скачать книгу бесплатно
И до слез меня наш путь совместный радовал,
Хоть зачем он, почему, – я не угадывал…
Только меньшенькая, с сердцем в огне,
Не была средь них… И стало грустно мне.
Но, пока стоял и в грусти, и в восторге я,
Вдруг заслышалось: “Дороженьку Георгию!”
И примчал на белооблачном коне,
Трисиянен в сребросолнечной броне,
Ясен-юныш… И стеклись все души, слушая.
Был же глас его точь-в-точь свирель пастушая:
“Райски души! Днесь, все мытарства сверша,
В рай наш просится новая душа.
Собирайтесь же на Суд Господень праведный
И молите дати ей удел ваш завидный”.
Повещать другие царства скрылся он…
Мне же вздумалось: сегодня сорок дён,
Ровно сорок – страшной смерти Серафиминой!
Нова душенька… Да не она ль – то, именно?!
В миг тот двинулся Вожатый. Я за ним.
Он же, видя, как я духом томим:
“Те, что видел здесь ты, лучшие меж лучшими…
За Христа в миру гонимы были, мучимы…
И за то им царство ближнее далось,
Царство алое, как кровь их, Царство Роз…
Близ них – Свет светов и серафим Славнейшая.
Да, их многа мзда…” А я… Терзался злейше я! —
Тех замучивали меч, и хлад, и пыл…
Я же сам замучил… жег, язвил, убил.
Люба белая!.. Где скрылась, где девалась ты?..
И сгорало, исходило сердце в жалости…
Вдруг летучий розан пал на грудь мою,
И услышал я, как слабый вздох: “В раю!..”
Ожил, отче, я… И шел, ведом отечески,
Я отсель, впервой любя по-человечески.
Ныне был наш путь всё вверх, в синейшей мгле,
И как будто бы, отец, не по земле:
Ни о камень, ни о травку не кололася
Уж стопа моя… И вдруг три девьих голоса
Где-то песней залилися… донеслись…
Глянул прямо я, направо, влево, ввысь
И назад взглянул… И увидал тогда-то я,
Что уж Трое – звездоносная, крылатая
И… и Кто-то, зарный дух иль розан-ал,
Вслед несутся… Кто тот Третий – я уж знал.
Но откуда песнь, – искал глазами снова я, —
И предстали вдруг врата мне бирюзовые,
Что распахнуты стояли совсем,
А за ними… Если б не был я уж нем,
Я бы, отче, онемел от восхищения. —
Дворик храмовых светлее и священнее
В незабудковой сплошной голубизне
Снизу, сбоку, на оградной стене.
Посреди же – терем в чуднейшем узорочье:
Над оконницами – сизы крылья горличьи,
Куполок эмали синей над крыльцом,
Над коньком же – звездь сапфирная венцом.
До того там было чисто, до того ясно,
Что вступить туда мне, отче, было боязно…
И покудова я, став у врат, робел,
Разгадал я тех, кто сладостно так пел.
Три их было… Полуптицы, полудевицы,
Разубравшиеся, словно королевицы —
Косы в бисере, под жемчугом лоб,
Но пернаты, лапы птичьи вместо стоп:
В черных косах и крылах – с крылечка клонится,
В русых косах, в сизых крыльях – над оконницей,
В злате ж кос и крыл – над крышею, средь звезд.
“Птицы Сирин, Гамаюн и Алконост”, —
Рек Вожатый. Ах, как пели они, отче мой!
Всё блаженство, что лишь мыслимо, пророчимо,
Крылось в песне той, что к небу неслась.
Томен был, как у голубки, первой глас,
У второй, как соловья, полн звонкой прелести,
А у третьей, как у жаворонка, трелистый.
Всё забыл я… Но сказал мне Старец: “Внидь!”
И вошел я, взор клоня, боясь ступить.
“Это – Девич-двор и терем-Богородичен.
Здесь ты узришь, сыне, райского привода чин”, —
Старец мне. И вспыхнул я и встрепетал…
Страж от розовых ворот и тут встречал,
Но не с зеркалом уж был он – с ветвью криновой.
Ангел зорящий стелил ковер малиновый,
Ангел ветрящий вносил хрустальный трон,
Дух седьмых небес – был многоокий он —
Золоты-весы с сапфировыми чашами.
“Ознакомишься с обычаями нашими…
В некий день сие понадобится, друг!” —
Шутит Старец, разъясняя всё мне… Вдруг
Растворилась дверь таиннейшего терема, —
И меж той женою с огненными перьями,
Что уж зрел я, и другою – не в крылах,
Но от финистов, сидящих на плечах,
Окрыленною казавшейся, – спустилась к нам
С несказаннейше-прекрасным, ясным, милостным
Ликом Дева ли, Жена ли – кто б спознал?
И в земном поклоне, грешный, я пал…
Поднялся, гляжу – кругом нас, неисчислимы,
С быстротою объявившися немыслимой,
Души райские стоят все до одной,
И вмещает двор их малый теремной.
“Знаешь, Кто Сия между Анастасиею —
Воскресеньем и Премудростью – Софиею? —
Шепот старчий возле уха моего: —
Это – Матерь Бога Слова самого!”
И покинул тут меня Сопровождающий.
А Она!.. Уста как розан несвядающий,
Взор голубящ, голубеющ – неба клок!
И убрус, как небо, голуб и глубок —
Над косой Ее лучащейся, расчесанной…
И одежда как невянущие розаны!..
Опахалом к ней склонялись перья крыл,
Преклонясь, цветком Архангел Ей кадил,
Славу пели трое птиц – красавиц – песенниц,
Но умолкли… И воззрились вглубь небес они…
Цепенея, ник в наставшей я тиши.
Сколько душ было! И как бы – ни души…
Вдруг по выси гром промчал могучим ропотом,
И, сверкая золотым колесным ободом,
Прокатилась колесница без коней,
И глубокий грозный старец, стоя в ней
(В нем, отец, признал тотчас Илью-пророка я),
В высь копье воздел, ее слегка им трогая.
Распахнулась та, как синий шатер,
Звездна лествица спустилась к нам во двор,
Потянулись духи лентою развитою, —
Всю ту лествицу обстали светлой свитою…
И сперва по ней стремительно прошел
Муж пречудный, как огромный орел,
В шкуре овчей, в кудрях черных… У предплечия —
Крылья пламенные… В нем узнал Предтечу я…
А вослед ему, неспешно и легко,
Как приявшее образ облачко,
Шел улыбчивейший Некто и загадочный
Во кудрях, волной текущих златопрядочной…
Словно агнец-бел, спускающийся с гор,
Он вступил в льняном хитонце во двор.
Пали в ноги все – ударили челом Ему,
Всех приветил Он по-райски, по-знакомому
А как встал с колен я, – узренный вблизи,
Лик Его меня прельстил и поразил:
Столько было в нем красы и силы внутренней.
Но опущены младенца целомудренней
Были веки, как два белых лепестка, —
И не видел я очей Его пока.
Уж как сядет Он на трон, как облокотится, —
И встает за Ним всех ближе Богородица,
А Иван-Креститель с правой руки,
С левой – Старец, мой Вожатый благий…
И лишь тут, где незабвенность бирюзовая,
Вспомнил лик… Узнал Ивана-Богослова я!
Вот точь-в-точь, как на иконке твоей, —
Орлеокий и поток седых кудрей…
Да и понял, почему досель Он вел меня —
Душегуба, святотатца – Красно-Полымя —
Царством Божиим… Казал, учил о нем
Мой же Ангел!.. Да… И вот я – пред Христом.
А кругом Него – пророки и святители,
Тут же – мученики… Дальше – по обители,
Но иные – по заслугам, по любви.
Лики Веры, Надежды и Любви
Улыбались меж Его пресветлых рученек,
За плечом Его стоял Егорий-мученик,
Близ Премудрости. У ноженек, что снег, —
Муроносица и Божий человек…
А на кровле теремной меж дево-птицами
И уж знаемыми мною ангелицами
Все Архангелы, кроме одного, —
Крыльев радуга и ликов торжество!..
Вот средь них крыла златистые имеющий
Вострубил в трубу и замер вновь немеюще…
И предстали, отче, трое пред Царем.
Оказались два: тот – райским вратарем,
Тот – Архангелом седьмым, по душу посланным,
Только третий на ковре багряном постланном,
Что стоял, расширя очи и дрожа,
Мне неведомым казался… “Се – душа, —
Рек вратарь седой, – что уж прошла мытарствия…
Ныне, Господи, в Твое стучится Царствие!
Отворю ли ей? Суди и укажи”.
И увидел тут я, глянув в лик души,
Очи, ярче свеч, тоскою полны смертною…
Судия ж Прекрасный с жалостью безмерною
Пригорюнился, чело на длань сложа.
Рек Архангел краснокрылый: “Се – душа,
Что уж сорок дней рассталась с плотью бренною…
Изгоню ли ее, Господи, в геенну я?
Вот дела ее. Суди и разреши”.
Подал свитки он. Я ж, глянув в лик души,
Белизну снегов узрел сквозь желть смертельную…
Судия ж Прекрасный с лаской беспредельною
Улыбнулся, свитком принятым шурша.
Молкли все… И содрогалася душа…
И узнал в ней вдруг, отец мой, Серафиму я!
Пали свитка два, закатом розовимые,
В две сапфировые чаши весов,
Миг один протек, ужасней всех часов, —
И качнулось коромысло нелукавое:
Перевесила намного чаша правая…
Подался вперед я, радостно дыша…
