banner banner banner
«Жемчужного дерева ветви из яшмы…» Китайская поэзия в переводах Льва Меньшикова
«Жемчужного дерева ветви из яшмы…» Китайская поэзия в переводах Льва Меньшикова
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

«Жемчужного дерева ветви из яшмы…» Китайская поэзия в переводах Льва Меньшикова

скачать книгу бесплатно


Любимый отец, родил ты меня;
Родимая мать взрастила меня.
Питали меня, кормили меня,
Ласкали меня, учили меня,
Смотрели за мной, ходили за мной,
И дома, и в поле следили за мной.
За эти блага я хотел бы воздать —
Безбрежны они, как небесная гладь.

Вершины Наньшань высоки, высоки,
Порывистый ветер метет и метет.
Несчастий не знают все люди вокруг,
И только меня мое горе гнетет.

Вершины Наньшань чередой, чередой,
Порывистый ветер гудит и гудит.
Несчастий не знают все люди вокруг,
И только меня беда не щадит.

Мэй Чэн

Мэй Чэн, по второму имени Мэй Шу, был родом из нынешней пров. Цзянсу, год рождения его неизвестен. В 50-е годы II в. до н. э. оказался в окружении вана (принца крови) Лю Пи, мецената, собравшего вокруг себя многих выдающихся ученых. Однако в 154 г. до н. э. его покровитель возглавил «мятеж семи ванов». Мятеж был подавлен, и все его участники лишились жизни. Некоторое время Мэй Чэн пользовался покровительством другого вана. Когда в 140 г. до н. э. вступил на трон император У-ди, имя Мэй Чэна было уже широко известно. У-ди пригласил его приехать в столицу, но поэт был слишком стар и умер по дороге. Из его сочинений знамениты «Семь подступов», вызвавшие в последующие четыре века много подражаний.

СЕМЬ ПОДСТУПОВ

(ВСТУПЛЕНИЕ)

Во владении Чу заболел наследник трона. Гость из владения У пришел к нему с вопросом:

– Я удостоился услышать, что яшмовое тело Наследника лишилось покоя. Стало ли вам сейчас несколько легче?

Наследник сказал:

– Да, плохо мне. Покорнейше благодарю вас, мой гость, за внимание.

Тогда гость представил дело так:

– В наше время в Поднебесной спокойно и тихо; в четырех сторонах все ладно и мирно. А вам, Наследник, уготован богатый счет грядущих лет. Бывает так, что человек в мыслях своих

Покойного счастья исполнен давно,
И ночью и днем беспредельно оно,
И все же дыхание затруднено,
Нутро его будто клубками полно.

Все смутно и трудно, безвкусно и пресно,
Дышать равномерно болящий не может.
Он в страхе – он в страхе, подавлен – подавлен,
Ночами очей не смыкает на ложе.

И слух его ловит в небесных просторах
Какие-то злые людей разговоры,
Духовные силы его оставляют
И одолевают бессчетные хвори.

А очи и уши ослепли, оглохли,
Смирить он не может ни злобу, ни радость,
Подолгу болезнь от него не уходит,
Для жизни великой все ближе преграда.

Неужто у вас, Наследник, дошло до этого?

Наследник ответил:

– Покорнейше благодарю вас, мой гость. Все это у меня время от времени появляется, но не в такой же мере.

Гость продолжал:

– К чему в наше время привычны дети богатых людей?

Живут во дворцах, обитают в хоромах,
Их мамки хранят, если дома сидят,
Их дядьки везде провожают вне дома,
Им нет от надзора местечек укромных.
Питье и пища у них
согретые и чистые, сладкие и смачные,
свежие и густые, жирные и сытные;
Одежды и платья у них
разнообразные и пестрые, тонкие и нежные,
мягкие и теплые, сухие и уютные, горячие и жаркие.

Но ведь даже твердость металла и камня размягчается, проходя через переплавку, – что уж говорить о пространстве, где жилы да кости!

Вот почему сказано:

Кто покоряется желаниям ушей и глаз,
Кто нарушает согласие конечностей и тела,
Тот повреждает гармонию крови и пульса.
Но ведь они, кроме этого,
Выезжают в носилках, въезжают в повозках,
Это лучше назвать —
экипажи для хромых и увечных;
Обитают в хоромах, в прохладных покоях,
Это лучше назвать —
незнакомством со стужей и зноем;
Зубы белые, бабочки-брови,
Это лучше назвать —
топорами, разящими чувства;
Сладкий хрящик и жирные студни,
Это лучше назвать —
вредным зельем, утробу гноящим.

И вот сегодня у вас, Наследник, цвет кожи почти лишился нежности.

Четыре конечности вялы и слабы,
а кости и жилы вконец размягчились;
Пульсация крови неясна и грязна,
а руки и ноги как перебиты;
Юэские девы впереди услужают,
а циские жены позади все подносят.
И здесь и там среди хлопот и суеты
предаетесь вы прихотям разным
по укромным покоям и тайным клетушкам;
Ваши сладкие яства и вредные зелья —
словно игры в когтях и клыках
у свирепого зверя.

То, что от этого происходит, зашло далеко и глубоко, утонуло-застряло, надолго-навеки, и неустранимо. – Пусть даже

Бянь Цяо целил бы все то, что внутри,
У Сянь бы лечила все то, что снаружи, —
чего бы они могли здесь добиться?

Такая хворь, как у вас, Наследник, присуща многим благородным мужам нашего века, немало видевшим и крепким в познаниях.

На себя принимая и дела, и сужденья,
При изменчивых мерках, при умах переменных,
Не отходят ни в чем от преподанных правил, —
А себя почитают – как крыла оперенье!

Радость для них – нырнуть в тайные глубины, но при сердце обширном и буйном замыслы их ущербны и робки. – Что они могут при таких основах?

Наследник молвил:

– Согласен, но прошу вас найти, где можно применить эти речи так, чтобы болезнь моя прошла.

Примечания: Владение Чу – древняя область в среднем течении Янцзы.

Владение У – древняя область в нижнем течении Янцзы, район нынешних Нанкина и Шанхая.

Пространство, где жилы да кости – т. е. тело человека.

Бянь Цяо – легендарный лекарь, излечивавший своими снадобьями все внутренние болезни.

У Сянь – колдунья и целительница, отгонявшая злых духов, носителей болезней, и тем охранявшая от внешней заразы.

(ПОДСТУП ПЕРВЫЙ)

Гость сказал:

– Сегодняшнюю болезнь Наследника можно полностью излечить без лекарств, снадобий, иголок, уколов и прижиганий; можно изгнать прочь должными словами и разъяснениями сокровенных путей.

Наследник ответил:

– Я, недостойный, хотел бы вас послушать.

Гость поведал ему:

– Вот дерево тунг в ущелье Лунмэнь:
ветвей лишено, хотя и в сто чи высотою.
Лишайник кругами обвил сердцевину,
и редкие корни не сходятся между собою.
Сверху над ним
вершины на целых сто жэнь вознеслись;
Снизу под ним
разверзлось ущелье в сто чжан глубиною,
А там непокорные волны,
они что угодно прочистят-промоют.
В зимнюю пору там ветры бушуют,
сыплется снег, на него налетая;
В летние дни грозовые раскаты
бьют и гремят, не давая покоя.

Утром увидишь, как иволга желтая
песню «гань-дань» распевает на нем;
Ночью увидишь усевшихся кур,
привязанных для ночлега на нем.
Одиноко кукушка
на рассвете тоскует с его высоты;
И желтая цапля
со скорбным напевом парит у корней.

Но вот осталась позади осень, пройдена зима, и даются искусному мастеру поручения:

Срубить и расколоть его ствол —
для изготовления циня;
Взять нити дикого шелкопряда —
для изготовления струн;
Взять пластину «одинокий ребенок» —
для изготовленья деки;
Взять кружочки «матушки девятерых» —
для изготовленья ладов.

И еще поручения: музыканту-наставнику все настроить-наладить, потом Бо Цзы-я – сочинить песню. – А песня такая:

Заколосится пшеница, – о, да! —
взмоют фазаны с зарей.
Путь им в глубокие пади, – о, да! —
прочь от софоры сухой,
В то недоступное место, – о, да! —