скачать книгу бесплатно
Попытка к бегству
Аркадий и Борис Стругацкие
«Попытка к бегству». Первое из произведений братьев Стругацких, в котором «пересеклись Прошлое, Настоящее и Будущее», возникла тема Прогрессоров и тема этической состоятельности вмешательства высокоразвитой цивилизации в развитие цивилизации нижестоящей.
Аркадий и Борис Стругацкие
Попытка к бегству
I
– Хороший сегодня будет день! – сказал вслух Вадим.
Он стоял перед распахнутой стеной, похлопывая себя по голым плечам, и глядел в сад. Ночью шел дождь, и трава была мокрая, кусты были мокрые, и крыша соседнего коттеджа тоже была мокрая. Небо было серое, а на тропинке блестели лужи. Вадим подтянул трусы, спрыгнул в траву и побежал по тропинке. Глубоко, с шумом вдыхая сырой утренний воздух, он бежал мимо отсыревших шезлонгов, мимо мокрых ящиков и тюков, мимо соседского палисадника, где, выставив напоказ внутренности, красовался полуразобранный «колибри», через мокрые, пышно разросшиеся кусты, между стволами мокрых сосен; не останавливаясь, прыгнул в озерцо, выбрался на противоположный берег, поросший осокой, а оттуда, разгоряченный, очень довольный собой, все наращивая темп, помчался обратно, перепрыгивая через огромные спокойные лужи, распугивая маленьких серых лягушек, прямо к лужайке перед Антоновым коттеджем, где стоял «Корабль».
«Корабль» был совсем молодой, ему не исполнилось и двух лет. Черные матовые его бока были абсолютно сухи и едва заметно колыхались, а острая вершина была сильно наклонена и направлена в ту точку серого неба, где за тучами находилось солнце: «Корабль» по привычке набирал энергию. Высокая трава вокруг «Корабля» была покрыта инеем, поникла и пожелтела. Впрочем, это был приличный, тихого нрава звездолет типа «турист». Рейсовый рабочий звездолет за ночь выморозил бы весь лес на десять километров вокруг.
Вадим, оскальзываясь на поворотах, обежал «Корабль» и направился домой. Пока он, стеная от наслаждения, растирался мохнатым полотенцем, из дачи напротив вышел сосед дядя Саша со скальпелем в руке. Вадим помахал ему полотенцем. Соседу было полтораста лет, и он день-деньской возился со своим вертолетом, но все было втуне – «колибри» летал неохотно. Сосед задумчиво поглядел на Вадима.
– У тебя нет запасных биоэлементов? – спросил он.
– Что, сгорели?
– Не знаю. У них ненормальная характеристика.
– Можно связаться с Антоном, дядя Саша, – предложил Вадим. – Он сейчас в городе. Пусть привезет вам парочку.
Сосед подошел к вертолету и стукнул его скальпелем по носу.
– Что же ты не летаешь, дурачок? – сказал он сердито.
Вадим принялся одеваться.
– Биоэлементы… – ворчал дядя Саша, запуская скальпель во внутренности «колибри». – Кому это надо? Живые механизмы… Полуживые механизмы… Почти неживые механизмы… Ни монтажа, ни электроники… Одни нервы! Простите, но я не хирург. – Вертолет дернулся. – Тихо ты, животное! Стой смирно! – Он извлек скальпель и повернулся к Вадиму. – Это негуманно наконец! – объявил он. – Бедная испорченная машина превращается в сплошной больной зуб! Может быть, я слишком старомоден? Мне ее жалко, ты понимаешь?
– Мне тоже, – пробормотал Вадим, натягивая рубашку.
– Что?
– Я говорю: может быть, вам помочь?
Дядя Саша некоторое время переводил взгляд с вертолета на скальпель и обратно.
– Нет, – сказал он решительно. – Я не желаю применяться к обстоятельствам. Он у меня будет летать.
Вадим сел завтракать. Он включил стереовизор и положил перед собой «Новейшие приемы выслеживания тахоргов». Книга была старинная, бумажная, читаная-перечитаная еще дедом Вадима. На обложке был изображен пейзаж планеты-заповедника Пандоры с двумя чудовищами на первом плане.
Вадим ел, листая книжку, и с удовольствием поглядывал на хорошенькую дикторшу, рассказывавшую что-то о боях критиков по поводу эмоциолизма. Дикторша была новая, и она нравилась Вадиму уже целую неделю.
– Эмоциолизм! – со вздохом сказал Вадим и откусил от бутерброда с козьим сыром. – Милая девочка, ведь это слово отвратительно даже фонетически. Поедем лучше с нами! А оно пусть остается на Земле. Оно наверняка умрет к нашему возвращению – можешь быть уверена.
– Эмоциолизм как направление обещает многое, – невозмутимо говорила дикторша. – Потому что только он сейчас дает по-настоящему глубокую перспективу существенного уменьшения энтропии эмоциональной информации в искусстве. Потому что только он сейчас…
Вадим встал и с бутербродом в руке подошел к распахнутой стене.
– Дядя Саша, – позвал он, – вам ничего не слышится в слове «эмоциолизм»?
Сосед, заложив руки за спину, стоял перед развороченным вертолетом. «Колибри» трясся, как дерево под ветром.
– Что? – сказал дядя Саша, не оборачиваясь.
– Слово «эмоциолизм», – повторил Вадим. – Я уверен, что в нем слышится похоронный звон, видится нарядное здание крематория, чувствуется запах увядших цветов.
– Ты всегда был тактичным мальчиком, Вадим, – сказал старик со вздохом. – А слово действительно скверное.
– Совершенно безграмотное, – подтвердил Вадим, жуя. – Я рад, что вы это тоже чувствуете… Послушайте, а где ваш скальпель?
– Я уронил его внутрь, – сказал дядя Саша.
Некоторое время Вадим разглядывал мучительно трепещущий вертолет.
– Вы знаете, что вы сделали, дядя Саша? – сказал он. – Вы замкнули скальпелем дигестальную систему. Я сейчас свяжусь с Антоном, пусть он привезет вам другой скальпель.
– А этот?
Вадим с грустной улыбкой махнул рукой.
– Смотрите, – сказал он, показывая остаток бутерброда. – Видите? – Он положил бутерброд в рот, прожевал и проглотил.
– Ну? – с интересом спросил дядя Саша.
– Такова в наглядных образах судьба вашего инструмента.
Дядя Саша посмотрел на вертолет. Вертолет перестал вибрировать.
– Все, – сказал Вадим. – Нет больше вашего скальпеля. Зато «колибри» у вас теперь заряжен. Часов на тридцать непрерывного хода.
Сосед пошел вокруг вертолета, бесцельно трогая его за разные части. Вадим засмеялся и вернулся к столу. Он доедал второй бутерброд и допивал второй стакан простокваши, когда щелкнул замок информатора и тихий, спокойный голос сказал:
– Вызовов и посещений не было. Антон, уходя в город, желает доброго утра и предлагает немедленно после завтрака начать отрешение от всего земного. В институт поступило девять новых задач…
– Не надо подробностей, – попросил Вадим.
– …Задача номер девятнадцать пока не решена. Пэл Минчин доказала теорему о существовании полиномиальной операции над Ку-полем структур Симоняна. Адрес: Ричмонд, семнадцать-семнадцать-семь. Все.
Информатор щелкнул, помолчал и добавил поучающе:
– Завидовать дурно. Завидовать дурно.
– Балбес! – сказал Вадим. – Я совершенно не завидую. Я радуюсь! Молодчина, Пэл! – Он задумался, глядя в сад. – Нет, – сказал он. – Сейчас все это долой. Надо отрешаться от земного.
Он швырнул грязную посуду в мусоропровод и вскричал:
– На тахоргов! Украсим кабинет Пэл Минчин – Ричмонд, семнадцать-семнадцать-семь – черепом тахорга!
И он спел:
Пусть тахорги в страхе воют,
Издавая визг и писк!
Ведь на них идет войною
Структуральнейший лингвист!
– Теперь так, – сказал Вадим. – Где радиофон? – Он набрал номер. – Антон? Как дела?
– Стою в очереди, – ответил Антон.
– Что ты говоришь? И все на Пандору?
– Многие. И кто-то распространяет слух, что охота на тахоргов скоро будет запрещена.
– Но мы-то успеем?
Антон некоторое время молчал.
– Успеем, – сказал он.
– А девушки там рядом есть?
– Как не быть…
– А они тоже успеют?
– Сейчас спрошу… Они говорят, что успеют.
– Передай им привет от знакомого структурального лингвиста шести футов росту, с благородной осанкой… Слушай, Антон, что я хотел тебе сказать? Да! Привези, пожалуйста, дяде Саше скальпель. И пару «БЭ-6». И заодно «БЭ-7».
– И заодно новый вертолет, – сказал Антон. – Что этот старец сделал со своим скальпелем?
– Ну как ты думаешь, что можно сделать со скальпелем?
– Не знаю, – сказал Антон, подумав. – Скальпель – это вещь на века. Как Баальбекская платформа.
– Он уронил его в желудок своему «колибри».
В радиофоне захихикало несколько голосов. Очередь развлекалась.
– Ладно уж, – сказал Антон. – Жди, я скоро буду. Будь моим суперкарго и начинай погрузку.
Вадим сунул радиофон в карман и прикинул через три комнаты расстояние до выхода.
– Дух ног слаб, – процитировал он, – рук мощь зла!
Он встал на руки и живо побежал к выходу. На крыльце он сделал сальто и с криком «У-ух!» упал на четвереньки в траву перед крыльцом. Поднявшись и почистив руки, он произнес с выражением:
На войне и на дуэли
Получает первый приз –
Символ счастья и веселья –
Структуральнейший лингвист.
Затем он неторопливо отправился в аллею, где были свалены тюки и ящики. Груза было довольно много. Надо было везти с собой оружие, боеприпасы, запас пищи, одежду – отдельно для охоты и отдельно, чтобы посетить знаменитое кафе «Охотник» на плоской вершине Эверины, где между столиками вольно гуляет пряный ветер, а под обрывом на трехсотметровой глубине громоздятся, подобно грозовым тучам, непроходимые черные заросли; где исполосованные колючками охотники с хохотом осушают пузатые фляги «Крови тахорга» и вывихивают себе плечи в тщетных попытках показать, какой череп они могли бы добыть, если бы знали, с какой стороны у карабина приклад; где в темно-зеленых сумерках пары скользят на усталых ногах в «Светлом ритме», а над хребтом Смелых поднимаются в беззвездное небо зыбкие сплющенные луны.
Вадим присел на корточки спиной к самому тяжелому ящику, приладился и рывком поднял ящик на плечи. В ящике было оружие – три автоматических карабина с прицелами для стрельбы в тумане и шесть сотен патронов в плоских пластмассовых обоймах. Пружиня при каждом шаге, Вадим понес ящик через сад к «Кораблю». Он зашел со стороны приемника и пнул ногой в борт. Мембрана, затягивавшая овальный люк, лопнула, и Вадим свалил ящик в темноту, из которой пахнуло холодом.
Вадим пошел обратно, обрывая на ходу с кустов громадные ягоды какого-то гибрида. И каждый куст сбрасывал на него заряд холодного крупного дождя.
Надо взять не меньше пяти тахоргов, думал он. Один череп для Пэл Минчин Ричмондской. Пусть знает, что я хороший парень. Один череп маме. Мама череп не возьмет, она человек серьезный, и тогда я подарю этот череп первой девушке, которая пройдет мимо меня на углу Невского и Садовой после десяти утра. Третьим черепом я брошу в Самсона, чтобы умерить его скепсис: он странно вел себя у Нели, когда я рассказывал ей о последнем походе на Пандору. Четвертый череп – Нели, чтобы она верила мне, а не Самсону. А пятый череп я повешу над стереовизором. Он с наслаждением представил себе, как отлично будет выглядеть хорошенькая дикторша под оскаленным черепом чудовища.
Он перенес на «Корабль» четыре больших ящика с живым мясом, восемь ящиков с овощами и фруктами, два мягких тюка с одеждой и еще один большой ящик с подарками для старожилов и с корявой надписью: «Шкатулка для Пандоры».
Где-то за тучами солнце поднималось все выше и выше, становилось жарко. Все вокруг высыхало. Лягушки попрятались в траву. В пустых коттеджах с шелестом распахивались стены. Дядя Саша повесил гамак и разлегся возле своего «колибри» с газетой. Вадим кончил перетаскивать груз и пристроился к кусту крыжовника.
– Итак, вы улетаете, – сказал дядя Саша.
– Угу.
– На Пандору улетаете?
– Ага.
– Вот тут пишут, что заповедник собираются закрыть. На несколько лет.
– Ничего, дядя Саша, – сказал Вадим. – Успеем.
Дядя Саша помолчал и сказал негромко:
– Мне здесь очень скучно будет одному.
Вадим перестал жевать.
– Так мы же вернемся, дядя Саша! Через месяц.
– Все равно. Я на этот месяц вернусь в город. Что я здесь один буду делать в пяти коттеджах? – Он посмотрел на вертолет. – С этим дурачком. Полуживым.
В небе послышалось негромкое фырканье.
– Вон еще один летит, – сказал дядя Саша.
Вадим задрал голову. Невысоко над поселком медленно выписывал восьмерку ярко-красный «рамфоринх». На тощем брюхе четко выделялся белый номер.
– Так-то я тоже могу, – сказал дядя Саша. – А вот вы, голубчик, спикируйте винтом, и чтобы не боком и не в пруд, а рядом…
