Свет в конце пути

Лариса Сугатова

Свет в конце пути

В убежище оставалось мало людей. Очень мало. Только те, кто успели укрыться в подземных пещерах остались в живых после взрывов. Еды на всех не хватало. Пришлось включить режим жесткой экономии. Уже начали проявлять себя болезни из-за плохого питания и недостатка солнечного света, ставшего теперь губительным.

До того, как это случилось, солнце светило иногда ярко, иногда не очень. Белые ватные облака плавно плыли по небу, ветры случались нечасто. И вообще жилось хорошо, чего не скажешь о нынешнем состоянии ни снаружи за пределами бункера, ни внутри большой пещеры, расположенной среди холмов, окружающих город.

После ужасной катастрофы наступила ядерная зима. Произошло резкое падение температуры, морозы стояли под сорок градусов, солнечного света катастрофически не хватало, выйти наружу без защиты оказалось невозможно.

Стояла сушь. Ни дождей, ни снега. Сухие пески поглотили все. Кругом лишь выжженная земля, растрескавшаяся от стылого холода. Остались только разрушенные пустынные города и пепел. Кругом пепел вперемежку с песком.

Поначалу из больших городов уезжали толпы людей. Паника вспыхивала во многих местах, словно, порох от зажженной спички. Ее пытались пресекать, пока еще были здравомыслящие люди, но вскоре это делать стало уже некому. Люди гибли, не имея укрытия. Многие ослепли, взглянув на вспышку, при взрыве и блуждали, пока не погибли.

Вскоре оставшиеся уже дрались за еду. Хотя многие стали обессиленными и на серьезные драки не годились, но мелкие потасовки устраивали часто. Дороги постепенно становились все более пустынными, города и поселки все более заброшенными, заправочные станции и магазины опустошенными. От мира оставались лишь его очертания.

Прошел почти год. Силы уже иссякли у оставшихся в живых, не только физические, но и моральные почти совсем. Очень давила тяжесть дальнейшей неизвестности. Как все будет?

Мне недавно исполнилось семнадцать. Уже несколько месяцев я жила в бункере. Последний год в школе только начался, когда случились взрывы. Тогда я и потеряла семью. За прошедшие несколько месяцев никого так и не смогла найти из своих. С людьми, оказавшимися в восточной части города близ окраины, я и укрылась в бункере, расположенном внутри пещеры.

Жили мы все в одном помещении. Спали на полу на деревянных досках, постелив, у кого какая была одежда.

Еду нам выдавали понемногу, очень экономно. В одном из отсеков бункера хранились продукты с долгим сроком хранения, но так как бункер не достроили, продуктов было мало. Мои размышления постоянно были о близких. Я постоянно думала о том, что будь мы все вместе в самом начале войны, возможно, весь этот кошмар выглядел бы иначе. По крайней мере, в моем восприятии.

В месте, где раньше находился оживленный город, теперь в звенящей тишине, лишь торчали пустынные полуразрушенные здания. Но пустыми они выглядели лишь на первый взгляд. Оказалось, в них есть жизнь. Вот только можно ли это назвать жизнью?

Недалеко впереди я увидела стайку копошащихся крыс. Через стекла противогаза рассмотрела странных существ, большего размера. Мутанты? Я лишь хотела вернуться ненадолго. Увидеть свой дом.

На обратном пути пришлось бежать. Свора одичавших голодных животных едва не растерзала меня. Я судорожно колотила руками в ярких оранжевых перчатках по двери. Музыкой показался протяжный скрип тяжелой двери бункера.

***

Это произошло в очередную вылазку в город. Я уже побывала на месте своего дома. Никого там не было. Ноги сами понесли к бывшему зданию школы.

–– Лина?– голос сзади прозвучал неожиданно.

Я медленно повернулась. Этот голос я не спутала бы ни с чьим другим.

–– Паша? – во рту пересохло словно от жажды, хотя холод пробирал до костей.

Как он узнал меня? Мы оба были в противогазах. Радостно поприветствовали друг друга. Это можно было назвать радостной пантомимой двух людей в противогазах.

–– Значит, ты жива, – он облегченно вздохнул.

–– Где ты живешь сейчас? – я смотрела на него широко раскрытыми глазами с нескрываемым изумлением.

–– Живу… – он усмехнулся, – в погребе.

–– Да. Все мы сейчас не живем, а выживаем. У нас в бункере осталось мало продуктов, и я не знаю, что будет дальше, – сказала я.

–– Не могу похвастаться обилием еды. Тоже осталось немного из того, что было в погребе, – ответил Паша не без грусти.

Мы стояли среди руин школы. Это было так странно. Больше никуда не надо было спешить, никаких уроков, занятий, не прозвенит до боли знакомый звонок. Ничего. Решение у Паши пришло спонтанно.

–– Лина, может, уйдем отсюда? – спросил он неожиданно.

–– Куда, Паш? – обреченно ответила я.

–– Говорят, на северо-востоке остался город. Там есть цивилизация, – голос его звучал не очень уверенно.

–– Не знаю… – я колебалась, не зная, что делать.

–– Хорошо. Давай встретимся завтра. Подумай. Если решишь идти со мной, я буду ждать тебя здесь, – сказал он. От слов его веяло решительностью.

Северный ледяной ветер пронизывал насквозь отсыревшую тяжелую одежду. Леденящее душу холодное дыхание зимы захватило все вокруг.

После встречи с Пашей я шла домой с каким-то новым чувством в душе. Помимо обычной напряженности, у меня появились проблески надежды.

А, вдруг, и, правда, остался целый город выживших? Тогда мы могли бы вернуть многое из утраченного. Возможно.

В бункере оставались еще несколько человек. В последнее время мы делили съестное очень скрупулезно, припасов оставалось все меньше. Но Данил, тот, кто постоянно твердил, как любит меня, и остальные после моего рассказа о последнем выходе наружу отказались идти со мной. Они утверждали, что я все выдумала, что нигде и ничего нет, никакого города выживших не существует, и незачем ходить среди этого, ставшего таким опасным, мира. На вопрос, что же они будут есть, лишь пожимали плечами и отводили глаза.

В конце концов, пришло осознание о необходимости выдвинуться в путь. Мои товарищи не препятствовали мне, но никто из них не захотел изменить свое решение и отправиться со мной. Данил пытался отговорить меня, но его попытки сделать это, не казались мне убедительными.

***

Мы встретились с Пашей в условленном месте. Как же холодно. Северный пронизывающий ветер проникал до самых костей. Я коснулась чуть теплых губ ледяными кончиками пальцев, попыталась согреть окоченевшие руки дыханием. Не особо помогло. Скорее даже вовсе не помогло. После мгновенного временного облегчения вдобавок к ощущению холода присоединилось чувство покалывающей боли.

Ступни совсем потеряли чувствительность, я шла по инерции, как на ходулях. Зачем мы оказались в столь не подходящее время на этом мосту? Но иначе пришлось бы идти внизу по скользкому льду замерзшей реки. Еще сумки с пожитками приходилось постоянно перекладывать из одной руки в другую, иначе сдавленная тонкими ручками кровь совсем переставала бежать по сосудам в закоченевших ладонях.

Город тоже замерз, впал в забытье и спит в ожидании далекого тепла, даже крыс не видно. Когда-нибудь оно непременно наступит. Придет весна и принесет с собой тепло, и обязательно распустится зелень.

Редкие люди, попадавшие под очередные порывы ветра, едва удерживались на ногах, пытались не дать сорвать с себя с трудом сохранившуюся одежду, без которой они совсем окоченеют и превратятся в ледяные статуи.

Надо поскорее миновать мост и убраться подальше, непременно попытаться раздобыть теплый приют хотя бы на какое-то время. Растопим печь и отогреемся, а там посмотрим. Возможно, стоит подождать какое-то время до смены этого адского холода теплом.

Теперь мы оба лишились крова, хотя бы такого, который у нас был, и нам предстоял долгий путь.

Ежедневно мы проходили несколько километров. Вероятно, не более семи или десяти. Ориентироваться приходится, полагаясь лишь на собственные ощущения. Взятой с собой еды оставалось мало. Мне вообще дали с собой пару банок консервов из рыбы и бутылку с водой. Приходилось делать частые остановки, чтобы набрать воды где-нибудь в доме с колонкой. Кипяток помогал согреться. Не знаю, можно ли пить такую воду, но деваться нам некуда. Говорили, когда все случилось, что применялись бомбы с необогащенным ураном. Год, что прошел с момента взрывов, очень мало для того, чтобы исчезла радиация, но что нам делать?