Головастик из инкубатора

скачать книгу бесплатно


Глава 15

Хочу все знать!

    Название научно-популярного киножурнала

В новом классе учительница уже не называла детей дебилами и не ломала об их головы линейки, поэтому я прекратил швыряться партами и, что называется, взялся за ум. Причем, так резво, что Мария Дмитриевна не могла на меня нарадоваться. «Вы только посмотрите, как прибавил в учебе Олег!» – периодически восклицала она.

Неожиданно вдруг выяснилось (и в первую очередь – для меня самого) что я являюсь обладателем довольно таки редкой памяти – мне достаточно было пару раз прочитать фактически любое стихотворение, чтобы запомнить его на всю оставшуюся жизнь! Чуть более длинные произведения, типа Лермонтовского «Бородино» требовали, конечно, больше времени. Но все равно, часа через два или три не особо интенсивной зубрежки, я уже без запинки декламировал его перед оторопевшими одноклассниками – у них на заучивание аналогичного по объему стихотворения «убивалось», как правило, по несколько дней.

Отчего так происходило? Не знаю. Просто есть стихи (тут я уже не в силах удержаться от приличествующего такому случаю пафоса), которые восхищают, завораживают, потрясают! Их и заучивать не надо – прочитал, а они уже в сердце! Как очарованный странник в сказочном краю Поэзии останавливаешься ты перед этими чудными творениями прекрасной души, не понимая, как возможно написать такое?! Воистину, поэты подобны богам!

Поэтические шедевры Пушкина, мудрые басни Крылова, пронзительные стихи Есенина – все это навечно сохранено и заполировано в моей памяти еще со школьной скамьи. И, слава Всевышнему, как говорится! Но странное дело, распространялась моя хорошая память только на стихи и факты истории. Что же касается всего остального, например, математических цифр или формул, то все это я благополучно забывал, а вот поэзию почему-то помнил крепко. Спросите меня в любое время дня и ночи, и я выдам вам на ура какое угодно стихотворение из своих бездонных запасников. Да так, что от зубов будет отскакивать!

Кстати, у меня с этими стихами произошло одно, очень необычное и забавное происшествие, о котором я вам сейчас расскажу. Однажды на глаза мне попалась небольшая книжка, которая стояла на полке для внеклассного чтения. Я внимательно пролистал ее и выписал себе в тетрадку ради небольшой гимнастики для ума несколько понравившихся мне стихотворений, чтобы заучить их чуть позже.

На уроке сидевшая со мной за одной партой вертлявая Катька Самохина увидела эти стихи, и, поразившись их красоте, спросила у меня: «Твои?!». Я, желая подшутить над ней, утвердительно кивнул головой, добавив при этом: «Только никому не говори!». «Да что ты, разве я балаболка какая?!» – обиделась Катька. Каково же было мое удивление, когда уже на ближайшей перемене о том, что я «пишу стихи», знала чуть ли не вся начальная школа! Вот и доверяй после этого секреты болтливым девчонкам…

Что тут началось! На меня свалилась какая-то невероятная (по меркам нашего интерната) слава! Мне даже сделалось немного не по себе. Одноклассники смотрели на меня так, будто увидели перед собой воскресшего Пушкина: «Подумать только, этот мудак пишет стихи!». Кажется, если бы я даже съел кого-то без хрена и соли, они были бы потрясены меньше. А мне уже и неловко стало отказываться от своего «авторства» – это же какое дикое разочарование постигнет всех!

На следующий день ко мне подошла взволнованная Мария Дмитриевна, и с надеждой заглядывая в глаза, спросила: «Олег, ты и в правду пишешь все эти замечательные стихи?». Я не смог расстроить любимую учительницу и скромно потупив взор, прошептал: «Да». Мария Дмитриевна чуть не грохнулась на пол от переизбытка чувств, и я ее понимаю: согласитесь, не каждой учительнице улыбается такая невероятная удача – обнаружить в своем классе настоящего гения!

Хуже всего было то, что меня стали донимать потерявшие всякую совесть ребята с просьбой написать о каждом из них по поэме. И чтобы непременно по большой! Губа у них была, конечно, не дура! Я и сам уже стал не рад такому повороту событий, и проклял тот час, в который наткнулся на злополучную книжонку. Продолжалась вся эта катавасия до тех пор, пока Мария Дмитриевна к моему, то ли горю, то ли радости случайно не наткнулась на книгу, из которой я выписывал свои «нетленки». «Как, тебя уже печатают?!» – обратилась она ко мне. Так бесславно закончилась моя писательская карьера.

Самое удивительное во всем этом, что спустя несколько лет, уже после школы, я и вправду начал писать стихи. Причем не чужие, а свои. И баловался подобным словоблудием довольно-таки долго. Вероятно, описанный выше случай, каким-то непостижимым образом повлиял на мою способность зарифмовывать нехитрые мысли.

А вообще, должен признаться, что с русским языком я всегда был на «ты», и по сочинениям в классе мне не было равных. Объяснялось это тем, что я, рано научившись читать, без разбору глотал одну книгу за другой. А бесследно подобное сумасшествие, как известно, не проходит. Помимо все более прогрессирующей близорукости, или, другими словами говоря – плохого зрения, ты вольно или невольно приобретаешь и хороший словарный запас, позволяющий тебе на отлично писать эти самые сочинения.

Вот попроси какую-нибудь среднестатистическую сироту черкануть что-то на заданную тему – она весь урок просидит, ковыряясь в носу, а потом сдаст учителю девственно чистый лист бумаги. Не так было со мной. После очередного написания контрольной работы Мария Дмитриевна сначала для контраста озвучивала плачевный результат какого-нибудь нашего отъявленного двоечника, состоящий из трех, маловразумительных предложений, которые не вызывали ничего, кроме издевательских смешков в классе, а затем брала в руки несколько исписанных красивым убористым почерком страниц.

«Ну, а сейчас дети, – воодушевленно говорила учительница, – я прочитаю вам единственное сочинение, за которое я, ни секунды не колеблясь, поставила уверенную и твердую пятерку! Оно должно стать для вас примером при подготовке к следующему экзамену. Было бы здорово, если бы все вы когда-нибудь научились писать так, как этот ваш одноклассник!».

Я поначалу не понимал, о ком идет речь, но по мере того, как Мария Дмитриевна читала сочинение, мое лицо заливалось густой краской – я с чувством большой неловкости признавал собственный текст. И вроде бы – гордиться надо такой похвалой, но мне почему-то казалось очень постыдным и нескромным быть лучше всех. Так уж мы были воспитаны тогда.

В классе начинали восхищенно шептаться и гадать, кому бы могло принадлежать столь роскошное повествование. Наконец, Мария Дмитриевна, закончив чтение, ласково обращалась ко мне: «Кто бы мог подумать, Олег, что такой отпетый хулиган, как ты, может так хорошо излагать свои мысли!». Она всегда была очень добра ко мне, но что самое ценное – в ее словах проглядывало много сермяжной правды.

Если бы в нашей школе кому-нибудь пришло в голову установить две доски: почета и позора, то я бы, почти наверняка, красовался на обеих! Учиться в Младшем корпусе мне нравилось не меньше, чем хулиганить. В те незабвенные времена я представлял собой некий симбиоз из книжного мальчика, обожающего гуманитарные предметы и маленького бандита, отвратительное поведение которого вызывало неподдельную тревогу у окружающих.

В конце концов, хулиган во мне, фигурально выражаясь, задушил отличника, но это было позже, а пока я чрезвычайно настойчиво пытался приобщиться к знаниям, выработанным до меня (и как я совершенно искренне полагал – для меня!) всем человечеством. С этой целью я буквально затерроризировал детдомовских педагогов. У меня было сотни тысяч «Почему?», и я желал получить ответы на все эти вопросы немедленно!

Люди постарше помнят, вероятно, что в советское время в кинотеатрах перед каждым показом художественного фильма на экране демонстрировали киножурнал «Хочу все знать!», который в легкой и доступной для усвоения форме рассказывал детям обо всем на свете. Вот и я хотел все знать (не ведая еще, что все знать – невозможно).

Меня интересовали, правда, все больше какие-то недетские вещи (про девочек я благоразумно старался не спрашивать). Например, откуда в голове появляются мысли? Кто их туда направляет? Дело в том, что в течение дня в мою бестолковку залетает огромное количество всевозможных идей, дум, замыслов и прожектов, которые наведя там знатный переполох, куда-то потом исчезают. Порой встречаются среди них и довольно занятные! Вот как бы тормознуть их там таким образом, чтобы как следует к ним приглядеться? Ведь если не сделать этого сразу – сбегут, заразы! Ищи-свищи потом ветра в поле!

Или отчего люди зевают и почему делают это одновременно, как бы заражаясь друг от друга зевотой? Этот вопрос волновал меня в детстве не по-детски! Но как я не напрягал свой маленький мозг, объяснить сего феномена не мог. А ведь зевота – это единственная вещь, которая, как зараза, передается от человека к человеку. Скажем, подними я сейчас руку или тряхни головой – никто повторять за мной этого жеста не будет. Даже если я улыбнусь, не каждый поспешит улыбнуться в ответ, хоть это и приятно. Но стоит мне зевнуть, как человек, увидевший это, тоже начинает, сладко позевывая, открывать свой рот. Чудны дела твои, господи!

Или что говорить инопланетянам, когда они захотят выйти со мной на контакт? Я помню, что еще в детском доме постоянно мучил нянечку каверзными вопросами о зеленых человечках, чем доводил несчастную женщину буквально до нервного потрясения! Теперь же, будучи школьником, я хотел доподлинно знать: станем ли мы когда-нибудь достаточно интересны братьям по разуму, чтобы они хотя бы покружили над нашими крышами на своих фантастических летательных аппаратах? Тема гуманоидов так и осталась с тех пор для меня не раскрытой, а с другой стороны – нахрена мы им вообще сдались? Как верно, уже в наше время, заметил какой-то остряк: «Люди, которые хотят выиграть «Мерседес» за лайк, вы понимаете, что это из-за вас инопланетяне не хотят с нами разговаривать?».

Я даже интересовался у взрослых, когда же, наконец, начнется ядерная война, о которой нам все уши прожужжала советская пропаганда. Чуть ли не каждый год нас учили, как действовать при атомном взрыве, куда следует бежать всем классом, чтобы надежно спрятаться от радиации, и я с нетерпением ждал подходящего случая, который бы позволил нам применить все эти знания на практике. Кроме того, мне страсть как хотелось увидеть конец света – ради такого феерического зрелища можно было (как несмышленому обалдую тогда казалось) и помучиться немного.

Одним словом, я так сильно заебал интернатских педагогов своими вопросами, что им не оставалось иногда ничего другого, как жестким подзатыльником отправить меня в глубокий нокаут, после чего я на некоторое время переставал докучать людям откровенными глупостями. Но вскоре моя неуемная любознательность опять брала вверх, и я появлялся перед ними с новыми: «Как?», «Что?», «Где?», «Откуда?», «Когда?» и «Почему?».

Да уж, если бы мы и во взрослом возрасте сохранили такое же сногсшибательное любопытство, каким обладали в детстве – цены бы нам не было! Но мы, по справедливому выражению Пушкина со временем становимся «ленивыми и нелюбопытными», а потом еще удивляемся: и чего это у нас жизнь такая скучная и неинтересная? Да потому и скучная, что мы сами перестали ею интересоваться…

Глава 16

В жизни всегда есть место подвигу

    Максим Горький, писатель

Признаюсь честно, я долго не мог привыкнуть к удивительному мягкосердечию нашей новой воспитательницы Ларисы Валерьевны – мне казалось, что она лишь притворяется хорошей, но вскоре, как и многие интернатские педагоги, покажет свою темную сторону и тогда уж всем нам будет несдобровать! Но она продолжала, как старая благодушная бабушка, вязать на быстро мелькающих спицах свой нескончаемый шарф и водить нас по воскресениям в кинотеатр «Родина», смотреть добрые детские фильмы.

Вы не представляете, какой огромной, просто ни с чем не сравнимой радостью являлись для нас, не очень-то избалованных развлечениями детдомовцев, эти походы в кино! В один из выходных дней, сразу после завтрака, одевшись в самую нарядную свою одежду (как сейчас помню – это были рубашки в кленовый листочек и синие штанишки) мы выходили в город. Прохожие удивленно взирали на нашу процессию – не часто, видать, им приходилось видеть два десятка маленьких лысых карапузов в совершенно одинаковой одежде, строем шагающих куда-то вдаль.

Несколько километров до вожделенного кинотеатра мы всегда топали пешком, экономя таким нехитрым способом интернату деньги на проезде в автобусе, но никто из нас даже не помышлял жаловаться на усталость. За возможность погрузиться в чудесное таинство кино мы были готовы всю Москву обойти несколько раз по кругу!

Добравшись, наконец, до места назначения, мы некоторое время сиротливо (вот уж точное слово) ожидали на улице, пока Лариса Валерьевна о чем-то возмущенно спорила с контролерами на входе. До нашего слуха доносилось: «Ну, как вы не понимаете, товарищи?! Это же государственные дети! Неужели «Родина» хотя бы на полтора часа не заключит их в свои объятья? Имейте в виду, что детдомовцы имеют полное право посещать утренние киносеансы за казенный счет!».

Через какое-то время, немного попрепиравшись для проформы, билетерши все-таки пускали нас в кинотеатр, предварительно пересчитав по головам. Радостно галдя, мы чуть ли не бегом устремлялись в зал, где уже плавно и медленно гаснул свет, включалось стрекотание проектора и начиналось самое настоящее, всамделишное волшебство!

Современному человеку, имеющему возможность в любую секунду посмотреть какой угодно фильм в гаджете, довольно сложно вообразить себе, с каким невероятным, почти религиозным благоговением мы следили за всем происходящим на большом экране. Это было ощущение сродни космическому! Все реальное и обыденное просто переставало для нас существовать! Благодаря искусству кино, мы словно перемещались в какой-то другой, отличный от нашего, мир!

Широко раскрыв рты и не смея лишний раз шевельнуться, чтобы не пропустить ни одной, самой маленькой детали, мы так глубоко проникались всеми перипетиями сценария, так отчаянно сопереживали героям фильма, что в зависимости от финала картины возвращались в интернат либо совершенно убитые горем, либо же настолько радостные и воодушевленные, что Лариса Валерьевна начинала беспокоиться: а не слишком ли эмоционально действуют на нас эти походы в кино?

«Добро пожаловать или посторонним вход воспрещен», «Офицеры» и «Семеро солдатиков», «Приключения электроника» и «Сказка о потерянном времени», «Неуловимые мстители» и «Республика ШКИД» (любимейший фильм всех без исключения детдомовцев!) – все эти прекрасные советские картины были отсмотрены нами по многу раз и оставили глубокий след в детских сердцах.

Помимо высочайшего художественного уровня, в них было то, чего катастрофически не хватает современному кинематографу – необыкновенные, прямо-таки удивительные по нынешним временам человечность и доброта! Я до сих пор с огромным удовольствием смотрю старые советские фильмы, черпая в них то, что не дает мне возможности окончательно разувериться в дне сегодняшнем. Ведь если мы когда-то сумели подняться на такие высоты духа, то сможем, вероятно, однажды сделать это снова!

Еще большее воздействие на меня оказывали книги! Мои одноклассники их почти не читали, я же не мыслил себе жизни без книг. Можно сказать, я буквально упивался ими, ведь чтение, по большому счету – это самый доступный способ получения удовольствия – грех им было не воспользоваться!

Причем в отличие от кино, которое само по себе выразительно и наглядно, и где не надо ничего специально додумывать, книги дают волю самому буйному твоему воображению! Другими словами говоря, читая книгу, ты можешь прокрутить в своей голове какое угодно кино! Просто поразительно, сколько всевозможных смыслов, образов, настроений, эмоций и чувств может скрываться за маленькими черными буковками, напечатанными на белой бумаге!

Я вообще не понимаю людей, которые пренебрегают возможностью читать книги. Подумать только: тебе достаточно лишь протянуть руку к книжной полке, и ты можешь открыть для себя огромное множество неизведанных ранее Вселенных, состоящих из драгоценной россыпи самых разных авторов – ну, какой дурак по доброй воле от всего этого богатства откажется?!

Чтение книг всегда казалось мне невероятным чудом! Какого-нибудь писателя, к примеру, давно уже нет на свете, но ты берешь его книгу и вот он уже, живее все живых, рассказывает тебе, как старому другу, историю своей жизни! Как верно заметил Пушкин: «Следовать за мыслями великих людей есть наука самая занимательная». А ведь и вправду, что может быть интереснее этого?!

Стоило мне разжиться где-нибудь хорошей книгой, как я забывал обо всем на свете, приходя в себя только через сотню-другую прочитанных страниц! Говорят, что лошади могут спать на ходу, так вот я наловчился читать при ходьбе и единственное происшествие, которое могло отвратить меня от этого увлекательнейшего занятия (да и то лишь на пару минут) – это когда я врезался в какой-нибудь столб по дороге! Иногда садясь в одном месте, я уже не вставал с него, пока не прочитывал всю книгу до конца!

Книга действовала на меня совершенно магически – беря ее в руки, я тут же входил в состояние какого-то удивительного транса, из которого не так-то легко было выйти! Чаще всего в интернате меня можно было увидеть согбенным над очередным романом или повестью. Нервно покусывая ногти, иногда заложив пальцами уши, чтобы не слышать своих чересчур шумных одноклассников (в инкубаторе от них нигде нельзя было уединиться) я «пожирал» страницу за страницей, понравившуюся мне книгу!

Страсть к чтению у меня была столь болезненной, буквально на грани наркотической зависимости, что без любимого дела я становился хмурым и дерганным. Иногда, если не хватало книг, я набрасывался на газету, пусть даже и мелко порезанную в сортире (она использовалась в детском доме вместо туалетной бумаги, о существовании которой мы до самого выхода из интерната даже не подозревали) и принимался жадно читать ее, безуспешно пытаясь восстановить по обрывкам всю заметку или статью.

Читал я всегда и везде, днем и ночью. В особенности – ночью, для чего мне даже пришлось обзавестись самопальной батарейкой с прикрученной к ней на изоленту лампочкой. Эта несложная конструкция позволяла мне читать книги под одеялом, не нарушая сон других детдомовцев, мирно посапывающих рядом. Бывало, я использовал для чтения свет Луны, льющийся на меня из окна, и читал до тех пор, пока глаза мои не начинали самопроизвольно закрываться, а открыть их уже не представлялось никакой возможности!

Порой, из-за навалившейся на меня усталости, я ловил себя на том, что по нескольку раз перечитываю одну и ту же простейшую фразу, не улавливая ее смысл. Это был верный признак того, что пора уже отложить в сторонку любимого автора и, хотя бы немного, вздремнуть. Нередко я засыпал только с рассветом, уже под утро, сладко предвкушая, как я проснусь через пару часов и достану из-под подушки еще недочитанную книгу…

В общем, всего этого было достаточно, чтобы я уже в начальной школе безвозвратно испортил себе зрение. Воспитатели подтрунивали надо мной: «Читай книгочей, не жалей очей!». Но ничто не могло отвадить меня от дорогих моему сердцу книг – любовь к чтению так навсегда и осталась самой главной моей страстью в жизни!

Как и всякий чересчур начитанный и эмоционально неуравновешенный мальчик, в детстве я много грезил о социальной справедливости, о лучшей доле для всех людей. Я ненавидел лицемерное приспособленчество и всегда был готов рьяно отстаивать свои идеалы. Моими любимыми героями в то время были Неуловимые Мстители из одноименного фильма – четыре отважных всадника, которые на фоне восходящего солнца пели песню, ставшую для меня, без преувеличения, характерообразующей! (Вот она – живительная сила искусства!). В песне той были невероятной силы слова, которые буквально зажгли мое сердце!

«Веку не солги,
Другу помоги,
Трусить в бою не моги.
День наш не погас,
Может и не раз,
После расскажут про нас.
Песней станем мы!
Сказкой станем мы!
Будем, как правда прямы.
Жили мы не зря,
Были как заря,
В небе победно горя…»

Сколько лет прошло с тех пор, а у меня после прослушивания этой песни до сих пор по коже бегают мурашки, и замирает сердце от тоски по, увы, не сбывшемуся идеалу! Видно, не заслужили мы счастья для всего человечества, коли так малодушно утратили даже возможность сопротивления наседающему со всех сторон злу. Добро нынче терпит одно поражение за другим, а так хочется верить в победу Светлых сил!

«И над степью зловещей
Ворон пусть не кружит,
Мы ведь целую вечность
Собираемся жить.
Если снова над миром грянет гром
Небо вспыхнет огнем,
Вы нам только шепните
Мы на помощь придем…»

Как же я хотел быть таким же отважным и неустрашимым воином, который всегда приходит на помощь слабым и невзирая ни на что, отчаянно бьется за правду! Помню, я спрашивал у себя, маленького еще тогда: «А хватит ли у тебя, Головастик, силы духа, воли и характера, чтобы все время идти вперед и добиваться своей цели? Не смалодушничаешь ли ты, если противник вдруг окажется сильнее, а обстоятельства покажутся непреодолимыми? И отвечал сам себе: «Нет, я не испугаюсь никого и ничего и буду поступать только так, как подсказывает мне моя совесть!».

Непоколебимая вера в светлые идеалы добра, готовность при любом раскладе отстаивать свои убеждения – все это, по идее, должно было стать для меня настоящим противоядием против мерзостей окружающего нас мира. Как там в знаменитой песне у Высоцкого поется: «Если путь прорубая отцовским мечом, ты соленые слезы на ус намотал, если в жарком бою испытал что почем, – значит, нужные книги ты в детстве читал!».

С моим обостренным чувством справедливости и отчаянной решимостью броситься в любую драку, даже если она не сулила мне ничего хорошего, я был обречен в детском доме на кучу неприятностей, но ничего не мог с собой поделать. Мне казалось подлостью промолчать там, где нужно было говорить правду или струсить в ситуации, которая требовала от меня решительных действий. Я считал постыдным отсиживаться в углу, когда надо было выходить и драться! Но моя фатальная ошибка заключалась в том, что я идеальные представления о справедливости, прописанные в книгах, пытался применить к реальной жизни, в которой они были совершенно нежизнеспособны.

Несмотря на все мои восторженные мысли и почти героические поступки, продиктованные литературой и кинематографом, меня довольно быстро стреножили в интернате и попытались выбить «всю эту ненужную дурь из головы». Потому что некоторые люди категорически не терпят в других того, чем не обладают сами! Особенно, если это касается чувства собственного достоинства и порядочности. Для подлецов подобные качества являются просто личным вызовом их мерзкой и примитивной натуре. И они не успокоятся, пока ни низведут вас до своего уровня.

Причем, происходит это не только в детстве, но и во взрослой жизни. Никакой особой разницы между ребенком и взрослым человеком нет. Кроме того, что в более солидном возрасте возможностей сподличать неизмеримо больше! Ну, и отговорок на всякие объективные обстоятельства, якобы заставляющие нас быть мерзавцами, тоже прибавляется. Помню, друзья мне всегда говорили по этому поводу: «Да брось ты переживать, Головастик! Зачем все так близко принимать к сердцу? Все равно ведь ничего не изменишь и против ветра не поссышь!».

Но неужели это правда, ребята?! А как же пресловутая справедливость?! Мне всегда было искренне непонятно (я и сейчас никак не могу взять это в толк) почему кривда так сильно укоренилась среди людей? Для чего мы с энтузиазмом, достойным лучшего применения, гнобим и третируем себе подобных?

Казалось бы, у человечества есть все, что необходимо ему для счастливой и достойной жизни: согревающее землю солнце, чистая вода, вкусная еда. И если расходовать все эти блага разумно, а самое главное – честно, то радости хватит на всех! Но тогда почему вокруг нас так много горя и страданий? Откуда берутся все эти сирые, увечные и голодные?!

Будучи маленьким, я очень сильно любил и жалел людей, меня до крайности огорчало их угнетенное состояние! Я все никак не мог дождаться, когда же я, наконец, вырасту, чтобы сделать для них что-нибудь более значительное, нежели простое размазывание соплей по поводу вопиющей несправедливости, с которой им приходится жить.

Мне хотелось всячески помогать людям и быть полезным для своей страны. Я постоянно бубнил себе под нос: «День, что прожит был без пользы Отчизне, я вычеркну напрочь из собственной жизни!». Но как бы устроить все так, чтобы жизнь моя была наполнена хоть каким-то высоким содержанием, если взрослые постоянно лезут со своими дурацкими нравоучениями об учебе? Кому она вообще нужна эта ваша бессмысленная зубрежка?! В конце концов, я давно уже не маленький мальчик – мне почти десять лет! Но еще ничего, черт бы вас всех побрал, не сделано для бессмертия!

А я мечтал драться вместе со Спартаком против рабовладельцев Рима или помогать запорожскому казаку Тарасу Бульбе рубить заносчивых ляхов! Моя душа буквально изнывала в стремлении совершить что-нибудь героическое! Я готов был даже отсидеть в тюрьме вместе с графом Монте-Кристо или провести полжизни на необитаемом острове в компании Робинзона Крузо. Все, что угодно – только бы не ходить в опостылевшую мне школу!

В зависимости от прочитанной книги я то улетал куда-то в неведомые дали на воздушном дирижабле, то уплывал с кем-то на океанском корабле в кругосветное плавание! Меня страстно влекли новые страны и континенты, я бороздил на звездолете далекие галактики, но все это очень не нравилось нашей учительнице, которая раз за разом возвращала меня на грешную землю.

Часто сидя на уроке, я представлял себе, как спасу человека на пожаре, отважно бросившись в огонь, или вытащу утопающего из воды! Пожара я, правда, тогда еще ни разу наяву не видел, и плавать не умел. Но это было не важно. Ведь главное – помочь попавшим в беду людям, вырвать их, так сказать, из лап смерти! Мое богатое воображение в таких случаях никогда меня не подводило: презрев всякую опасность и рискуя собственной жизнью, я устремлялся на помощь терпящему бедствие человеку и, конечно же, выходил победителем в схватке с неумолимой стихией!

При этом, что характерно: случайные прохожие, ставшие невольными свидетелями чудесного подвига, начинали шумно восхищаться мною, но я со свойственной мне скромностью ответствовал им, что так бы на моем месте поступил каждый, потому что: «Когда страна прикажет быть героем – у нас героем становится любой!». И, продолжая цитировать любимых классиков, добавлял: «Нет, ребята, я не гордый. Не загадывая вдаль, так скажу: зачем мне орден? Я согласен на медаль!».

Одним словом, никогда я так не был нацелен на совершение подвига, как в раздолбайские мои, детдомовские годы. Но, как назло, ничего поблизости от нас в то время не горело и не тонуло, и мне приходилось расстроено учить скучнейшую школьную цифирь, которая не навевала на меня ничего, кроме сна разума.

Глава 17

От героев былых времен не осталось порой имен

    Песня из кинофильма «Офицеры», на слова Евгения Аграновича

Как и все мальчишки того времени я очень переживал, что мне не повезло родиться в какую-нибудь героическую и овеянную легендами эпоху! Мне казалось большой несправедливостью, что я вынужден влачить свои жалкие деньки среди самых обычных и ничем не примечательных обывателей, в то время как мои сверстники в годы Великой Отечественной войны совершали невероятные подвиги!

Еще будучи октябренком, я взахлеб зачитывался книгами о пионерах-героях Володе Дубинине, Лене Голикове, Марате Казее, Вале Котике, Зине Портновой и страшно расстраивался от того, что меня угораздило появиться на свет спустя лишь тридцать лет после Победы. «Как же так получилось – с грустью думал я, – что все самое по-настоящему великое прошло мимо меня?! Неужели я так и сдохну, не совершив какого-нибудь самоотверженного деяния, достойного памяти предков?!». От этих мыслей мне становилось очень грустно.

Но что оставалось делать маленькому романтику, который рос в невероятно скучное, мирное время и не имел возможности сбежать на фронт? Только читать о героях прошлого и завидовать их огромной посмертной славе! При этом я так хотел почувствовать себя взаправдашним несокрушимым воином и проникнуться ощущением пусть совсем не моего, но подвига, что доходило даже до смешного.

Однажды, узнав об обстоятельствах гибели в немецком плену русского генерала Дмитрия Карбышева, я, раздевшись до трусов, потребовал от одного из своих одноклассников, чтобы он немедленно начал обливать меня ледяной водой. Когда же он с удовольствием перевернул мне на голову ведро воды, я радостно и торжествующе кричал ему в лицо: «Врешь, фашистская морда! Не возьмешь!».

История с летчиком Алексеем Маресьевым, который много дней пробирался по заснеженному лесу в расположение наших войск и отморозил себе обе ноги, заставила меня по-пластунски проползти несколько сотен метров по школьным коридорам, чем я до смерти перепугал детдомовских учителей! Ну, а книгу, повествующую о том, как Николай Гастелло направил свой горящий самолет на танковую колонну врага, взрослые и вовсе постарались от меня спрятать: к наглядному воспроизведению такого подвига наш интернат оказался не готов!

Короче говоря, в ту счастливую пору своей жизни я был чрезвычайно милитаристски настроен и втайне желал какой-нибудь полноценной войны, на которой можно было бы отличиться. Мне мерещились всякие боевые картины, сильно распалявшие мое воображение! Вот я отважно поднимаюсь из окопа в атаку и увлекаю за собой перетрусивших поначалу бойцов, подозрительно похожих на моих одноклассников. Мало кто из этих ребят, конечно, вернется из боя, но я не могу отказать себе в удовольствии хотя бы мысленно принести их на алтарь какого-нибудь правого дела!

А здесь меня уже ведут в плен, на неминуемый расстрел, но я держусь необычайно твердо для своего возраста. Враги, пораженные моим мужеством, предлагают мне жизнь в обмен на признание их победы: «Ты храбрый и бесстрашный мальчик! – говорят они мне, – И мы хотели бы, чтобы все наши солдаты были похожи на тебя!». Но я с презрением отвергаю их льстивые дифирамбы в свой адрес. «Вы можете меня схватить и даже убить, – хладнокровно отвечаю я им, – но захвалить себя я вам не позволю!».

Был, правда, у нас один мелкий провокатор, который всячески пытался сбить меня с героического настроя, опошлить и принизить еще не совершенные мною подвиги. Помню, с каким негодованием воспринял я его утверждение о том, будто бы не смогу выдержать пыток противника, если таковым буду подвергнут.

«Да как ты смеешь говорить подобное?!» – чуть не задохнулся я от возмущения. Но он продолжал гнуть свою линию: «А что же ты, Головастик, терпел бы?! Вот представь, что тебе фашисты напильником начинают зубы один за другим медленно стачивать! Или загонять раскаленные иголки под ногти! Как бы ты отнесся к этому? Заговорил бы, как миленький! И выдал бы им все секреты, в том числе и те, которые не знаешь!».

Я сразу живо представил себе эту картину, и меня прямо-таки передернуло от такой безрадостной перспективы! Я даже скривился весь, как будто бы меня заставили съесть целиком самый кислый лимон! Вопрос действительно был не так-то прост, но я все равно надеялся, что мне хватило бы ума не попасть в плен. По крайней мере, в нашей детской игре в «войнушку» я бы никогда этого не допустил…

Надо вам сказать, что прежде, чем развязать в интернате эту самую войну, мы очень тщательно к ней подготовились. Несколько дней весь личный состав двух противоборствующих армий, которым еще только предстояло схлестнуться на поле боя, по моей настойчивой рекомендации изучал тактику военных действий на пересеченной местности.

Я также заставил ребят заготовить для будущей игры (которая нами игрой отнюдь не считалась – все было более, чем серьезно!) достаточное количество самого разного оружия, начиная от легких ивовых прутиков и заканчивая увесистыми дубинами, использовать которые мы решили только в крайнем случае (стоит ли говорить, что именно такой случай нам в первый же день и представился!).

Ну и, конечно, мы не могли не распотрошить туеву хучу библиотечных журналов, вырезая из них все, какие только возможно, ордена и медали, поскольку детдомовские сорванцы не шутя мнили себя выдающимися героями, а героев, по их мнению, следовало щедро и обильно награждать! Кроме того, мною была предложена целая система воинских званий, так что любой маленький солдат, при должном рвении, мог в перспективе стать генералом. Представляете, как сильно это мотивировало бойцов?!

Командиром первой армии я назначил, разумеется, себя. По-другому и быть не могло – абсолютно не склонный к повиновению, я и представить себе не мог, что кто-то будет мною командовать. Так уж повелось по жизни, что я совершенно не умел проигрывать и стремился верховодить всегда, везде и во всем. Моим же самым ярым и бескомпромиссным противником, как и следовало ожидать, стал мой старый недруг – Косой.

Итак, каждый выход на улицу использовался нами для игры в войну. Как сейчас вижу перед собой сосредоточенные лица своих маленьких бойцов, которые заняв назначенное им место в строю и замерев от чрезмерного усердия (дисциплина в нашей армии – превыше всего!) напряженно ждут от меня команды.

Как раз незадолго до этого мы ходили всем классом в кинотеатр и посмотрели там фильм, произведший на нас неизгладимое впечатление. Назывался он «Первая конная». Теперь я стою перед армейским строем, укрытым от глаз противника пышными кустами, и немного перефразируя одного из героев этой картины – красного конника, обращаюсь к бойцам:

«Видать, вроде того, что бегем мы?! А есть такая надея, что это нам ни к чему! В самый раз вдарить, когда они скопом идуть!.. Почему отступаем?! Они нас – да?! А мы их – нет?!.. Ежели у вас супротив Косого кишка тонка, ежели тонка?! Тады все! Тады точка!». Ребята страшно довольные тем, что я вот так запросто цитирую целые куски из полюбившегося им фильма, радостно скалят свои зубы в улыбке и с готовностью подыгрывают мне: «Веди нас, командарм! За тобой хоть в огонь, хоть в воду!».

Впереди, за деревьями уже маячат фигуры наших врагов. Я изо всей силы разрубаю прутиком перед собой испорченный кем-то воздух и ору, как оглашенный: «Шашки к бою, орлы! В атаку за мной, марш-марш!». Мы, все десять «красных дьяволят», стремительно обрушиваемся на соперника, и начинается жаркая рубка!

Здесь надо отметить, что при игре в «войнушку» у нас часто возникали споры, касательно того, каким образом считать свои и чужие потери. Все дело в том, что никто из детдомовцев не хотел умирать и на любые крики противника: «Ты убит!», как правило, отвечал: «Сам ты убит, мудила!». При более детальном разбирательстве выяснялось, что все солдаты враждебной армии такие же косые, как и их командир, а потому попасть в наших ребят из своих ружей не могли ни при каких обстоятельствах!