скачать книгу бесплатно
– Кто платит, тот и ставит условия.
Пока Пантера мастерски орудует ртом над членом, я не могу выбросить из головы сахарную вату в образе демонессы Лилит. Только и вижу, как она покачивает бедрами, изгибается каждой частью тела, будто из пластилина сделана, морская, дьявол, змея.
Как под краской смущения пытается прикрыть одной рукой грудь. Выходит не очень, наоборот, открывает больше чем прячет. Вызывает желание разгадать, увидеть, испытать, почувствовать руками.
В момент, когда кончаю от языка Пантеры, в мыслях прижимаюсь членом к воздушному шару кружев. И не вижу ничего, кроме прожигающих насквозь душу глаз. Звезда в каждом из них горит – Альдебаран.
– Ад, ты не со мной сейчас, – шепчет Пантера. – Ты знаешь, я не в обиде. Просто интересно, где?
– Где-то между Большой медведицей и Кентавром зависаю.
– А ты романтик, – говорит и с гортанным стоном опускается на меня.
– А ты фея, – смеемся в унисон.
Открываю дверь дома и сразу слышу крик жены дяди, тети Антонины:
– Ад, помоги! Я на кухне, – бегу не разуваясь. Тоня беременна, на девятом месяце. Обычно я не мешаю им, они не копаются во мне. Но с беременностью гормоны затмили мозг тети. Она все пытается играть со мной роль заботливой мамочки. Я должна знать где ты. Иначе не усну. Ты поел. Ночуй дома. Мне нельзя нервничать. И все в таком же духе.
– Блять, – Тоня с огромным животом стоит на табуретке и заливается слезами.
– Адам, – пытается говорить строго, несмотря на мокрые щеки и раскрасневшиеся глаза. – Я столько раз просила не выражаться при ребенке.
– Прости. Не сдержался. Ты как там оказалась?
– Залезла поправить крючок, – тычет пальцем в занавеску. – А слезть не могу. Страшно, – я же говорю, мозг съели гормоны.
– Тонь, ну ты же не обезьяна. Зачем карабкалась? – руки на груди сложила, губы надула, стоит будто хомяк, набивший щеки зерном. – Сейчас позвоню дяде. Он приедет или пришлет кого-нибудь, кто поблизости.
– А-а-а-ад, я писать хочу, не могу больше терпеть. Сними-и-и меня, пожалуйста, – скулит как щенок.
Дьявол! Нет и не проси. Я к тебе прикоснутся не могу, ни к кому не могу.
– Потом ты меня будешь от приступа откачивать? Помнишь, что было последний раз?
– Пожалуйста, Ад. Я умоляю, тебя, давай попробуем. Я не хочу обмочиться. Не хочу, чтобы Юрка меня такой увидел. Я и так ему весь мозг проела с беременностью.
– Блять, – не ты ему мозг проела, а гормоны твой сожрали.
– Не выражайся при ребенке.
– Ладно. Давай попробуем. Только скорую сначала вызову. Шучу, – если я смог дотронуться до ванильного капкейка, может пришло время и к тете прикоснуться. Не обнаженное тело будешь трогать, через одежду. Слова айболита Трындытовича.
Вдыхаю побольше воздуха в легкие, чтоб в случае чего кислорода хватило выжить. Зажмуриваю глаза, кладу ладони на талию. И все.
Трупный запах бьет по рецепторам. В сознании всплывает антиквариат, который пытаюсь забыть. Хлам, который не могу выкинуть. Боль, от которой нет сил избавиться. Чувствую, как змея подкрадывается, горло стягивает удавкой. Сейчас начнет воздух из легких высасывать. И не успокоиться, будет давить пока губы не посинеют, изо рта не начнет капать пена, а сердце не заработает на минималках.
Руки одергиваю, ладони покрываются кромкой льда, немеют. Верчу головой, хватаюсь за горло и выбегаю. Слышу, как Тоня истошно орет мое имя.
– Только не двигайся, блять. Нормально со мной все. Выживу.
На улице прямо в тетины розы выворачивает содержимое желудка. Трясет всего, будто на Уране в турбулентность влетел, вибрирую на самых высоких частотах.
– Адам, – дядя кладет руку на спину и тихонько хлопает.
– Иди в дом. Тоне нужна помощь. Я в норме, – ангел ты наш хранитель, Юра. Всегда практически в нужное время, с опозданием ровно на минуту.
Глава 4
Домик Элли горит. Смерч надвигается, разрушения несет
Еду за рулем – музыка децибелами бьет по барабанным перепонкам, акустика давит на череп. Освободиться пытаюсь. Из тюрьмы мыслей выскочить. Крылья под лопатками достать. Улететь с Земли.
Бойтесь своих желаний. Резко по тормозам. Вакуум, космос, невесомость.
Глазированный донат вижу. Вышагивает по аллее в плаще цвета фуксии. Этим оттенком красного тетя все уши прожужжала. В пылу залитого гормонами мозга заказала новую софу в гостиную, изуродовала всю обстановку. Зато десять раз повторила: «Адам, посмотри какая красота. Цвет фуксия символизирует позитив и энергичность». Фэншуй, дьявол, мракобесие.
Из-под оптимистичного плаща выглядывает очередная воздушная занавеска. Донат одним словом. Идет не в одиночестве – с очкариком. Этого юнца сразу узнаю: в стриптиз баре ковбойская шляпа прилетела ему в руки. Очевидно не случайно, знакомы.
Выхожу из машины. Иду, сверлю ее взглядом. Увидела, глазища распахнула, ресницами, дьявол, взмахнула. Ураган подняла где-то на Канзасе. И, как обычно, внутри меня, только в этот раз с примесью дыма. Домик Элли горит. Смерч надвигается, разрушения несет.
– Помощь нужна, – черт, это я говорю?
– Извини, я сейчас занята, – выразительно целится в очки круглой оправы.
– Гарри Поттер, свалил отсюда, – не смотрю в его сторону, глаз от нее не могу оторвать. Будто если уберу – исчезнет донат, в дыру провалится, фокусник в шляпу спрячет, украдут Джоконду, иллюзия к дьяволу испарится.
Зефирка хватает за руку готового стартануть юнца. Ничего не остается, как сжать кулак и сделать выпад в его сторону. Спотыкается очкарик на ровном месте. Падает, метр ничком ползет, поднимается и бежит. Только пятки сверкают.
Стрелы в меня метает, не промахивается, в самое яблочко бьет. Руку ловлю, благодарности тем кто слышит, что рукава у плаща длинные. Второй замахивается, перехватываю у самой щеки. Так и стоим. Глаза в глаза. Рука в руке. Атом к атому. Химический элемент к элементу.
Горю, дьявол, задыхаюсь. Не от удавки, легким места под ребрами не хватает. Вибрирую, но не от приступа. Сердце что ли в груди волны раздает по телу – лопаются, растекаются, пенятся, щекочут.
– Ты меня или я тебя?
– Пошел в жопу, извращенец!
Кричит аленький цветочек, надрывается. Хочу ее. Всю. Без остатка. Колено в возбужденный член врезается. Сгибаюсь пополам, руки отпускаю. Воздушное облако летит, я с глухим стоном за ней.
– Поймал, – грудью к стене прижимаю, коленом между ног фиксирую. Ерзает. Пытается вырваться. Руками машет. А я, дьявол, тело не чувствую рядом с ней. Опять вакуум, невесомость, бесконечность космоса накрывает, в ушах пробки застревают. Только стук сердца молотом в висках отбивает и пряный запах гортань заполняет, будто в кондитерской стою.
– Ты меня или я тебя, – качаюсь в ее сторону.
– Пошел в жопу, извращенец. Я тебя не боюсь!
– Замри, одуванчик.
Фиксирую лбом лицо. В глаза смотрю. Стреляет лучами света. Жар-птица там, янтарная смола. Какой фонарь? Молнией рассекает всю тьму. Сжигает крыльями. Рассвет в глазах одуванчика вижу.
Дыханием учащенным кожу согревает. Щекочет перышками. Током бьет. На нейроны раскладывает. Проводка трещит.
Расстегиваю пуговицы на плаще, пальцы чечетку предательски отбивают. Не видит этой дрожжи, глаз не отводит. Кладу ладонь на грудь и хрип какой-то гортанный издаю. Никакого трупного запаха, только пряный аромат ванили рецепторы щекочет. Как мазохист держу зрительный контакт. Не отпускает.
Через воздушное облако рюш, сказочный арлекин, добираюсь до прозрачной материи. Никакой преграды практически нет. Только прозрачная ткань и тонкий слой гипюра. Сжимаю ладонь, сдавливаю, пытаюсь освободить из плена кружев набухший сосок. Медленно, дьявол. Я все вынужден делать медленно, чтоб не сдохнуть. Между пальцев пропускаю, надавливаю. Кожа на ладонях трещит, трескается. Не от холода приступа, горит раскаленным заревом.
Рот открывает, а меня по обугленным губам частицы воздуха стоном ее бьют. Ерзает по коленке.
– Замри, пирожок, – шепчу. Ловлю дыхание, глотаю, жжет. Все в первый раз с тобой. Сусанин. Колумб.
Не знаю от чего больше штормит. Оттого, что в глазах вижу. Или оттого, что впервые к сиськам прикасаюсь, вершину мира кончиками пальцев держу.
Все. Больше не могу. Взорвусь. Отпусти.
Руку резко убираю, зрительного контакта не разрываю. Нет, дьявол, сил оторваться. Как мазохист застегиваю орущие оптимизмом пуговицы плаща. Пальцы не слушаются, трепещут, как крылья мотылька.
– Уходи, сахарная вата, – колено убираю, руки за спину завожу. Только лбом прижимаюсь и в глазах горю.
Не двигается. Едва лишь ресницами хлопает. Жар-птица, дьявол, бабочка.
– Проваливай, пирожок! – руками по стене возле лица ударяю. Дергается одуванчик. Дуну на тебя и один стебель обнаженный останется, всю пушистую шапку потеряешь.
Проваливай, пирожок!
Уходи, сахарная вата! Замри, одуванчик!
– Меня Ева зовут, – все что смогла промямлить, перед тем как разорвать зрительный контакт, и на ватных ногах медленно отойти.
Черт дернул обернуться, и не понятно зачем рассказать о турпоходе сообщества натуралистов. Присоединяйся, – говорю ему. – Будет весело.
Шла и как последняя дура прислушивалась – не раздаются ли сзади шаги. Ждала, что остановит, скажет что-то, за руку возьмет.
Не знаю, что со мной происходит.
Вместо того чтобы бежать от черноты глаз, я самолично в его преисподнюю лечу. Да так усиленно крылышками махаю, будто захлопнется черная дыра и пропасть не успею.
Столько боли там спрятано. Но на поверхности только злость и ярость плещутся. Кричит беззвучно о помощи. Обезболивающее требует. А вслух только угрожает и прогоняет.
Забудь, Ева. Не в твоих силах помочь. Спасение утопающих – дело рук самих утопающих.
Глава 5
Я тебя не держу. Лети, птичка.
Еще ближе. Еще, синичка
Всю неделю как прилежный студент появляюсь в универе. Не ради славы Эйнштейна и Ломоносова. Необходимость увидеть зефирку толкает. В глазах ее сгореть хочу, связь с реальностью потерять. В невесомости, дьявол, зависнуть, порцию дурмана глотнуть.
Но сахарная вата ни единой стрелы в меня не пускает. Ни одним лучом не пробивает. Ни одной лампочки не зажигает. Ни одним электрическим зарядом не делится.
Сижу в тачке, слежу за студентами-натуралистами, пытаюсь среди серой массы ботанического сада разглядеть ее. Толпа расступается и вижу малиновый пирожок. Никаких на ней оборочек, воланчиков и воздушных облаков. Лосины цвета «вырви глаз» обтягивают задницу как вторая кожа. Натуральный рубин, пирожное красный бархат. Гарри Поттер помогает надеть походный рюкзак. Бархан тяжелее, чем она. Перевешивает. Карамелька, чуть на спину не падает, очкарик ловит.
Дьявол.
В последний момент решаю удариться в долбанную природу. Даю по газам за автобусом, гребаный гербарий буду собирать. Себе-то что врешь? Несколько дней назад все решил, когда увидел объявление: факультет природоведения приглашает всех желающих присоединиться к двухдневному турпоходу «Тропа жизни». Сразу понял, о нем меренга толковала заикаясь. Все, что было в списке, купил, тетю предупредил, только б не понесла младенца раньше времени.
Карамелька косится с тех пор, как из тачки вышел. Гарри Поттер тоже заметил. С малиновым пирожком дистанцию держит, ближе, чем на три метра, не подходит. Пифагор.
Карл Петрович, декан факультета природоведения, инструктирует натуралистов. Важно поправляет очки указательным пальцем. Братец-кролик советского разлива.
Выдвигаемся. Петрович впереди процессии драматическим тенором завывает о матери-природе, естестве, экологии. Речь про эволюцию толкает. Натуралисты по тропинке шлепают, будто утята за гусыней.
Держу дистанцию от карамельки, близко не подхожу, но и задницу из виду не выпускаю. Вышагивает будто манекенщица на подиуме, а не походник-энтузиаст по земле-матушке.
Часа четыре идем без привала под несмолкающие динамики Петровича: чувствуйте, смотрите, слушайте, запоминайте. Ботаники флору и фауну фоткают, разглядывают цветочки, травинки, породу изучают, угадывают – какая из птиц песней заливается.
Дьявол. Скукотища.
– Привал, ребята. Ночевать будем здесь, – наконец-то, солнце уже садится.
Натуралисты приученные к походам, как по команде начинают сооружать палатки. Такой шум подняли ботаники. Красный бархат с двумя подружками желтый парашют раскладывают. Хохочет птичка-синичка, заливается.
– Молодой человек, – братец Кролик тенором свистит по ушам. – У вас есть палатка или разместить вас с кем-то из ребят?
– Есть.
– Тогда выбирайте место и приступайте к работе. Солнце уже садится, – по-твоему, я слепой?
Паркуюсь поодаль от лагеря. Первый в жизни поход, первая палатка. С тобой, карамелька, все впервые.
Дьявол, парашют не собирается. И так пробую и этак. Никак. Дурак. Зачем инструкцию, спрашивается, выкинул. Почему самораскрывающуюся палатку не взял.
– Помощь нужна? – шелестит рядом малиновый пирожок.
– Да, – из за тебя же здесь, а спать под открытым небом желания нет.
– Смотри и учись. Это не сложно, всего пять нехитрых действий.
Куртку снимает, а под ней, совсем не удивлен – разноцветный свитер с пестрыми перьями на запястьях. Радуга. Диснейленд.
– Фонарик есть? – ресницами хлопает, Жар-птица. – Ау!
– Есть, – достаю из рюкзака и свет врубаю.
– Расстилаем палатку на земле. Теперь собираем дуги и вставляем их вот в эти отверстия. Люверсы называются. Смотришь?
– Угу, – тявкаю как сова, а сам глаз от задницы оторвать не могу.
Изгибается как змея, наклоняется, садится, встает, пыхтит, река бурлящая. Когда палатку собрала, берет спальный мешок и вместе с ним внутрь ныряет:
