скачать книгу бесплатно
– Вы вызвали врача? – спросил он.
– Нет. Ей полегчало. А потом… Да пока «Скорая» доберется к нам, три раза сдохнуть успеешь! Да и «Скорая»-то ей не была нужна, это же ее обычное состояние, а не инсульт, не сердечный приступ.
Колосов не стал спрашивать: «А какой же это был приступ?» Спросил другое:
– И что же случилось потом, когда вашей сестре стало лучше?
– Да ничего. Мы с Александрой и Юлией Павловной отвели ее домой. Это соседки наши, – пояснил Сорокин торопливо. – У них мы и были. Александра Модестовна Чебукиани, муж ее покойный был художник известный, может, слышали?
– А второй вашей знакомой как фамилия?
– Хованская. Она у Александры Модестовны гостит с племянником…
– С этим вашим приятелем Кузнецовым?
– Нет, Сашка родственник Чебукиани, а у Юлии мальчишка. Впрочем, спросите у нее сами, если вам надо!
– Вы отвели сестру домой и?..
– И ничего. Соседи домой ушли. Я посидел немного на террасе, дождался, когда Лерка заснет. Я ее чуть не силой спать уложил, когда она в таком состоянии – у нее сильнейшая бессонница. Потом и сам спать пошел.
– Вы какое-нибудь лекарство сестре давали? Успокоительное, снотворное? Вообще она принимала какие-нибудь лекарства?
– Тиоридазин. Не регулярно. Когда я заставлял с барабанным боем.
– Вчера она его принимала?
– Нет. Она упрямая как ослица. Как упрется, то…
– Когда вы обнаружили, что сестры нет дома?
– Я до десяти проспал. Меня Юлия Павловна разбудила. Ей соседи сообщили, что с Лерой несчастье. Она сразу ко мне, а я…
– Вы так крепко спали, что не услышали, как она ушла из дома?
– Да. Я крепко сплю.
– А сестра ваша и прежде уходила?
– Я за ней старался смотреть, следить. Меня врач ее насчет этого особо предупреждал. Порой она, правда, из-под контроля выходила. Ну и тогда случалось.
– Что?
– В Москве несколько раз из дома пропадала. И в детстве были такие случаи. Один раз даже с милици-ей ее искал. Ваш коллега, вертухай один, мне, кстати, заявил, – Сорокин усмехнулся недобро: – «Что же вы от нас хотите, она же у вас форменная шизофреничка».
– И давно вы таким вот трогательным образом заботитесь о сестре? – Колосов задал вопрос так, что это его змеиное «заботитесь» прозвучало как можно двусмысленнее.
– Как мама умерла. Точнее, как мы одни остались.
– Лера лежала в клинике?
– Каждый год почти. Иногда месяц, иногда два. Когда ремиссия наступала, ее выписывали. Кого сейчас в психушке-то дольше держат? Подлечат кое-как и – пинок под зад.
– Вы очень любили сестру? – спросил Колосов. Душеспасительную беседу с этим парнем пора было кончать. «Ничего, братец, когда будет результат судебно-медицинской экспертизы, наше с тобой общение возобновится. Дай срок», – думал он почти враждебно.
– А почему вы спрашиваете таким тоном? Вы что, вините меня в ее смерти? Что я недоглядел, не оказал вовремя помощи? Да я и так все эти годы как… как сторож за ней… как каторжник на цепи… Кто-нибудь вообще подумал, что я пережил с ней, с такой вот?!
– Извините, Константин, извините бога ради. Я не хотел вас обидеть. Никто вас ни в чем не винит, что вы… Все мы понимаем, как вам пришлось нелегко… – Колосов был снова само сочувствие. – Как только будет произведено вскрытие и мы ознакомимся с его результатом, вы сможете забрать тело из морга. И… примите, пожалуйста, мои самые искренние соболезнования.
Сорокин встал. Колосову показалось, что он сильно побледнел.
– Вскрытие? Зачем?
– Уж такой порядок. – Колосов развел руками. – Закон есть закон. Как смогу в случае необходимости с вами связаться?
– Я живу здесь, на даче. Московский телефон запишите, но вы вряд ли по нему меня застанете.
– Тогда рабочий?
– Я временно не работаю, – сухо отрезал Сорокин.
Колосов видел в окно, как он, покинув сторожку, сел в вишневую «девятку», подрулившую к самым окнам. За рулем ее сидел Кузнецов. А на заднем сиденье еще один пассажир. Но из окна было невозможно рассмотреть его. Когда за «дальнейшими инструкциями» в опорный пункт заглянул участковый, Колосов спросил его: знает ли он сидящего в машине? Участковый ответил, что видел обоих. «Но тот, что вас интересует, – явно не местный, не дачник, но в гости часто к кому-то наезжает, вроде бы на дачу художника Чебукиани, вдова его там сейчас обретается с подругой. Лицо-то мужика вроде знакомое, а вот где видел, не припомню. У вдовы-то той вообще разного народа много бывает. И когда муж жив был, и сейчас… А кто это – не знаю, врать не буду. Мимо машины шел – видел, он вроде там пьяный у них. Этот, что за рулем-то, вокруг него, как голубь сизый, вьется».
К трем часам дня Колосов вернулся в Старо-Павловский отдел. Известие об обнаружении трупа женщины в поселке Май-Гора было воспринято там без какого-либо ажиотажа. Начальник ОВД вообще делал вид, что не понимает, чем занимается представитель главка на месте «самой обычной скоропостижной смерти». Для чего столь активно «гонит волну», вытаскивая в район и следователя прокуратуры, и «булгача» (именно это причудливое выражение было раздраженно употреблено) – патологоанатома, у которого и так «материала для исследования» – то есть трупов – выше крыши.
Колосову пришлось преодолеть и непонимание, и безразличие, и – что греха таить – ослиное упрямство. Но вот мало-помалу к делу стали подключаться и в Старо-Павловском ОВД. Ритм работы набирал обороты. Патологоанатом, наконец-то вернувшийся в город со столичного семинара, по настоятельной просьбе следователя прокуратуры вечером этого же дня приступил к вскрытию тела Сорокиной. Часть исследуемых материалов тут же была отправлена Колосовым вместе с нарочным в ЭКУ на судебно-химическое исследование.
В итоге в главк Колосов приехал из Старо-Павловска только в девятом часу вечера. А потом у себя в кабинете почти до начала одиннадцатого еще ждал известий о предварительных результатах экспертизы.
В ЭКУ на Варшавском шоссе работала целая группа дежурных экспертов-химиков. И они должны были либо подтвердить, либо опровергнуть то, что…
Телефонный звонок прогнал сонную ночную тишину кабинета, освещенного лишь настольной лампой. Звонила эксперт-криминалист:
– Этилмеркурхлорид, Никита Михайлович. В образцах, представленных нам на исследование (а как знал Колосов, это были части внутренних органов потерпевшей), нами обнаружены следы именно этого вещества. Это препарат, производимый на основе сулемы. Сильнейший промышленный яд. Вы меня слушаете? Сейчас уже можно сказать совершенно точно: причина смерти Валерии Сорокиной – отравление сулемой. Все признаки указывают именно на это.
Глава 8
ЯД
– Отдохнули… – У Нины, сидевшей на скамейке в тени липы, был вид пассажира поезда, опаздывающего на несколько суток. – Со мной всегда так. Вечно я в истории попадаю.
– Это я попадаю в истории. У меня профессия такая бедовая. – Катя сосредоточенно наблюдала за тем, как «мохнатый шмель – на душистый хмель». Роль хмеля из песни, правда, играл дурно пахнущий чахлый вьюнок, душивший молодые побеги пионового куста, росшего у крыльца.
– Бедная Лерка… Как мы все вчера на нее дружно окрысились. А ведь у больных так бывает – ужасная тоска вот здесь. – Нина прижала ладонь к груди. – Давит, давит, как камень. И полное одиночество, полная безысходность. Мир, в котором они живут, Катя, так ужасен! Населен чудовищами из кошмаров. Они слышат их голоса, они видят то, что их смертельно пугает. Им так хочется рассказать кому-то о своих страхах. Они ищут защиты. Наверное, Лера что-то уже предчувствовала. Прибежала ведь к нам так, словно за ней кто-то по пятам гнался. А мы ее… Это я, наверное, виновата. Надо было обязательно настоять, чтобы ей вызвали врача.
– Слушай, а по-твоему, отчего же она все-таки умерла? – Катя спросила это так, что Нина смерила ее внимательным взглядом.
– Тот парень из милиции, он что, твой знакомый? – спросила она.
– Никита Колосов. Мы работаем в одном управлении, но в разных отделах. Он – начальник отдела по раскрытию умышленных убийств.
Нина, по-мальчишески присвистнув, откинулась на спинку скамейки. Катя видела: подруге ее объяснять ничего больше не нужно. Нина поняла, что Катя имеет в виду.
– Мы с тобой первые обнаружили тело, хоть нас потом оттуда и вытурили взашей, но все же мы его первые и осмотрели. Ты мне, правда, трогать что-либо там запрещала, и это правильно… Судя по тому, в каком виде мы ее нашли, смерть наступила около пяти-шести часов до этого. – Нина нахмурилась. – Значит, умерла она где-то между половиной третьего и половиной четвертого утра. А если учесть, что первые признаки при некоторых острых токсикозах проявляются…
Катя насторожилась. Нина наконец-то облекла в слова то, на что лишь пыталась намекнуть на месте происшествия, обращая внимание Кати и на вид тела Сорокиной, и на следы рвоты на ее одежде и на земле.
– Твоим коллегам предстоит решить, с чем они столкнулись: с пищевым ли токсикозом или это что-то иное. – Нина снова искоса глянула на приятельницу. – В случае, если подтвердятся подозрения на токсикоз, они проведут гистологическое исследование. И если это так называемое резорбтивное вещество, то есть то, которое вызывает отравление организма после непосредственного всасывания, то… – Нина на секунду запнулась, – то, рассчитав период всасывания организмом этого вещества, они установят и примерное время отравления с точностью до нескольких минут, когда недоброкачественный продукт попал к ней в желудок.
– Недоброкачественный продукт? – Катя снова насторожилась. – А что же это может быть, по-твоему?
– Иногда тяжелые пищевые отравления дает рыба. Могли быть это и грибы, и какие-то растения, консервы, лекарства, наконец. Лера ведь была на этот счет человеком ненадежным. Не хочу сказать, что такие больные все что ни попадя тащат к себе в рот, как дети, но… Вот мы с тобой не будем рвать в лесу поганки и пробовать их на вкус. А такие, как Лера, с ущербной психикой, вполне на это способны. За ними нужен постоянный присмотр, иначе…
– Нин, а вот этот самый период всасывания… Он сколько может длиться?
– По-разному для разных веществ токсического действия.
– Ядов, что ли?
– Ну да, ядов. Смотря что это за вещество, какое именно количество его попало в организм. Признаки отравления могут появиться и через несколько минут, и через несколько часов. Возможно, Лера, придя к Александре Модестовне, уже чувствовала себя плохо. Общее ухудшение состояния и спровоцировало припадок. Потом могло наступить временное улучшение. А под утро снова начался повторный приступ. Хотя тут я могу ошибаться, я не специалист в этой области и точно не знаю, возможна ли при отравлениях такая картина с временной ремиссией.
– А как же Сорокина оказалась так далеко от дома? Среди ночи бежать через весь поселок к церкви… Нин, а тебе не кажется, что она бежала именно к церкви, только не успела туда добраться?
– Пытаешься обнаружить логику в ее поступках?
– Нет, я все понимаю… Но даже у психически больной должна быть какая-то причина, чтобы выскочить из постели и бежать в храм.
– Мы нашли ее возле ограды, она не входила на церковный двор. С таким же успехом она могла бежать мимо церкви к Май-горе.
– Но зачем?
– Двигательное возбуждение, сопровождаемое бредом и спровоцированное токсикозом. И вообще, мало ли что могло ей привидеться?
Катя кивнула: так-то оно, конечно, так.
– Ей и за столом ведь тоже что-то почудилось, – продолжала Нина. – Когда началась истерика, то первый признак припадка был – типичнейшая зрительная галлюцинация, сопровождаемая двигательно-речевым возбуждением. Понимаешь, она вроде бы к Смирнову обращалась, и тем не менее было заметно, что имела она в виду вроде бы и не его, а кого-то другого.
– Да, она все твердила: он, он… – Катя силилась вспомнить весь «инцидент». – Указывала пальцем на Смирнова, но взгляд у нее при этом был какой-то странный. Словно то, что испугало ее, пряталось в углу террасы или за буфетом.
– Типичнейшая галлюцинация.
– Кого же она имела в виду, если не Смирнова? Может, брата? – Катя вспомнила, как Сорокин наотмашь ударил сестру. Теперь, когда Лера была мертва, Катя испытывала мучительный стыд от того, что стала свидетелем той возмутительной сцены и не вмешалась. Ведь, возможно, Сорокина уже одной ногой стояла в могиле, а они… – Она ведь явно провоцировала брата. Все кричала: ударь меня, что он, кстати, и сделал. Он и прежде с ней, видно, не церемонился.
– Зря ты так. Начнем с того, что в подобной ситуации и святой бы не сдержался. – Нина покачала головой. – А потом ты Костю совсем не знаешь. Даже и вспоминать-то не желаешь, а это явный признак, что он тебе чем-то сразу не понравился. А Костя… Сколько я его помню, он всегда был добрым парнем. Только у него вспыльчивый, взрывной характер. Но причины, чтобы вот так взрываться, у него имелись.
– Какие же это причины? Нин, вообще, а расскажи мне про Сорокиных. Что это за семья была? Ведь ты их давно знаешь.
– Ну, что за семья… Хорошая, московская. Про их отца, правда, ничего не знаю; когда они сюда приехали, он уже с ними не жил. Дачу эту, как и нашу, строил еще дед Сорокиных. Я и его не помню, умер он, когда я еще под стол пешком ходила. Был, судя по Костькиным рассказам, военным, и весьма высокопоставленным, воевал. Мама Кости преподавала на филфаке МГУ. Где-то в начале семидесятых вышла вторично замуж. Отчима я хорошо помню. Дипломат, весь из себя такой… Они, между прочим, первые годы жили за границей – отчим в посольстве в Тегеране работал. Лерка с Костей там при посольстве в школу ходили. Но каждое лето вместе с матерью приезжали домой, в Союз, и жили все каникулы на даче. В перемене климата нуждались, там же жарища адская… Когда Костька учился в седьмом классе, мама их умерла. Вроде рак. Но как и что – он мне никогда не говорил. Они остались с отчимом, он же их усыновил. После школы Костька поступил в МГИМО – сама понимаешь, кто ему помог. Но ты вообще не думай, что он все по блату, он чертовски умный, одаренный парень. А к языкам у него вообще талант. Английский, арабский, иврит – это только его базовые языки, с которыми он работал. А хобби у него знаешь какое еще с института? Древние восточные языки: сирийский, арамейский, коптский. Он такие книги читает! Нам и во сне не снились. Его конек – раннехристианские тексты, апокрифы.
– У него? – Катя ушам своим не верила. Вот тебе, дорогуша, ярчайший пример того, что твое первое впечатление о человеке, да и второе, обманчиво.
– Когда же это он успел столько языков выучить? – спросила она. – Он же ненамного нас старше. И сестра еще инвалид была на нем. Нин, а между прочим, в прошлый раз ты мне ничего такого про этого полиглота не рассказывала.
Нина молча созерцала заросшую сорняками лужайку.
– У вас что-то было с ним? – тихонько спросила Катя.
– Не то чтобы было… Так, дачная история с продолжением. Я в него целый год была влюблена. Ну, дети совсем – мне семнадцать, ему двадцать с хвостом. Я тогда у Спесивцева в театре раз пять за сезон «Ромео и Джульетту» смотрела, все грезила о… Знаешь, там Ромео-студентик в залатанных джинсах по сцене прыгал с шарфиком спартаковским на шее. Помнишь, наверное, и ты тот шарфик?
Катя кивнула, улыбнулась: а как же.
– А он что же, Сорокин? – спросила она.
– Он учился на втором курсе. Примерный был ученик. Все время на занятиях, на лекциях, дополнительных факультативах. А потом, знаешь как это у мальчишек? В первый раз сладко, а потом… Он был красивый мальчик. Он и сейчас недурен. Не находишь?
– Нет, Нина.
– Я и заметила, что Костька тебе сразу не понравился.
– А что, ты говорила, у них с отчимом произошло? Он же фактически отцом их был, вырастил их.
– Не знаю. Где-то на последнем курсе, перед самым дипломом, – сама я этого не видела, отец мне рассказывал. Костька приехал сюда, на дачу, на грузовом такси и выбросил из дома все вещи отчима. Прямо как в черной комедии – все, что годами было приобретено, все погрузил на такси и увез. Дача эта ведь им с Лерой принадлежит пополам, там какое-то завещание есть, от деда их еще осталось. Отчим прав никаких на дом не имел, думаю, и не претендовал на эту развалюху.
– Что же это, он выгнал приемного отца? За что?
– Я не знаю, Катя. В то время мы с Костькой уже близко не общались. Все прошло, понимаешь? Виделись всего раза два за лето. Но больше с тех самых пор его отчим на дачу не приезжал. Никогда.
– Может быть, он вторично хотел жениться? А ребята против были?
– Возможно. Но Костя даже имени его с тех пор не упоминает. А ведь сначала они хорошо жили, дружно. Костька другого отца и не знал никогда. Отчим был очень представительный мужчина. Такой всегда сдержанный, обходительный, голоса никогда не повышал. Ну, дипломат! Они знаешь как вышколены. Сейчас, наверное, на пенсии, пожилой уже.
– А что же было все эти годы с Лерой?
– С ней? Я же тебе говорила: Костька ее не бросал. Поэтому после распределения у него и поездки на стажировку в загранку накрылись, и вообще. Но он терпел. И это был тяжкий крест, Катя.
– Ну, положим, теперь он свободен. У Сорокина после смерти сестры начнется новая жизнь.
– Не иронизируй, пожалуйста.
– Я не иронизирую. Просто все это как-то странно.
– Что странно?
Катя молчала. Нина, помедлив, спросила:
– Этот твой коллега Колосов, начальник отдела убийств… почему именно он сегодня приехал осматривать тело Леры?
– Это и я бы хотела узнать.
