скачать книгу бесплатно
Тяжелею во сне, тяжелею…
Тихо руку кладу на живот.
«Ради чего мне безумье отважное…»
Г. Осетрову
Ради чего мне безумье отважное
Дали, и в раны насыпали соль?
Дело пустяшное, слово бумажное,
Передохнуть хоть однажды позволь.
Ночью на кухне греметь бы тарелками,
А не прислушиваться к тишине.
Утром, при свете, какими же мелкими
Звуки ночные покажутся мне!
Хватит у неба ответы выпытывать,
Биться о стенку мучительным лбом.
Полно же душу терзать да испытывать
На растяженье, на сдвиг и на слом.
Время очнуться от грез занимательных,
В бедную жизнь окунуться пора…
Деда сосед посылает по матери,
Лужа смердит посредине двора.
Это нормально. А я, словно чучело,
Все бубенцами своими бренчу.
Руку трудила и сердце измучила —
Ради чего? Но строчу и строчу.
Видно, планида такая юродская—
Посвист с приплясом, когда припечет.
Видно, уж доля такая сиротская —
Командировочный Богу отчет.
«Дух неоседлый, кочевой…»
Дух неоседлый, кочевой
Живет в моей случайной кухне.
Но снова разжигаю угли,
Чтоб вырастить огонь живой.
И залетит на мой огонь
То мотылек, то злая птица,
Или обуглится страница,
Что не прочитана тобой.
И громоздятся по углам
Враждебные свободе вещи —
Реальной жизни знак зловещий,
Кастрюль гремящий балаган.
«Перекресток бессарабский…»
Перекресток бессарабский,
Переулок тарабарский,
Где звучит, куда ни выйдешь,
Русский, что ли, чи молдавский,
Украинский, то ль болгарский
С переходами на идиш.
С детства этот сочный суржик
Я жевала, точно коржик,
Разноречьем упиваясь.
До сих пор в стихотвореньях
Расставляю ударенья
По наитию, покаюсь!
То-то бы Мадам Петрова
Не узнала б Кишинева.
Дело не в названьях улиц.
Здесь по прежнему вишнево,
Но под вишнями паршиво —
Всё вокруг перевернулось.
Кто уехал, или помер,
Кто счастливый вынул номер…
Ну, а мне что остается?
В этом городе Содоме
Снятся сны о старом доме
И на щеки что-то льется.
Где же ты, мой бессарабский,
Горький, нищий, но не рабский,
В Бога, душу и царя,
Магальской, блатной, армянский,
Гагаузский да цыганский?..
Нет такого словаря.
Чистое поле
Выйду ли в чистое поле,
Грудь запахнувши платком, —
Сердце займется от воли
С острым ее холодком.
Пригород, плачь надо мною!
Теплый развеялся дым.
Смалу мне поле ночное
Небом казалось ночным.
Черная полночь, пьянея,
Звездное сыплет пшено.
Что между мною и ею? —
Только дыханье одно.
Доля отмерила соли.
Не зачеркнуть черновик!
Лучше младенец в подоле,
Чем одиночества крик.
Черная пашня нежнее
Греет в горсти семена.
Что между мною и ею? —
Тонкая кожа одна.
В горе, в разлуке, в расколе
Светит мне ярче холста
Малое белое поле,
Чистое поле листа.
Небом и почвой повеет
Лишь на странице одной.
Что между мною и ею?
Что между нею и мной?..
Айва и виноград
Светлане Мосовой
У вас – бабульки в беленьких панамах,
У нас поэты в кушмах. Боже мой,
Оставив тень свою в холодных рамах,
Во сне ты возвращаешься домой.
Здесь луч весенний согревает веко
И вдохновляет голубцов казан.
По языку текут вино и млеко
От мягких песен томных молдаван.
И, доверяя звуку, но не слову,
Как неприкаянная лимита,
Ты ходишь, словно тень, по Кишиневу,
Не узнавая прежние места.
Душа, дитя айвы и винограда,
Затеряна в туманах Ленинграда,
И флуера затейливый мотив
Не достигает ваших перспектив.
Мама рубит дрова
Мама рубит дрова, в пиджаке и резиновых ботах.
Тяжек вдовий неострый топор.
День деньской моя мама в заботах.
Пригорюнясь,
соседка глядит на нее сквозь забор.
Снег на крышах лежит,
на заборах дырявых, на липах,
В ледяную дорожку холодные вмерзли следы.
Мама рубит дрова,
разгибаясь со стоном и хрипом,
И по ветру летят ее волосы, вечно седы.
Сполз платок с головы.
Мама рубит, и рубит, и рубит.
Ох, колотит дрова, бьет дрова!
Ненавидит и любит,
Ласкает— и лупит, и губит…
Мама рубит дрова – И седеет ее голова.
Разгибается мама и смотрит на белое небо.
Как хватило на жизнь ей таких
сокрушительных сил? —
Подымать, подыхать,
подыматься без мужа, без хлеба,
Три войны пережить, жить – из скрученных жил!
Разлетаются щепки, звенят на морозе удары,
И со стуком поленья отскакивают от земли.
Мама, мама моя, стала ты беззащитной и старой,
Треплет ветер безжалостный белые пряди твои.
Стает снег на заборе, на липе, на крыше.
Страшно – мама растает…
И новая вспыхнет трава!
Закрываю глаза и до рези отчетливо вижу:
Мама рубит дрова…
«Ирэн»
Он сыпал и сыпал
Московским своим говорком.
Потом говорил:
– Ты – Ирэн! —
И стучал кулаком.
Ну что мне ответить тебе?
