Сокровище семи звезд

Я кивнул:

– Продолжайте.

Доу не мешкая приступил к сути вопроса:

– Я снова и снова обдумывал это дело, сэр, пока голова не начинала идти кругом, но по-прежнему не нахожу никакой удовлетворительной разгадки. В ночь каждого покушения, как нам известно, в дом никто не входил и уж точно никто не выходил. Какой отсюда напрашивается вывод?

– Кто-то уже находился в доме, – невольно улыбнулся я. – Человек или кто иной.

– Вот и я так думаю, – с видимым облегчением подхватил сержант. – Прекрасно! И кто же он, этот человек?

– Я сказал «человек или кто иной», – уточнил я.

– Давайте остановимся на человеке, мистер Росс! Кот, положим, мог поцарапать или покусать, но он нипочем не стащил бы нашего пожилого джентльмена с кровати и не попытался бы снять у него с руки браслет с ключом. Подобные допущения хороши лишь в бульварном романе, где сыщики-любители, все знающие наперед, строят на них свои блистательные гипотезы. Но у нас в Скотленд-Ярде дураков не держат, и обычно мы устанавливаем, что за всеми преступлениями стоят именно люди, а не существа иного рода.

– Хорошо, сержант, пусть это будут люди.

– Но мы говорили о ком-то одном, сэр.

– Верно. Кто-то один, да будет так!

– Не удивило ли вас, сэр, что в каждом из трех случаев нападения – или попыток нападения – первым на месте происшествия оказывался один и тот же человек, который и поднимал тревогу?

– Погодите, дайте подумать! В первый раз, насколько мне известно, тревогу подняла мисс Трелони. Во второй раз я сам сидел у постели больного, хотя заснул почти мгновенно, как и сиделка Кеннеди, а по пробуждении увидел в комнате целую толпу людей, включая вас. Я так понимаю, тогда мисс Трелони тоже появилась раньше вас. В последний же раз она при мне лишилась чувств, и я вынес ее из комнаты, а потом вернулся туда. Я вошел первым, а вы, кажется, следом за мной.

После недолгого раздумья сержант Доу сказал:

– Она либо находилась там, либо оказывалась первой во всех трех случаях. А телесные повреждения были нанесены мистеру Трелони только в первых двух!

Как опытный юрист, я тут же понял, куда он клонит, и почел за лучшее опередить его. Я не раз убеждался, что самый верный способ опровергнуть предположение – это обратить его в утверждение.

– То есть, по-вашему, тот факт, что мисс Трелони первой оказывалась на месте происшествия оба раза, когда ее отцу были нанесены раны, доказывает, что она-то и совершила нападение – или имела прямое к нему отношение?

– Я не посмел высказаться столь определенно, но да, именно к такому выводу склоняют терзающие меня сомнения.

Сержант Доу был не робкого десятка – его явно не пугали никакие умозаключения, логически вытекающие из фактов.

Какое-то время мы оба молчали. Меня начали одолевать страхи. Я не сомневался в мисс Трелони и ее действиях, но опасался, что они могут быть превратно истолкованы. В деле безусловно крылась какая-то загадка, и, если она не будет разгадана, на кого-то неминуемо падет подозрение. При подобных обстоятельствах большинство идет в своих предположениях и выводах по пути наименьшего сопротивления, и, если будет доказано, что кто-то получает личную выгоду от смерти мистера Трелони (буде таковая случится), доказать свою невиновность перед лицом столь подозрительных фактов будет чрезвычайно сложно. Я поймал себя на том, что уже мысленно выстраиваю линию защиты, которая сейчас, пока было неизвестно, какую стратегию выберет обвинение, казалась очень убедительной. Однако пока что я не собирался опровергать никакие гипотезы, рождавшиеся в голове детектива. Если я внимательно все выслушаю и приму к сведению доводы противной стороны, это будет лучшей помощью, которую я могу оказать мисс Трелони. Когда же настанет время разнести эти гипотезы в пух и прах, я выступлю со всем своим воинственным пылом и во всеоружии.

– Разумеется, вы выполните свой долг, и без всякого страха, – сказал я. – Что вы намерены предпринять?

– Пока не знаю, сэр. Видите ли, я до сих пор не определился с подозреваемым. Скажи мне кто-нибудь, что очаровательная юная леди причастна к такого рода преступлению, я только покрутил бы пальцем у виска. Но я вынужден считаться с собственными выводами. Да и сколько уже раз в суде доказывалась вина самых неожиданных людей, в невиновности которых готовы были поклясться все участники процесса – кроме стороны обвинения, знающей факты, и судьи, не имеющего права спешить с выводами. Меньше всего на свете мне хотелось бы причинить зло этой юной леди, особенно сейчас, когда она так удручена и подавлена. И можете быть уверены: я никому не скажу ни слова, способного навести на мысль о ее виновности. Вот почему я разговариваю с вами наедине, как мужчина с мужчиной. Вы знаете толк в искусстве доказательств, это ваша профессия. Моя же работа состоит лишь в том, чтобы подозревать на основании так называемых доказательств, которые, в сущности, есть не что иное, как улики, заведомо неблагоприятные для подозреваемого. Вы лучше меня знаете мисс Трелони; и хотя я волен наблюдать за комнатой больного и свободно расхаживать по дому, у меня, в отличие от вас, нет полной возможности выяснить, чем и как она живет, какими средствами располагает, или любые другие факты, способные пролить свет на ее действия. Подступись я к ней с прямыми расспросами, она тотчас заподозрит неладное. А тогда, если она и впрямь причастна к преступлению, шансов доказать ее виновность у нас не останется, ибо она, несомненно, изыщет способ воспрепятствовать установлению истины. Но если она невиновна – на что я надеюсь, – то обвинить ее будет с моей стороны неоправданной жестокостью. Я в меру своих способностей обдумал это дело, прежде чем высказаться перед вами, сэр, и, если позволил себе лишнее, приношу свои глубокие извинения.

– Нет-нет, вам решительно не за что извиняться, Доу, – сердечно сказал я, поскольку смелость, честность и деликатность этого человека внушали уважение. – Я рад, что вы поговорили со мной начистоту. Мы оба хотим установить истину, а в деле этом так много странностей, выходящих за пределы нашего опыта, что в конечном счете важно лишь наше стремление все выяснить, независимо от наших взглядов и предпочтений!

Сержант, явно довольный моими словами, продолжил:

– Потому-то я и рассудил так: если мы допускаем, что нападение совершил кто-то из обитателей дома, нам надо кропотливо собирать необходимые доказательства или по крайней мере взвешивать все свидетельства за и против. Тогда мы в конце концов придем к определенному выводу или хотя бы исключим все версии, кроме наиболее вероятной – то есть самой доказательной и достоверной. Затем нам надлежит…

Тут дверь открылась, и в кабинет вошла мисс Трелони. При виде нас она поспешно отступила назад.

– Ах, извините! Я не знала, что вы здесь!

Когда я поднялся с места, она уже двинулась прочь.

– Не уходите, прошу вас, – произнес я. – Мы с сержантом Доу просто обсуждали положение дел.

Пока мисс Трелони стояла в нерешительности, на пороге возникла миссис Грант и доложила:

– Доктор Винчестер прибыл, мэм, и желает вас видеть.

Повинуясь просительному взгляду мисс Трелони, я покинул кабинет вместе с ней.

Осмотрев пациента, доктор сообщил нам, что никаких изменений в его состоянии не наблюдается. Он добавил, что, невзирая на это, хотел бы сегодня остаться на ночь, если возможно. Мисс Трелони заметно обрадовалась и велела миссис Грант приготовить для него комнату. Позже, когда мы с доктором оказались наедине, он неожиданно сказал:

– Я решил остаться здесь сегодня, поскольку мне надо поговорить с вами, причем сугубо конфиденциально. Вот я и подумал, что меньше всего подозрений мы вызовем, если уединимся где-нибудь и выкурим по сигаре поздно вечером, когда мисс Трелони будет присматривать за отцом.

Мы по-прежнему придерживались договоренности, что на протяжении всей ночи у постели мистера Трелони будет сидеть либо его дочь, либо я, а под утро нам предстояло нести дежурство вдвоем. Это меня тревожило, так как из нашего разговора с детективом я понял, что он намерен тайком наблюдать за комнатой больного и проявлять особую бдительность именно в предрассветные часы.

День прошел без каких-либо событий. Мисс Трелони поспала днем, а после ужина сменила сиделку. Миссис Грант оставалась с ней, а сержант Доу дежурил в коридоре. Мы с доктором Винчестером ушли пить кофе в библиотеку. Когда мы закурили сигары, он спокойно произнес:

– Теперь, когда мы одни, я хотел бы поговорить с вами. Разумеется, все должно остаться между нами – по крайней мере, пока.

– Да-да, конечно! – согласился я, и сердце мое упало при мысли о недавнем разговоре с сержантом Доу, породившим во мне мучительные страхи и сомнения.

– Это дело испытывает на прочность рассудок каждого из нас, – продолжал доктор. – Чем дольше я над ним размышляю, тем сильнее у меня заходит ум за разум. И две линии размышлений, постоянно укрепляясь, все настойчивее ведут в противоположные стороны.

– Какие именно линии?

Прежде чем ответить, он проницательно посмотрел на меня. В такие минуты взгляд доктора Винчестера мог привести в замешательство любого. Я бы тоже смутился, когда бы имел какое-нибудь отношение к делу, не считая моей заинтересованности в благополучии мисс Трелони. Теперь же я спокойно выдержал его взгляд. Отныне я был просто юристом: с одной стороны – amicus circae[1], с другой – представителем защиты. Самая мысль, что в голове у этого весьма неглупого человека сложились две версии, одинаково убедительные и друг другу противоположные, успокоила меня настолько, что я перестал опасаться возможности нового нападения.

Доктор заговорил с непроницаемой улыбкой, вскоре сменившейся выражением мрачной серьезности:

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Сноски

1

Другом закона (лат.).