скачать книгу бесплатно
– А вот я рассчитываю на это, Дуг, – сказала она чуть дрожащим голосом. – И всегда рассчитывала. Иначе в нашем браке просто нет смысла. Я люблю тебя по-прежнему, и всегда любила, иначе почему бы я оставалась с тобой?
– Гм-м, приятно слышать, но, право же, пора тебе оставить твои безумные романтические иллюзии. Быть замужем за кем-то, равно как и быть женатым – самая прозаическая вещь на свете.
– Почему так? Почему это должно быть так? – Глэдис решила идти ва-банк. Прошлым вечером Дуглас не оставил камня на камне от ее надежд, сегодня он пустил по ветру уверенность в том, что ее брак – счастливый брак. Глэдис больше нечего было терять. – Ведь семейная жизнь только выиграла бы, если к ней добавить капельку романтики, а без любви она и вовсе не может существовать – я в этом убеждена. Просто многим это невдомек. Если бы тот же Джефф почаще задумывался, как ему повезло, что у него есть Мэйбл, он вел бы себя иначе. Тогда ей и в голову бы не пришло встречаться с чужими мужьями.
– А я уверен, что Мэйбл просто распущенная дрянь и развратница. При чем тут какие-то надуманные промахи или ошибки Джеффа?
– Не будь так уверен! – отрезала Глэдис. – Твой Джефф просто глуп. И слеп в придачу.
– Нет уж, это твоя любимая Мэйбл глупа, если к пятидесяти годам все еще сохраняет детские представления о любви, браке и всем подобном. Это все чушь собачья, Глэдис! Ты не можешь этого не понимать!
Глэдис долго молчала и только потом слегка кивнула. Она очень боялась, что если заговорит, то не выдержит и либо расплачется, либо встанет и уйдет. Все же ей удалось сдержаться, но ужин они заканчивали в молчании, лишь время от времени обмениваясь ничего не значащими фразами.
Вот так за один вечер Дуг умудрился разрушить все, во что она верила. Он уничтожил все ее представления о браке вообще и о ее собственной семье в частности. Но, самое главное, он с презрением отозвался о том, что она делала и что мечтала делать. Теперь Глэдис была для Дуга не возлюбленной и даже не женой, а кем-то, на кого он «мог положиться и доверить воспитание своих детей».
По дороге домой Глэдис думала только о том, не позвонить ли ей Раулю, чтобы принять его предложение. Но как бы сильно она ни сердилась на Дуга и каким бы глубоким ни было ее разочарование, она никогда бы не поступила так с детьми.
– Я прекрасно отдохнул, – заявил Дуглас, сворачивая на подъездную дорожку возле их дома. Глэдис вздрогнула. – Кроме того, я рад, что мы окончательно решили вопрос о твоей работе. Думаю, теперь ты понимаешь, что я по поводу всего этого думаю, и сама позвонишь Раулю, чтобы он навсегда оставил тебя в покое.
Он говорил так уверенно, словно ни секунды не сомневался в том, что достаточно ему высказать свое желание вслух, и Глэдис тотчас же его исполнит. Дуг даже не говорил, а вещал, и одно это вызывало в Глэдис глубокий внутренний протест. И еще страх. Она еще никогда не видела Дуга таким, но, с другой стороны, за все семнадцать лет брака Глэдис еще ни разу не обсуждала с ним столь принципиальных вопросов.
– Что ж, – вздохнула она, пока они еще сидели в машине, – теперь я действительно точно знаю, как ты ко всему этому относишься. И мне, признаться, очень грустно…
– Не глупи, – отозвался Дуг. – Мэйбл несет чушь, а ты ее слушаешь. Она еще не то выдумает, лишь бы оправдать свое поведение, которое становится по-настоящему вызывающим. Она сама это чувствует. Мэйбл нужны единомышленники и сочувствующие, и ты едва не стала одной из них. Я настоятельно прошу тебя, Глэдис, держаться подальше от этой женщины. Хорошему она тебя не научит – только собьет с толку.
Но не Мэйбл сбила ее с толку. Это Дуг заставил Глэдис утратить почву под ногами. Всего за несколько часов он наговорил ей такого, чего никакой Мэйбл не пришло бы в голову. В частности, она узнала – и Дуг заявил ей об этом с предельной откровенностью – что он больше не любит ее и, возможно, никогда не любил. По его мнению, любовь существовала только для дураков и детей.
– Каждому человеку необходимо рано или поздно стать взрослым, – невозмутимо добавил Дуг, отворяя дверцу машины. – Только твоя Мэйбл так и не выросла.
– Зато ты у нас слишком взрослый, – сказала Глэдис.
Ей очень хотелось побольнее уязвить его. Впрочем, Дуглас снова ее не понял, как, похоже, не понимал все эти годы. Теперь она не знала, что думать, что чувствовать и – главное – как жить дальше.
– Мне понравилось в ресторане. А тебе? – спросил Дуг, когда они вошли в прихожую.
В доме было тихо, и Глэдис подумала, что из всех ее детей только Джессика, наверное, еще не спит. Час был действительно поздний.
– По-моему, еда была даже вкуснее, чем обычно, – как ни в чем не бывало продолжал Дуг, не замечая состояния Глэдис. Она вдруг поняла, что он, как айсберг, потопивший «Титаник». Ледяная гора, бесшумно возникшая из тумана, бьет в бок несчастный пароход и величественно удаляется, даже не заметив, что произошло. С кем же это она прожила полжизни? Потонет ли ее корабль сейчас или несколько позднее, но ему не удержаться на плаву. Хотя можно и уступить Дугу, смирившись с ролью надежного и верного «товарища», на которого всегда можно положиться. Этого, во всяком случае, хотел Дуглас. Именно этого он от нее ждал и теперь, и всегда. Где были ее глаза? Ему не нужны были ее душа и сердце, которые теперь осиротели, лишившись главного, что поддерживало ее жизнь.
– Там действительно хорошо готовят. Спасибо, Дуг, – откликнулась она безжизненным, деревянным голосом и поднялась наверх, чтобы проведать детей. Джессика еще смотрела телевизор, и Глэдис посидела с ней минут десять. Остальные, как она правильно догадалась, давно спали, и, заглянув к каждому из них, Глэдис отправилась в свою спальню. Дуг как раз раздевался, но, услышав ее шаги, оглянулся через плечо. Глэдис стояла на пороге, и в ее неподвижной фигуре действительно было что-то странное.
– Все еще переживаешь из-за той чепухи, которую наболтала тебе Мэйбл? – спросил он.
Глэдис немного поколебалась, потом отрицательно покачала головой. «Неужели, – пронеслось у нее в голове, – он действительно настолько глух, слеп и глуп, что не видит, не чувствует, что он натворил?» Но пытаться объяснять ему что-либо было бессмысленно – теперь это было ей совершенно очевидно.
И, глядя на него, сидящего на кровати в нелепой позе с одним снятым носком, Глэдис подумала, что этот день она никогда не забудет.
Глава 3
На протяжении последующих трех недель Глэдис жила как в тумане. Словно автомат, она готовила завтраки и ужины, отвозила детей в школу, забирала из школы, ходила с ними на тренировки и соревнования. Впрочем, внешне она нисколько не изменилась, и даже дети не обратили внимания на то, что впервые за много, много лет их мать выходит из дома без своего любимого «Никона».
А Глэдис казалось, что теперь это ей ни к чему. Она чувствовала себя так, словно кто-то нанес ей смертельную рану. Руки ее безотказно выполняли привычную работу с обычной сноровкой. Но дух ее был мертв, и она не сомневалась, что тело вскоре последует за ним.
И прекрасно. Слова Дугласа настолько лишили ее всякого желания жить, что теперь ей хотелось только одного – ничего не чувствовать и не знать. С каждым днем ей приходилось прилагать все большие усилия, чтобы исполнять то, что от нее требовалось.
«Я – как заводная кукла, у которой кончился завод, – часто думала Глэдис, в задумчивости замирая посреди кухни с не убранной в шкаф тарелкой в руках или склоняясь над стиральной машиной с невскрытой пачкой порошка. – Или как проколотая автомобильная камера, из которой вышел весь воздух и которая больше ни на что не годится».
Она по-прежнему часто виделась с Мэйбл Джонс, и ей было известно, что та продолжает встречаться с Дэном Льюисоном. Мэйбл довольно прозрачно намекала Глэдис на какой-то отель, который они облюбовали для своих романтических свиданий. Заметив, что Глэдис пребывает в подавленном настроении, Мэйбл решила, что подруга все еще расстраивается по поводу неудавшейся поездки в Корею.
Но, несмотря ни на что, Глэдис все же не стала звонить Раулю Лопесу и просить его вычеркнуть свое имя из клиентских списков. Больше того, она твердо решила этого не делать, хотя сейчас ей меньше всего хотелось снова поднимать вопрос о работе, отстаивать какие-то свои права, убеждать, добиваться своего. Единственное, что она хотела, это как можно скорее уехать на мыс Код и попытаться забыть все случившееся. Кроме того, ей казалось, что, если они с Дугом не будут видеться каждый день, быть может, они начнут думать друг о друге несколько иначе. В любом случае рана, нанесенная ей мужем, была слишком глубока. Глэдис необходимо время, чтобы оправиться, если, конечно, она собиралась и дальше жить с ним. Если же нет, то силы ей тем более понадобятся.
Это оставалось пока на уровне почти подсознательном, ибо даже в мыслях Глэдис старательно избегала всякого намека на то, что им с Дугом придется расстаться. «Может быть, все еще как-нибудь образуется и мы начнем относиться друг к другу как прежде!» – твердила она себе в минуты отчаяния, хотя и не представляла, как можно относиться «как прежде» к человеку, который чуть не открытым текстом заявил, что больше ее не любит. Как можно уважать человека, который с презрением отмахнулся от твоей любимой работы, пусть даже ее ценность была для него спорной?
После их разговора в ресторане Глэдис стала исподволь наблюдать за Дугом и… не узнавала его. Между тем он вел себя так, словно бы даже не подозревал о том, какую боль причинили Глэдис его пренебрежительные слова. Главным для Дуга по-прежнему оставался бизнес. Дни проходили совершенно как всегда, безо всяких изменений. Когда же они ложились и Глэдис отказывалась от близости, Дуг приписывал это обычной усталости. Ему ни разу даже не пришло в голову, что жена просто не хочет заниматься с ним любовью.
А Глэдис действительно избегала супружеских отношений, однако так не могло продолжаться вечно, поэтому она испытала огромное облегчение, когда пришла пора отправляться на мыс Код. Все необходимое Глэдис собрала и упаковала моментально.
Утром того дня, когда они уезжали в своем «Грейгаунде», как прозвал Сэм их потрепанный универсал, Дуг вышел проводить их на лужайку перед домом. В последнюю неделю Глэдис почти не видела его – он был так занят с новыми клиентами, что дважды даже оставался ночевать в Нью-Йорке, однако на сегодня Дуг специально отпросился, чтобы попрощаться с семьей. Глэдис даже почувствовала, как на сердце у нее теплеет от этого неожиданного знака внимания. Но Дуг чуть не забыл поцеловать ее на прощание, и настроение снова упало. В конце концов она все же получила поцелуй, но он был машинальным, торопливым и уже не мог поправить дела.
Но в остальном все было в порядке. Дети и собака – с ней, в салоне универсала, узлы, чемоданы и сумки – в багажном отделении (их оказалось так много, что заднюю дверцу они закрывали втроем), и ничто не мешало отправиться в путь. Глэдис в последний раз махнула Дугу в приоткрытое окошко, и все.
– Звони почаще, хорошо?! – крикнул он, когда машина уже трогалась с места, и Глэдис улыбнулась и кивнула. Через две минуты она уже сворачивала с подъездной дорожки на шоссе.
Глэдис ни разу не обернулась, ни разу не посмотрела в зеркало заднего вида. У нее было такое ощущение, что ее провожал не муж, а какой-то посторонний, малознакомый человек. Дуглас уже сказал ей, что вряд ли сможет навестить их в ближайшие выходные, а буквально накануне отъезда он намекнул, что из-за срочной работы у него вообще не будет выходных вплоть до четвертого июля, Дня независимости. Но ее это только обрадовало; Дуглас же, втайне опасавшийся, что Глэдис будет жаловаться и возмущаться, решил, что она просто «отличный парень». Он так и не заметил, что со дня визита в «Ма Пти Ами» Глэдис ходит как в воду опущенная.
Ехали без приключений. Все дети были в отличном настроении и без умолку болтали, не в силах дождаться, когда же они доберутся до побережья и увидят своих друзей. Только Джессика заметила, что Глэдис сегодня как-то особенно рассеянна.
– Что-нибудь случилось, мама? – спросила она тихонько.
Глэдис была до глубины души тронута вниманием дочери.
– Нет, все в порядке. Просто я, наверное, немного устала, – ответила Глэдис. Рассказывать Джессике о ссоре с Дугом ей не хотелось – вряд ли дочь сумела бы понять ее, несмотря на свои четырнадцать лет. Кроме того, вообще ни к чему, чтобы Джессика знала о разногласиях между ее матерью и отцом.
– А почему папа не сможет приехать к нам в выходные? – снова спросила Джессика. Она была гораздо наблюдательнее, чем предполагала Глэдис, и уже давно заметила, что между ее родителями что-то неладно. Впрочем, она не очень волновалась по этому поводу, решив, что Глэдис и Дуг просто поссорились в минуту дурного настроения. С кем не бывает? Хотя надо признать, что в их семье такое было редкостью.
– Ему приходится много работать, – объяснила Глэдис. – Боюсь, что и в следующие выходные он тоже не сумеет выбраться. Зато в августе у него отпуск, целых три недели. Разумеется, он проведет их с нами.
Этого оказалось вполне достаточно. Выслушав ее, Джессика натянула на голову наушники своего «Уокмена», и до самого Харвича Глэдис не услышала от нее ни одного слова. Сейчас это было очень кстати, хотя обычно она непременно попыталась бы как-то отвлечь дочь от ее дурацкой музыки.
Накануне отъезда Глэдис еще раз встретилась с Мэйбл. В ближайшие выходные ее подруга должна была лететь в Париж с мужем и детьми, однако никакой особенной радости по этому поводу не испытывала. Ее отношения с Дэном Льюисоном были, что называется, «на мази», и Мэйбл очень не хотелось расставаться с ним. У нее было вполне достаточно здравого смысла, чтобы понимать: этот роман не выдержит испытания ни временем, ни расстоянием. «Стоит мне уехать, – объясняла она Глэдис, – и на мое место найдется с десяток девчонок помоложе и попокладистее. К тому же Дэну тоже надо как-то устраивать свою жизнь. Словом, кобель – он и есть кобель…» – резюмировала она.
Подобная откровенность несколько смутила Глэдис, но она все же попросила Мэйбл позвонить ей, когда та вернется из Европы. «Быть может, – сказала Глэдис, – у тебя останется свободная неделька и ты с мальчиками сможешь приехать к нам на побережье». Мэйбл обещала подумать, хотя и сказала, что из этого вряд ли что-нибудь выйдет.
День клонился к вечеру, когда они наконец добрались и Глэдис, выйдя из машины, смогла наконец как следует размять затекшие ноги. С их участка открывался превосходный вид на океан, и, вглядываясь в его голубые просторы, Глэдис испытала чувство облегчения. «Да, – подумала она, – я правильно поступила, когда не стала пороть горячку. Полтора месяца в таком ч?дном месте – это как раз то, что мне нужно. Здесь я, по крайней мере, сумею успокоиться и разложить все по полочкам».
В самом деле, до последнего гвоздя знакомый одноэтажный щитовой коттедж буквально дышал спокойствием и действовал на нее умиротворяюще, к тому же рядом было море, созерцать которое рекомендуется даже буйнопомешанным (при мысли об том Глэдис невольно улыбнулась). По соседству – в таких же коттеджах – жили ее старые друзья из Чикаго, Бостона и Нью-Йорка. Все было прекрасно. Исчезали все скучные заботы. Оставалось общение с детьми, полноценное, свободное, не ограниченное массой срочных дел. И оставалось время, то самое время, которого так не хватало, чтобы подумать о жизни. Особенно теперь, в той непростой ситуации, которая сложилась в их семье.
Вдруг Глэдис поймала себя на том, что думать ни о чем таком ей как раз и не хочется. Больше того, ей не хотелось даже звонить Дугу, чтобы сообщить: доехали нормально. Она никак не могла заставить себя сделать это. Кончилось тем, что Дуглас позвонил первым.
– Ну как, все в порядке? – спросил он, и Глэдис уверила его, что все просто отлично. Коттедж к их приезду вымыли и просушили, крыша не протекала, ставни и окна были целы, а дорожка перед крыльцом засыпана свежим песком. Выслушав ее, Дуг поинтересовался: – Почему ты не позвонила мне сразу, как только вы приехали? Я уже начал беспокоиться, не случилось ли что по дороге.
«Боже мой! – с раздражением подумала Глэдис. – Какая ему разница, когда я позвоню – сразу по приезде или через час? Что ему за дело? Он боится потерять «надежного партнера», которому он может доверить своих детей? Но ведь если со мной что-нибудь случится, всегда можно нанять няню!»
– Извини, Дуг, – ответила она. – Мы все были очень заняты: надо было открыть дом, распаковать и разложить вещи.
– У тебя усталый голос, – заметил он. Глэдис действительно устала – в последние несколько недель она чувствовала себя так, словно по ночам ей приходилось грузить мешки в порту. Отчего же Дуг заметил это только сейчас?
– Ты же знаешь, дорога до Харвича не из легких, – ответила она. «Дети, собака и шофер живы-здоровы и чувствуют себя нормально», – хотелось ей добавить, но она сдержалась. Вряд ли Дуг способен был правильно ее понять.
– Жаль, что я не смог поехать, – промолвил Дуг. – Как бы мне хотелось отдыхать с вами на пляже, вместо того чтобы возиться здесь с клиентами!
Голос его звучал вполне искренне. Возможно, Дуг действительно хотел бы оказаться сейчас с семьей, но не ради нее, а ради отдыха у моря.
– Ничего, – ответила Глэдис. – Когда ты будешь посвободнее, ты сможешь проводить с нами каждые выходные. А там, глядишь, и отпуск…
В голосе ее прозвучала положенная доля участия, но на самом деле больше всего Глэдис хотелось, чтобы этот разговор как можно скорее прекратился. Ей совершенно нечего было сказать Дугу. Она чувствовала себя выжатой досуха, пустой, как фляга пьяницы к утру, еще немного, и она просто засомневалась бы в собственном существовании, настолько покинули ее жизненные силы.
– Мы тебе еще позвоним, – произнесла она как можно естественнее, и через минуту оба положили трубки. Дуг не сказал ей, что любит ее. Странно, что она начала замечать это только сейчас, когда было уже поздно. Может быть, в том, что любовь исчезла, есть доля и ее вины? Что же теперь делать?
Глэдис вернулась к детям и помогла им застелить кровати, поскольку сервис-служба не удосужилась этого сделать. Когда все было готово, они быстро поужинали, после чего дети отправились спать, а Глэдис решила заглянуть в чулан, который она переоборудовала под фотолабораторию.
Они не были здесь уже почти год, однако, включив свет, Глэдис обнаружила, что все осталось как было. На длинном столе в образцовом порядке были разложены бачки, кюветы, баночки с реактивами, стояли красный фонарь, увеличитель в полотняном чехле и японский автомат для цветной печати. Вся стена над столом была увешана фотографиями, сделанными ее отцом. Было и несколько ее снимков, в том числе – портрет Дуга, сделанный лет семь назад.
Остановившись перед ним, Глэдис долго всматривалась в знакомое ей до последней черточки лицо. Заметив в глазах Дуга то же выражение холодности, которое так поразило ее недавно, Глэдис подумала: «Значит, я была слепа и не замечала очевидного». Но почему? Сама ли она хотела обманываться или просто не обратила внимания на то, что человек, которого она когда-то любила, изменился? Почему она прозрела только после того, как Дуг произнес жестокие слова о том, что в браке любовь не нужна? Быть может, потому, что подсознательно ей хотелось любить и быть любимой?
С трудом оторвав взгляд от портрета Дуга, Глэдис посмотрела на фотографию отца. Он был высок, строен, широкоплеч и чем-то напоминал Дугласа в молодости, однако даже на фотографии в его глазах был виден смех, а поза – да и весь его облик – выдавали натуру порывистую, романтичную, страстную. Глэдис почти не сомневалась, что ее отец не потерял бы способности любить в любом возрасте. Но Джек Уильямс погиб, когда ему было сорок два года.
Снимок, сделанный кем-то из друзей-фотографов, запечатлел ее отца лет на пять раньше. Мысленно сравнивая его с Дугласом, Глэдис невольно подумала, что даже на стареньком фото Джек Уильямс выглядит гораздо более живым. И дело было даже не в разнице в возрасте. Просто чуть склоненное, улыбающееся лицо ее отца излучало такую энергию, такую любовь и нежность, каких она не помнила и у двадцатилетнего Дугласа. Неудивительно, что ее мать очень страдала, когда он надолго уезжал. Из-за его постоянного отсутствия жизнь их нельзя было назвать легкой, но Глэдис была уверена, что ее отец и мать очень любили друг друга.
Не любить такого человека, как ее отец, было, наверное, просто невозможно. Но, когда он погиб, любовь матери к нему превратилась во что-то совершенно противоположное. Глэдис помнила это так ясно, словно все было вчера. Ее мать не могла простить мужу, что он погиб так нелепо, оставив их одних. Она, как и Глэдис, не представляла себя без него.
С тех пор прошло двадцать восемь лет – почти целая жизнь, – однако отец продолжал оставаться для Глэдис эталоном мужчины. И ей было вдвойне горько оттого, что Дуглас больше не соответствовал в ее глазах этому высокому идеалу.
Глэдис взглянула и на свои немногочисленные работы. Фотографии были очень хороши – не признавать этого было бы просто глупо. Лица, позы, фон – все было «говорящим», все передавало мысль, чувство, настроение, и это роднило фотографии с живописью. Особенно сильные чувства разбудила в ней одна из самых лучших ее фотографий – портрет молодой индианки, державшей на руках только что родившегося ребенка. Глэдис сама помогала принимать этого малыша, когда работала в миссии Корпуса мира в Кито, и очень хорошо помнила, как лучились счастьем глаза и лицо молодой матери. И, кажется, ей удалось запечатлеть все это.
Каждый снимок был как бы кусочком ее жизни, выхваченным из потока времени, спасенным от тления и забвения, и, глядя на них, Глэдис не хотелось верить, что ничего подобного в ее жизни уже никогда не будет. Не обокрала ли она сама себя? Когда Глэдис вспоминала о детях, ей казалось, что нет. Но ведь дети скоро вырастут, вырастут и уедут. Что останется у нее тогда?
И на этот вопрос ответа Глэдис не нашла.
Проверив оборудование и реактивы, она сделала кое-какие пометки и, погасив свет, пошла к себе в спальню. Она долго лежала без сна, прислушиваясь к неумолчному шороху океана. Этот мирный звук она забывала каждую осень, когда возвращалась в Уэстпорт, и каждое лето открывала заново. В конце концов прибой убаюкал ее, и под тот же мерный рокот Глэдис проснулась утром – проснулась с мыслью, что она здесь одна и что рядом нет никого, кроме детей, ее воспоминаний и океана.
И сейчас это было все, что ей нужно.
Глава 4
Утреннее солнце сияло по-летнему ярко, и океан казался оправленным в серебро. Когда Глэдис выбралась из спальни, дети уже встали и подкреплялись на кухне молоком и кукурузными хлопьями, предусмотрительно захваченными накануне в одном из «Макдоналдсов». По случаю теплой погоды и начала пляжного сезона Глэдис была в белой майке, шортах и сандалиях-римлянках на ремешках, которые она очень любила. Волосы она разделила на пробор и скрепила двумя черепаховыми заколками. Джессика тут же объявила матери, что она выглядит просто прелестно.
– Ну что, какие планы на сегодня? – бодро спросила Глэдис, ставя на огонь воду для кофе и придвигая поближе блюдо с кукурузой. Кроме нее, кофе никто не пил, но она любила посидеть утром на веранде, прихлебывая кофе, любуясь океаном и листая какой-нибудь иллюстрированный журнал. Десять минут подобного праздного времяпрепровождения заряжали ее праздничным настроением чуть не на весь день.
– Я должна навестить Бордманов, – быстро сказала Джессика, и Глэдис кивнула. У Бордманов было трое сыновей пятнадцати, семнадцати и девятнадцати лет и дочь – ровесница Джесс. С Маршей Бордман Джессика дружила чуть не с детсадовского возраста, но Глэдис подозревала, что теперь ее дочь больше интересуют братья Марши, старший из которых закончил первый курс колледжа.
У Джейсона тоже был в Харвиче приятель, который жил чуть дальше по улице. Он был из Мэриленда, где школьников распускали на каникулы на два дня раньше, и Джейсон еще накануне созвонился с ним и договорился о встрече. Эйми хотела купаться с подругами, и Глэдис обещала обзвонить знакомых и организовать поход к морю («Вот только выпью чашечку кофе, дорогая…»). Сэм же сказал, что не прочь погулять с ней по берегу. Глэдис этот план вполне устраивал. Она пообещала сыну, что они обязательно устроят вылазку, если он разберет свои старые игрушки, оставшиеся в коттедже с прошлого года. Сэм с готовностью согласился, а заодно решил привести в порядок велосипеды.
К половине одиннадцатого утра все вопросы были решены, и Глэдис с Сэмом отправились прогуляться, прихватив собаку. Сэм нашел среди игрушек старый теннисный мяч, который он то и дело бросал Кроку, а тот приносил, бесстрашно забираясь в воду по самое брюхо. Глэдис шагала по плотному, чуть влажному песку немного позади них, и на плече ее снова висел фотоаппарат. Она положила его в машину лишь в последнюю минуту перед отъездом, сделав это скорее по привычке.
Каникулы едва начались, отдыхающие только-только съезжались в Харвич, и они прошли чуть не целую милю, прежде чем встретили знакомых. Дик и Дженни Паркер были хирургами из Бостона, а на мыс Код приезжали с незапамятных времен, когда их сын – ныне студент Гарвардского медицинского колледжа – был еще совсем маленьким. Самому Дику было что-то около пятидесяти, Дженни была на два года его старше, однако оба неплохо сохранились и выглядели много моложе своих лет. Заметив Глэдис и Сэма, они еще издалека заулыбались и замахали руками.
– А я уже давно гадаю, когда же вы наконец приедете! – сказала Дженни, целуя Глэдис. – Как дела, Сэм? А где Дуглас? Неужели работает?
– Мы приехали вчера вечером, – объяснила Глэдис. – У Дуга действительно много работы, так что он, наверное, появится только через неделю, а то и через две. У него сейчас большой наплыв клиентов, а двое клерков выбыли из строя.
– Жаль, жаль, – сказал Дик, качая головой. – Четвертого июля мы хотели устроить пикник, и я надеялся, что вы придете вместе. Что ж, я вас все равно приглашаю, а там как выйдет. В этом году Дженни решила нанять повара, так что жареные ребрышки будут в целости и сохранности.
– Зато бифштексы у тебя получились отлично, – улыбнулась Глэдис, которая прекрасно помнила, как в прошлый раз Дик устроил настоящий фейерверк. Свиные ребрышки горели синим пламенем в буквальном смысле слова, а гамбургеры превратились в головешки.
– Спасибо на добром слове. – Дик тоже улыбнулся. Он был рад видеть Глэдис и к тому же питал слабость к ее мальчишкам, поскольку его собственный сын давно вырос. – Приходите всей семьей, мы вас будем очень ждать.
– Хорошо, мы постараемся, – кивнула Глэдис и тут же спросила, кто еще из общих знакомых уже приехал в Харвич. Дженни назвала ей довольно много имен, и Глэдис была рада узнать, что большинство друзей и соседей уже на месте. Значит, подумала она, у детей будет своя компания.
– Угадай, кто еще будет у нас на пикнике? – добавила Дженни, и Глэдис улыбнулась. У Паркеров было полно знакомых, к ним постоянно кто-то приезжал, и в их коттедже на самом берегу можно было встретить кого угодно – от знаменитого бейсболиста до сенатора Соединенных Штатов.
– Наверное, Майкл Джексон, – сказала она, приняв серьезный вид, и Дженни прыснула.
– Нет, его мы еще не лечили. Впрочем, эти гости тоже не из числа наших пациентов. К нам приедет Селина Смит с мужем!
– Та самая Селина Смит? – удивилась Глэдис. Разумеется, она знала эту известную писательницу, романы которой регулярно попадали в списки бестселлеров. Глэдис читала их все, и у нее сложилось впечатление, что Селина – интересная женщина.
– Ну да, – кивнула Дженни. – Я училась с ней в колледже. Потом мы на несколько лет потеряли друг друга из виду. И только в прошлом году я снова встретилась с ней в Нью-Йорке. Селина очень мила, с ней не соскучишься, да и муж ее мне тоже очень понравился.
– А какая у него яхта! – вставил Дик. – Он с дюжиной друзей обошел на ней вокруг света. Это действительно чудо! Ну вы еще полюбуетесь – Селина и ее муж проведут у нас целую неделю.
– Вы нам скажите, когда они приплывут, и мы обязательно сходим посмотреть, – наивно попросила Глэдис, и Дик и Дженни рассмеялись.
– Такую махину трудно не заметить. Яхта имеет сто семьдесят футов в длину, а экипаж состоит из девяти человек. Селина и ее муж очень хорошо обеспечены, что не мешает им быть по-настоящему приятными людьми. Думаю, что они вам понравятся. Жаль только, что Дугласу приходится работать.
– Да, он, конечно, расстроится, – вежливо сказала Глэдис, хотя ей было прекрасно известно, что при одном взгляде на обычный прогулочный ялик у Дуга начинается морская болезнь. Но не объяснять же это Паркерам, к тому же в ее семье было как минимум два человека, которые морской болезнью не страдали. И она сама, и в особенности Сэм были очень не прочь посмотреть на красавицу яхту и, быть может, даже немного на ней прокатиться.
– А кто ее муж? – поинтересовалась она.
– Да ты наверняка тоже его знаешь. Это Пол Уорд, известный финансист и банкир.
Глэдис кивнула. За последние несколько лет портрет Уорда дважды появлялся на обложке «Таймс», к тому же она читала статьи о нем в «Уолл-стрит джорнэл». Полу Уорду было слегка за пятьдесят, однако выглядел он гораздо моложе. Почему-то Глэдис не связывала его имя с именем Селины Смит, но это было как раз неудивительно – известность одного не зависела от славы другого, поэтому человек, который не следил за светской хроникой, воспринимал их как две вполне самостоятельные фигуры.
– Мне очень хотелось бы познакомиться с ними, – честно призналась Глэдис и улыбнулась. – Похоже, у нас в Харвиче начинает оседать чуть ли не высшее общество – миллиардеры и финансисты, роскошные яхты, знаменитые писательницы… По сравнению с ними все остальные будут выглядеть серенькими воробышками.
– Ну, тебя-то никто не назовет серенькой, – ответил Дик, дружески обнимая ее. Он не только считал Глэдис весьма привлекательной и эффектной женщиной, но и разделял ее страсть к фотографии, хотя по сравнению с ней Дик был, конечно, просто любителем.
– Кстати, мне давно хотелось у тебя спросить… – добавил он. – Ты работала этой зимой? Какие новые репортажи ты сделала?
