башкой!
– Браток, в Россию мне надо! В Россию! – разрывая легкие, завопил Чернопятов и, грохая ботинками, вбежал по трапу на корабль.
– Да ты никак русский? – обескураженно протянул морячок. – Только билет-то твой где?
– Здесь мой билет, – протянул Георгий ему пачку денег.
Морячок воровато глянул в сторонку и вытянул из его ладони деньги.
– С капитаном бы еще поговорить... Что он скажет?
– У меня и для капитана билет найдется! – радостно заявил Чернопятов.
– Ну, тогда полный порядок, – поднял морячок трап.
Звонко ударили склянки, и корабль, прогудев в последний раз, медленно отошел от берега. А на пирсе заметались три фигуры в темных костюмах.
Глава 4
Это фальшивка!
Письмо от Парамона было какое-то жалостливое. Будто бы чернила были настояны на стариковских слезах. Савелий, знавший старика очень хорошо, даже не подозревал, что тот способен на подобную сентиментальность. И, перечитывая короткие рубленые фразы, начертанные слабеющей рукой, чувствовал, как его душа скукоживалась до маленького горького комка. Савелий никогда не думал, что в письме можно передать малейшие сердечные переживания. А ведь старый Парамон далеко не Бальзак. Обыкновенный хитрованец, выросший среди отбросов общества. Писал Парамон Миронович о том, что крепко состарился, что у него разболелись опухшие суставы, и если Савельюшка не вернется в ближайший год, то вряд ли им суждено свидеться на этом свете.
Парамон Миронович не умел просить, а если все-таки сподобился, стало быть, дела его были не ахти и следовало срочно принимать решение.
Нечего было и думать о том, чтобы ехать в Россию под собственной фамилией. Уже на границе его возьмут под стражу и с подобающим торжеством спровадят в Петропавловскую крепость.
Хорошие документы можно было выправить. В настоящее время Париж представляет собой едва ли не официальный филиал всевозможных партий, многие из членов которых были на нелегальном положении. За хорошие деньги здесь выправят не только нужные печати, но и все сопутствующие визы. Впрочем, можно будет обратиться и к своим. Такой человек у Савелия был – молодой и талантливый художник, нахватавшийся анархических идей. Сейчас он зарабатывал тем, что делал копии известных полотен. А однажды, разоткровенничавшись, он поведал историю о том, что написал картину на библейский сюжет и выдал ее за работу великого Рембрандта. Что удивительно, картину признали подлинником. Даже ведущие эксперты восторгались неожиданно обретенным шедевром, и художник стал всерьез подумывать о том, не сделать ли ему подобное занятие делом своей жизни.
Ладно, разберемся. А тут еще одна напасть...
В последние дни у Савелия не пропадало ощущение, что за ним кто-то следит. Дважды он повстречал одного и того же мужчину в разных концах города. А это очень настораживающий симптом. На шпика тот не был похож – те не любят дышать в затылок и предпочитают вести объект на значительном расстоянии. А этот держался очень неумело.
Подобные неприятные обстоятельства можно было бы принять за случайность, если бы однажды Савелий ненароком не заприметил взгляда, брошенного в его сторону.
Нехорошие предчувствия усилились и наложили на общее настроение заметный негативный отпечаток.
– Так, значит, вы его упустили? – посмотрел на Мамая Савелий.
Под взглядом Родионова верный слуга чувствовал себя очень неуютно. Вроде бы ничего такого и не сказано, а вмиг превращаешься в постреленка, угодившего в цепкие лапы дворника.
– Упустили, хозяин, – нешуточно повинился Мамай, взмахнув в досаде рукой. – Шустрый оказался, стервец. Кто бы мог подумать! Но ничего, далеко не уйдет. Пароход-то в Россию направился, вот там-то мы его и встретим.
– Да-а, как же это вы так? – посмотрел Савелий на Мамая, но ответного взгляда не отыскал.
Татарин виновато потупился и отвечал:
– Не думали мы, что он из ресторана-то уйдет. Ведь все выходы перекрыли, а он через сортир удрал. Решетка там была слабая, выдернул ее, стервец! Хозяин, а кроме нас, ты за ним никого не посылал?
– А что такое? – насторожился Родионов.
Мамай озадаченно почесал затылок:
– Да за ним какие-то люди бежали, до самой пристани. Кто такие, мы так и не разобрались. Попытались за ними проследить, да они прямо растворились, дело-то ночью было.
– Странно.
– Во-во, и я об этом же! – подхватил Мамай.
– Ладно, выясним. Вот еще что, у меня такое чувство, что за мной кто-то наблюдает. Возможно, я и ошибаюсь, но ты постарайся посмотреть, может быть, кто-то действительно дышит мне в спину.
– Хорошо, хозяин, – пообещал верный Мамай. – Сделаю.
– Сейчас мне надо идти, – поднялся Савелий. – У Лизы день ангела, хочу купить ей букет цветов.
– Ну конечно, – энергично поддакнул Мамай, поднимаясь следом.
Савелий остановился у одного из цветочных магазинчиков. Витрина была красиво выложена нарциссами и фиалками. Стоили они недорого. Даже бедняку по силам купить небольшой букетик. Но Савелия интересовал розарий, приметный уголок Булонского леса.
Махнув тростью, Савелий остановил пролетку и живо распорядился:
– В розарий!
Молодой возничий понимающе кивнул и поторопил лошадку.
Несмотря на ранний час, ворота розария были открыты. В глубине аллей, под прозрачной крышей продавали ярко-алые розы. Садовник, старик с благородной внешностью, знал Савелия в лицо и поздоровался с ним издалека, вежливо наклонив голову:
– Вам, молодой человек, как всегда, розы цвета румянца?
– Да, отберите, пожалуйста, самые лучшие. Семь штук.
– Как вам будет угодно, – слегка поклонился старик.
Склонившись, цветочник стал выбирать подходящие экземпляры. Елизавета любила именно этот цвет. Не кричащие ярко-красные, не дерзкие с фиолетовым отливом, а именно такие, застенчивые, трогательные, будто бы наполненные невысказанной грустью. Вчера она обратила внимание на отсутствие кольца, и Савелию пришлось признаться, что оно нечаянно слетело с его руки. Елизавета сделала вид, что ничего не произошло, но обиду затаила. И теперь ему предстояло загладить вину.
– Пожалуйста, – протянул букет старик.
– Спасибо, – Савелий отдал деньги.
Суммы хватило бы еще на один букет, и старый цветочник был несказанно рад.
– У вас отличный вкус, – вдруг услышал Савелий за спиной чей-то голос.
Родионов резко обернулся и увидел того самого человека, с которым пару раз сталкивался на улицах. Выходит, что предчувствие не обманывало его.
– Вы разбираетесь в цветах? – спросил Родионов, разглядывая незнакомца.
Тонкие черты лица. Далеко не разбойничий вид. Аристократичен. Правда, слегка толстоват, но это не особенно его портит. Люди такого облика – частые гости в светских салонах.
– О да, конечно! – чуть напыщеннее, чем следовало бы, произнес мужчина. – Особенно в парижских.
– А разве есть разница между парижскими цветами и какими-то другими?
– Сразу видно, молодой человек, что вы недавно в Париже. А разница между тем очень большая. – Он говорил тоном профессора, читающего лекцию неподготовленной аудитории. – Все дело в том, что каждый цветок имеет в Париже свой смысл.
– Вот как? – делано удивился Савелий, подыгрывая незнакомцу. Он еще не определился, как следует себя вести. Но все-таки приятно было ощущать в правом кармане пиджака тяжесть «браунинга».
Неторопливо они двигались вдоль галереи, перекладины которой оплетали многочисленные кусты роз.
– Особенно это касается роз. Вы заметили, что розы полны страсти, даже самые целомудренные из них. Что поделаешь, они всего лишь дети своего города и напоминают Париж. Хризантема выражает глубокую печаль. Омела – вечное обновление. Поэтому ее дарят на Рождество. А вот ландыш – это символ нежности и безмолвного излияния. Фиалка – знак скромности и обаяния. Но если вы хотите сказать даме сердца о своих жгучих чувствах, то в этом случае ей лучше преподнести гвоздику. Это, молодой человек, целая наука! Вот так-то. А что касается розы... то она – царица из цариц. Трудно отыскать народ, который не поклонялся бы ей. Давайте присядем, у меня к вам имеется очень серьезный разговор.
– Я тороплюсь...
– О, нет, – взмахнул руками незнакомец. – Я не задержу вас надолго. Давайте устроимся вот на этой скамье. Здесь особенно уютно.
– Ну, если ненадолго, – пожал плечами Савелий.
Сели почти одновременно. Аромат от роз был сладко пряным, пьянил.
– Итак, что вы мне хотели сообщить?
– Можно мне быть с вами откровенным? – серьезно спросил незнакомец.
Савелий усмехнулся:
– Разумеется.
– Тогда хочу представиться... Тимофей Степанович Барановский. Фабрикант. И очень состоятельный человек. Но дело не в этом. Я бы хотел, чтобы вы украли для меня одну картину...
В груди у Родионова похолодело:
– Это шутка?
– Один из главных моих недостатков заключается в том, что я совсем не умею шутить. Только, пожалуйста, не надо притворяться, я знаю о вас очень много. Эта информация стоила мне очень дорого. Но я не собираюсь об этом распространяться. Ну, разумеется, если вы, конечно, не откажете в моей скромной просьбе.
Савелий натянуто улыбнулся и негромко произнес:
– Что-то везет мне в последнее время на шантажистов.
– Что вы сказали?
– Я говорю, если вы такой состоятельный человек, так почему бы вам просто не купить эту картину. Разве я не прав?
– Хм... Сразу видно, что вы никогда не сталкивались с подобными вещами. Деньги у меня действительно есть, но все дело в том, что эта картина не продается... ни за какие деньги!
Вокруг во множестве летали шмели и пчелы. Их басовитое гудение раздражало Савелия, казалось, что они только тем и заняты, что выискивают подходящее местечко для того, чтобы юркнуть за шиворот.
– Понятно... И у кого же вы предлагаете мне выкрасть картину?
Барановский сделал паузу, а потом произнес:
– Из замка графа д'Артуа.
