скачать книгу бесплатно
– Хорошо, мы уже у лифта поняли, что съемки тут нежелательны. А чья это квартира?
– Гаврилова Валентина Петровича, это служебная квартира, выделенная еще в бытность его сотрудником правительства области.
– Да, мне сказали, что его фамилия Гаврилов. И он тут…
– Он тут повесился ночью, – сказал Чалов. – Проходите, не бойтесь. Криминалисты его уже сняли.
Светлая просторная комната с лоджией, двери которой распахнуты настежь. По комнате, да и по всей квартире гуляет свежий ветер. Тело мужчины – на полу возле окна, и около него двое экспертов-криминалистов. Но не это первым бросается в глаза. То, что приковывает взгляд с самого начала, – это кусок веревки, завязанный на крюке, торчащем из потолка. Обрезанный короткий фрагмент, потому что петлю уже успели изъять, не развязывая узла, и приобщить к делу в качестве доказательства.
Тело мужчины – в брюках, в белой рубашке, без пиджака, а рядом хорошо известный Кате знаменитый эксперт-криминалист Сиваков из Центрального экспертного управления ползает на коленках.
– Привет, прилетела соловушка, – эксперт Сиваков, несмотря на трагичность момента и близость к трупу, находился в прекрасном настроении. – Можешь разворачиваться и уезжать, этот твой репортаж все равно зарубят, не пропустят.
– Мне просто информация нужна для официального комментария пресс-центра, если таковой потребуется, – Катя смотрела на покойника.
Темноволосый, крупный мужчина.
– И комментария никакого вам не разрешат. Не та персона. Ого, слышишь? Уже у порога. Валерий Викентьевич, ступайте, встречайте.
Следователь Чалов снова вышел в прихожую, оттуда сразу же послышались приглушенные голоса.
– Сомневаются небось, что сам он это с собой сделал. Никак в толк не возьмут, – эксперт Сиваков прошептал это, возясь с правой рукой покойника, беря на анализ материал из-под ногтей.
– Кто? – тоже шепотом спросила Катя.
– Гости вон, – Сиваков кивнул на прихожую. – Из администрации, из управления делами. Тебе крупно повезло, соловушка, что ты до них сюда поспела.
«Никакой огласки…» – донеслось до Кати из прихожей.
– А он действительно это сам? Почему вы так уверены? – спросила Катя, хотя… если уж суперпрофи Сиваков такое утверждает…
– Ясно как божий день по тому, как висел он, голубь, по странгуляционке на шее, по состоянию узлов, я как вошел, сразу определил – вне криминала случай, а в сфере смертного греха.
– Почему смертного греха?
– Самоубийство – тягчайший смертный грех, никаких шансов на будущее прощение, как у Иуды. Но все равно возни много будет: вскрытие, отчет мой под микроскопом небось в управделами изучать станут, анализы на наличие в крови алкоголя и наркоты. Тем более что там, на кухне, бутылка коньяка начатая стоит, – Сиваков бесцеремонно ухватил покойника за подбородок и полез специальным тампоном в ноздри.
– Говорят, он крупная шишка, чуть ли не губернатор новый. Может, все-таки его убили, а?
– Должен тебя разочаровать, Екатерина.
– Но ведь он же молодой!
– Тридцать семь лет. Жених еще… был.
– Так почему же он… такой человек… чиновник кремлевский вдруг взял и повесился ни с того ни с сего?
– Вот они тоже это никак в толк не возьмут, – Сиваков снова кивнул на прихожую, где не смолкали переговоры вполголоса. – Приехали выяснять. Валерия Викентьевича нашего еще сто раз из-за этого жмурика вызовут. Ничего, Чалову не такие дела приходилось расследовать – он один из лучших в Следственном комитете при прокуратуре. Цепкий, как репей, въедливый, этот установит причину. Потому как ни с того ни с сего самоубийств не бывает.
– Наверное, взятку взял или проворовался, – предположила Катя, забыв, что при покойниках, стоя над ними, глядя в их восковое лицо с закатившимися глазами, дурно не говорят. – А он записки посмертной не оставил?
– Записки он не оставил, а вот телефон его наикрутейший валялся на полу в метре от тела, когда мы вошли.
– А кто его обнаружил первый?
– Его шофер Долдонов. Он вроде как Гаврилова сюда вчера вечером привез и утром должен был забрать.
– Сегодня же воскресенье.
– Он так говорит, а там уж… Чалов его позже допросит, а пока с ним стажер на кухне балакает.
Катя оглянулась на дверь – какая большая квартира, оказывается, тут на кухне люди сидят, уже допрашиваются. А в прихожей какие-то шишки шепотом дают «цэу», а сюда не входят. Не желают, чтобы их видели другие члены оперативной группы? Как все это не похоже на те места происшествий, где всем заправляет уголовный розыск!
– А эти из ФСБ…
– Эти на лестнице стоят. Чалов их сразу вон попросил. Тут суицид, много народа – лишняя помеха. Я да он… да ты вот теперь, и как это тебя принесло сюда?
– Я сама не знаю, мне шеф позвонил, попросил, я не хотела ехать – очень надо в свой выходной. – Катя подошла к распахнутой двери лоджии. – Это вы открыли, да?
– Нет, это все так и было. Окна по всей квартире – настежь. Словно задыхался он здесь у себя… Дом-то новый, и жильцов на этажах почти нет. Ведомственная жилплощадь, они тут все только числятся – на случай переписи да выборов, а живут… живут там, где у них зимние сады под стеклянными потолками да бассейны крытые. Так что со стороны соседей – никаких свидетелей.
– А все же, вы ничего такого тут не находили? – напрямик спросила Катя. – Я же вас знаю… не может быть, чтобы хоть что-то вас здесь не удивило, не насторожило.
– На этот раз ты ошибаешься, – Сиваков махнул рукой. – Ничего такого. Телефон его Чалов изъял, позже глянем, что там. А так… вон кое-что в пакете – и это все. В кармане его пиджака нашли.
Катя подошла к походной кримлаборатории, собранной в стильный американский кофр. На крышке лежал пластиковый пакет, запечатанный – значит, в нем какие-то улики. Она наклонилась и увидела две упаковки таблеток из серебристой фольги, названия не прочесть. В одной упаковке осталось три таблетки белого цвета, а в другой – всего одна желтая капсула.
Глава 9
IPHON И ОХРАННИК-ШОФЕР
Эксперт Сиваков вместе с напарником сосредоточенно занимался своим делом – осмотром трупа, в прихожей все еще бубнили, а Катя… ей быстро наскучило разглядывать глупые таблетки в пластиковом пакете для вещдоков. Конечно, если окажется, что этот Гаврилов – без пяти минут губернатор наглотался каких-то «колес» и в наркотическом дурмане полез в петлю, грянет скандал.
Но вот если бы его прикончили, грянул бы еще больший скандал, и было бы интересно распутывать всю эту историю. А так… Катя чувствовала: зря приехала, и злилась, что день выходной уже окончательно потерян.
Труп безропотный и безгласный лежал на полу, эксперты бесцеремонно переворачивали его с бока на бок, фотографировали, а следователь Чалов, вместо того чтобы писать протокол осмотра…
– Ну вот и я.
– Спровадил, Валерий Викентьевич? – спросил Сиваков, не отрываясь от работы.
– Еле спровадил. Отчет о вскрытии нужен завтра к половине девятого утра в пяти экземплярах.
– Чтоб их всех… Опять сегодня ночь не спать, – чертыхнулся Сиваков.
Чалов подошел к экспертам, присел на корточки, оглянулся на Катю.
– Да, да, да, я еще здесь, – сказала она. – И, кажется, это действительно самоубийство.
Чалов посмотрел на покойника, потом поднялся.
– Телефон его готов для осмотра?
– Угу, мы все обработали, – откликнулся Сиваков. – На корпусе, на дисплее только его отпечатки, никаких других.
– Выходит, сам все удалил. Пойдемте посмотрим, что там в телефоне.
Катя с удивлением обнаружила, что Чалов обращается к ней.
Пошли с другую комнату – размером почти такую же. Кате ужасно хотелось заглянуть на кухню – что там еще за шофер-свидетель, но туда ее пока не приглашали. А тут – все такая же пустота, стены, оклеенные модными флизелиновыми обоями фисташкового цвета, пол из пробки и настежь открытое окно – сквозняк гуляет.
– А зачем он тут все окна пооткрывал? – спросила Катя. – Может, выброситься хотел?
– Возможно. Тут пятый этаж, может, не так высоко показалось. – Чалов взял мобильный телефон, лежавший на полу на аккуратно расстеленных листах белой бумаги со следами темного порошка-опылителя. – Самая последняя модель, дорогая штучка. – Чалов присвистнул. – Умеете с таким обращаться?
– Нет, и учиться лень. Я по телефону только звоню.
– Вот и я то же самое… А усопший наш… Мы с Сиваковым телефон до вашего прихода только мельком осмотрели – все входящие и исходящие звонки удалены. Так, а тут что? Телефонная книга – все удалено, – он ловко обращался с iPhon. – Ящик для почты пуст, sms ни одной. Зачем столько возиться и удалять, время зря тратить в такой момент, телефон можно просто разбить, выбросить, если уж он так не хотел, чтобы какая-то информация сохранилась. Значит, что-то осталось, раз он этот телефон нам подкинул. Камера… ага, ну-ка, ну-ка, что здесь…
Катя через плечо следователя Чалова заглянула в дисплей телефона. Неясная какая-то, мутная картинка: открытое окно и за ним темнота, крохотный серпик месяца – изображение то удаляется, то приближается, словно телефон держат в вытянутой руке, а потом эту руку сгибают. Потом месяц заслонило мужское лицо.
– Он, Гаврилов, ну и видок у него тут.
Катя смотрела на дисплей – мужское лицо держалось в объективе камеры всего несколько секунд, потом пропало, камера судорожно дернулась и навелась на распахнутое окно.
«Я должен это сделать…
Я должен это сделать сам…
И не перед кем каяться…
Надо так, чтобы все об этом скоро позабыли и не вспоминали, и не копали дальше…
Шорох в темноте…»
Тут камера снова резко дернулась, и на дисплее появилась открытая дверь лоджии (в другой комнате, где все и произошло). Месяц стал словно больше, крупнее, четче, ярче.
«Вот так оно приходит за тобой, и если это только лишь смерть… Тот, кто приходит за тобой ночью, тот, о ком ты боялся даже думать, запрещая себе, но что ему, ночному, наши запреты? И если это всего лишь смерть… Оглянись, что же ты? Вот же это – у тебя за спиной!!»
Камера опять дернулась, развернулась, и на дисплее возникло что-то… Катя как ни приглядывалась, никак не могла…
– Веревка, он снял ее на телефон – веревка к крюку привязана, – следователь Чалов провел пальцем по дисплею. – Вот она, это же ночная съемка, оттого такое хреновое изображение.
«Ну да, веревка… Оказывается, она не сгнила за столько-то лет…»
Катя вздрогнула от неожиданности – голос из телефона, голос человека, который умер несколько часов назад в этой квартире, словно отозвался.
«Я делаю это сам, потому что не могу иначе…»
И тут камера выключилась.
Катя растерянно глянула на Чалова – он не касался дисплея. Камера моргнула, потом телефон опять погас, вспыхнул и…
Возникла все та же прежняя картинка – открытая дверь лоджии, а за ней на темном небе высоко – месяц.
«Он пришел за мной… тот, кто приходит ночью… они называли его «страж колодца»… Они… взрослые называли его так всегда, а мы не верили и смеялись, но все равно днем обходили это место стороной, а летними вечерами, идя по дороге и ведя за собой велосипеды и собаку на поводке, спорили до хрипоты – а вот слабо будет…
А потом пришла та самая ночь и месяц… тот, что вечно подглядывает за всеми…
Он выбрался оттуда. Вылез. И пришел… Но живым он меня не получит».
Дисплей погас и не включился больше.
– Все, кажется, – Чалов зачем-то встряхнул телефон, – бред какой-то… По-моему, он спятил, этот бедняга. Кто это там откуда-то вылез? Месяц?
Катя не знала, что сказать. Судя по тону – лихорадочному, отрывистому, – все это вполне могло бы сойти за бред. Если учесть к тому же те таблетки… Однако…
– А о ком он говорил? – спросила она. – Как он его назвал: «Тот, кто приходит ночью»… «страж колодца»…
– Я и говорю – чушь какая-то, – следователь Чалов хмыкнул.
– Возможно, только…
Катя никак не могла сориентироваться в ситуации. Сказать этому прокурорскому, что она не далее как вчера, будучи здесь, в Ясногорске, кое-что уже слышала и про «стража», и про колодец… Графоманский отрывок, записанный на пленку и продекламированный с таким небывалым воодушевлением, так талантливо, что просто мороз по коже…
– Что-то ему примерещилось перед самым концом. – Чалов пожал плечами. – Говорят, что в последние минуты некоторые всю свою жизнь как кино в мозгу прокручивают. На пленке из реального – только окно, дверь лоджии в том самом состоянии, которое и зафиксировано на момент осмотра, и веревка. Никаких посторонних лиц рядом с Гавриловым. Этого будет вполне достаточно. А то, что он бормотал…
Однако Катя видела: следователь Чалов и сам несколько обескуражен. Не такого предсмертного послания можно было бы ждать от человека, сделавшего столь успешную государственную карьеру и остановившегося всего в шаге от губернаторского кресла.
Либо этот Гаврилов действительно спятил и наглотался таблеток, либо… либо тут что-то не так. Пусть это и бесспорное самоубийство, однако…
– Ладно, теперь самое время допросить его водителя, – сказал Чалов. – И на этом, пожалуй, мы тут осмотр закончим.
Большую светлую кухню в отличие от комнат после ремонта успели обставить мебелью и всей необходимой техникой вплоть до холодильника и кофемашины. За столом восседал шофер Долдонов – крепкий седой пятидесятилетний мужчина в черном строгом костюме. Молоденький стажер прокуратуры как птенец угнездился на подоконнике, прикрыв и тут тоже с ночи распахнутое окно.
На кухонной стойке стояла уже запакованная в пакет бутылка коньяка, опорожненная на одну треть.
– Простите, что заставил вас так долго ждать, но мы осматривали тело, – сказал следователь Чалов шоферу, при этом вежливым жестом предложил Кате стул, а сам сел напротив Долдонова и, обернувшись к стажеру, попросил у него чистый бланк протокола допроса.
– Ничего, я понимаю. Теперь мне и спешить-то некуда, такая беда с Валентином Петровичем. – Долдонов тяжело вздохнул и начал отвечать на вопросы Чалова.
Катя смотрела, как заполняется стандартная «шапка» протокола. Вот Чалов попросил свидетеля расписаться в том, что он предупрежден об уголовной ответственности за дачу ложных показаний. Теперь можно приступать к самому главному.
– Так, значит, это вы его обнаружили? – спросил Чалов. – А зачем вы приехали в воскресенье?
– А как же не приехать за ним утром? У нас так заведено – когда он дома у матери… то есть у себя на Рублевке, я за ним в семь часов приезжаю – это по будням, а по выходным в восемь – в половине девятого, это как накануне он распорядится.
– Но это не его дом на Рублевке, это служебная площадь в Ясногорске.
