скачать книгу бесплатно
– Давай винтовки.
У меня от зрелища продуктов слюна потекла. Хоть и не хохол, а копченое сало обожаю. Нужно один аппетит другим перебить.
– Держи. – На прилавок один за другим легли три карабина, два образца сорок четвертого года и один тридцать восьмого. По крайней мере, неотъемного штыка на нем не было, как, впрочем, и самого крепления под штык и выемки с левой стороны ложа, для того чтобы этот штык не мешался. – Стволы-новоделы, под калибр девять и три десятых на пятьдесят три. Армейские калибры нам категорически запрещены, под оружие с нитропорохом. Автоматическое оружие запрещено, полуавтоматическое запрещено, ручное оружие – только револьверы. Причем все револьверы дымнопороховые. У меня, к сожалению, модели остались только одинарного действия, самовзводов сейчас нет.
– Да ну? – Я почти не удивился, а вытащил из ближнего карабина затвор и поглядел сквозь канал ствола в окно. – А почему? И кстати, почему даже на том корабле, который нас сюда привез, нет энергетического оружия?
– Спроси чего полегче, ссыльным этого не говорят. Привезли, оставили – и все. Только через эту хрень глядят и порой забирают тех, у кого срок вышел или под амнистию попал. – Лавочник задрал нарукавник и показал коннектор. – Ну, тех, кто жив остался.
– А здешние хищники – с ними огнестрел как, справляется? – Мне этот вопрос жизненно интересен.
– Поверь, огнестрела вполне достаточно. Все винтари бьют отменно, точно и надежно. Правда, траектория горбата, но что поделать, пуля толстая и тяжелая. Зато с переснаряжением гильз никаких проблем. И порох есть, и капсюли, а пули хочешь сам лей, хочешь готовые покупай. Причем в русских землях по популярности конкурентов мосинкам нет. Машинка привычная, надежная, недорогая, накоротке медведя стопорит немногим хуже двенадцатого калибра. – Говоря все это, лавочник продолжал оглаживать фузею. Потом он что-то про себя решил, махнул рукой и вытащил из выдвижного ящика пяток патронов с латунными гильзами и свинцовыми пулями. – Сейчас попробуешь, только я эту красавицу выстрелом разряжу. Эти выстрелы – бесплатно.
Подойдя к полкам с ружьями и прочим оружием, он с усилием отодвинул тяжелую деревянную створку, за которой оказались окна на улицу. За лавкой домов не было, шел длинный пустырь, где примерно в сотне шагов на мощной перекладине висел черный лист толстого железа. Ближе, метрах в тридцати, стояли два столба, измочаленных пулями.
Негоциант, уложив ружбай на широкий подоконник, взвел курок, надел капсюль. Тщательно приложился и выстрелил. Гонг качнулся и глухо зазвенел, а от окна поплыло облако дыма, впрочем быстро рассевающееся ветерком. Отошел и сделал приглашающий жест рукой.
А почему бы и не попробовать? Тем более что бесплатно. Так что я вставил в карабин затвор и, взяв патроны, по одному затолкал их в магазин. Вогнав затвор на место, я встал на место лавочника и прицелился в гонг. Карабин лягнул в плечо весьма ощутимо, но вполне терпимо. На мгновение дым застил видимость, но практически сразу все прояснилось. Гонг, гудя, покачивался, и на черной краске стало на одну метку больше. Блин, а здорово! Попал фактически туда, куда и целил. Ну-ка, еще разок!
Четвертый и пятый патрон я отстрелял по верхушкам столбов. Пули взлохматили древесину, от столбов полетели щепки. Нет, отменная вещь все-таки!
– Ну как? – довольно, будто бы он изобрел и сделал этот карабин, спросил лавочник.
– Хорошая вещь. – Я положил карабин возле себя. – А что за револьвер?
– Это чистые американцы, правда, сделаны не на Земле. Вот, выбирай сам, реплики от «Ругер Вакеро» и «Тейлорс». – На прилавок легли четыре револьвера с разной длиной ствола. Негоциант раздвинул их попарно, видимо, по фирмам. – Разницы особой нет, калибр сорок пятый Кольт длинный, пушки мощные, надежные. Те, у которых ствол шесть дюймов, – очень неплохи, из них, ежели умеючи, и на сотню метров стрельнуть успешно можно. Впрочем, и четыре дюйма с четвертью не хуже и даже полегче немного. Стоят одинаково, по полтиннику. Карабин стоит тридцатку.
– А фузея в том мире стоит сотню с лишним, мосинка максимум пятнадцать, такие револьверы по тридцатке. В принципе нормально. Но давай так – ты мне еще карту здешних мест дашь и растолкуешь, где, что и как, идет? – Я крутил в руках револьвер со стволом с четыре дюйма с небольшим и вроде как уже выбрал. Еще бы стрельнуть пару раз не помешало. – Пробный отстрел будет?
– Пяток патронов дам, – кивнул лавочник. Подошел к оружейным полкам, снял картонную коробку, битком набитую поблескивающими боками револьверными патронами, и отсчитал пять штук. – И это, не бойся заряжать барабан полностью, это все же не именно «миротворец», а перепевки. Можешь спокойно носить и не бояться, что упадет и выстрелит.
Повозившись немного, я снарядил револьвер, который «ругер» с шестидюймовым стволом, парой патронов, а «тейлорс» с коротким – оставшимися тремя. Почему-то мне именно эти пистолеты понравились, просто в руку легли. Продавец понимающе усмехнулся. Ну-ну, смейся. Неожиданно, до рези в руках, захотелось пристрелить продавца, занять оборону в лавке и перестрелять как можно больше жителей этого дерьмового городишки. Хорошо, что я уже отвернулся к окну и лавочник моего лица не видел. Вдохнув-выдохнув, я привел нервы и дыхание в порядок и плавно поднял тяжелый пистоль. Взвел курок и выстрелил, а потом повторил. К моему удивлению, оба раза попал в столб. Откинул дверцу барабана и вытряхнул стреляные гильзы. Как я заметил, лавочник их складывал в отдельную коробочку. Потом я так же отстрелял «тейлорс», и тоже удачно. Конечно, я никуда не спешил и хорошо выцеливал, но все-таки тридцать метров и незнакомое оружие. Качество исполнения револьверов явно было на высоте. Впрочем, то, что они сделаны на окраинных планетах, вовсе не говорит о плохом качестве. Сейчас на Землю везут товар со всей освоенной части Галактики.
– Неплохо, хоть и непривычно. – Я вытряхнул гильзы из «тейлорса», положил его рядышком с длинноствольным «ругером» и мосинкой. – А что в качестве бонуса? Кобуры для револьверов? Погон для карабина и подсумки? И это, набор для чистки?
– Набор для чистки, погон и подсумки идут в комплекте. А вот кобуру придется покупать, или никакой карты и задушевной беседы. – Усмехнувшись, продавец разложил на прилавке похоже как двухверстку, здоровенный лист которой свесился с не самого узкого стола. – Ну и как? И кстати, что с револьверами? Какой выбрал?
– Похоже, оба. – Отодвинув оставшиеся револьверы, я поглядел на винтовку и свои уже, считай, пистолеты. По идее, если я пойду пехом, то тяжелее тридцати пяти килограммов веса не надо бы. Здесь, с патронами и моим ружьем, уже десяток кил наберется. – За второй заплачу, когда с остальными трофеями разберемся.
– Без проблем, – кивнул лавочник и повернулся к вошедшему покупателю.
Обслужив его достаточно быстро, продав бутылку водки, фунт сала, буханку свежего хлеба и по полфунта квашеной капусты и соленых помидоров, негоциант вновь повернулся ко мне.
– Значит, так. Смотри: живем мы все практически вдоль русла этой немаленькой реки, Великой. Оранжевым цветом обозначены те города и поселки, в которых жить очень опасно. Примерно как в нашем. – Палец негоцианта ткнул в оранжевое пятно на правом берегу в верховьях Великой. – Вот сюда лучше вообще не суйся, это Мутная речка, тут моют золото и заодно режут друг друга. Из всех артелей редко когда половина старателей возвращается. Несмотря на то что артельщики обязательно нанимают боевиков. Здесь, напротив, сливаются и вливаются в Великую Сохатая и Медвежья, там в основном лесорубы, трапперы ну и бандиты, куда без них. Много охотников за двуногой дичью, там частенько, раз тридцать за сезон, сбрасывают так называемых «выживателей». Ну, людей, которые готовы рискнуть головой за возможность получить достаточно денег для хорошей, безбедной жизни здесь. Это такая лотерея, вроде в том мире многие ставят на то, выживет или не выживет. В Щучьем тоже нечто вроде, но тут, как говорят, просто лотерея, кто выживет и с какими остатками. Лотереи такие, мать их. Простых зэков спинывают в Абилин-сити, в одеже попроще, с двумя сотнями кредитов, без рюкзаков, оружия или чего еще. Кстати, шинель, как будет возможность, смени сразу. Выдает новичка мгновенно. Так, дальше. Видишь, Щучий отгорожен невысоким горным хребтом от долины Медвежьей реки. На самом деле горы невысоки, перевалы проходимы и пешему, и конному. А Гранд-ривер, или Великая, делает нехилую петлю, до дельты Медвежьей выходит около четырехсот верст, тогда как напрямую всего чуть больше девяноста. Напрямик, естественно, так-то километров сто минимум протопаешь. Но эти места на самом деле малохожены и достаточно опасны. Зверья много, правда, зверь уже пуган.
– А лодку здесь купить можно? – Вниз по течению сплавляться намного проще, чем топать пехом, право слово.
– Нет, – покачал головой лавочник. – Тебе никто не продаст. Для своих сделают за сезон, а новичкам лодок не продают. Пытаться угнать тоже не советую – из принципа будет погоня, найдут и торжественно утопят. Дальше, по карте. Чем ниже, тем жить легче, там и города вполне нормальные, даже женщин много, а то у нас в борделе и то половина геев молодых, из новичков опущенных. Ниже городов уже травяные равнины, на которых пасут стада коров, мясных в основном. Но в последнее время и молочных разводить стали, молоко отсюда, как говорят, минимум в два раза дороже в том мире стоит, и мясо тоже. Экология, понимаешь, все чистенькое. Начали пшеницу, просо и кукурузу сеять, но пока больше для себя. Так что сумеешь отсюда, из Щучьего, вырваться целым – вполне проживешь.
– Звучит обнадеживающе. – Я рассматривал карту. – Много здесь народу?
– Уже немало. Конечно, много живет очень недолго и умирает мучительно, но все больше и больше людей живет здесь. Даже дети рождаться начали. Женщин, правда, пока маловато, но с каждым месяцем все больше и больше. По словам девок, ловят из молодежных банд в нижних городах Земли и сюда отправляют. С окраинных планет также. Практически без суда, удивительно даже. Впрочем, сам знаешь, почти в каждой банде убийцы, а остальные – как получается, соучастники. Так что жить можно. Но совет, бесплатный. Береги себя. Медицина здесь очень редкая и недешевая. Антибиотики только у того врача купишь, у которого лицензия с той стороны. Хирургия здесь примерно как в девятнадцатом веке, наркоз эфиром, приборов, считай, нет, даже рентгенаппараты есть в русских городах только в Тобольске и Красноярске, еще в паре американских и европейских городов. В поселках вроде нашего – хорошо если есть фельдшер. Так что осторожность и осторожность. Здоровье здесь самое главное. Зубы чисть, руки мой и прочее. Заболеешь – точно рад этому не будешь. Ну, в принципе – все, – аккуратно сворачивая карту и передавая ее мне, сказал продавец. Поглядел на прислоненные к прилавку ружья урок, на пухлый рюкзак. – Ну что там у тебя еще?
В конце концов я договорился, что ружья уйдут в оплату за второй револьвер, продал ему белье, чашки и те здоровенные тесаки, которые взял в трофеях. Кукри тоже продал, точнее, обменял на офицерский планшет, карманные часы и компас. За все остальное взял хороший топор в кожаном чехле на лезвии, малую саперную лопатку в брезентовом чехле, еще одну флягу, реплику советской армейской, алюминиевую. Что, по словам продавца, именно здесь редкость: люмений сюда не часто попадает. Взял пару веревок и моток кипной ленты. Также взял офицерский же ремень, пару кобур для револьверов. Все кожаное, сделано по чертежам двадцатого века, с ума сойти. Купил стеклопластиковый спиннинг-хлыст с инерционной катушкой, короткий, с метр длиной, да еще разборный. Легко в боковой карман моего рюкзака поместился. Пяток простых латунных блесен, десяток крючков и запасной моток лески. Хотел взять чайник, но передумал: пары котелков мне за глаза хватит. За это я уже заплатил, по десятке за каждую кобуру, ремень и спиннинг с блеснами и леской.
Плюс обменял один из пледов на слегка пользованную плащ-палатку, простую, брезентовую. Бинты из плотной марли, йод, аспирин, который, как оказалось, здесь все же продавался. Пару больших кусков серого мыла, «товарищества Ивакина», кто бы он ни был. Плюс купил еще полста патронов для револьверов и столько же для винтовки, доведя общее количество боеприпасов до сотни каждого нарезного калибра. Крупы, пшенная сечка и пшено, по три фунта в прочных пакетах из толстой ткани, два фунта сала, три – вяленой оленины. Два фунта лука-шалот, соль, перец, чай. Пять пачек спичек, разделенных попарно, завернутых в плотный пергамент и уложенных в разные рюкзаки. Одну пачку положил в карман рубашки. Кускового сахара тоже пару фунтов взял, купил и перелил в алюминиевую флягу поллитровку водки. Сухарей взял пшеничных, три фунтовых пакета, фунт изюма. Всего продуктов тоже вышло с десяток килограммов, зато не придется терять времени на охоту или рыбалку, а хватить их должно примерно на две недели. Потом я вспомнил про патроны к ружьям, которые лежали в карманах того из трофейных рюкзаков, который я оставил себе. Достав их, я хотел было и их обменять, но задумался, глядя на реплику короткой ижевской курковки.
– «Мурка» новенькая. – Лавочник понял мои муки, снял курковку со стены и протянул мне. – Твоего «ижака» я возьму за те же двадцать долларов, доплатишь мне двадцатку. Патроны обменяю один в один, но в пластиковых гильзах. Латуни у меня просто нет.
Я с сожалением положил на стол свою одностволочку, показавшую себя с наилучшей стороны. Блин, как же жаль, но слишком тяжелый груз опасен. Быстро устаешь, можно подвернуть ногу, просто сковывает движения. Но очень жаль. Повытаскивал патроны из патронташа, воткнул на их место двенадцатый калибр. Шестнадцатый же и патроны к фузее отдал продавцу, который обменял эти патроны на двенадцатый. Здесь же, в лавке, с разрешения хозяина я переложил рюкзаки, нацепил на офицерский ремень подсумки со снаряженными обоймами (как оказалось, они лежали в подсумках), вздел кобуру с револьвером-«тейлорсом», который несколько полегче «ругера» и который я решил носить слева, чтобы вытаскивать правой слева направо, так мне удобнее. А «ругер» лег в трофейный рюкзак, с частью патронов и продовольствия. Патронташ с двенадцатым калибром лег туда же, чтобы, если что, легче было достать, оставшиеся патроны двенадцатого калибра сложил в основной рюкзак. В стволы курковки вложил пулевые патроны. Упаковал карту, компас, пару карандашей, блокнот в планшет и положил его в большой карман переднего рюкзака. Поверх шинели нацепил ремень с кобурой и подсумками, поправил и подогнал портупею. Надел основной рюкзак, на брюхо надел трофейный, топор сзади-справа за ремень, на шею винтовку. Тяжеловато, но своя ноша не тянет, да и никто мне не мешает делать привалы через каждый час сначала и через полчаса потом, например.
– Ну как, готов? – усмехнулся хозяин лавки. – Тогда ни пуха ни пера.
– К черту, – ответил я, открывая дверь и утыкаясь коленом в морду молодого стаффордширского терьера. Симпатичной сучки, рыжей с белыми грудью, животом и лапами. – И чья это красавица здесь бродит? – усмехаясь, я наклонился и потрепал собаку по холке.
Я всегда понимал, в каком настроении собака, чего хочет, опасна ли она. И никогда не боялся собак. Эта сейчас была в недоумении и каком-то радостном предвкушении. Хвост псины неуверенно мотнулся справа налево и застыл в полуопущенном состоянии.
– Это Хромка, – сзади подошел лавочник. – Нет, собака, сегодня я тебе пожрать не принес, иди-ка ты отсюда.
– Твоя, что ль? – Я присел на корточки, прислонил ружье к стене лавки и с разрешения собаки взял ее переднюю правую лапу, жутко изуродованную и искривленную ниже колена. – Что с ней было?
– Да нет, не моя. Она вообще ничья, и лучше бы ей найти хозяина поскорее, иначе шериф пристрелит, если попадется ему на глаза. Она одного новичка, совсем щенком была, когда его убили. Хромка его защищала, цапнула шерифа за ляжку. Галифе ему порвала, кровь пустила. Тот ее минут пять ногами пинал, все думали, убил. Нет, выжила, только лапа плохо срослась. Никто из нас ее брать не хочет: кому охота с шерифом связываться? Чуть подкармливаем, лично я ждал, когда она подрастет и с каким-либо кобелем загуляет. Сука сильная и умная, щенки тоже не должны быть идиотами. Но ее недавно шериф увидел и стал выглядывать. – Лавочник тоже присел рядом и погладил собаку по голове. – Слушай, забери ты ее. Она, конечно, хроменькая, но умница, да и силушкой ее бог не обидел. Ты пешком, она от тебя точно не отстанет.
Тем временем, видимо что-то для себя решив, собака завалилась набок и подставила мне свое брюхо. При этом широко разинув пасть и вывалив язык в своей собачьей улыбке.
– Давай уж брюхо, почешу. – Я усмехнулся и потискал животину, вызвав приступ яростного энтузиазма, взвизгивания, взбивания хвостом мокрого песка на досках тротуара.
Собака перевернулась, вскочила на ноги и облизала мне лицо, здорово обслюнявив.
– Ну все, хватит!
От того, что эта зверюга положила мне на плечи передние лапы, я вышел из неустойчивого равновесия на корточках и принял устойчивое на заднице. Короче, шмякнулся на зад, придавленный немалым весом рюкзаков, винтовки и еще хоть и тощей, но сильной и увесистой собаки. С благодарностью приняв помощь в виде руки лавочника, я встал, отряхивая брюки. Хорошо все-таки, что не пристрелил его!
– Спасибо, – поблагодарил я негоцианта. Поглядел на хоть и прихрамывающую, но весело припрыгивающую вокруг меня собаку. Молчунья, кстати, несколько раз взвизгнула, разок утробно взрыкнула, но не гавкнула. Не люблю пустолаек. И даже таких отличных охотничьих собак, как именно лайки, из-за этого не люблю – гавкают по делу и без него. – А ошейник найдется для этой красавицы? И это, фунт вяленой оленины, пожалуйста. Раз уж я ее взял, то надо накормить. Да-да, тебя. – Я усмехнулся и, нагнувшись, погладил виляющую хвостом со скоростью вертолетного винта псину.
Тощая ты все же для конца осени. Это учитывая, что в лесу тебе мало кто противостоять может, – видимо, просто недостаточно скорости и ловкости, чтобы догнать того же зайчонка, например. Да и птенцы оперились и подросли, уже на крыло встали, так что жила эта псина только подачками.
Надев на собаку ошейник из толстой коричневой кожи с мощной латунной пряжкой, я начал кормить ее с рук вяленой олениной, отрывая тонкие волокна мяса от тонкой и твердой пластины. Хромка ела жадно, но аккуратно, чуть прихватывая зубищами краешек следующей порции и глотая почти не пережевывая.
Вдруг она отодвинулась и глухо зарычала.
– Ты чего, псина? – Впрочем, уже я услышал негромкие шаги.
– Ах, какая сцена, – сбоку послышался умильный голос.
Обернувшись, я увидел издевательски ухмыляющегося шерифа. Его мать, как он так тихо по дощатому тротуару в сапогах ходит?
– Да, очень сентиментальная, – кивнул я, отмечая, что его левер все так же лежит на локтевом сгибе левой руки, а правую он держит на шейке ложа, положив большой палец на курок. Лавочник тихо отошел в сторону. – Люблю собак, особенно своих. Вы что-то имеете против?
Блин, моя винтовка стоит рядом с курковкой, вроде как и рядышком, но вот успею ли я ее схватить. Хотя…
– Вы не любите собак, даже таких красивых? – Нагнувшись, я левой рукой погладил голову оскалившейся Хромки. А потом выпрямился, держа в правой вынутый из спрятавшейся под напузным рюкзаком кобуры «тейлорс». – Так это ваше дело, шериф.
– Ты слишком много говоришь, новичок. – Здешний охранитель закона нахмурился, но пока не дергался.
– Я не нарушал ваших законов. Моя собака тоже. Есть на улице нельзя мне, про собак там ни слова не написано.
Я слегка развернулся, держа револьвер прижатым к рюкзаку, а запястье к правому боку. И мой большой палец тоже лежал на курке. Если он только попытается взвести свой мультук – буду стрелять, и будь что будет.
Шериф, увидев револьвер, нахмурился еще сильнее, но не сильно испугался.
– Здесь я решаю, что закон, а что нет!
– И с этим согласны все жители этого города? Шериф, я сейчас уйду, уйду с собакой. Решай сам. Или ты выполняешь законы, которые вы сами написали, или ты стоишь над законами. Но тогда я все едино уйду или попытаюсь уйти. – У меня пересохло во рту и зазвенело в ушах, а воздух стал удивительно душным.
– Готов умереть за эту блохастую давалку? – Шериф вроде как слегка отступил. Но именно слегка.
– Каждый когда-либо умрет, шериф. Я не хочу сейчас, но она уже друг. – Тоже не нажимать, не давить. Он сам должен иметь возможность разрулить это дело. Я для того про закон и сказал, это слышал лавочник и замерший на противоположном тротуаре мужик с парой бочат на коромысле. – Ты как, готов умереть за друга?
– Ты психованный маньяк, опасный для жителей нашего города. Если ты в течение получаса не покинешь территорию Щучьего – буду стрелять без предупреждения! – Шериф круто развернулся и пошел в сторону салуна.
Вдруг в салуне вроде коротко грохнул выстрел, раз, другой, третий. Из распашных дверей вылетел какой-то мужик, упав в грязь и корчась от боли. В окна вылетел другой, высадив раму со стеклами. Шериф, оглянувшись на нас напоследок, рванул к месту происшествия.
У моей правой ноги глухо и с ненавистью рычала собака. Мощное тело мелко подрагивало, под шкурой гуляли мышцы, того и гляди, собака готова была броситься на шерифа.
– Тихо, тихо, успокойся. – Я взял ее за ошейник, переложив револьвер в левую руку. Блин, неужели колени подрагивают? Вестерн, мать его об стену, чуть в дуэль не попал. Пару раз глубоко вздохнув, я повернулся к лавочнику, с интересом наблюдавшему за мной. – Как отсюда выйти наикратчайшим путем? – Блин, на самом деле надо валить, с шерифа станется не засечь время. И время! – И это, сколько сейчас времени?
Я отпустил ошейник псины, только перешагнув через нее и сжав коленями, потрепал ее по холке. А сам вытащил из нагрудного кармана незаведенные часы. Они так и остались пока в коробочке.
– Двадцать пять минут пятого. – Негоциант вытащил свои, тоже карманные, но в позолоте. – Лучше через ворота, не стоит идти через огороды. Частная собственность, еще пристрелят. Ворота есть за портом и там, за салуном, на юго-западе.
Я поглядел в сторону салуна. Народу возле него собралось уже немало, приехала какая-то колымага, запряженная серой грустной клячей. Нет, туда мы не пойдем. Мне надо на юг, там вроде как ближе, но это слишком очевидно. Пойду мимо порта.
– Ну тогда всего наилучшего.
Заведя часы и поставив стрелки на указанное время, я положил часы в карман и взял свой новый дробан, вложил револьвер в кобуру, накинув петельку на курок. Поднял винтовку, закинул ее за спину, устроив поудобнее.
– Хромка, рядом! – Пожав руку лавочнику, я отпустил собаку и развернулся в сторону порта. – Пойдем отсюда, псина, у нас долгий путь.
Каблуки сапог гулко топали по навесному тротуару в центре поселка, потом с чавканьем вжимали в грязь полусгнившие доски настила. Пройдя мимо проулка, где буквально пару часов назад я вновь убил и где меня едва не убили, я только глянул в него мимоходом. На выбоины в стене какого-то сарая никто не обратил внимания, и слава богу.
– Блин, хлебом как пахнет.
Я притормозил и перешел через грязную улицу к открытому окну пекарни. На накрытой чистой тканью доске стояли большие караваи хлеба, лежали булки.
– Тук-тук, хозяин! – Я постучал по прилавку.
– Щас! Минуту! – Вскоре в окно по пояс высунулся красномордый мужик в переднике, заляпанном тестом. – Чего надо?
– Каравай хлеба и пяток булочек. – Я прикинул и увеличил количество. – Нет, пару караваев и десяток булочек. И если можно, то завернуть в бумагу или пакет какой-либо.
– Кредит с полтиной.
Булочник вытащил из-под прилавка пакет из грубой бумаги и начал складывать в него хлеб. Потом еще один такой же, и в него уже пошли булочки.
Получив от меня два кредита, булочник отсчитал мне полтину сдачи и вновь исчез в глубине пекарни.
– Держи, – отломив полбулки, я протянул ее Хромке, а остальной хлеб спрятал в напузный рюкзак. Блин, как бы его слюной не залить: от запаха свежего хлеба, а больше от выпечки – скулы сводит.
Повернув за поворот, я невольно замедлил шаг. Посреди улицы стояла та самая виселица. Ветерок чуть покачивал и медленно поворачивал тело урки. Веревка врезалась в шею, сворачивая голову урки набок. Ноги примерно с полметра недоставали до грязной земли, неподалеку валялся старый бочонок.
Сплюнув через левое плечо, я прошел мимо. Рядом, прихрамывая, гордо шла собака.
Пройдя мимо порта, я вскоре вышел к воротам города. Впрочем, это громко сказано: обычный шлагбаум из толстой жерди, который охраняли два мужика с мосинками.
– Куда идешь? – Один из них грозно выпятил немалое пузо.
– Из города, по приказу шерифа. – Я усмехнулся. – Отворяйте.
– Жирно будет, пролезешь под шлагбаумом. – Второй, худее, сплюнул на землю и облокотился на этот самый шлагбаум. – Еще каждому новичку открывай.
– Да и не надо. – Я, нагнувшись и придерживаясь за жердину, оказался на той стороне. – Hasta la vista[1 - До свидания (исп.).]
