Смысл жизни человека: от истории к вечности

скачать книгу бесплатно

«Прежде всего верь, что бог есть существо бессмертное и блаженное… и поэтому не приписывай ему ничего, что чуждо бессмертию и не свойственно блаженству… Привыкай думать, что смерть для нас – ничто: ведь все и хорошее и дурное заключается в ощущении, а смерть есть лишение ощущений…; когда мы есть, то смерти еще нет, а когда смерть наступает, то нас уже нет. Таким образом, смерть не существует ни для живых ,ни для мертвых, так как для одних она сама не существует, а другие для нее сами не существуют».[130 - Там же. – С.403.] Одна и та же наука – умение хорошо жить и хорошо умереть. Конечная цель блаженной жизни – это телесное здоровье и душевная безмятежность.[131 - Там же. – С.403.] Первое и сродное нам благо – наслаждение, говорит Эпикур, однако разумеет под ним «отнюдь не наслаждения распутства или чувственности… – нет, мы разумеем свободу от страданий тела и от смятений души».[132 - Там же. – С.404.] В конечном итоге, высшим благом оказывается разумение (оно дороже самой философии), и от него произошли все остальные добродетели. «Это оно учит, что нельзя жить сладко, не живя разумно, хорошо и праведно».[133 - Там же. – С.405.]

Мудрец не верит басням о судьбе, считает Эпикур, и случай для него не бог, как для толпы. «Поэтому и полагает мудрец, что лучше с разумом быть несчастным, чем без разума быть счастливым: всегда ведь лучше, чтобы хорошо задуманное дело не было обязано успехом случаю».[134 - Там же. – С.405.] (Предпочтение разума счастью показывает основательность приписывания Эпикура к лагерю гедонистов, для которых наслаждение – само для себя закон и цель).

Изложение мудрых мыслей Эпикура можно завершить той, что прямо указывает на важность смысложизненной проблематики философии: «Нужно держать в виду действительную цель жизни и полную очевидность, по которой мерятся мнения, – иначе все будет полно сомнения и беспорядка».[135 - Там же. – С.408.]

Под этими словами, с полным правом, мог бы подписаться Луций Анней Сенека – римский философ и писатель. В своих «Нравственных письмах к Луцилию» он в наставительной форме изложил представления о наилучшем, нравственном образе жизни, согласно с природой и назначением человека.[136 - Сенека Л.А. Нравственные письма к Луцилию / Если хочешь быть свободным / Сенека, Честерфилд, Моруа. – М.:Политиздат, 1992. – 5-110 с.]

«То, чего требует природа, доступно и достижимо, потеем мы лишь ради избытка».[137 - Там же. – С.11.]

Великое значение Сенека придавал философии, благодаря которой «можно стать себе другом», приобрести настоящее – душевное – здоровье, и, напротив, «не изучая мудрости, нельзя жить не только счастливо, но даже и сносно».[138 - Там же. – С.15.] При этом, философом надо быть не на словах, а на деле, тогда она выковывает и закаляет душу, упорядочивает жизнь. «Связывает ли нас непреложным законом рок, божество ли установило все в мире по своему произволу, случай ли без всякого порядка швыряет и мечет, как кости, человеческие дела, – нас должна охранять философия. Она даст нам силу добровольно подчиняться божеству, стойко сопротивляться фортуне, она научит следовать велениям божества и сносить превратности случая».[139 - Там же. – С.16.]

Философия учит главному – правильному отношению к смерти, которая «настолько не страшна, что благодаря ей ничто для нас не страшно». В мире нет ничего страшного, кроме самого страха. «Смерть или уничтожает нас, или выпускает на волю».[140 - Там же. – С.19.]

Избегать следует и другой крайности – сладострастной жажды смерти: « Мудрый и мужественный должен не избегать жизни, а уходить».[141 - Там же. – С.20.]

Кто научился смерти, пишет Сенека, тот разучился быть рабом и стал свободным. Он выше и вне всякой власти, он способен следовать порыву души, который ведет мимо общепризнанных благ к высшему благу.

«Есть одно благо, и в нем же – источник и залог блаженной жизни: полагаться на себя».[142 - Там же. – С.26.] «Сделай сам себя счастливым! Это тебе по силам, если поймешь одно: благо лишь то, в чем присутствует добродетель, а то, что причастно злу, постыдно».[143 - Там же. – С.26.] Жизнь твоя должна быть равна себе и непротиворечива, а это невозможно без знания и искусства, позволяющего познать божеское и человеческое. «Таково высшее благо. Достигни его – и станешь не просителем, а ровней богам».[144 - Там же. – С.27.] Эта дорога безопасна и приятна, и снарядила тебя сама природа.

Следует жить как бы «при открытых дверях»: что пользы прятаться от людских глаз? «Чистая совесть может созвать целую толпу, нечистая и в одиночестве не избавлена от тревоги и беспокойства… И несчастный ты человек, если не считаешься с этим свидетелем!».[145 - там же. – С.28.]

«Кто благороден? Тот кто имеет природную наклонность к добродетели».[146 - Там же. – С.28.] «В чем же заблуждаются все люди, когда желают счастливой жизни? В том, что принимают средства к ней за нее самое и чем больше к ней стремятся, тем дальше от нее оказываются».[147 - Там же. – С.29.]

Все благо человека, утверждает Сенека, внутри него. Мудрец ни с кем не хотел бы поменяться местами и ценит человека лишь как человека.

В погоне за необходимым (часто мнимо необходимым) люди заняты завтрашним днем, то есть не живут, а собираются жить и все и вся откладывают. «Сколько бы мы ни старались, жизнь бежит быстрее нас…».[148 - Там же. – С.31.] Так что, мудрец ценит день сегодняшний, извлекая из него для себя максимальную пользу. Правильное отношение к времени столь же важно, что и правильное отношение к смерти: «Подлинна только та безмятежность, чей корень – совершенство духа».[149 - Там же. – С.35.] И здесь царит не наслаждение, а радость: «Мудрец полон радости, весел и непоколебимо безмятежен; он живет наравне с богами».[150 - Там же. – С.38.]

Сенека смело выходит на обобщения: « Я стараюсь, чтобы каждый день был подобием целой жизни. Я не ловлю его, словно он последний, но смотрю на него так, что, пожалуй, он может быть и последним».[151 - Там же. – С.40.]

Ко всему следует быть готовым, ко всякому удару судьбы. Жизнь без набегов судьбы – «мертвое море»: «Не иметь повода ни встряхнуться, ни взволноваться, не знать ни угрозы, на нападения, чтобы на них испытать крепость духа, но бездействовать в ненарушаемой праздности – это не покой, а мертвый штиль».[152 - Там же. – С.44.]

Избегая опасностей, некоторые невежды говорят, что «самое лучшее – умереть своей смертью». Чужой смертью никто не умирает, заявляет Сенека. Неважно, раньше или позже ты умрешь, а важно – хорошо или плохо.

Благо – не сама жизнь, а жизнь достойная. Так что мудрый живет не сколько должен, а сколько может.[153 - Там же. – С.46.]

Сенека сравнивает жизнь с пьесой: не то важно, длинна ли она, а то, хорошо ли сыграна. Полная жизнь всегда долгая.

«Ты спросишь меня, какой самый долгий срок жизни? Жить, пока не достигнешь мудрости, – не самой дальней, но самой великой цели. Тут уж можешь смело хвалиться и благодарить богов и, пребывая среди них, ставить в заслугу себе и природе то, что ты был. И недаром: ведь ты вернул ей жизнь лучшей, нежели получил».[154 - Там же. – С.82.]

«Продлим себе жизнь! Ведь и смысл, и главный признак ее – деятельность».[155 - Там же. – С.105.]

Средневековая философия о предназначении человека и его жизни

Философия средних веков (V-XIII вв.) в истории философии получила название «теоцентризма», что вполне оправдано: Бог – творец всего видимого и невидимого мира, его подлинно бытийствующий центр. Человек – тварь Божия (существо сотворенное, отсюда и «тварь»), созданная по образу и подобию Бога, а, значит, и сама обладающая способностью творить, креативностью. Наряду с идеей «творения», утверждалась идея «откровения».: Бог открывается человеку, во-первых, в священных текстах (Библия, Коран и др.), во-вторых, в самой природе как «открытый книге всемогущества Божия», в-третьих, в акте непосредственного диалога человека и Бога (молитва, культовая практика). Бог посылает человеку весть о своем существовании, которую он получает совместно с другими людьми (отсюда со-весть, как «глас Божий» в человеческой душе). Получение вести предполагает отзыв, ответ со стороны воспринимающей этот глас. Так рождается ответственность, и эта встреча, диалог совести и ответственности составляют суть встречи и взаимопризнания Бога и человека.

«Вообще говоря, креационистское содержание деятельности верховного и тем более единственного Бога – фантастическое выражение успехов человека в созидании цивилизации, а вместе с тем, и углубления его моральной духовности».[156 - Соколов В.В. Средневековая философия: Учебное пособие. 2-е изд., испр.и дополн. – М.: Эдиториал УРСС, 2001.С.10.] (Для верующего это, разумеется, не «фантастическое», а самое, что ни на есть, подлинное выражение и обоснование человеческих успехов).

Духовность выразилась 1) в подъеме человека над межэтническими и межклассовыми социальными перегородками: «…Нет ни Еллина, ни Иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, Скифа, раба, свободного, но все и во всем Христос», – говорит Библия (Колосс., 2,11); 2) в отказе от правила так называемого талиона («око за око, зуб за зуб») и в утверждении этики любви и всевоплощения – «люби ближнего как самого себя» (Рим. XIII,9). «В свете этого принципа, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так и поступайте вы с ними, ибо в этом есть закон и пророки» (Мтф. 6,3. Аналогично Лк.6,31).[157 - Там же. – С.12.]

Так понимаемые предназначение человека, смысл его жизни предполагают углубление человека в сокровенные таинства собственной души и нахождение истинного ее спасения, преодоления зла. «Будь совершенен, как Отец твой небесный». Уже в неоплатонизме, выступающем в виде связующего учения между античностью и Средними веками, объявляется возможным (хотя и для немногих избранных) путь души к Единому, ее «поворот» (epistrophe) к Абсолюту – Богу. Наряду со спокойным – этическим путем воспитание добродетелей, описывается познавательное исступление (экстаз), в процессе которого дух вырывается из плотских объятий и прорывается к праединству изначальной домировой субстанции. В состоянии так называемого «обожения» человеку открывается глубина смысла его жизни, неизвестного душе, находящейся в духовной спячке (Плотин 204-270 гг.).

Знаменитая «триада» неоплатоника Прокла изображает процесс слияния мыслящего индивида с первоединством: первая ступень – любовь к прекрасному («эрос» Платона), подготавливающая экстатическое состояние; вторая ступень – погружение в истину и мудрость, конгениальную божественному знанию (конгениальность – не равенство, но интеллектуальная соразмерность); третья ступень – вера как результат экстаза, приводящая к молчанию и поглощенностью Абсолютом.

Подавляющее большинство людей приходят к этому после смерти.

Первенство веры перед знанием утверждал такой авторитет раннесредневековой мысли как Августин Блаженный (главное произведение – «О граде Божием»). «Я знаю, говорил он, – как полезно верить многому и такому, чего не знаю». Вера расширяется до «верознания», в котором важную роль играют наши внутренние переживания, которые убедительны и достоверны. «Доказывая неколебимую достоверность самосознания человека (и выступая здесь отдаленным предшественником Декарта) Августин утверждал непосредственность субъект-объектного отношения между душой человека и Богом. Познание вещей природы и любых ее сфер, давно потерявших свою интеллектуальную ценность, с одной стороны, и углубление личностного самосознания, обращенное к религии, с другой, привело теоретика монотеизма к убеждению, что погружение в собственную душу и обретение там Бога – главный смысл и цель человеческой жизни. «Я желаю знать Бога и душу. И ничего более? Решительно ничего (Монологи, I 2).[158 - Там же. – С.40.]

Религиозная герменевтика, ставящая своей целью понимающее прочтение притч, образов, идей Св. Писания, требовала подъема по лестнице их смыслов: от первого шага – «телесного», или, «исторического», доступного и простакам, ко второму – «душевному», или моральному, а затем к третьему – «духовному», собственно философскому, доступному немногим мудрецам. Осмысление жизни как целого обретает здесь процессуальный характер, изображается в интеллектуальной динамике. Однако, весь процесс не замыкается в интеллектуальных рамках, ибо вера выше: «Смотрите, братия, – замечает апостол Павел, – чтобы кто не увлек вас философиею» (Кол.2,8)» … мудрость мира сего есть безумие перед Богом (1 Кор. 3,19). Здесь уместно вспомнить знаменитое высказывание Тертуллиана «верую, ибо абсурдно). (Сколько насмешек вызывали у атеистов всех времен эти слова: «чем, дескать, глупее, тем больше следует верить!» Однако, в этих «абсурдных» словах таится и другой смысл: когда рассудок приходит в тупик, сталкиваясь с непознаваемым, на помощь приходит вера, идущая дальше рассудка. Здесь позволительна аналогия с космическим кораблем, типа «Шаттл» или наш «Буран». Его «самолетные» крылья бесполезны в вакууме, и полет за пределами земной атмосферы возможен лишь с помощью реактивной тяги).

Только вера может постичь Божественный Логос, который трактуется александрийским мыслителем Оригеном как созидающее Слово («В начале было Слово…») и, одновременно, Смысл, вложенный Богом в сотворенный мир. В этот Смысл входит и примечательное положение Оригена об «апокатастасисе» – всеобщем восстановлении всех людей в Боге: «Поскольку присущая ему доброта и милосердие безграничны, даже Дьявол, этот вечный хулитель Бога, спасется».[159 - Там же. – С.49.]

Подобные высказывания клеймились церковью как еретические, однако окончательное преодоление ересей затруднялось не только по причинам политическим, социальным, но и чисто гносеологическим. Так, один из представителей апологетического периода средневековья – Лактанций (ок. 250-330 гг.) указал на односторонность философов, одни из которых считают, что можно познать все на свете, а другие – ничего. Сам он ставит человека между Богом и животными, как некую «середину», сочетающую умеренное знание с незнанием. В отличие от животного, человек способен задаваться большими вопросами, ответить на которые может только Бог.

Как же возможно настоящее познание? На помощь приходит интроспекция – «взгляд внутрь себя». Августин Блаженный дал рекомендацию: «Вне себя не выходи, а сосредоточься в самом себе, ибо истина живет во внутреннем человеке». Интроспективный подход обязывает отказаться от упований исключительно на разум. Здесь важен фактор воли, огромную роль играет способность к свободному решению человека. Воля всегда лежит в другом измерении, чем интеллектуальнорациональная деятельность. Фатализм, как следствие убежденности в наличие полного предопределения, не мешает человеку «поступать как вздумается», то есть смыкается с волюнтаризмом. Отсюда, смысл можно не только искать (сфера разума), но и создавать самым решительным образом. «Если все предопределено, и я не знаю, что конкретно, перед мной раскрыты все пути. Все, что я выбрал, очевидно, и было предопределено». Такова логика активного смыслопостроения, а не только смыслоискания.

«Абсолютное божественное предопределение, перечеркнувшее темную идею судьбы и контролирующее все поступки людей, сочетается однако со свободным выбором человеческой воли (libertum arbitrium voluntatis). Именно она, утверждали Григорий Нисский и тем более Августин, делает человека богоподобным. Волевая глубина его личности выявляется в способности к диалогу с Богом (от имени которого в Ветхом Завете вещают пророки), чтобы уяснить свое предназначение в созданном им мире и по возможности изменить к лучшему свою духовность».[160 - Там же. – С.64.]

Не следует забывать и о негативной стороне дела, о том, что в свободной воле человека коренится зло, выявляемое лишь совестью – внутренним судилищем человека, инициированным «гласом Божьим». Наличие совести у всех людей («бессовестный человек – только метафора») обусловливает возможность спасения, безупречной моральности. В том, однако, случае, если не помешает свобода воли, дающей неправильный («злой») ответ на обращенную к человеку весть.

Все ли зависит от нашего выбора? Существует ли внешний фактор, направляющий волю? Да, и таковым объявляется сверхестественная благодать, некоторая предвечная избранность Богом, милость (gratia) даруемая немногим счастливцам. Иррационализм «распределения благ» между людьми не смущает Августина Блаженного: человеческий опыт столь мал, что не позволяет судить о Промысле. «Освежающий дождь равно льется на праведных и неправедных», и в чем здесь справедливость, можно только догадываться. Или обратиться к известной притче о двух волах. Один из них с утра до вечера работал на пашне, а другой – наслаждался отдыхом и покоем в стойле, причем кормили их также несправедливо: «бездельника» – больше и лучше. Вол – работник вознегодовал однажды и попенял хозяину на такое положение. Хозяин ответил: «Счастливый» вол будет вскоре заколот к праздничному столу, а ты будешь жить».

Для того, чтобы обрести смысл бытия в его полном виде, необходим взгляд на жизнь, что называется «с птичьего полета», с учетом не только настоящего и прошлого, но и непредвидимого будущего.

«Но все же главный смысл провидения Бога, по Августину, – учреждение собственного царства. Оно состоит из скромных людей, не стремящихся к наслаждению ради него самого, из тех праведников, сугубо моральных персонажей, которым Бог непостижимым образом даровал благодать и ведет их прямой дорогой к спасению, ибо они любовь к Богу доводят до презрения к себе».[161 - Там же. – С.67.]

«Презрение к себе» не распространяется на высшую Интеллигенцию, которая, несмотря на все несовершенства души, продолжает жить в ее глубинах. Так утверждал Боэций, называемый «последним римлянином». Выход на смысл жизни, тогда, связан с философией, делающей воображение подвластным разуму, который поднимает человека до высшей Интеллигенции, и с «её высот становится понятно стройное единство и благость божественного промысла (providentia), необходимость, неизбежность, скрывающаяся за случайной пестротой Фартуны».[162 - Там же. – С.91.] «Одновременно она выявляет и призвание человека, образа и подобия Бога, не забывать о своем высшем духовном предназначении» (Эриугена).[163 - Там же. – С.95.]

Ансельм Кантерберийский, отталкиваясь от известного стиха из псалмов (13.1) «Сказал безумец в сердце своем: «Нет Бога», замечает, что даже безумец понимает при этом смысл слова Бог, как существа, выше которого невозможно помыслить никакого иного существа.

Аналогично этому, нет ничего в области знания более высокого, чем богословие. Так, Бернар Клервосский назвал своими учителями апостолов, «которые не учили его ни читать Платона, ни распутывать тонкости Аристотеля, но зато научили искусству жизни».[164 - Там же. – С.143.] Единственный смысл человеческой жизни, как он считает, – это постижение Бога, и путь такого постижения – не напряжение познавательных сил, а вся жизнь человека, стремящегося заслужить благодать всемогущего Бога. Иными словами, постижение смысла – не одномоментный акт, а длительный и тяжкий путь, на который может не хватить всей жизни. Здесь ничего не гарантируется, и представляет собой рискованное дело: не успеть, не получить… Назначение человеческой свободы – не произвол, а самовоспитание, результатом которого становится осознание ничтожности собственного существования, если оно не берется в контексте вечности.

Особую роль в исследовании смысложизненной проблематики в период поздней схоластики сыграл Фома Аквинский (1226-1274 гг.). Его титул – «ангельский доктор» (doctor angelicus) прямо указывает как на заслуги Аквината в становлении философии католицизма – томизма (впоследствии – «неотомизма»), так и на удачную попытку сближения «двух истин» – научно-философской и теологической: «Конечно, существует множество положений и истин, открытых на путях опыта и разума, необходимых в человеческой жизни, которые не имеют прямого отношения к религии и теологии. Но в последней имеется ряд первостепенных положений, догматов, которые нуждаются в философском обосновании. Не потому, что они не могут без него обойтись, а потому, что, будучи доказаны, они становятся ближе к человеку как мыслящему существу и тем самым укрепляют его веру».[165 - Там же. – С.265.] Недоказуемые догматы – не противоразумны, а сверхразумны.

Согласно Аквинату, противоречия между «естественным знанием» и христианским вероучением являются следствием того, что ученый или философ рассматривают свою деятельность как самоцель, забывая о Боге и его Откровении.

Только в Боге совпадают сущность и существование мира, человек может лишь бесконечно стремиться к минимизации разрыва между ними. Совпадение же абстрактно обозначает выход на смысл не только индивидуального, но и всеобщего бытия.