скачать книгу бесплатно
– Молокоотсос, – подсказала Эшли, поскольку Оливия долго вертела в руках пластиковое не пойми что, не в силах сообразить, зачем оно нужно.
– Ладно. – Оливия вручила этот кошмар Эшли и покосилась на кучу подарков на столе – ни малейших изменений, та же громадина.
По кругу пустили светло-зеленое детское одеяльце. На ощупь оно Оливии понравилось, и, положив одеяльце на колени, она разглаживала его ладонями.
– Миссис Киттеридж, не увлекайтесь, – раздался чей-то голос, и Оливия торопливо отдала одеяльце Эшли.
– У-у-у, какое хорошенькое, – сказала Эшли, и в этот момент Оливия увидела капли пота на ее висках.
А затем девушка прошептала: «О боже». Оливия была уверена, что ей не послышалось. Когда одеяльце добралось до противоположного конца комнаты, Эшли встала:
– Прошу прощения, перерыв на туалет.
– Ты ведь знаешь, где он? – забеспокоилась Марлин.
Эшли ответила, что знает.
Упаковка детских полотенец одолела полкруга, а стул Эшли все еще пустовал. Передав полотенца через стул другой гостье, Оливия тоже поднялась:
– Сейчас вернусь.
Эшли она обнаружила на кухне. Нагнувшись над раковиной, девушка повторяла непрерывно:
– О боже, о боже.
– Ты в порядке? – громко спросила Оливия. Эшли помотала головой. – Ты рожаешь, – сказала Оливия.
Эшли повернулась к ней лицом, мокрым от пота и слез:
– Похоже на то. Утром мне показалось, что у меня схватки, но потом все прекратилось, а теперь… О боже. – И, ухватившись руками за края раковины, она нагнулась еще ниже.
– Давай отвезем тебя в больницу, – сказала Оливия.
Эшли медленно распрямилась.
– Не хочу портить подруге праздник, для нее это так важно. Знаете, – зашептала она, – еще неизвестно, женится ли Рик на ней.
– Да какая нам сейчас разница! – взорвалась Оливия. – Ты вот-вот родишь. Черт с ним, с праздником. Они даже не заметят, что тебя нет.
– Нет, заметят. И все внимание переместится на меня. А так не должно быть… – Эшли сморщилась и опять вцепилась в края раковины. – О боже, боже.
– Схожу за своей сумкой, а потом везу тебя в больницу, немедленно. – Оливия нарочно заговорила как учительница в школе.
В гостиной она сняла со спинки стула свою большую черную сумку. Гостьи над чем-то смеялись, и от их громкого смеха у Оливии закладывало уши.
– Оливия? – донесся до нее голос Марлин.
Она помахала рукой над головой и вернулась на кухню. Эшли тяжело дышала.
– Помогите мне, – всхлипнула она.
– Ну-ну, не раскисай. – Оливия подталкивала девушку к двери. – Моя машина стоит прямо перед домом. Сядем и поедем.
На кухне появилась Марлин:
– Что происходит?
– Она рожает, – объяснила Оливия. – Я везу ее в больницу.
Расстроенная, заплаканная Эшли обернулась к Марлин:
– Я не хотела портить вам праздник.
– Так, – сказала Оливия, – у нас мало времени. Идем к машине.
– Оливия, давай я вызову «скорую». А вдруг ребенок родится в дороге? Погоди, я сейчас позвоню.
Марлин сняла трубку с телефона на стене, и казалось, минула целая вечность, а в трубке по-прежнему раздавались длинные гудки.
– Ладно, я ее забираю, – сказала Оливия. – А ты, когда дозвонишься, опиши им мою машину, и пусть следуют за мной, если им будет угодно.
– Но какая у тебя машина? – запаниковала Марлин.
– Посмотри на нее – и узнаешь, – отрезала Оливия. Эшли уже вышла из дома и теперь забиралась на заднее сиденье автомобиля Оливии. – Вели водителю «скорой», если тот, конечно, появится, прижать меня к обочине.
Распахнув заднюю дверцу, Оливия взглянула на Эшли и поняла: началось. Девчонка сейчас родит.
– Снимай трусы, – приказала Оливия.
Эшли честно попыталась, но ее корчило от боли; тогда Оливия дрожащими руками порылась в своей сумке и вынула портновские ножницы, которые всегда носила с собой.
– Ляг на спину.
Согнувшись пополам, она сунула голову в машину, но, побоявшись проткнуть девушке живот огромными ножницами, ринулась к противоположной дверце, и с этой стороны ей удалось довольно ловко разрезать трусы. Вернувшись к первой дверце, она стянула их с Эшли.
– Лежи, не двигайся, – грозно предостерегла Оливия. Ну да, школьные учительницы бывшими не бывают.
Девушка раздвинула колени, и Оливия остолбенела. Ее потрясла… pudendum, вспомнила она латинский термин. Никогда прежде она не видела молодой… pudendum. Ничего себе, сколько волос! И она была раскрыта – широко! Кровь пополам с какой-то склизкой дрянью вытекала из нее, с ума сойти! Эшли хрипло, прерывисто дышала.
– Ладно, ладно, сохраняем спокойствие. – Оливия понятия не имела, что ей теперь делать. – Спокойно! – заорала она. И раздвинула колени Эшли пошире.
Спустя несколько минут – хотя кто их считал, эти минуты, – Эшли издала оглушительный гортанный звук, не то стон, не то вой. И из нее что-то вывалилось.
Оливия подумала, что девушка вовсе не ребенка родила, но какой-то комок, похожий на глину. А затем она разглядела лицо, глазки, ручки…
– Боже правый, – выпучила глаза Оливия. – Ты стала мамой.
Она даже не почувствовала, как мужская рука легла ей на плечо.
– Хорошо, а теперь дайте-ка посмотреть, что у нас тут.
Он был из «скорой», Оливия не слышала, как они подъехали. Но когда обернулась и увидела лицо этого человека, такое сосредоточенное, невозмутимое, она была готова расцеловать его.
Марлин стояла на лужайке перед домом, слезы ручьем текли по щекам.
– Оливия, – всхлипнула Марлин, – ну ты даешь!
* * *
Оливия поднялась и отправилась бродить по дому. Но разве это дом? Скорее уж нора, в которой обитает мышь, – таким она ощущала свое жилье с некоторых пор. Посидела недолго на маленькой кухне, опять встала, миновала комнату, откуда видно все, как они с Генри именовали свою спальню, с кушеткой под окном, кое-как застеленной сиреневым одеялом, – здесь спала Оливия со дня смерти мужа, – и вернулась в гостиную, где на обоях по обе стороны от камина виднелись потеки – следы, оставленные прошлогодними снегопадами. Она опустилась в глубокое кресло у окна и принялась качать ногой. Вечера становились бесконечными, а ведь некогда Оливия любила долгие вечера. Над заливом сверкало солнце, опускаясь все ниже. Дорожка солнечного света тянулась по дощатому полу до ковра.
Досада и растерянность только усиливались, и Оливия начинала злиться. Она подбрасывала ногу все выше и выше, а когда стемнело, произнесла вслух:
– С этим надо разобраться раз и навсегда.
И набрала номер Джека Кеннисона. Месяцем ранее она лежала рядом с этим мужчиной, либо ей это приснилось. Значит, так, если к телефону подойдет Берта Бэбкок – или любая другая женщина, – Оливия просто положит трубку.
Джек ответил на втором гудке.
– Алло? – будто нехотя отозвался он. – Мне звонит Оливия Киттеридж?
– Откуда ты знаешь? – ужаснулась Оливия, вдруг вообразив, что он может видеть ее, сидящую в своей гостиной.
– А у меня есть такая штучка, «определитель номера» называется, поэтому я всегда знаю, кто мне звонит. И штучка утверждает… погоди-ка, дай еще разок взгляну… точно, звонок от Генри Киттериджа. И поскольку мы знаем, что это не может быть Генри, я предположил, что звонишь ты. Привет, Оливия. Как поживаешь? Я очень рад, что ты позвонила. Я уж думал, мы больше никогда не поговорим друг с другом. Мне тебя не хватало, Оливия.
– Два дня назад у меня случились роды. – Сдвинувшись на край кресла, Оливия смотрела на почерневший залив.
Секундная пауза, и Джек переспросил:
– Что у тебя случилось? Роды?
Она поведала ему все как было, слегка откинувшись в кресле и перекладывая трубку из одной ладони в другую. Джек хохотал как сумасшедший.
– Восхитительная история, Оливия! Господи, ты приняла роды. Это же замечательно!
– Ну, когда я позвонила сыну, он не нашел это таким уж замечательным. Голос у него был… даже не знаю какой. Он явно предпочел бы поговорить о своих делах.
Ей казалось, она слышит, как Джек обдумывает ее слова.
– Ох, Оливия, – сказал он наконец, – твой мальчик, увы, – великое разочарование.
– Так и есть.
– Приезжай ко мне, – сказал Джек. – Садись в машину и приезжай в гости.
– Сейчас? На улице уже темно.
– Если ты не ездишь в темноте, я сам за тобой приеду.
– Я пока езжу в темноте. До скорого свидания, – закончила она разговор.
В ванной она сняла новую куртку с веревки, пятно высохло.
* * *
Джек встретил ее в рубашке с коротким рукавом. Кожа у него на руках заметно обвисла, тонкая рубашка обтягивала огромный живот, но и у Оливии живот не маленький, и она это знала. По крайней мере, зад был прикрыт. Зеленые глаза Джека поблескивали, когда он с поклоном впустил ее в дом.
– Здравствуй, Оливия.
И она пожалела, что приехала.
– Можно я повешу твою куртку? – спросил он.
– Ни за что, – ответила она и пояснила: – Это часть моего наряда.
Джек оглядел ее куртку:
– Очень мило.
– Я вчера ее сшила, – сообщила Оливия.
– Сшила? Сама?
– Ну да.
– Что ж, я потрясен. Давай присядем. – И Джек повел ее в гостиную, за окнами была тьма кромешная. Кивком головы он указал Оливии на кресло и сел напротив. – Ты нервничаешь, – сказал он. Не успела Оливия ответить, мол, с какой такой чертовой стати ей нервничать, как он добавил: – Я тоже. – И, помолчав, продолжил: – Но мы люди взрослые, и мы с этим справимся.
– Надеюсь. – Оливия подумала, что Джек мог бы и подольше расхваливать ее куртку.
Оглядевшись, она была разочарована тем, что увидела: резная деревянная утка, лампа с рюшами, присобаченными к подставке, – вся эта ерунда здесь и раньше была? Вероятно, а она и не заметила, и как ей только это удалось?
– Дочь возмущена моим поведением, – сказал Джек. – Я говорил тебе, что она лесбиянка.
– Да, говорил. А я сказала тебе…
– Помню, Оливия. Ты сказала, что это свинство с моей стороны цепляться к ней из-за ее ориентации. Потом я долго размышлял и пришел к выводу, что ты права. И позвонил ей несколько дней назад и попытался – в моей простецкой манере – донести до нее, что я знаю, какой я урод. Она не поверила. По-моему, она думает, что папаша просто страдает от одиночества после смерти ее матери, вот и решил помириться с дочкой. – Вздохнув, Джек провел рукой по своей редеющей шевелюре; выглядел он усталым.
– Она права? – спросила Оливия.
– Хороший вопрос. Я думал об этом. Ответа не нашел. Может, и права. Но правда и в том, что твои слова заставили меня задуматься. – Джек медленно покачал головой, глядя вниз, на свои носки; проследив за его взглядом, Оливия обнаружила, что на одном из носков дырка, а из нее торчит палец. Ему стоило бы постричь ногти на ногах. – Черт, как некрасиво, – сказал Джек и накрыл палец другой ступней, а потом убрал ее. – Так к чему я клоню – дети. Твой сын. Моя дочь. Мы им не нравимся, Оливия.
Оливия обмозговала эту сентенцию.
– Да, – согласилась она. – Не похоже, чтобы я нравилась Кристоферу. Почему, интересно знать?
Подперев голову рукой, Джек пристально смотрел на нее.
– Ты была никудышной матерью? Что толку гадать, Оливия? Может, он просто таким уродился.
