скачать книгу бесплатно
Аркадий захохотал.
– Тебе повезло, грамотная бабка попалась. Послала не только к невропатологу, но и к ЛОРу. Но у тебя с ушами, надеюсь, все в порядке?
– С ушами – в полном! – заверила его Тина, и оба опять захохотали. Только смех у них был немного грустный. – Ну вот что ты хочешь? – спросила она, наконец отсмеявшись. – Знаешь, под одеялом в своей квартире умирать как-то спокойнее, чем в больнице под капельницей или под звуки мигалки в машине «Скорой помощи».
– Не болтай! – оборвал ее Аркадий. Они еще помолчали. Аркадий подумал, что пора уходить, но было как-то неловко подняться.
– Слушай, а где твоя собака? – неожиданно спросил он.
– Чарли умер в прошлом году.
– Старый, наверное, был? – предположил Аркадий. – Насколько я помню, он жил у тебя лет десять?
– Сколько ему было, никто не знает, – вздохнула Тина. – Я же его на помойке подобрала. Чарли был тогда уже взрослым. Прожил он у меня одиннадцать лет. Когда меня уволили, он несколько месяцев жил у мужа, вернулся совершенно больной. Я думала, погибнет. Но он пожил здесь со мной, успокоился, поправился. Мы с ним гуляли, он был веселый, красивый, бодрый… А однажды я не вернулась домой ночевать. Работала я тогда за городом, и сломалась машина. Вернулась на следующий день, только к обеду. А он лежал около кровати на коврике. Уже мертвый, мордой к двери. Он подумал, наверное, что я его опять бросила. Уже во второй раз.
– С чего ты так решила? – удивился Барашков. – Все люди смертны, собаки тоже. Одиннадцать лет для колли – приличный возраст.
– Нет, не скажи! – Тина покачала головой. – Он умер от ревности. Безысходности. Уходила-то я из дома не одна.
– Ас кем?
– Был человек. Ты его как-то видел. Азарцев. Я у него тогда работала, в косметологической клинике. Помнишь, я тебе говорила?
– Ну да.
– Чарли не любил его. Не рычал, не лаял, о, нет! Просто, когда Азарцев бывал у меня, Чарли лежал в коридоре в углу и не выходил. Никогда не гулял с ним, не брал у него еду. Наверное, чувствовал, что Азарцев меня предаст.
– И что?
– Так и вышло. Когда пришлось сделать выбор, Азарцев выбрал не меня. А я невольно предала Чарли.
– Тина! – сказал Азарцев. – Я теперь знаю, куда тебе надо ехать в первую очередь!
– Куда?
– В клинику неврозов. Если хочешь, я тебя отвезу! И это еще мягко сказано! По-моему, ты того! – Аркадий выразительно постучал по когда-то кудрявой башке. – Сдвинулась на собаке!
Тина усмехнулась.
– Какая же у мужчин простая организация ума! И Азарцев говорил точно так же, как ты: «Сдвинулась на собаке!» Но если собака – единственное существо, которое любит?
– А может, ты просто других-то не замечаешь? – вдруг укоризненно и очень тихо сказал Аркадий.
– Ну что ты мучаешь меня! – заорала вдруг Тина. Лицо ее исказилось, и пена появилась у рта. – Не видишь, что ли, мне плохо, плохо, плохо! Я действительно хочу остаться одна! Я хочу умереть! Или, по крайней мере, закрыть глаза! А ты все сидишь, разглагольствуешь, философствуешь, умничаешь! Уходи! – почти визжала она. – Уходи! Я вас всех ненавижу! Всех-всех! Ненавижу весь свет! И задерни шторы! – Она зарыдала. Аркадий молча встал. Тина лежала на животе, все тело ее сотрясали конвульсии, слезы текли так быстро и сильно, что в момент намочили подушку.
«Истерика, – подумал Барашков. – Черт знает что! Тот мужик, видимо, ее бросил. А она действительно его любила. Как странно. Печально». Неожиданно ему пришло в голову, что он сидит рядом с женщиной, которая плачет оттого, что ее бросил не он, Барашков, а некто другой, и ему это безразлично. Вот что значит старость. Или не старость, а зрелость?
Она наконец затихла.
– Я сейчас уйду, – сказал Аркадий. – Не сердись, проводи меня. Только знай, ты должна лечиться!
Тина повернулась к нему, вытерла ладонями мокрые щеки.
– Прости. Тебе, должно быть, противно на меня смотреть, – сказала она. – Я стала страшная. Злая и страшная. Ужасно, что мне это безразлично. Я не хочу быть ни молодой, ни красивой.
– Ты просто больна. – Барашков взял ее за руку. – Теперь мне это совершенно ясно.
Он был опытным врачом и прекрасно знал, что болезнь редко делает человека прекрасным. Это только в романах Ремарка да Фицджеральда по тенистым аллеям парков гуляют нежные сумасшедшие героини. На самом деле болезнь безобразна, зла, эгоистична. Доброго человека она может сделать безвольным, мямлей; стойкого – злым, эгоистичным тираном; разумного – бессмысленно тупым. Но если человек поправляется, то из болезни он выносит самое главное – опыт, как нужно жить. Потом, правда, часто этот опыт забывается. Но умные люди после глубокой болезни начинают жить так, будто получили в подарок новую драгоценную жизнь.
Барашков продолжил, стараясь, чтобы его слова звучали как можно более убедительно:
– Ты должна поправиться, Тина! Нужно обследоваться. О конце думать рано. Ты многим нужна. По крайней мере мне, твоим родителям, сыну и, наверное, сестре. Но в тебе сейчас говорит не болезнь, а эгоизм, Тина. Подумай об этом. До завтра. Я пошел, завтра позвоню. Обдумаю за вечер, и ты тоже подумай, с чего нам лучше начать обследование. Пока!
– Я сорвалась. – Тина отерла лицо нечистой простыней. – Я провожу тебя! – В голове у нее играл огромный оркестр, предметы перед глазами танцевали медленный вальс, а в груди бились многочисленные крошечные молоточки. «Может, это от голода? – подумала она. – Сейчас он уйдет, и я снова лягу. В шкафу должно быть немного хлеба. Погрызу его, а когда станет легче, выйду на улицу, что-нибудь куплю, масла и сыра, например». Но при упоминании о еде ее затошнило еще больше. – Ну, иди! – Она спустила ноги с постели. Барашков поцеловал ее в щеку и пошел в коридор. Тина прошлепала за ним.
– Звони! – Она постаралась сказать это так, чтобы голос ее не дрожал.
– До завтра? – Аркадий взялся за ручку двери.
– До завтра! – Тина улыбалась, а сама незаметно старалась удержаться за стену.
– Так я позвоню.
Через мгновение, обернувшись уже с лестничной площадки, Аркадий увидел, что стоящая в коридоре Тина как-то странно отклоняется от него назад и со всего маху с остановившимся взглядом падает на спину, ударяясь при этом с глухим стуком головой о пол.
– Тина! – крикнул Аркадий и ринулся назад к ней в квартиру.
На его пальцах быстро высыхала алая кровь, будто покрывая кожу прозрачным красноватым лаком. Кровь была и на полу, под Тининой головой, и на ее светлых незавитых волосах.
– «Скорая»! Да ответьте же, наконец! «Скорая»! Что ж вы там все, заснули?! – Он метался по Тининой квартире в поисках аптечки, но, конечно же, ничего не нашел. «Да ведь она умирает, а я, реаниматолог хренов, даже сделать ничего не могу!» – Он готов был разбить телефон, всю квартиру, весь мир, только чтобы кто-нибудь появился и помог ему снести Тину вниз, туда, где ей можно помочь…
В трубке, наконец, раздалось:
– «Скорая» слушает!
И тут он вдруг понял, что не знает Тинин адрес.
6
Косметическая клиника доктора Азарцева находилась за городом, в живописном местечке, с краю бывшего когда-то дачного поселка. Места она занимала сравнительно немного: каменный двухэтажный дом под высокой, во французском стиле, крышей с дымоходными трубами от двух каминов и еще одно здание – бывшая небольшая дача с мансардой. Все остальное составляли газон, живая изгородь вдоль забора, металлические ворота с красивой решеткой да аллея, недавно усаженная невысокими еще туями от резной калитки к большому дому. Собственно, клиникой и являлся этот каменный дом.
Вытянутое вперед крыльцо под высоким портиком с обеих сторон продолжалось в широкие террасы, поддерживаемые колоннами. Летом на них должны были отдыхать больные, а сейчас плетеные кресла стояли пустые, низкие столики были перевернуты друг на друга, и охранник уже собирался отправить их зимовать в подвал, чтобы не портились на морозе. Возле самых дверей, на пьедестале под фонарем, стояла обнаженная Афродита, показывая своими гипсовыми формами, к какому совершенству должны стремиться пациентки клиники. Окно Юлиного кабинета располагалось на втором этаже с угла – так, чтобы обозревать подъездные пути к боковому входу, куда привозили и откуда увозили пациентов после операции, и центральную аллею, по которой нужно было идти пешком от калитки до парадной двери. Сейчас Юлия стояла у окна и нервничала. Ждали Азарцева, а его все не было. Но вот его серый автомобиль въехал в ворота. Юлия взглянула на себя в зеркало и спустилась к нему.
– Поздненько, однако, являетесь на работу! – ехидно заметила она, сразу почувствовав, что Азарцев приехал расстроенный. «Наверное, опять заезжал к этой своей шлюхе!» Почему-то многие женщины, даже никогда в жизни не видя соперницу, непременно представляют ее в образе шлюхи.
«Его тут ждут, а он наносит утренние визиты! Ловелас чертов!» – Юлия пошла вместе с Азарцевым в его кабинет.
В просторном коридоре в широком кресле «под старину» сидела девчушка, замотанная шарфом. Ее простые джинсы, дешевая куртюшка, самовязаный сиреневый шарф настолько странно выглядели на фоне солидного и респектабельного интерьера, что Азарцев удивился, что ее вообще впустили сюда. Но уж, конечно, не из-за ее визита Юля сделала такую отвратительную гримасу.
Азарцев не обманулся в догадке. Его кабинет был открыт, он увидел там человека – совершенно лысого, с гладкой, как яйцо, головой, с таинственным азиатским разрезом глаз, одетого в элегантный европейский костюм.
– А, вот, оказывается, из-за кого весь сыр-бор! – улыбнулся Азарцев, а лысый человек поднялся навстречу и приветливо раскрыл ему широкие объятия.
– Пробки, наверное? – участливо поинтересовался лысый. – Деловым людям скоро придется пересаживаться на вертолеты, как в Америке! Я лично с удовольствием обзавелся бы парочкой!
– Поставил бы один из них прямо в ресторанный зал? – Азарцев пожал компаньону руку. Вид этого гладкого лица, на котором и следов от операций уже не осталось, так хорошо они были зашлифованы, напомнил ему осенний вечер двухлетней давности и Тину, оживленную и очень тогда красивую. Если бы не тот вечер, так, может, и не было бы в его жизни ничего, связанного с ней. Ни нескольких, очень счастливых, месяцев, ни чувства обиды и разочарования оттого, что его интересы не стали их общим делом, ни обескураживающего чувства вины из-за того, что с этой женщиной происходит сейчас.
– Да, ужасные пробки! – подтвердил кивком Азарцев и в знак солидарности уселся не за широкий массивный рабочий стол, а напротив пришедшего, в кресло, за маленький кофейный столик, предназначенный для доверительных разговоров. Юлия всегда ставила на столик вазу с шикарными искусственными белыми гладиолусами, но Азарцев подвинул ее вбок, чтобы лучше видеть лицо собеседника.
Азарцеву нравилось профессионально разглядывать измененные им лица. Он любил наблюдать те или иные движения мышц при улыбке, при прищуре глаз. Ему нравилось видеть, как молодеют лица, как заново начинают блестеть глаза женщин, прошедших адовы круги циркулярных подтяжек. Он любовался правильными, не топорщащимися больше ушками детей, которых переставали дразнить сверстники, но больше всего ему нравилось разговаривать с больными, чью внешность он пытался поправить после перенесенных травм. И ему казалось, что иногда результаты его работы превосходят созданные самим господом первоначальные варианты.
Лицо Магомета, Лысой Головы, как звали за глаза его нынешнего собеседника, не до конца удовлетворяло Азарцева с профессиональной точки зрения. Конечно, он не мог не помнить, какой черной обожженной головешкой выглядело это лицо сразу после того ужасного пожара в машине. И он, и Магомет помнили, каким бесформенным красным обрубком было его лицо после чудесного возвращения с того света и лечения в ожоговом центре. Азарцев прекрасно помнил и сколько денег он взял, чтобы превратить этот обожженный обрубок в человеческое лицо, которое теперь можно было назвать и красивым. После операций оно стало напоминать лицо этакого компьютерного инопланетянина, романтического героя-спасителя. Иногда, впрочем, Азарцеву приходила в голову мысль, что новое лицо Магомета напоминает своей непроницаемостью восточную маску шамана, с узкими прорезями глаз и трагическим оскалом безмолвной улыбки, отягощенной знанием неотвратимых событий.
– За деньгами пришел! – даже не вопросительно, а совершенно спокойно, как что-то очень будничное, констатировал Азарцев.
– Настало время! – слегка развел руками пришелец.
– Сумма за лето у меня приготовлена, можем отдать хоть сейчас. Но впереди зима…
Магомет вежливо промолчал. Он хотел, видимо, вопросительно приподнять брови, но после глубоких ожогов мышцы его лба и орбит функционировали неправильно, поэтому по верхней части его лица пронеслась только еле уловимая тень.
– Обычно люди не ложатся на операции перед Новым годом, – пояснил Азарцев. – Стараются поправить внешность не такими радикальными процедурами, то есть малой кровью. А где малая кровь, там и деньги небольшие. Ты же понимаешь, что самые большие доходы мы получаем именно от операций. То есть, я думаю, надо перераспределить суммы по временам года. Летом сделать побольше, зимой поменьше.
– Я передам, – холодно сказал Магомет. Мышцы рта у него тоже работали не совсем правильно, поэтому широко улыбнуться он мог с трудом. – Но я думаю, раз ты брал деньги в долг под определенный процент, не упоминая про времена года, то и отдавать их нужно не под музыку Чайковского.
«Да он не без образования», – механически отметил Азарцев.
– Я думаю, «там», – Магомет выразительно поднял кверху палец, – твои доводы не будут иметь успеха.
Азарцев посмотрел на его палец – ровный, гладкий, тоже вышедший из-под его скальпеля. «Интересно, – подумал он, – если бы я привел свои доводы не сейчас, а тогда, четыре года назад, перед операционным столом, на котором лежал тогда этот бугай, похожий на красный обрубок со скрюченными щупальцами-конечностями, возымели бы тогда успех мои доводы?»
– Медицина ведь не пивной заводик, – сказал он вслух. – Купил оборудование – и гони продукцию. Да и то, летом, я думаю, пива пьют больше. У нас ведь живые люди, у которых свои планы, которые подвержены страхам и предрассудкам. И работаем мы пока только второй год. Но уже по опыту прошлого года и работы в других местах я могу выявить некоторые закономерности поступления больных, о которых уже сказал тебе. В феврале-марте их всегда больше, чем в ноябре. Люди стремятся лучше выглядеть к весне, а зимние праздники не хотят встречать в синяках, бинтах и повязках. И это нельзя не учитывать.
– Зачем ты повторяешься? Я все передам. А деньги за лето отдай сегодня. Я подошлю людей. – Магомет встал и посмотрел в окно. – Жаль, что вертолет у нас пока все-таки роскошь, а не средство передвижения. Лужайка перед домом как раз подходящая. – Он отказался от завтрака, предложенного Юлией, направился к выходу.
Навстречу Азарцеву встала девушка в сиреневом шарфе, и Лысая Голова, с недоумением поглядев на нее, поинтересовался:
– Это кто?
Девушка сделала шаг навстречу выходившим. Конец шарфа упал с лица на ее дешевую куртку, и стали видны безобразные ожоги, тянувшиеся по шее и подбородку. «Твоя коллега по несчастью», – подумал Азарцев, но промолчал. Не мог Лысая Голова не помнить, как выглядят ожоги, но на его бесстрастном лице ничего не отразилось. Одним из теперешних достоинств его внешности, как он сам считал, была практически полная непроницаемость. Его высокая фигура с блестящим черепом, дорогая одежда, изысканная обувь странно контрастировали с тонкой фигуркой обожженной девушки.
– Пациентка, наверное, – подобострастно пояснила Юлия.
– С такими пациентками сам раздетый, голодный окажешься, – сухо заметил Магомет и, даже не протянув Азарцеву на прощание руку, сел на заднее сиденье прекрасного черного автомобиля и быстро выехал в ворота, поспешно отворенные перед ним охранником.
– Лысая Голова ждал тебя полчаса, прежде чем ты соизволил явиться! – набросилась на Азарцева Юля, едва он вернулся в кабинет. – Ты что, не понимаешь, как много зависит от его личного впечатления! Ведь он из тех, кто реально влияет, дадут или не дадут нам деньги и какие возьмут за них проценты!
– Я все понимаю, – отозвался Азарцев. – Разреши мне пройти, я хочу узнать, зачем пришла эта девушка.
Азарцев хитрил с Юлей. Он сразу же понял, зачем пришла девушка. Конечно же, она явилась, чтобы узнать, можно ли ей как-нибудь избавиться от ее безобразных ожогов. Как ни напускал на себя Азарцев равнодушный вид, Юля тут же почувствовала, что ему эта девушка безумно интересна. Как гончая нападает на след лисы и уже не теряет его, пока не загонит животное, так и Юля, заметив, что что-либо идет хоть чуть-чуть не так, хоть на йоту вразрез с ее планами, тут же безжалостно захватывала добычу и не выпускала ее из зубов.
– Конечно, конечно, – сказала Юлия. – И хотя мне нужно поговорить с тобой еще об одном деле, я подожду, пока ты ее осмотришь. – Она с безмятежным видом уселась в удобное кресло сбоку и сделала вид, что листает журнал.
Девушка вошла, держа в руках шарф и куртку.
– Это вы доктор Азарцев, правда? – наивно спросила она.
Юля чуть заметно хмыкнула, Азарцев не мог сдержать улыбки:
– Ну, я, моя красавица…
Девушка вправду была хороша. Тоненькая, темноволосая, с ровными дугами темных бровей, с классически ровным лбом, умными глазами. Ах, кабы не следы от ожогов, что обезображивали ей рот, спускаясь розовыми змеями по шее и подбородку! Она смотрела на Азарцева, не зная, как начать. Дикция у нее тоже была плохая – рот во время разговора некрасиво кривился, губы не слушались. Наконец она просто протянула ему выписку из истории болезни, объяснившую Азарцеву все, что с ней случилось.
– Что ж ты не приходила больше года? – спросил он. – Раньше бы пришла, было бы проще.
– Мы вас долго искали, – ответила девушка. – Сначала не знали, где вы работаете, а потом мама продавала квартиру.
– Продавала квартиру? – удивился Азарцев.
– Чтобы деньги на лечение были, – просто ответила девушка.
Чертовы деньги! Он все время о них забывал. В те времена, когда он рос и учился, последствия ожогов, как и сотни других операций, делали бесплатно. И уж сколько лет прошло, как канули в Лету те неоднозначные времена, но Азарцев никак не мог отделаться от ощущения великой несправедливости, заключающейся в том, что человек, которому нечем платить, не имеет права на нужную ему медицинскую помощь.
– Где же вы теперь живете?
– В коммуналке. Так что деньги у нас теперь есть.
Юля выразительно подняла брови: «Это, мол, хорошо». Азарцев опустил глаза, чтобы не видеть ее знаков.
– Да, – наконец сказал он. – Эти операции дорогие.
– Мы с мамой готовы, – ответила девушка. – Только вы скажите сразу, какой будет эффект и сколько нужно денег.
– А мама где? – спросил он. – Почему она не приехала?
– Да она работает в две смены. Жить ведь как-то надо.
– А ты почему не помогаешь? Учишься, что ли?
– Я не могу учиться, – красавица потупила голову. – На меня все смотрят. Жалеют. А преподаватели не выдерживают, не могут меня слушать теперь…
– К психологу надо обращаться в первую очередь, к логопеду! – не выдержала Юля. – Это, между прочим, и гораздо дешевле. Раньше такие операции вообще не делали, и люди привыкали. И к ним привыкали. И даже не замечали этого недостатка. Главное, чтобы у человека душа была красивая!
Азарцев вздохнул. Девушка подняла на него глаза – легко говорить, пока не испытал на своей шкуре.
– Дай-ка я тебя посмотрю, клади свою одежду! – предложил он, в голове уже крутилась интересная мысль, как можно сделать операцию, чтобы убрать хотя бы один, но основной дефект.
У окна, за специально расшитой ширмой, было устроено смотровое место. Компьютер с новейшей программой, позволяющей моделировать и мягкие ткани головы, и кости черепа, стоял там же, сбоку, на отдельном столе. Азарцев усадил девушку, устроился сам, навел дополнительный свет. В течение некоторого времени до Юли доносились нечленораздельные звуки, похожие на «а», «о», «у», какое-то причмокивание, похмыкивание, отчетливо раздалось: «Открой-ка рот!», и наконец заинтересованный азарцевский возглас: «Так, так, так!»
