История русской рок-музыки в эпоху потрясений и перемен

скачать книгу бесплатно

Джоанна: А новые группы появляются?

Борис: Да, и если десять лет назад все довольствовались тем, что слушали западный рок и старались его копировать, то теперь люди все больше понимают, что они могут петь по-русски и записывать свою собственную музыку. И хотя качество оставляет желать лучшего, все равно это записывается. 10 лет назад об этом никто не смел думать или даже мечтать. Сейчас во всех городах России люди начинают записывать свою музыку и распространять ее среди слушателей. Я слышал группы из самых невообразимых мест в Сибири. Музыка у них не всегда оригинальная, но они пытаются делать что-то свое, и качество растет. Десять лет назад вопрос стоял о том, чтобы десять групп из Москвы и Ленинграда могли попасть в систему и стать профессионалами, – то есть получить профессиональный статус и начать зарабатывать деньги. Сейчас это больше никого не волнует. Все играют и все записываются. Ситуация напоминает то, что происходило в Англии в 1976–1977 годах[21 - БГ имеет в виду вызванный панком невероятный всплеск независимых фирм грамзаписи в Британии во второй половине 70-х годов.]. Все понимают, что они могут делать то, что хотят. Все это довольно забавно, так как из этого может вырасти много хорошего. Человек начинает слушать музыку, затем начинает играть и пытается подражать тому, что он слушает, затем начинает создавать что-то свое. Начинает выступать перед все большим и большим количеством людей. Имя его становится все более и более известным, он заряжается энергией от публики и начинает думать о том, что он из себя представляет, каков его образ, начинает думать о себе. Обычно люди не думают, они делают то, что им положено делать. А я надеюсь, что процесс создания музыки изменит их способ мышления. Раньше они просто пытались подражать. У вас были хиппи, и у нас появились хиппи, у вас были панки, и у нас появились панки. Но я считаю, что это может измениться, что молодые люди будут пытаться понять, что они, собственно, из себя представляют, что они хотят делать в жизни, как они хотят это делать. Они таким образом откроют себя для самих себя – и начнут жить! Вот на что я надеюсь – пробудить их, освободить их для их же собственной жизни.

Джоанна: Ты сказал, что КГБ предлагает деньги андеграундным группам, понуждая их играть «правильную» музыку…

Борис: Понимаешь, КГБ в данный момент лучшая официальная организация в этой стране, в том смысле, что они знают всё, что происходит, и понимают, что происходить это будет так или иначе. И сейчас, пока это остается на полуофициальном уровне, они могут хоть немного это контролировать. И что на самом деле в интересах страны позволить всей этой молодой музыке и молодой энергии выплеснуться. Потому что страна задавлена, никто ничего не хочет делать – ни рабочие, ни правительство, никто. Никто ничего не хочет, а молодые люди начинают понимать, что они чего-то хотят, они хотят кем-то стать, они не хотят всю свою жизнь пребывать в забытье – каждый вечер напиваться, каждое утро идти на работу, и так день за днем, день за днем. А причина такой ситуации в том, что наверху никто не хочет ничего менять. Они с удовольствием доживут так свои дни – жизнь у них хорошая, все они наверху. Они хотят жить так же, как жили всегда. Они не хотят никаких перемен. Но кое-кто в КГБ и в других организациях начинает понимать, что это не лучший способ руководить и что, может быть, есть способ получше. Когда будешь текст редактировать, постарайся не упоминать КГБ так часто.

Джоанна: Потому что они ведут себя нормально и стараются помочь?

Борис: Да нет, конечно, они не ведут себя нормально. Везде одно и то же дерьмо.

Джоанна: Наверное, потому, что сейчас они ведут себя так, будто стараются помочь, а потом вдруг опять начнут давить.

Борис: Все зависит от того, кто сейчас наверху. КГБ совершенно не думает о том, как нам помочь. Они просто пока не мешают. Контроль – это единственное, что их интересует. Знать, что происходит: кто что говорит, кто что думает и кто что делает.

Джоанна: Но что будет, когда все это слишком разрастется?

Борис: Они всегда могут человека убрать – так или иначе.

Джоанна: Ну а что будет с «Аквариумом»? Вы самые известные – что с вами будет?

Борис: Я не знаю, что с нами будет, – это всегда непредсказуемо. Сейчас пока нас хотят включить в систему. Пытаются с нами ужиться, потому что если нас убрать, то многим молодым людям это сильно не понравится, и они уже начнут делать вещи и вовсе наперекор желанию властей. Вот они и пытаются через нас как-то контролировать молодежь, потому что пока наши желания совпадают. Они хотят, чтобы не трогали их священных коров. Чтобы не пели о политике и не употребляли нецензурных слов. Чтобы мы вели себя тихо. Вы делайте что хотите, и мы вас не тронем. Только делайте то-то и то-то.

Джоанна: Ну и как, легко вам делать то-то и то-то?

Борис: Пока легко, потому что я и так к таким вещам и близко не подхожу и не хочу подходить. Я совершенно не хочу втягиваться во все это политическое дерьмо, как это делали многие до меня. Никакого удовлетворения им это не принесло, потому что легко завоевать популярность, заигрывая с политикой: Восток, Запад и тому подобное. Прославиться можно мгновенно. И что дальше? Неделю тебя послушают, а потом забудут, так как все знают, что ничего все равно не изменится. Как бы то ни было, о политике мы петь не будем – чем меньше ты о ней думаешь, тем меньше она тебя касается. Я хочу, чтобы молодые люди жили вне всего этого.

Джоанна: То есть для тебя главное музыка, а не политика?

Борис: Не столько даже музыка. Музыка – лишь способ выразить то, что я хочу сказать. Слово это затасканное, но мне хочется выразить нечто духовное – чувства, сердце, искренность. Меня интересует исключительно возможность передать это людям, убедить их в том, что они способны на чувство, на искренность, на духовность. И что у тебя может быть Бог.

Джоанна: В Москве, где я провела несколько дней, прежде чем приехала к вам в Ленинград, меня поразило, насколько безжизненно, как автоматы, ведут себя люди. Это что, только на улице так? В семье люди проявляют эмоции?

Борис: За закрытыми дверями жизнь такая же, как и везде в мире. Люди делают все, что можно, и все, что нельзя. Только на улице, где ты знаешь, что за любой неверный шаг тебя могут арестовать или обыскать, ты ведешь себя осторожно и потому безжизненно.

Джоанна: Ну а, например, в отель к нам ты можешь зайти? Мы, когда заходим, должны предъявить карту гостя.

Борис: Если ты одет по-западному, чувствуешь себя уверенно и просто проходишь, то тебя не остановят.

Джоанна: Когда ты работал сторожем, это как получилось? Они тебе сказали: «Ты должен работать, и вот какую работу мы тебе даем», так, что ли?

Борис: Я тогда работал математиком в социологическом институте, группа съездила на выходные на фестиваль, где нас окрестили первой панк-группой в России. Нас вышвырнули из фестиваля, и, когда я вернулся в Ленинград, меня уволили с работы[22 - Речь идет о фестивале «Весенние ритмы. Тбилиси-80» – первом официальном рок-фестивале в СССР. Инспирированное панк-роком выступление «Аквариума» вызвало бурный скандал, возмущенное жюри покинуло зал, а в Ленинград отправились гневные письма с обвинениями в адрес «Аквариума». В результате Гребенщиков был исключен из комсомола и уволен с работы.].

Джоанна: Они объяснили это твоим участием в группе?

Борис: Да, по всем адресам было разослано письмо, в котором говорилось, что группа «Аквариум» играет антисоветские произведения, что они выродки советской музыки и враги народа номер один. Когда меня уволили, я стал свободным человеком и чувствую себя с тех пор прекрасно.

Джоанна: Когда мы ехали сюда, нам говорили, что едем мы вовсе не для того, чтобы общаться с русскими, потому что их соседи или знакомые донесут на них властям и у них будут неприятности. Это правда?

Борис: Да, мои соседи половину времени регулярно докладывают в милицию, что ко мне приходят американцы, а вторую половину времени просят у меня записи, чтобы послушать мою музыку.

Джоанна: На черном рынке можно все купить?

Борис: Если есть деньги, купить можно что угодно: джинсы, видеоаппаратуру, все что хочешь.

Джоанна: Есть ли способ для тебя приехать в Америку?

Борис: Абсолютно нет. Сейчас отношения между нашими странами плохие, но думаю, что и в лучшие времена меня не выпустили бы.

Джоанна: Я слышала, что каждый молодой человек в СССР должен прослужить в армии два года. Ты был в армии?

Борис: Я в то время учился в университете и по окончании его получил звание офицера. Однако вот уже три-четыре года они пытаются меня призвать. Многие наши друзья не служили, отговариваются всевозможными болезнями – реальными и выдуманными.

Джоанна: То есть отговориться довольно легко?

Борис: Нет, совсем не легко. Нужно пройти кучу обследований, ложиться в психбольницу или нечто подобное.

Джоанна: Материальные блага тебя, похоже, не сильно волнуют. Это потому, что здесь почти нечего покупать, или потому, что у тебя мало денег?

Борис: Нет, если у тебя есть деньги, купить здесь ты можешь все что угодно. Но если все свои силы и энергию тратить на зарабатывание денег, то ни на что больше их не останется. Если больше всего на свете тебя интересуют деньги, то у тебя и не будет ничего кроме денег, потому что, когда ты захочешь сделать что-то с этими деньгами, то увидишь, что сил и желаний у тебя больше не осталось. Мне не нужно думать о деньгах, как-то так получается, что все, что мне нужно, люди просто дают мне.

Джоанна: Есть ли среди рок-музыкантов или рок-вокалистов девушки?

Борис: Нет, но я хотел бы, чтобы были. У нас тут пока еще всё очень старомодно.

Джоанна: Может быть, ты станешь первым знаменитым русским рок-певцом в Америке?

Борис: Слава меня не очень интересует. Я хотел бы убрать границы во всем мире. Я просто хочу быть человеком.

Глава 4

Back in the USSR

Мой самолет еще не успел приземлиться в лос-анджелесском аэропорту, а я уже начала строить планы о возвращении в Советский Союз. Как одержимый миссионер, я носилась по пляжам и холмам Голливуда, рассказывая всем, кто был готов слушать, об этих невероятных, изменивших мою жизнь музыкантах. В том, что я поеду туда опять, я не сомневалась, правда, как это сделать, понятия пока не имела. В середине 1984 года Горбачева с гласностью и перестройкой нужно было ждать еще пару лет, поэтому я не могла просто прыгнуть в ближайший «Боинг» компании British Airways. Нужно было искать еще одну образовательную поездку, и нужно было копить на нее деньги.

Я пошла работать в турбюро, решив, что так я смогу убить сразу двух зайцев: зарабатывать деньги, в то же время получать информацию обо всех держащих курс в СССР турпоездках. Наконец одна нашлась, и я тут же в нее записалась. Я сидела за офисным столом, прячась за огромным старым компьютером, стопками замасленных пластиковых туристических проспектов, и представляла себе выражение лиц Бориса и Севы, когда я вновь предстану у них перед глазами. Они говорили, что никто не возвращается. Но они и не встречали еще такого человека, как я.

Я попыталась дозвониться до Севы и попросить его передать Борису, что я приезжаю. Но не успели мы сказать и несколько слов друг другу, как связь прервалась. Сколько я ни пыталась набирать его номер, линия все время была занята. Через несколько дней у меня самой раздался телефонный звонок.

– Добрый день, я звоню из Нью-Йорка, – сказал женский голос с сильным русским акцентом.

– Кто вы? – спрашиваю я.

– Я только что приехала из России.

– Прекрасно! А зовут вас как?

– Борис ждет вашего возвращения. – Она говорила так, будто и не слышит моих вопросов. – Возьмите ручку и запишите адрес.

Вот так просто. Она была немногословна, но я уже начала понимать, что в Советском Союзе такие мелочи значения не имеют. Стоило мне оторвать руки от руля, как план самым чудодейственным образом начал складываться сам по себе. Для такого человека, как я, привыкшего обеими руками крепко держаться за руль, это было непривычно.

Я раскопала у себя в записях номер телефона Лютера Гриббла, банкира из окружения Дэвида Боуи, с которым когда-то встречался Борис. Он связал меня с менеджерами Боуи в Нью-Йорке, и, увидев мои фотографии и услышав новые записи Бориса, Боуи согласился купить для него вожделенный белый Fender Stratocaster! Если у меня и было ощущение, что я выпала из Страны Чудес, Боуи оказался тем самым волшебником, который помогал мне вновь туда попасть. Он казался существом совершенно нереальным, но в то же время подписал для Бориса свой плакат: классическая большая «В» с закорючкой поверх таинственного, фантасмагорического лица.

Образовательный тур, в который я вписалась, стартовал из Лондона, где мы вновь встретились с Джуди. Моя сестра, милейшее существо с чистыми глазами и благоговейным отношением к миру, пребывала в вечном поиске. Она была по уши погружена во всевозможную эзотерику: ясновидение, астрология, самопомощь и медитация. Какой-то астролог предначертал ей, что все ее планеты находятся на воде и на земле, и ей нужно быть с людьми, чьи планеты в огне. Недолго думая, она принесла астрологу мою фотографию и тут же услышала, что я и есть тот человек, планета которого пылает особой сильной энергией, что окажет на Джуди позитивное влияние.

«У меня не было ни какого-то своего пути, ни особой цели в жизни», – объясняла она уже недавно, когда я спросила у нее, почему она была моей опорой все эти годы. «У тебя было такое четкое видение и такая страсть, что я решила, что мне лучше поддержать тебя». Ей больше ничего не было нужно – просто помогать мне во всем, что я делаю, даже если это означало втиснуться в среднее сиденье самолета и лететь неизвестно куда три часа, давясь дешевой аэрофлотовской едой.

В зале прибытия нас опять встретили холодное мерцание флуоресцентных ламп и шеренга таможенников в темно-синей форме и фуражках. На этот раз меня не волновала пропажа губной помады или тампонов, но из-за белого Stratocaster’а я сильно нервничала. Они проверили мои чемоданы и, разумеется, заинтересовались гитарой.

– Это моя гитара, и после поездки в Москву и Ленинград я лечу в Париж, где у меня концерт. Если вы отберете гитару, я не смогу выступать, и очень многие люди будут сильно расстроены, – тараторила я, чувствуя нервную дрожь в руках и спине.

Таможенники не обращали на меня внимания и пригласили еще нескольких инспекторов.

– Нет, ну правда, она на самом деле мне нужна, не отнимайте ее, пожалуйста. Это очень ценная для меня вещь, это мой инструмент, им я зарабатываю себе на жизнь, и, как я уже сказала, на следующей неделе в Париже у меня важнейший концерт. Вы слышите, что я вам говорю?

Шесть или семь таможенников продолжали осматривать инструмент, тихо переговариваясь и по-прежнему не обращая на меня никакого внимания. Выглядели они как медведи, довольно урчащие в предвкушении сытного обеда. Наконец они потянулись за таможенной декларацией, которую мне вручили еще в самолете. Я отдала им бумагу. На оборотной стороне они стали записывать подробно все данные гитары, вплоть до серийного номера.

– При выезде, – сказал старший из них, – предъявите гитару. Иначе не выпустим. Ясно: что въезжает – то же должно и выехать.

Я энергично закивала головой, пытаясь в то же время лихорадочно соображать: как я смогу выехать из страны без гитары? Мысль эта неотступно преследовала меня по дороге в отель, где мы с Джуди тут же сказали гиду, что устали с дороги и на дневную экскурсию не поедем. Через час мы как можно более незаметно выскользнули из отеля, таща за собой огромный черный футляр с гитарой. Мы прошли несколько кварталов, прежде чем решились справиться у кого-то о дороге. Мне казалось, что с гитарой в руках я выгляжу ужасно подозрительно, и, стоило кому-то бросить на нас взгляд, я была уверена, что это человек из КГБ, и мы с Джуди тут же переходили на другую сторону улицы или заворачивали за угол. К тому времени, когда мы наконец нашли дом Бориса и, карабкаясь по бесконечной лестнице с тяжеленным футляром в руках, добрались до его квартиры под крышей, единственная моя мысль о гитаре была: нет, больше эту штуку я за собой тащить в аэропорт не буду. Как угодно, но я ее здесь оставлю.

Борис открыл дверь, улыбаясь, будто он так и ждал нас у себя все эти четыре месяца: в тех же джинсах, что я подарила ему в первый приезд, и в бежевом свитере. «Джо, Джуди, добро пожаловать, проходите». Мы обнялись, переобулись в домашние тапочки и проследовали за Борисом в комнату, где увидели Севу, Сергея Курёхина и еще три новых лица, которыми, как я вскоре узнала, были Африка[23 - Сергей Бугаев «Африка» (р. 1966) – музыкант, художник, актер, активный член ленинградской андеграундной тусовки 80-х годов. Снялся в главной роли в фильме Сергея Соловьева «Асса» (1986).], Тимур[24 - Тимур Новиков (1958–2002) – ленинградско-петербургский художник, создатель художественной группы «Новые художники», основатель Новой Академии изящных искусств, автор визуальной концепции концертов «Кино», активный участник «Поп-Механики». Одна из ключевых фигур ленинградско-петербургского андеграунда 80–90-х годов.] и Алекс[25 - Александр Кан (р. 1954) – журналист, критик, переводчик, продюсер. Основатель и президент Ленинградского Клуба современной музыки (1979–1982), основатель и арт-директор фестиваля «Открытая музыка» (1988–1993), автор нескольких книг о ленинградском андеграунде. С 1996 г. – обозреватель Русской службы Би-би-си в Лондоне. Переводчик данной книги.].

Мы сели за стол, традиционно накрытый чаем и печеньем, и я протянула Борису футляр с гитарой. Он открыл его и тут же замер с ангельским выражением лица, не способный осознать, что, собственно, происходит.

– Это тебе, – торжественно говорю ему я. – Белый Fender Stratocaster, как ты и просил. Подарок от Дэвида Боуи.

– Да ты что! Правда?!

– Я же говорила тебе, что вернусь.

– Да, но я не думал, что ты серьезно… Да и я не так уж серьезно просил тебя об этом.

– Борис, я сама этого хотела. Мне нравится, что я могу помочь тебе делать твою музыку.

– Спасибо, – сказал он тихим голосом.

Новость о моем возвращении быстро распространилась среди друзей Бориса, и по мере нашего разговора в тесную темную кухню постепенно просачивались новые, незнакомые мне люди, пока окна наконец полностью не запотели от дыхания. Они сгрудились вокруг нас, а точнее, вокруг гитары. И хотя о чем они говорят, я не понимала, очевиден был тот благоговейный трепет, с которым они осматривали и ощупывали корпус, гриф, колки.

– Да, вот еще плакат Дэвида Боуи с автографом, – сказала я, расстилая огромный лист бумаги на крохотном, покосившемся столе.

– Ага, – сказал Борис. – Потрясающе!

– Я могу и дальше привозить разные штуки, которые вам здесь не добыть, – сказала я с воодушевлением. Затем перевела взгляд на гитару и выдержала паузу. – Но тут есть проблема. Таможенники записали все данные гитары на обратной стороне моей таможенной декларации. Вот, посмотрите, все до мелочей, даже серийный номер.

– Асса, е-е, нет проблем, – провозгласил молодой парнишка, которого мне представили по имени Африка. На вид ему было не больше восемнадцати: светлые волосы, дерзкий взгляд и улыбка до ушей, освещавшая все его тонкое, как спичка, тело. Он прибыл в Ленинград из какого-то города на Черном море[26 - В 1980 году в возрасте 14 лет Африка познакомился у себя в Новороссийске с приехавшей туда на летние гастроли ленинградской группой «Странные игры» и вместе с ними приехал в Ленинград.], и все его естество было пропитано ярким, солнечным, южным светом. Он неплохо говорил по-английски, но приветствовал нас всегда словами «Асса е-е!», после чего вздевал руку вверх в задорном пионерском салюте. Несмотря на его уверенный вид и убежденный голос, я все же сильно сомневалась в его способности перехитрить советскую таможню.

– Африка с Тимуром этим займутся, – успокоил меня Борис, закуривая. Тимур кивнул. На его обрамленном темными волосами точеном лице ярко выделялись живые, напряженные глаза. Позже я узнала, что он был основателем и лидером андеграундной художественной группы «Новые художники».

– Важно, что прибыли вы как раз вовремя, – продолжил Борис. – Завтра начинается фестиваль в рок-клубе. Играют многие группы, в том числе и мы. Ты должна обязательно прийти.

– Потрясающе! – воскликнула я, заставив себя на мгновение перестать думать о гитаре. – А что такое рок-клуб, напомни.

– То, что они называют «официальным местом для неофициальных групп». – В голосе его я услышала плохо скрытую иронию. – Принадлежит оно государству, и играют там группы, у которых нет контрактов с государством. Денег нам не платят, так как вся прибыль идет залу, и аппарат[27 - Аппарат – так на сленге рок-музыкантов называлась концертная усилительная аппаратура и динамики.] там полное дерьмо. – Он улыбнулся. – Но, во всяком случае, мы можем там играть. В каком-то смысле рок-клуб – наш дом. Официально он называется Дом самодеятельного творчества, и он часть профсоюзной системы. Руководит клубом Коля Михайлов[28 - Николай Михайлов (р. 1953) – президент Ленинградского рок-клуба с 1982 по 1988 г.]. Его все любят, кроме КГБ. Ему приходится тонко балансировать.

– Все это ужасно интересно, – наконец-то подала голос и Джуди. Я видела, что она внимательно слушала весь разговор, нервно царапая джинсы ногтями. – Но как бы из-за всех этих тайных поползновений нам не угодить в беду…

– Знаю, – оборвала ее я. – Но мы для этого сюда и приехали. Я хочу увидеть, как эти ребята играют. Такой шанс выпадает раз в жизни. Практически никто в Америке даже не подозревает, что все это здесь существует.

– Кроме Дэвида Боуи, – усмехнувшись, произнес Сева.

Попасть в беду я не боялась. Тот факт, что вместе с белой гитарой я сумела добраться до Бориса, заставил меня поверить, что КГБ не так уж и мною и интересовался. К тому же, считала я, раз у меня американский паспорт, наше правительство вступится за меня и спасет, как только появится реальная опасность быть отправленной в сибирский ГУЛАГ. Теперь я понимаю, что мне, наверное, следовало быть осторожнее. Однако мне повезло, и, будь я на самом деле осторожнее, я бы сейчас не писала эту книгу.

На следующий день Борис опять прислал за нами кого-то из своих друзей, и мы отправились в рок-клуб. Правила мы уже знали: по-английски не говорить, идти быстро, голову вниз, а глаза – в обрамлявший широкие улицы грязный тротуар. На этот раз, предупредил Борис, люди из КГБ наверняка будут на концерте. Мы с Джуди, сказал он, пристально глядя на мою платиновую прядь, должны вести себя максимально неприметно. Я едва слушала его. Я была в таком воодушевлении от всего происходящего, что, если бы в зале вдруг появился сам Ленин, я все равно оттуда не ушла бы.

Попетляв немного по длинным улицам, мы подошли, наконец, ко входу в рок-клуб[29 - Ленинградский рок-клуб располагался в самом центре города, в здании Театра Ленинградского дома межсоюзного самодеятельного творчества на ул. Рубинштейна, д. 13. Сейчас в этом здании находится театр «Зазеркалье».]. Снаружи в здании не было ничего примечательного – обычный ленинградский фасад. Отличала его стоящая прямо на проезжей части толпа из сотен людей. По большей части они выглядели как типичные рокеры с длинными волосами, дикими прическами и серебряными кольцами на пальцах. Парочки стояли в обнимку, но были и строгие мужчины в костюмах, которые, немедленно решила я, и были из КГБ. Были и женщины в очках, офисных костюмах и туфлях на невысоком каблуке. Все пихались, толкались, как у входа в метро в час пик. Проталкиваясь вместе с Джуди сквозь толпу, я вдруг встретилась взглядом с парнем примерно моего возраста с выбеленной, точно так же, как и у меня, прядью. Мы оба внезапно остановились, признав друг в друге родственные души. На мгновение, пока мы смотрели в глаза друг друга, мне показалось, что толпа вокруг исчезла. Стук сердца вдруг отдался в ушах, как призыв к обеду, напоминающий о ноющем от голода желудке. Еще мгновение, и я вновь ощутила толпу вокруг, а парень исчез.

Пока я рассматривала море незнакомых лиц, нас отыскал кто-то из друзей Бориса и провел за кулисы. Борис, вся группа, многочисленные жены и подруги усиленно готовились к концерту. На металлических стульях валялись груды одежды, на пол сыпались коробочки с черным и розовым гримом. На мгновение мне показалось, что СССР остался где-то позади – я могла быть где угодно в мире и ни за что не почувствовала бы разницу. Друг Бориса указал на дверь в конце зала и сказал, что именно туда мы должны будем направиться по окончании концерта. Это был потайной выход на улицу, благодаря которому можно будет ускользнуть и от толп поклонников, и от начальства.

Мы оставили Бориса и компанию, полуодетых и передающих друг другу бутылки, готовиться к концерту и отправились искать свои места. Зал с классическим театральным интерьером и уютной сценой был совсем небольшой, и людям приходилось тесно прижиматься друг к другу. Заполнен был практически каждый уголок: люди сидели, стояли, теснились в крохотных альковах по бокам. Всего было, наверное, человек триста. Я внезапно осознала, какими звездами здесь были Борис и другие музыканты. Строго говоря, его группа была вне закона, но за годы подпольной записи и такого же подпольного распространения своей музыки они обрели огромную популярность у этих жадных до культуры людей. Они без проблем собирают аудиторию в триста человек в клубе, который правительство едва признает как полулегальный. Я почувствовала невероятное возбуждение от осознания того, что среди всех этих паломников рок-н-ролла я была чуть ли не единственной, напрямую и тесно связанной с их мессией.

Первая вышедшая на сцену группа называлась «Зоопарк» во главе с Майком Науменко. Толпа немедленно подалась вперед, с интенсивностью, к которой я была явно не готова. Мы с Джуди прижались друг к другу, в то время как остальная публика повскакивала с мест с поднятыми высоко вверх руками и начала танцевать. «Зоопарк» звучал как хорошо знакомый мне рок-н-ролл, разве что с русскими текстами. Майк выглядел как заправский американский рокер 70-х, вплоть до зеркальных очков-авиаторов. Позднее я узнала, что он, вместе с Борисом, был одним из первых рокеров, начавших писать песни на русском языке. Мне почти не довелось услышать его живьем после этого первого концерта, мне говорили, что он сильно пьет. Впрочем, мало кто из русских, с кем я встречалась, не страдал от такой же слабости.

Воодушевление в толпе увеличилось, когда на сцену вышла следующая группа – «Странные Игры». Игравший в стиле ска или новой волны состав с трубами, саксофоном и тубой – человек шесть-восемь в общей сложности – выстроился в шеренгу перед публикой и начал слаженно двигаться под ритм собственной музыки. Мне они напомнили играющие во время матчей американского футбола маршевые духовые оркестры, разве что у них не было накладных плеч и сверкающих пуговиц. По звуку, впрочем, они были, безусловно, рок – международный культурный феномен, который, как я поняла, люди любят везде, вне зависимости от географии.

В нескольких рядах перед нами я заметила человека в костюме. Крупная серая фигура в очках с толстой роговой оправой была неподвижна среди беснующихся вокруг и раскрасневшихся от возбуждения людей. Время от времени он поворачивался и смотрел на нас с Джуди. Наверняка из КГБ, решила я. Во время перерыва он опять повернулся.

– Вы Джоанна?

Я ничего не ответила.

– Борис говорил мне о вас.

Я отвернулась, сделав вид, что не слышу его. Меня охватила паника. На самом ли деле он друг Бориса? Откуда он меня знает? Кто еще здесь работает на КГБ? Не нужно ли нам с Джуди уходить? Интерес КГБ ко мне вызывал странное возбуждение, он как бы придавал значимость Борису и другим андеграундным музыкантам и заодно мне, причастной к их величию.

Тем временем свет погас, и на сцену вышла очередная группа. Высокие силуэты музыкантов привели публику в еще большее возбуждение. Я разглядела среди них высокого с романтической азиатской внешностью вокалиста: отточенные черты лица и прекрасный, живой голос. Звали его Виктор Цой, а группа называлась «Кино». Он стоял неподвижно с опущенными вниз руками и притоптывал в такт музыке, не отрываясь глядя в колышущуюся массу публики. Несмотря на сдержанную, неприхотливую позу, он, казалось, полностью контролировал происходящее на сцене. Своей неподвижностью он заставлял людей смотреть на него не отрывая глаз, внимательно слушать музыку и погружаться в нее. На медленной ритмичной песне под названием «Транквилизатор» я почувствовала себя загипнотизированной. Еще на одной песне слов понять я не могла, но почувствовала вдруг, что подпеваю вместе со всеми: «Видели ночь, гуляли всю ночь до утра». Я понятия не имела, что это значит, но остановиться не могла.

Я не сразу обратила внимание на других музыкантов «Кино»: высокая, невероятно яркая фигура игравшего стоя барабанщика и гитарист. Вдруг меня осенило: это тот самый блондин, с которыми мы встретились глазами перед концертом. Я опять ощутила такую же киношную магию: зал вокруг меня исчез, а стук сердца вытеснил ритм музыки. Он был божественно красив. Все остальное время концерта я не могла оторвать от него глаз. Потом я узнала, что зовут его Юрий[30 - Юрий Каспарян (р. 1963) – гитарист группы «Кино», активный участник «Поп-Механики». После смерти Виктора Цоя долгое время работал в группе «Ю-Питер» Вячеслава Бутусова. В настоящее время – автор и главный исполнитель проекта «Симфоническое Кино». С 1987 по 1991 год – муж Джоанны Стингрей.]. Для меня он был как античный Давид работы Микеланджело: стройный, мускулистый, сильный.

После «Кино» мы с Джуди восторженными криками встретили появившихся на сцене Бориса и «Аквариум». Борис говорил мне, что название группы он позаимствовал у пивной в отдаленном ленинградском районе Купчино. Я впервые слушала полноценный «Аквариум»: барабаны, гитара, клавиши, скрипка и Сева на виолончели. В клавишнике я узнала Сергея Курёхина, Капитана, чье выступление в подвале я видела в свой первый приезд. Вскоре я узнала, что кроме игры в «Аквариуме» он также продюсирует множество подпольных групп и пользуется серьезной репутацией как классический пианист. Практически во всех видеоклипах разных групп, которые я снимала в течение следующих нескольких лет, неизменно присутствовал Сергей: либо отчаянно колотя по клавишам, либо просто улыбаясь своей плутовской улыбкой откуда-то из уголка кадра.

Как всегда, в центре моего внимания был Борис, и я переполнилась невероятной гордостью, увидев его степенно выходящим на сцену с белым Stratocaster’ом наперевес, как рыцарь с копьем, сияющим новым блеском. Весь вечер он играл на нем попеременно со своим гитаристом Сашей Ляпиным[31 - Александр Ляпин (р. 1956) – гитарист «Аквариума» (1982–1991), постоянный участник «Поп-Механики», работал также с ДДТ. Основатель и лидер собственных групп «Ну, Погоди», «ТелеУ», «Опыты Александра Ляпина», «ROCKМЕХАНИКА». С 2012 года постоянно живет в США.], и я была счастлива ощущением того, что и мне удалось внести посильный вклад в происходящую у меня перед глазами революцию.

Весь час выступления «Аквариума» я пребывала в состоянии эйфории. Толпа безумствовала, Борис был ее кумир. Со свисающей с плеча гитарой он напоминал Атланта, держащего на плечах весь мир: настоящий титан. За жестким рок-н-роллом следовал тягучий тяжелый блюз, затем мягкая лирическая баллада. Весь зал в унисон подпевал торжественному гимну «Рок-н-ролл мертв». Время от времени мне хотелось ущипнуть себя: неужели я нахожусь в Советском Союзе, стране, считающейся «империей зла» и нашим самым страшным врагом, и я по уши влюбилась в рок-группы этой страны?