скачать книгу бесплатно
– Так лечитесь. А руке дайте дышать. Пусть ее ветром обдувает, солнышком сушит. А в перчатке только хуже.
Никита спрятал перчатку в задний карман брюк.
– Новости плохие, я понял, вы, Олег, уже знаете.
– Знаю. Участковый приходил, – Званцев тяжко вздохнул. – Я живого участкового впервые видел. До этого только Анискина по телевизору. Вы меня, конечно, извините, но то, что произошло с Серафимой Павловной, – это полный беспредел, чудовищный беспредел.
– Слыхали мы про беспредел, – Соловьев нахмурился и сразу стал похож на бодливого бычка.
– Здесь же дачное место, сорок пять километров от Москвы, а не тайга глухая! Я здесь уже три года работаю – ничего подобного никогда не было!
– Вот. А говорите – беспредел. Единичный случай, – ввернул Соловьев.
– Юра, погоди, – остановил его Колосов. – Давайте-ка по порядку. Где мы можем спокойно поговорить?
– Хотите, ко мне пойдем, – Званцев кивнул на избушку. – Живу там и бумажки свои пишу, а если жарко под крышей – можно на крылечке посидеть.
Колосов выбрал крылечко.
– Сколько времени Калязина здесь работала? – спросил он, когда они уселись на нагретые солнцем ступеньки.
– Лет пять, наверное. Да – пять, это при мне. И до меня еще сколько! В нашем институте баба Сима – старожил. Она, кажется, сразу после войны пришла.
– И все эти годы лаборанткой? Это что-то типа подсобного разнорабочего? – уточнил Никита. – Колбы мыла?
– Ну почему колбы. Нет, не только. У нас работы хватает. Одно время она, кажется, и в музее была. Потом сюда ушла, на базу, здесь платят больше.
– За живностью ухаживала?
Званцев покачал головой.
– За живностью я здесь ухаживаю. И Ольгин Саша. Баба Сима скорее за нами ухаживала. А так как у нас суточные дежурства иногда случаются, то и за питомцами следила. Визуально, не то чтобы сама во что-то вмешивалась, а так – заметит что-то – нас с Ольгиным тут же в известность поставит. Прежде она вместе с нами обезьян кормила и клетки чистила, но с тех пор как Хамфри…
– Это кто такой? – спросил Колосов.
Званцев мотнул головой в сторону клетки.
– Есть тут у нас один деятель. Ну, в общем ситуация кой-какая изменилась. И баба Сима стала только в рельсу бить если что, а мы с Сашей – с Александром Николаевичем то есть – меры принимали.
– В рельсу бить, значит… было, видно, с чего тревожиться. А сегодня она во сколько ушла с базы?
– Сегодня в половине девятого. Ночь у нас паршивая была. В половине девятого как раз Женя приехал на ясногорской электричке – сменщик бабы Симы. Ну а она домой стала собираться.
– У нее есть семья? – спросил Соловьев. Он вытягивал шею и все время смотрел в сторону клеток.
– Дочь, зять, внучка. На даче все сейчас под Звенигородом. У бабы Симы три выходных через сутки, вот она и торопилась: ей ведь еще по магазинам в Москве да снова на электричку – к дочери.
– Родственникам надо сообщить, – Соловьев достал из кармана милицейской гимнастерки маленький блокнот. – Телефон у вас ее есть домашний?
– Есть. Только они ведь на даче. Ну, завтра хватятся. Эх! – Званцев снял панаму, вытер лицо. Был он наголо брит, и это придавало ему разбойно-залихватский вид.
– Ваши сотрудники всегда электричками пользуются? – спросил Колосов.
– Не всегда. Два раза в неделю у нас от института идет машина с продуктами и кормами. Подстраиваются обычно под нее. Но баба Сима всегда пешком ходила: все торопилась – сумку на руку и пойдет шагать!
– Она ведь пожилая, так чего ж работала, с внучкой не сидела, как все бабушки?
– Да так, вроде работала всю жизнь – говорила мне, что привыкла. И своим помогала. Тут хоть, по вашим меркам, платят не густо, – Званцев криво усмехнулся, – но бабе Симе все доход. На нее грабитель напал, да? Так у нее ж брать нечего! Неужель не видел, подонок такой?
– Грабитель – это одна из наших версий. – Колосов полез в карман за сигаретами. – Не повредит вашей живности, если закурю?
– Курите. Клетки далеко отсюда.
– А почему к ним приближаться нельзя? Обезьяны вроде безобидные. Это ж не хищники, – поинтересовался Соловьев.
Званцев только усмехнулся. Усмешка вышла мрачной. Помолчал.
– Кто из ваших сотрудников последним видел Калязину? – Колосов безуспешно щелкал зажигалкой – бензин, что ли, кончился? Без перчатки он чувствовал себя превосходно и был благодарен этому ученому малому в детской панамке за его грубоватую деликатность.
– Я видел. И Зоя. Она с ней у ворот разговаривала.
– Зоя?
– Зоя Иванова – наш ветеринар. Ее апартаменты там, за серпентарием. Она, кажется, за ней и ворота закрыла.
– А почему у вас такие предосторожности? Забор, ворота, проволока? Обезьяны ведь все равно в клетках сидят.
– Ну, у нас там, – Званцев махнул рукой в гущу парка, – есть и открытые опытные площадки. Только… А эти заборы… Видите ли, приматы – создания очень впечатлительные. Нам не хочется лишний раз их беспокоить. А не будет проволоки – детвора полезет окрестная, да и взрослые сейчас сами знаете какие. А нам здесь чужие ни к чему. Только работе повредят.
– Серьезная работа? – осведомился Колосов.
Званцев снова усмехнулся. На этот раз двусмысленно. Но объяснять не стал.
– А вы сами с гражданкой Калязиной до станции вместе ходили? – спросил Соловьев.
– Нет. Ни разу. С ней иногда Зоя ходила, Ольгин тоже, бывало, когда в Москву зачем-нибудь срывался.
– Ольгин – ваш начальник?
– Он руководит лабораторией. Но он вот уже как три дня безвылазно сидит в институте.
– А где располагается ваш институт?
– В Колокольном переулке – между Арбатом и Большой Никитской.
– Ого! Так вы, оказывается, соседи наши. – Никита бросил окурок, затоптал его, поднялся. – А можно с ветеринаром вашим переговорить?
– Пойдемте.
Они шли мимо клеток. Колосов с любопытством разглядывал их сидельцев, уже не делая попыток приблизиться.
– Это Флора, познакомьтесь, – Званцев указал на прислонившуюся к бетонной стене крупную самку шимпанзе с обвислым волосатым животом. На посетителей она не обращала ни малейшего внимания: разглядывала свои вытянутые ноги, шевелила кривыми пальцами, недовольно ворча.
Грустный гном звался Чарли. Он снова приветствовал незнакомцев долгим «у-у-у-у». Потом аппетитно чмокнул губами. Когда Званцев подошел к клетке, Чарли издал капризное повизгивание.
– Что, голова болит? – осведомился Званцев. – А что ж ты, простофиля, на самом солнцепеке сидишь? Ну-ка дай, дай головку пощупаю, – он просунул руку сквозь прутья и безбоязненно положил на макушку шимпанзе. – Ну-ка, иди в тот угол, иначе удар схватишь. Иди быстро. Я кому сказал!
Чарли нехотя поднялся. Стоял он на четвереньках, упираясь костяшками пальцев правой руки в бетонный пол. Постоял, поразмышлял и вразвалочку заковылял в затененный угол клетки.
– Как дети малые! Чуть отвернешься, и… – Званцев покачал головой.
Тут из соседней с Чарли клетки, той, пустой, с раскачивающейся шиной, донеслось глухое «ух, ух».
– Хамфри вас увидел. Близко не подходите. У него руки в два раза длинней ваших. И силы в них в сто раз больше, – предупредил Званцев.
Хамфри был очень крупным шимпанзе. Колосов сразу понял по его виду, что это – зрелая, сильная, много повидавшая на своем веку обезьяна. Он сидел у самых прутьев. Смотрел на пришельцев исподлобья – внимательно и настороженно. Колосова донельзя поразил умный, осмысленный взгляд этих черных блестящих, близко посаженных глазок, сверливших его из-под тяжелых надбровных дуг.
– Почему они у вас на английском именуются? – спросил он.
– Они все гости из-за «бугра». К именам с детства привыкли. Чарли и Флора приобретены из Берлинского зоопарка. Была там одна история – вот после нее наш институт их и приобрел. А Хамфри – герой и красавец мужчина, ему восемнадцать лет стукнуло, сейчас он в расцвете своем – прежде в цирке выступал. Так сейчас вот на заслуженном отдыхе.
– Это в расцвете таланта? – усмехнулся Колосов.
– В цирке работают только с молодыми шимпанзе. Такой геркулес, как Хамфри, там уже непригоден.
Услышав незнакомые голоса, Хамфри весь напрягся, затем уцепился за прутья и легко приподнялся. Никита не мог оторвать взгляда от груди и плеч этой обезьяны. Они составили бы честь любому борцу: видно было, как под черно-серебристой шкурой перекатываются бугры мышц. Хамфри снова издал свое «ух, ух». Затем умолк, плотно сжав губы, и выжидательно уставился на Колосова.
– Вы его заинтересовали, – сообщил Званцев. – Хамфри заинтригован. Ладно, старик, не кипятись, – обратился он к шимпанзе. – Это люди хорошие.
Шимпанзе издал тот самый резкий пронзительный визг – нож по стеклу и то приятнее, – обнажив розовые десна и кривые желтые зубы. Очень внушительные зубы. Колосов завороженно смотрел на обезьяну. Ничего подобного он в жизни не видел, ну и дела! Встретившись с его взглядом, Хамфри завизжал еще громче. Схватился за прутья, потряс их, затем с размаху ударил по ним длиннопалой ногой.
– Не смотрите ему в глаза. Это для него вызов, признак угрозы. Смотрите куда-нибудь вбок, – шепнул Званцев.
Никита быстро опустил голову. И тут взгляду его предстало то, что поразило его до глубины души: перед ним мелькнула занесенная для нового удара по прутьям нога шимпанзе. Розовая ступня ее была покрыта коркой жирной засохшей грязи. И это при том, что бетонный пол в клетке Хамфри был отмыт добела!
Глава 4 ДОМАШНИЙ УЖИН
После разборок с африканскими наркодельцами Сергей Мещерский твердо намеревался бездельничать и отдыхать. На этот день, пятницу, у него, правда, было запланировано еще одно мероприятие – посещение Музея антропологии, палеонтологии и первобытной культуры при НИИ изучения человека. Однако электронные часы в вестибюле ГУВД показывали уже половину шестого, а музей закрывался в пять. К тому же Катя выражала нетерпеливое желание ехать домой. «Я есть хочу!» – повторяла она через каждые пять минут. И Мещерский решил, что на сегодня с дневными трудами покончено.
– Ужинать так ужинать, – провозгласил он. – Куда едем? К тебе или ко мне? Если ко мне – учти, там Вадим Андреевич биваком расположился.
Катя скривилась. Вадим Кравченко, ее молодой человек, вот уже многие годы заявлявший на нее все мыслимые и немыслимые права при весьма зыбких обязательствах, к тому же лучший друг Мещерского, поссорился с ней ровно три дня назад. Ссора произошла из-за пустяка (так, по крайней мере, казалось Кате). А Кравченко вдруг полез в бутылку. И вот уже три дня он демонстративно жил у своего закадычного дружка и выдерживал характер.
Катя знала обоих приятелей Бог знает сколько времени. Несмотря на то что ближе их у нее никого не было, она тем не менее относилась к ним довольно иронично. Но вместе с тем она очень их любила. Да и как их не любить? Они такие забавные! К тому же оба они были мальчиками из очень приличных московских семей. А в душе Катя была ужасной снобкой.
После окончания Института имени Патриса Лумумбы оба поступили в солидные по тем временам конторы. Кравченко до 1992 года служил в КГБ, а Мещерский тянул лямку военного советника. Однако затем оба они круто поменяли свою жизнь. Кравченко подался в телохранители и стал начальником охраны у известного московского притчи во языцех «предпринимателя» Василия Чугунова (более известного с Вадькиной подачи как Чучело), а Мещерский, поработав в военной фирме и накопив первоначальный капиталец, ушел из «Росвооружения» и начал вкладывать деньги в туристический бизнес.
Сейчас он являлся основателем Российского турклуба и почетным членом Московского географического общества.
У каждого из приятелей имелось и свое индивидуальное достоинство: рост Кравченко, например, составлял сто восемьдесят восемь сантиметров, к тому же он был яркий блондин (Катя млела от блондинов). А Мещерский, хотя и не перевалил за сто шестьдесят пять, был душой-человеком и к тому же потомственным князем.
В 1995 году, когда Российская геральдическая ассоциация подтвердила права и титул князей Мещерских, он на всех визитных карточках нашлепал собственный заковыристый герб. Недостатков, впрочем, у друзей тоже хватало, но… Катя вспоминала о них в самые мрачные свои минуты, твердо помня притчу о соломинке и бревне.
На квартиру Мещерского, расположенную в заново отремонтированном бывшем доходном доме на Яузской набережной, они приехали в начале седьмого. Сергей открыл дверь, впустив Катю в сумрачную, заставленную разным барахлом прихожую. Весь скарб африканской экспедиции, организуемой Российским турклубом, от надувных палаток «Рибок» до ящиков с тушенкой, казалось, перекочевал сюда. Катя дважды обо что-то споткнулась, прежде чем добралась до ванной. Из комнаты, называемой «географической» – вместо обоев стены ее покрывали карты мира и материков, – доносился хрипловато-ленивый, отлично знакомый Кате голос: Вадим Кравченко судачил с кем-то по телефону.
– Да он же из бывшей девятки, понял – нет? Он же собаку на этом съел! – сипел он в трубку.
Катя затаилась: «девятка» в устах Кравченко могла означать только одно – Управление охраны правительственных особ, где он прежде подвизался с переменным успехом.
– Да бери его смело, я ж его знаю, – распоряжался Вадим. – И Сан Саныч с ним пуд соли съел. Как говоришь, проверку? Ну, устрой, устрой ему, потешь душеньку. Только чур – не калечить. Если что, я его и к себе возьму. Дам я ему рекомендацию, не ори. И Севе в Ассоциацию телохранителей звякну. Они откликнутся. Там традиции девятки блюдут.
Завидев Катю, Кравченко выпрямился в кресле и буркнул в трубку:
– Ну ладно, тут ко мне пришли. В курсе меня держи и помни: его кандидатура уже обговорена. – Отодвинул телефон, встал и чопорно и комично кивнул Кате, всем своим видом излучая обиду и недовольство.
А она – человек до наивности отходчивый и мягкий – решила, что пора мириться.
– Ты простудился? – спросила самым заботливым тоном.
– Удивительно, что вас, Екатерина Сергеевна, интересует состояние моего здоровья. Если я подохну, вы и слезинки не уроните, – молвил Кравченко ядовито, приложил руку к широченной груди и надсадно кашлянул. – Вы меня ночью из мягкой постели выставили под проливной дождь! А теперь еще о простуде спрашиваете! Великие пираты, да этакой наглости…
– Тебя никто не выставлял, ты сам…
– Я у вас всегда во всем виноват, в любой ситуации меня мордой об стол тычете, мне не привыкать. – Когда Кравченко желал подчеркнуть тяжесть нанесенной ему незаслуженной (как он воображал) обиды, он всегда разговаривал с Катей на «вы».
Помолчали. В комнату заглянул Мещерский, тактично пережидавший в кухне.
– Ну, как вы?.. Кать, я там из морозилки сардельки вытащил. Их с соусом как делать? Я что-то забыл, пойди разберись. Вадь, это Двойкин звонил, да? Им вышибала нужен? А как, кстати, узнать, дельного телохранителя нанимаешь или нет? – затараторил он, стараясь вовлечь поссорившихся в общую беседу.
Катя демонстративно отправилась на кухню. Кравченко развалился в кресле и засипел:
– Рекомендации надо спрашивать, Серега, бумажки читать внимательно с прежнего места службы. Если из детективного агентства лба нанимаешь – узнай сначала все о самой фирме: есть ли лицензия, каков послужной список, кого охраняли, где прокололись.
– Прокололись – другими словами, не уберегли, клиента у них шлепнули, да?
Катя закрыла за собой кухонную дверь – пусть балаболят. Сейчас Кравченко перья распустит, расхвастается насчет своего охранного опыта – мигом горлышко пройдет. Знаем вас и ваше воспаление хитрости!
Она старательно готовила ужин. Сардельки жарились в печке, соус булькал на плите. Достала из холодильника масло, помидоры. Нашла баночку сладкой кукурузы. Мещерский знал, что она ее обожает, и всегда держал запас. Милый Сереженька, заботливый, не то что…
За стол сели через полчаса. Мещерский достал из холодильника бутылку пива. Кравченко облокотился на стол.
– Бронхит в туберкулез переходит, нет? – спросил он печально.
Катя не удержалась и хихикнула.
Мещерский схватил его тарелку.
– Съешь сардельку горяченькую. Тебе соусом полить? Катя готовила.
