скачать книгу бесплатно
– Точно вам говорю! Секс, наркотики, рок-н-ролл – ни о чем другом они не думают. И постоянно огрызаются. Даже мои дочери в четырнадцать лет были невыносимы!
– Но ей совсем некуда идти, – напомнила мать Мэри-Мэг. Сама она уже все решила, но не хотела давить на остальных или принуждать их. Нет, пусть сами примут правильное решение. – Давайте попробуем. Посмотрим, сможем ли мы с ней справиться. А если ничего не получится или с ней будет слишком сложно, пусть отправляется в интернат, хочет она того или нет. Что скажете?
– А где она станет учиться? – спросила сестра Регина, самая молодая монахиня. Ей было двадцать семь лет, а в монастырь она поступила в пятнадцать, к большому неодобрению матери Мэри-Мэг. У себя в монастыре Мэри-Мэг подобного не допустила бы, она придерживалась мнения, что монашеский путь должны избирать люди взрослые, хорошо понимающие, что делают, – но это произошло в Чикаго.
– Будет ходить в нашу приходскую школу, – ответила Мэри-Мэг. – К сожалению, возить ее через весь город в нынешнюю школу мы не сможем. Но и наша приходская школа дает вполне приличное образование. Если эта девочка действительно так умна и способна, как рассказывает моя кузина, то проблем у нее не возникнет. Давайте для начала с ней познакомимся. Может случиться и так, что ни мы ей не понравимся, ни она нам.
С этим все согласились, и, торопливо вымыв за собой посуду, разошлись по своим делам. Мать Мэри-Мэг проверила почту, заказала для монастыря продукты на неделю на оптовой базе, чтобы вышло дешевле, а затем позвонила Джейн:
– На общем собрании мы решили, что для начала надо с ней познакомиться. По-моему, вполне разумно. Может, девочка не захочет жить среди монашек в монастыре. Решит, что лучше уж в интернат.
– Но вы с сестрами готовы ее принять? – с надеждой спросила Джейн.
– Пусть поживет у нас несколько месяцев.
– Я сообщу Биллу. Спасибо, ты просто святая! – воскликнула Джейн, и ее кузина рассмеялась.
– Вовсе нет! До того как попала сюда, знаешь ли, я вела далеко не святую жизнь! Просто хочу помочь сиротке. Билл сможет привезти ее сюда сегодня вечером?
– Мы постараемся.
– Завтра вечером у нас занятия в вечерней школе, а на выходных здесь всегда слишком шумно. Так что лучше всего познакомиться сегодня.
– Я скажу Биллу.
– Пусть приезжают к ужину, к шести часам.
Тепло попрощавшись с кузиной, Джейн позвонила мужу на работу, рассказала об их плане и попросила: если Алекс не откажется от жизни в монастыре, привезти ее туда сегодня к шести часам.
Билл заехал к Алекс домой после школы и сообщил об этом. Не умолчал и о том, что это единственная альтернатива интернату, какую они с женой смогли придумать.
– В монастыре? С монахинями? – в изумлении переспросила Алекс. Они с отцом порой ходили в церковь, но особенно религиозными не были. – Они захотят, чтобы я тоже стала монахиней?
Билл невольно рассмеялся, хотя понял ее опасения:
– Вряд ли! Сколько я знаю кузину своей жены, навязывать тебе веру или тем более монашеские обеты она точно не станет. Она предложила это, чтобы помочь тебе. Монахини вообще не будут особенно тебя трогать: дел у них по горло, все работают, кто в католических школах, кто в больницах, а по вечерам у них занятия. Полагаю, они захотят, чтобы ты ходила в местную приходскую школу, хорошо училась и помогала по хозяйству – и хватит с тебя.
Итак, в любом случае ей придется перейти в другую школу. Вся жизнь Алекс перевернулась со смертью отца. Когда Билл ушел, она направилась в кабинет Эрика, села в любимое отцовское кресло и долго смотрела на шкаф, полный книг, которые они читали вместе. Теперь они отправятся на склад, на несколько лет, пока Алекс не повзрослеет настолько, чтобы вернуться сюда. Дорогие, любимые вещи, хранящие память об отце, среди которых прошло ее детство, – все они, упакованные в коробки и ящики, исчезнут с глаз долой. И ее саму отошлют, словно на склад, то ли в интернат, то ли в монастырь; Алекс не могла решить, что хуже. Со слезами на глазах она вышла из отцовского кабинета, заглянула в кухню и увидела там плачущую Елену. Они бросились друг другу в объятия и зарыдали; Алекс сама не знала, об отце она плачет или о себе.
Глава 5
В тот день Билл Бьюкенен ушел с работы раньше обычного, чтобы к шести часам отвезти Алекс в доминиканский монастырь. Алекс ждала его дома, в простом черном платье и туфлях без каблуков. Глаза покраснели, словно она долго плакала. Билл понимал чувства девочки, однако не винил ее отца. Беда обрушилась на Эрика слишком внезапно: крепкий еще мужчина шестидесяти с небольшим лет, он не мог представить, что совсем скоро дочь останется сиротой – а дальше… дальше болезнь развивалась стремительно, и слишком быстро он утратил способность принимать даже самые простые решения. Эрик просто не успел.
Машина мчалась по серым улицам, залитым дождем. Алекс невидящим взором смотрела в окно. То представляла мрачные стены монастыря и монахинь – сердитых высохших старух в черных одеждах; то мысли ее возвращались к папе – к тому, во что он превратился в последние дни; и ни в прошлом, ни в будущем она не находила утешения.
– Все нормально, Алекс? – спросил Билл.
Она кивнула.
– Уверен, кузина моей жены тебе понравится, – бодро произнес он. – Она замечательный человек, хотя и монахиня. Добросердечная, деятельная, и с чувством юмора у нее все в порядке.
Алекс промолчала. Мать настоятельница монастыря с чувством юмора? Такого она и представить не могла, это казалось невероятным.
Когда машина остановилась, Алекс долго сидела, не решаясь выйти. Школа-интернат теперь представлялась не такой уж страшной участью.
Монастырь был именно таким, как она воображала: крупное, мрачное, серое здание, раскинувшееся на просторном участке, заросшем плодовыми деревьями и кустарником. С одного края виднелись церковный шпиль и колокольня. Медленно, почти волоча ноги, Алекс вышла из салона и побрела за Биллом. Но, переступив порог, она словно попала в совершенно иной мир – мир, которого никак не ожидала и даже представить не могла!
Кельи монахинь располагались на втором этаже; весь первый этаж мать Мэри-Маргарет отвела под вечернюю школу, секции и студии. Был вечер; и, войдя в холл, Билл и Алекс оказались в центре шумной, яркой жизни. Похоже, здесь собирались и дети, и их родители. С одной стороны ребята из художественной студии гордо демонстрировали матерям свои рисунки и поделки из глины, с другой – группа мальчиков-подростков со спортивными сумками направлялась в гимнастический зал. На стене висело расписание: гимнастика для беременных, школа молодых родителей, пилатес… и объявление: в следующем месяце, по многочисленным просьбам местных жителей, монастырь открывает художественную студию для пенсионеров! Повсюду шум, громкий смех, болтовня и радостные крики детей.
Билл не был здесь несколько лет и поразился, как Мэри-Маргарет удалось преобразить монастырь. Тихий приют невест Христовых превратился в пестрый, многолюдный, кипящий жизнью центр местной общины. Просто отлично, думал Билл, что Мэри-Маргарет не стала затворяться от мира, как нередко поступают церковники, а напротив, шагнула в него и сумела завоевать любовь своих соседей!
За конторкой их встретила женщина в футболке и джинсах – как ни удивительно, монахиня. Билл спросил, где найти мать настоятельницу, и она указала куда-то в конец длинного холла. Пройдя мимо распахнутых дверей спортивного зала, Билл и Алекс заметили женщину. Стоя на стремянке, она вкручивала лампочку в абажур. В джинсах и красной толстовке, юношески стройная и подвижная – лишь длинные, почти совсем седые волосы, собранные в хвост, свидетельствовали о том, что она уже не молода. Женщина взглянула вниз, и при виде строгого костюма Билла и черного платья Алекс на ее симпатичном улыбчивом лице отразилось смущение.
– Ох, простите! Мне следовало надеть «униформу». Забегалась, не успела переодеться.
Закончив вкручивать лампочку, она спустилась и отставила стремянку к стене. Затем чмокнула Билла в щеку, а с Алекс поздоровалась за руку и жестом пригласила их к себе в кабинет. Алекс смотрела на нее во все глаза, не зная, чему дивиться больше – улыбке, звонкому молодому голосу или толстовке с эмблемой Стэнфордского университета.
– Я мать Мэри-Маргарет, – произнесла настоятельница, – но все зовут меня мать Мэри-Мэг. Очень рада, что вы приехали. По вечерам у нас оживленно. Мы ведем много кружков и семинаров для людей по соседству, ведь днем все работаем.
Она указала посетителям на плетеные стулья, а сама заняла место за столом. «Неужели это настоятельница монастыря?» – удивленно думала Алекс. Эта женщина напоминала учительницу, чью-то маму, даже директора школы, но никак не монахиню!
– До сих пор мы никого не приглашали жить здесь с нами, – продолжила она, – и не уверена, что к этому готовы. Но почему бы не попробовать? Если, конечно, ты не возражаешь поселиться в таком шумном месте и помогать нам по хозяйству. Готовим мы все по очереди – и, когда подходит моя очередь, сестры особенно усердно молятся, – улыбнулась она. – С молотком и дрелью я управляюсь лучше, чем у плиты.
Из скромности мать Мэри-Мэг умолчала об остальных своих талантах, но Билл прекрасно знал, что уже много лет она работает в больнице старшей медсестрой, в колледже специализировалась по психологии и сейчас трудится над диссертацией, а кроме того, получила степень магистра богословия.
– Ну что, Алекс, – спросила она, глядя ей в лицо, – как ты смотришь на то, чтобы пожить тут с нами?
– Не знаю… – тихо и неуверенно промолвила Алекс. – Здесь все совсем не так, как я думала!
– Я соболезную твоей потере. Теперь твоя жизнь должна сильно перемениться. Билл говорил, что ты не хочешь в школу-интернат. Но почему? Со сверстниками тебе, наверное, будет веселее.
– Я не так много общаюсь со сверстниками, – тщательно подбирая слова, произнесла Алекс. – И никуда особенно не хожу, кроме школы. Больше всего я люблю читать и писать. Мама… уехала, когда мне было семь лет, а когда мне исполнилось девять, погибла. Мы остались вдвоем с папой. Рядом со мной всегда находились взрослые… был папа. – Глаза Алекс наполнились слезами, и она закусила губу, чтобы не заплакать.
Мать Мэри-Мэг сочувственно кивнула.
– А что ты пишешь? – поинтересовалась она, ожидая услышать в ответ «стихи», «рассказы» или что-нибудь подобное.
– Детективы, – призналась Алекс. – Школьных учителей мои рассказы пугали, и я перестала показывать их в школе – сочиняла только для себя и для папы. Он говорил, что у меня неплохо получается.
– Что ж, может, однажды ты станешь писательницей, – улыбнувшись, заметила Мэри-Мэг. – В монастыре, Алекс, ты будешь пользоваться почти полной свободой. Все мы здесь заняты, и у сестер не будет возможности следить, где ты находишься или во сколько возвращаешься домой. Твои обязанности будут состоять в том, чтобы ходить в школу, хорошо учиться, выполнять свою часть работы по хозяйству и соблюдать наши правила. В этом хотелось бы на тебя положиться. Стоять над тобой с палкой тут никто не станет, следить за собой и отвечать за себя тебе придется самой. Понимаю, что для твоего возраста это достаточно серьезные требования, но иначе не получится. Что скажешь?
Она смотрела Алекс в лицо и говорила с ней серьезно и прямо, как со взрослой. Так, словно перед ней не девочка, только-только перешедшая в старшие классы, а молодая женщина, решившая поступить в монастырь. Это и пугало Алекс, и наполняло каким-то новым чувством ответственности.
– Да… думаю, я справлюсь, – тихо ответила Алекс.
Билл Бьюкенен уже ясно дал понять матери настоятельнице, что отец оставил дочери неплохое состояние, и ее содержание не ляжет финансовым бременем на монастырь. За стол и кров Алекс сможет заплатить. Мэри-Мэг только отмахнулась: «Да много ли она съест?» Нет, разумеется, небольшой вклад в монастырь она будет только приветствовать, но вопрос не в деньгах. Проблема в ответственности за подростка. И в том, как приживется девочка в монастыре – в необычной и совершенно непривычной для нее обстановке. Семь лет она прожила без матери, а теперь ей предстоит перейти под опеку сразу двадцати шести приемных «матерей»!
Но сейчас, глядя на Алекс, Мэри-Мэг не сомневалась, что все будет в порядке. Как и ожидал Билл, девочка произвела на нее приятное впечатление: серьезная, воспитанная, весьма зрелая для своих лет. Помочь такой сиротке – не только доброе дело, но и удовольствие!
– Что ж, – произнесла Мэри-Мэг, – давайте попробуем. Хочешь сегодня с нами поужинать? Я познакомлю тебя с остальными.
– Да, – кивнула Алекс.
– Вот и отлично! – воскликнула настоятельница и, поднявшись из-за стола, улыбнулась им обоим. – Как раз прозвонил колокольчик на ужин. Ужинаем мы здесь в половине седьмого. Билл, тебе нет нужды тут оставаться, поезжай домой: после ужина одна из наших сестер проведет Алекс по монастырю, все ей покажет, а потом отвезет на машине домой.
Билл попрощался с ними в холле, пообещав позвонить Алекс на следующий день, и мать Мэри-Мэг пошла с девочкой по лестнице в подвальный этаж, где располагалась столовая. Еще издали оттуда слышался оживленный гул женских голосов. Доминиканский орден не предписывает своим братьям и сестрам обет молчания, так что столовая в монастыре сейчас ничем не отличалась от любой другой большой комнаты: монахини смеялись, рассказывали друг другу о том, что интересного случилось с ними за день. Некоторые не переоделись после работы – по большей части трудились они медсестрами в католических больницах – и были в монашеских одеяниях; но многие другие одеты по-простому, в футболках, блузках и джинсах. Алекс это приободрило. При появлении настоятельницы монахини в знак уважения поднялись с мест и нестройным хором приветствовали ее. Они заметили, что рядом с ней стоит девочка, и по столовой пролетел легкий шепоток – все поняли, что это «та самая сиротка».
Мать Мэри-Мэг приблизилась к одному столу, где сидели монахини помоложе. Все они снова поднялись, а затем подвинулись на скамье, освобождая место для Алекс. Та робко села. Монахини тепло улыбались ей, здоровались, называли свои имена, а Алекс, изумленная и ошарашенная, гадала, как сумеет их всех запомнить. Все они казались ей совсем молодыми, веселыми и добрыми, вовсе непохожими на монахинь.
Сестра Регина, сидевшая рядом, протянула ей тарелку с жареными куриными крылышками.
– Если бы ты пришла во вторник, – сказала она, – тебе досталась бы пицца! По вторникам в кухне дежурит сестра София, она итальянка, отлично готовит пиццу и пасту. А из меня повар никакой!
И присутствующие расссмеялись, словно услышали старую и любимую шутку.
Алекс положила себе куриных крылышек, жареного картофеля и шпината. Монахини завели с ней оживленный разговор: расспрашивали о школе, рассказывали, где работают и чем занимаются они сами. Выяснилось, сестра Регина – инструктор по пилатесу, а еще две сестры за столом ведут художественную студию для детей.
– А мальчик у тебя есть? – спросила одна.
Алекс подумала, что это вопрос с подвохом, и покачала головой. Впрочем, мальчиков у нее действительно не было. Случалось, что кто-то в школе ей нравился – но о свиданиях или о чем-то подобном она даже не помышляла. Папа считал, что ей еще рано о таком думать, и Алекс с ним соглашалась.
– А вот у меня в твоем возрасте было сразу двое! – сообщила эта монахиня, и все опять засмеялись.
Она стала рассказывать, что один из этих мальчиков позднее стал священником, сейчас он миссионер где-то в Африке, но до сих пор шлет ей открытки на Рождество.
После ужина сестра Регина показала Алекс, где она будет жить, если останется в монастыре. Комната на верхнем этаже была совсем крохотной – там едва помещались кровать, шкаф для одежды и письменный стол. Вся мебель старая: монахини объяснили, что она досталась монастырю в дар от благотворителей. Ничего привлекательного в комнате не было, и Алекс задумалась о том, как же тут положить свои вещи; но, по крайней мере, здесь есть куда поставить пишущую машинку.
– Наверное, удастся втиснуть сюда пару книжных полок для твоих учебников, – произнесла сестра Регина.
Алекс хотела бы взять с собой книги из отцовской библиотеки – хотя бы те, что они с папой так любили читать вместе. Но уместятся ли они в этой крохотной комнатушке?
– Ничего, все равно в своих комнатах мы только спим! – воскликнула сестра Регина, заметив ее расстроенный вид, и отвела Алекс вниз, в холл, где уже ждала их мать настоятельница.
– Отвезешь девочку домой? – обратилась она к сестре Регине, и та пошла за ключами от машины.
– Ну, Алекс, что скажешь? – мягко спросила мать Мэри-Мэг. Она видела, что Алекс ошарашена всем увиденным, и понимала, что ей требуется еще подумать.
– Я с удовольствием перееду и буду жить здесь, – вежливо ответила Алекс. – За ужином все были так добры ко мне!
Но на глаза ее снова навернулись слезы. Она предчувствовала, что будет скучать по родному дому и Елене так же, как сейчас тоскует по отцу. Однако выхода не было. Жизнь ее переменилась мгновенно, и если уж нельзя остаться дома, то лучше переехать в монастырь, где у нее будет своя комнатка, где можно писать, чем в шумную спальню школы-интерната, где нельзя ни на минуту остаться одной.
– Тогда переберешься к нам на этих выходных? Мы все будем дома и поможем тебе устроиться. Детали я обсужу с Биллом, – предложила мать Мэри-Мэг.
Появилась сестра Регина с ключами от одного из четырех монастырских автомобилей. Вместе они вышли на улицу, Алекс села на переднее сиденье и пристегнула ремень. По дороге домой сестра Регина развлекала ее разговором.
– Хорошо, что ты будешь жить с нами! – сказала она, когда впереди показался дом. Алекс уже рассказала монахине, что эти несколько лет, пока она не достигнет совершеннолетия, дом будут сдавать внаем. – Конечно, ты будешь скучать по дому, но что же делать! Обещаю, мы о тебе позаботимся!
Алекс поблагодарила ее, попрощалась и вышла из машины. Сестра Регина смотрела, как она поднимается на крыльцо, отпирает дверь своим ключом, как Елена встречает ее на пороге и бросает любопытный взгляд на автомобиль, как обе они скрываются в доме.
Вернувшись домой, Алекс села на кровать в своей комнате и задумалась.
В крохотной келье, где ей придется жить, совсем нет места, и все же она решила взять с собой книги. Привезет их в коробках, поставит под кровать. Без книг она не мыслила жизни. Возьмет серию про Нэнси Дрю – первые свои детективы, книги, какие читал ей папа: и теперь, когда брала их в руки, она словно слышала его мягкий выразительный голос. Захватит и любимые книги отца. Первые издания, которыми он дорожил, как драгоценными сокровищами. Каждая – будто символ их счастливой прежней жизни.
До глубокой ночи Алекс отбирала книги, какие решила взять с собой, а следующим вечером с помощью Елены упаковала их в коробки.
Расставаться со школой ей было не жаль: Алекс только-только перешла в старшие классы и не успела завести друзей. Но разлука с домом была смерти подобна. Здесь прошла вся ее жизнь – и вся жизнь отца. Алекс казалось, что она выходит из теплого материнского чрева в мир, чуждый и непостижимый, полный незнакомцев. Каково ей придется в монастыре? А если она там не приживется, что тогда? Алекс знала, что с ее деньгами сможет устроиться в любую школу-интернат, но все они представлялись ей одинаково непривлекательными. Везде жизнь по режиму, повсюду шумная толпа сверстников и невозможность побыть одной… Нет, лучше монастырь!
Билл обещал приехать за ней в воскресенье и отвезти ее вместе с вещами на новое место жительства. Одежду отца Елена отдаст в благотворительную организацию, остальное вывезут на склад. А дом сдадут. И долго-долго – восемь лет, до окончания школы и колледжа – Алекс не сможет сюда вернуться. В воскресенье в монастыре Святого Доминика начнется новая глава ее жизни. Сколько она там пробудет? Несколько месяцев, год, пару лет? Что произойдет с ней дальше? Этого Алекс и предположить не могла. Жизнью ее теперь правил случай, и она чувствовала себя корабликом, несущимся по бурному морю без руля и ветрил.
В воскресенье Алекс вместе с Еленой ждала в гостиной, когда за ней приедет Билл. Они собрали вещи: шесть чемоданов с одеждой и личными вещами, двенадцать коробок с книгами, пишущую машинку и ночник с голубыми ягнятами, стоявший в спальне Алекс. Папа рассказывал: ягнята голубые, как и все остальное в детской, потому что они с мамой думали, будто родится мальчик, но родилась девочка, и как же он этому рад! Всю жизнь Алекс засыпала, глядя на абажур с резвящимися ягнятами, и не представляла, как расстанется с ним. Взяла она с собой и любимые книги из серии про Нэнси Дрю, и несколько «взрослых» детективов и триллеров, тех, что особенно ее вдохновляли, и любимые книги отца, и толстую папку со своими рассказами. И подушку, и свитер отца, еще хранивший его запах. Остальное должно было отправиться на склад.
Накануне зашли попрощаться Пэтти с детьми: много было пролито слез и произнесено трогательных слов. «Хорошо бы монахини полюбили тебя!» – говорила соседка, обнимая Алекс. Она рассказала, что хотела бы взять Алекс к себе, но дома у них совсем нет места, кроватей едва хватает на четверых детей, да и муж ее не намерен брать на себя ответственность за еще одного ребенка.
В воскресенье Елена начала лить слезы задолго до приезда Билла: оплакивала и Эрика, на которого проработала пятнадцать лет, и сироту Алекс, и себя – ведь теперь ей придется искать новую работу, и неизвестно, какими людьми окажутся новые хозяева! Алекс бросилась ей в объятия, и они зарыдали вместе. На прощание Елена торопливо сунула ей в руку образок своей святой – на счастье.
Прощание было трогательным: у Билла, невольного свидетеля этой сцены, тоже выступили на глазах слезы. Он чувствовал себя палачом, едва ли не силой увозящим несчастную девочку из родного дома. Но что оставалось? Чемоданы и коробки загрузили к нему в багажник и на заднее сиденье, Алекс села на переднее сиденье, прижимая к груди ночник. По щекам ее текли слезы. За всю дорогу до монастыря она не произнесла ни слова.
Еще в пятницу Билл подготовил все необходимые документы. Алекс перевели в католическую приходскую школу поблизости от доминиканского монастыря. На счет в монастыре был положен вклад, покрывающий месячные расходы на ее проживание и стол; этот вклад Билл собирался пополнять каждый месяц. Мать Мэри-Мэг тем временем получила согласие архиепископа.
Когда они подъехали к монастырю, завершилась утренняя служба, и монахини выходили из церкви. Многие из них были в монашеских одеяниях, но некоторые, особенно те, что помоложе, в обычной одежде. Алекс еще предстояло узнать, что «униформу» молодые монахини надевают редко. Заметив машину, мать Мэри-Мэг попросила нескольких монахинь помочь разгрузить вещи и отнести их наверх.
Хорошенько все обдумав, она поручила Алекс особенным заботам трех сестер. Первая из них, сестра Регина, та, что весело болтала с Алекс за ужином и хорошо с ней сошлась. Сестра Регина была совсем молодой – выглядела она немногим старше Алекс – и хорошенькой. Эта свежая юная девушка с толстой золотистой косой, в белых брюках и розовой футболке совсем не походила на монашку! Мать Мэри-Мэг это смущало, но вскоре она убедилась, что желание Регины посвятить жизнь Богу глубокое и искреннее.
Второй «опекуншей» стала сестра Томас, та, что постриглась уже в пожилом возрасте, вырастив собственных детей. Поначалу она запротестовала: «Как, опять?! Да я в монастырь ушла, чтобы никогда больше в жизни не иметь дела с подростками!» Но возмущалась наполовину в шутку – и скоро согласилась. Третья, сестра Ксавье-Франциск, лет тридцати, была учительницей по профессии и по призванию: мать Мэри-Мэг надеялась, что она станет помогать Алекс с уроками, особенно с математикой и латынью.
В холле Алекс попрощалась с Биллом. Поблагодарила его за все, а он обещал не забывать ее и просил звонить, если возникнут какие-нибудь проблемы. Однако мать Мэри-Мэг заверила его, что все будет хорошо; с каждой минутой общения с Алекс она все больше убеждалась в том, что с этой девочкой проблем не будет.
Вещи Алекс подняли наверх, в ее каморку, коробки составили на кровать. На стол водрузили пишущую машинку – и сестра Ксавье-Франциск смотрела на нее с трепетом:
– Какая красивая!
– Я печатаю на ней свои рассказы. Сочиняю детективы. Точнее, даже триллеры, – добавила Алекс нерешительно, не зная, как отнесутся к ее увлечению в монастыре.
Но у молодой монахини загорелись глаза.
– Серьезно? Обожаю триллеры!
Алекс расплылась в улыбке:
– Мой папа тоже их обожал. Все эти книги, в коробках – наши с ним любимые.
– А кого из авторов ты предпочитаешь? – И монахиня выпалила свой список любимых писателей: Дэшил Хэммет, Агата Кристи, Эрик Эмблер, Фредерик Форсайт, Робин Кук и еще длинный список авторов, из которых даже не все были Алекс знакомы.
– Большинство из них я читала, – улыбнулась девочка. – Агату Кристи любила, когда была моложе. А недавно прочитала «Молчание ягнят», и мне очень понравилось! Папа не любил женские детективы, говорил, что женщина не способна по-настоящему описать преступление – это работа для мужчины.
– Не уверена, что соглашусь с этим. Впрочем, страсти мне не по душе, я предпочитаю более спокойные книги, например Дороти Сэйерс. И еще люблю «тематические» детективы, особенно про собак!
Алекс вежливо улыбнулась, но подумала, что сама-то из подобных детективов уже выросла. Нет, теперь она читает настоящую мужскую литературу, остросюжетные триллеры про маньяков и террористов, и чем страшнее и кровавее, тем лучше!
