скачать книгу бесплатно
– Нет, из наших ты пострадал да еще из группы Вероники Петровны двое маленьких, незначительно.
– А мои? Ну те двое, что со мной были?
– Слегка контужены. Но, в общем, все в норме.
– А когда поедем?
– Не знаю. Наш эшелон разбит.
– А без меня не уедете?
По тому, как Нелли Ивановна задержалась с ответом, Виктор понял, что такой случай не исключен.
– Не бросайте меня, Нелли Ивановна. А то я убегу!
– О-о, в этом может кто-то и сомневается, а я – нет. Ты меня убедил еще в Ленинграде побегом на фронт. Давай-ка быстрее поправляйся, а там посмотрим, – уклонилась директор от ответа.
– А где Валерка, Эльза, Гешка?
– В бараках, помогают устраивать детей.
«Беги, беги в щель, пацан! – кричала Ижорская. – Да захвати своих детишек-то, дуралей!»
Виктор оглянулся и увидел, как она горстями хватала пшенную кашу со свиной тушенкой из его миски, потом из мисок ребят, которых он тащил с собой.
«Не смей!» – что есть мочи крикнул он и… проснулся.
– Эй, малец! Ты что? Небось что-то страшное, ленинградское увидел?
Перед ним стояла пожилая женщина в белом засаленном халате, только лицо ее было полнее, чем у только что приснившейся Ижорской, и добрее глаза.
– Хорошо, что ты проснулся. На-ка, поешь манной каши на молоке. Врачиха сказала, что ты ел еще на той стороне Ладоги. Потому тебе и каши малость дают, как котенку.
Она поставила на стул перед ним железную миску с действительно кошачьей порцией каши. «Моя порция пшенки, оставшаяся во сне, которую, наверное, съела „ижорская“ обжора, была значительно больше», – подумал он.
Несмотря на голод, в голове вертелась более важная мысль:
– Теть, а где бараки с нашим детдомом?
– Да недалече, на торфоразработках.
– А как туда добраться?
– Да ты что, идти туда удумал? Выкинь из головы! Врачиха приказала лежать, потому как сотрясение мозга у тебя.
– Да нет. Я к тому, что могут ребята навестить, так чтоб не заблудились. А я что, я лежу и буду лежать, пока не поправлюсь.
– Не заблудятся твои ребята. Сюда никого не пускают. Карантин объявили по дизентерии. Уже который раз.
– А станция где?
– Какая станция?
– Ну та, с которой отправляют эшелоны эвакуированных.
– Да никакой станции нет, тупик тут, вона за окном. – Она отодвинула занавеску. – Батюшки! Кажись, началась посадка ленинградцев. Ах ты господи! Мне ж надо собрать… Да ты ешь быстрее, а то остынет!
Она заторопилась к двери, на ходу объясняя, что ей надо собрать. Но Виктор уже не слушал. Он, как мог, стремительно поднялся, отдернул занавеску и… вместо уличного пейзажа увидел Валерку Спичкина, прижавшегося к стеклу так, что из-за приплюснутого носа сделался похожим на поросенка.
– Витька, открой!
Виктор больше догадался, чем услышал приглушенный стеклами голос друга. Он с трудом поднял шпингалеты оконных рам.
– Мы уезжаем! – затараторил Валерка, едва приоткрылось окно. – Тебя оставляют здесь. Говорят, у вас в лазарете у кого-то понос, значит, всех надо проверить. К тебе не пускают. Я пролез. За уборной есть дырка в проволоке. Ты как? – Валерка пытливо и с надеждой смотрел на Стогова. – Эльза плачет. Ходила к директорше, а та сказала, что сама сожалеет, но не имеет права. Я на всякий случай взял у Гешки портки, футболку. А на башку Эльза дала тебе платок, чтоб бинты не видны были.
Одевание заняло считаные минуты. Виктор кинулся к окну, потом вернулся к стулу и, как когда-то сделала Ижорская, горстями в два приема съел кашу, запил холодным сладким чаем, а кусочек белого хлеба положил за ворот рубашки.
К эшелону Валерка вел Виктора стороной, за кустами, высаженными вдоль насыпи. Остановившись, он посчитал вагоны и уверенно сказал:
– Вот начинаются наши. Мы с тобой в шестом, а Эльза с девчонками – в следующем. Стой здесь. Я посмотрю, нет ли кого, кто может выдать нас.
Он шмыгнул в заросли. Уже через минуту, присев между колесами, радостно заорал:
– Витька, мотай сюда, здесь никого нет!
Виктор пролез под вагонами и огляделся.
Первое, что бросилось в глаза, – это крупно написанное мелом на раздвижной двери:
ДЕТДОМ № 21, ВАГОН 6.
С помощью Валерки и раздетого Гешки Виктор с большим трудом влез в чрево вагона-товарняка. В нос ударил едкий запах человеческого пота, хлорки и столовских помоев. Слева и справа от входа из досок были сделаны двухэтажные нары, уже застеленные постельным бельем, с лесенками на верхнюю полку. У противоположной двери стояли грубо сколоченный стол с лавками, железный питьевой бак и ведро. Витька подумал, что в телятнике[6 - Товарные вагоны называли товарняками, теплушками, телятниками.] ездить еще не приходилось. В пионерский лагерь возили в пассажирских вагонах.
– А где все? – спросил Виктор.
– Обедают. Сейчас придут, – ответил Гешка. Потом, как будто извиняясь, попросил: – Витька, отдай штаны. Мы с Валеркой смотаемся, сами пошамаем и тебе чего-нибудь принесем.
Виктор остался в одних трусах и Эльзином платке. Он закрыл дверь, залез на вторую полку и забился в угол. Оставшись один, он предался воспоминаниям. С теплотой вспомнилась профессорша Вера Георгиевна, приютившая его после того, как он «оттаял» из состояния «свежезамороженной кильки» – так она говорила о нем врачам в госпитале. Она очень хотела, чтобы он жил у нее. Сейчас стало жалко и стыдно, что тайком удрал на фронт. Все равно из этого ничего не вышло, только хуже обернулось: попал в детдом да еще дошкольный, а потом загремел в эвакуацию. Правда, Вера Георгиевна тоже собиралась отправить его на Урал, к своей матери и сыну.
Воспоминания прервались приближением множества детских голосов. Дверь отодвинулась, и Валерка скомандовал:
– Гешка, залезай, будешь принимать сопл ячков!
Виктор слез с полки, чтобы помочь Геше.
– Ура-а! Витька вернулся! – завизжали «соплячки» его группы.
– Цыц! – гаркнул Валерка. – Если кто-нибудь проговорится воспитательницам о Витьке, выброшу из вагона! Поняли все? Витька будет пока сидеть на верхней полке в углу, и никто не должен знать об этом. Пока не тронется поезд, к нему не подходить!
– А почему-у? – прогнусавил с обидой один из малышей, Саша Балтийский.
– А потому! Много будешь знать – скоро состаришься, – объяснил Валерка, но, чувствуя, что связь между словами «знать» и «состариться» ему и самому не понятна, уточнил: – Витьку могут увести на перевязку. Витька, покажи бинты! – обратился он к Стогову. – А поезд ждать не будет. Теперь ясно?
Когда все дети оказались в вагоне, Валерка развернул газетный пакет.
– На, одевай! – подал он Стогову темно-синие штаны и клетчатую серую рубашку. – Пока Гешка выпрашивал тебе порцию еды, я искал одежду.
– Где искал?
– А там, на пристани, сарай, на дверях которого написано: «Склад потерянных вещей». Там чего только нет, и взять можно было бы что-то получше, но я спешил, схватил первое, что под руку попалось, пока никого не было. Еще три панамы: мне, тебе и Гешке.
– Ребята! – раздался голос воспитательницы Александры Гавриловны. – Принимайте посуду и бачки с ужином. Да помогите мне забраться! Нелли Ивановна приказала, когда тронется поезд, дверь закрыть. Но небольшую щель надо оставить, а то мы задохнемся, да и света будет побольше. Нам теперь будет труднее без Виктора.
В полутемном вагоне она еще не присмотрелась к углам, в одном из которых, на верхней полке, сидел Стогов.
– А может, его отпустят? – робко спросил Геша.
– Нет. Врач сказала, если анализ на дизентерийную палочку не подтвердится, его отправят следующим эшелоном. А вот когда и куда, неизвестно.
Почти одновременно с длинным, протяжным гудком лязгнула сцепка. Вагон подался назад, а потом рывком двинулся вперед. В оставленную щель стала видна ползущая назад земля. Все оживились. Валерка с Гешей подошли к щели в двери, но Александра Гавриловна испуганно крикнула:
– К двери не подходить! Не подавайте плохой пример детям!
– Валерка, ты сказал, пока не тронется поезд, о Витьке говорить нельзя, а сейчас можно? – громко спросил Саша Балтийский, который так и не понял, почему нельзя сказать воспитательнице о том, что с ними едет Стогов.
Александра Гавриловна насторожилась.
– Валера, почему ты детям запретил говорить о Викторе?
Спичкин от неожиданности растерялся. Он перевел взгляд с воспитательницы на наивно смотрящего на него мальчика и не находил объяснения.
– Александра Гавриловна, я здесь! – громко объявил Стогов, выбираясь из своего угла.
Ребята радостно завизжали, воспринимая это как хитро задуманную игру.
Испуганно глядя на Стогова, Александра Гавриловна медленно опустилась на нары.
– Ты… ты как сюда попал? Ты же должен лежать, проверяться. Надо немедленно остановить поезд. Надо доложить Нелли Ивановне! Господи! Я не знаю, что делать!
– А ничего не надо делать. Я с другими не поеду! Башка уже не болит, и поноса у меня нет. А к Нелли Ивановне на остановке пойду сам.
…Поезд начал энергично тормозить, и потому директор развернула схему, полученную в штабе эвакопункта о пути их следования и остановках.
– Это остановка? – спросила Изабелла Юрьевна и, не дождавшись ответа, продолжила: – Это хорошо. Мне бы надо пройтись по группам, то есть по вагонам. Проверить, нет ли у кого-нибудь расстройства желудка и вообще, возможно, уже горшки переполнились.
– А черт ее знает! – ответила директор, выглянув из вагона. – Остановка должна быть на станции Остров, а тут не то что острова – семафора даже не видно. Наверное, так и поедем: расписание само по себе, а поезд сам по себе. У каждого приличного столба – остановка. Давайте-ка я пробегусь. Вам труднее забираться.
Нелли Ивановна спрыгнула на насыпь и чуть не столкнулась со Стоговым.
– Нелли Ивановна, я к вам, – широко улыбаясь, остановился Виктор. – Я хотел…
– Ты как здесь оказался? Удрал?! Тебя там искать будут!
– Ну и пусть! А я с другими не поеду!
– Господи, за что мне такое наказание! Я предчувствовала, что ты выкинешь коленце, хотела предупредить там, да замоталась. Пойдем! – Директор пропустила его вперед, боясь, что он сейчас нырнет под вагон – и пятки не успеешь разглядеть.
– Почему же Александра Гавриловна не доложила мне, что ты объявился?
– Она не знала. Я спрятался на верхних нарах и вылез, когда поезд тронулся.
– Изабелла Юрьевна, выгляните из вагона, я хочу вам подарочек сделать! – громко сказала директор. – Вот, полюбуйтесь!
Врач посмотрела не в лицо Виктору, а на голову.
– Какие грязные бинты! Надо немедленно сделать перевязку.
– И вас не удивляет, как появился здесь этот обладатель грязных бинтов?
– Боже, так это Виктор Стогов! Он же лежит, то есть лежал, в лазарете!
– Вот именно, лежал. Ну-ка, счастливое явление из нашего прошлого, забирайся в вагон на перевязку!.. Я ведь чего боялась, – продолжила Нелли Ивановна, обращаясь к врачу, – если его оставят там, в Кобоне, то сбегут и его дружки-приятели, и Эльза с ними. А в сухом остатке будут чистый дошкольный детдом и большая куча неприятностей за нашу с вами педагогическую близорукость.
Очень скоро проявилась принципиальная разница перевозки в товарных вагонах скота и детей. К стойкой духоте, пропитанной мочой животных, прибавился «аромат» от батареи детских горшков, на которых, независимо от обстоятельств, всегда кто-то сидел, не считаясь с работой «столовой», отделенной от «туалета» пространством в полтора-два метра. Запах пищи – завтрака, обеда или ужина – перебивался запахом из маленьких зеленых емкостей с ручками.
Туалетное ведро для перс
онала и старших ребят старались немедленно выплескивать из вагона. Все соглашались с тем, что запах пищи не способен конкурировать с устоявшейся атмосферой вагона и не возбуждает аппетит, и ели лишь потому, что это нужно. Спасти положение могла только широко открытая дверь, но все понимали, что во время движения это опасно.
– Нелли Ивановна, нам нужны рейки, ножовка, гвозди и молоток. – Стогов показал бумажку с изображением решетки, прибитой к двери. – Когда дверь полузакрыта, решетка дает большой проем, в который малыши не пролезут. Мы с Валеркой обещаем сделать это во всех вагонах. Только вот у нас просьба… – Виктор смутился. – Пусть Александра Гавриловна едет в другом вагоне…
– Чем же она вам не угодила?
– Ну, понимаете… нам неприятно при ней садиться на ведро, а она, когда ей нужно, просит нас отойти к другой стенке. Да вы не беспокойтесь: за малышами мы сами присмотрим. А на завтрак, обед, ужин пусть приходит. В вагоне с мальчишками могут справиться Гешка, Семка и Антон.
Нелли Ивановна сама смутилась оттого, что не предусмотрела такой пикантной подробности. Она думала еще категориями блокады, когда голод уравнивал всех и о стеснительности вопрос не стоял. Вместе с сытостью вернулось и чувство стыда.
С этого момента вагоны поделили на «мужские» и «женские» с правом свободного взаимного посещения по необходимости.
На одной из станций они остановились напротив воинского эшелона. Нелли Ивановна подошла к вагону красноармейцев. О чем она говорила с молодыми парнями, неизвестно. Скорее всего, просто сказала, что это дети из блокадного Ленинграда. Эти слова магически действовали на всех, и люди безотказно шли на помощь. Довольно быстро у военных нашлись топоры, ножовки, доски, и через час Витькина идея о решетке была воплощена в действительность. Конструкция военных оказалась даже совершеннее, чем предложил Стогов, потому что, когда надо было закрыть дверь полностью, доски поднимались вертикально и держались на крючках.
Витька решил солдатскую благосклонность использовать до конца.
– Дядя командир, – обратился он к старшему, который руководил работой, – нам бы топорик и еще что-нибудь из инструмента, чего не жалко, а то доро?гой все может случиться.
– И то правда, Михеев, отдай ребятам инструмент, пару-тройку досок и отсыпь гвоздей! – приказал он тому, кто работал в Витькином вагоне.
Решетка позволяла детям подходить к раскрытой двери и смотреть сквозь широкие щели на проплывающие мимо леса, кустарники, речки, облака, вызывая радость, удивление, смех, сотни вопросов.
