скачать книгу бесплатно
– Что искать?
Может, здесь хоть что-то неофициально узнаю?..
Но надежды Кати на болтливость хозяйки кампуса не оправдались. Администраторша лишь глянула на нее искоса и нагнулась, чтобы достать из нижнего ящика стойки коробку с чайными пакетиками и пару пакетиков растворимого кофе.
– Вот, это в стоимость входит. Электрический чайник и кофеварка на кухне. Только кофе настоящий для кофеварки, а не эту пыль, покупайте сами.
Катя заглянула в седьмой номер – чистая комнатка на две кровати с мебелью и постельными принадлежностями из ИКЕА. Однако в номере имелись Wi-Fi и беспроводная подзарядка для гаджетов.
Катя решила сходить в торговый центр в пиццерию, съесть пиццу – живот давно уже подводило от голода. И все прежние обещания не наедаться на ночь казались после такого дня в такой дали от Москвы (два часа на экспрессе!) просто неуместными.
Давно стемнело, центральная площадь была ярко освещена, торговый центр мигал огнями неона.
В будний вечер пиццерия, однако, была забита под завязку. Играл рок-н-рол. Катя едва нашла для себя свободный столик. Заказала половину гавайской и половину пеперони – в ЭРЕБе пиццы подавали и целиком, и порциями.
После ужина и чашки имбирного чая Катя почувствовала себя гораздо лучше, почти готовой к тому, чтобы переночевать в абсолютно пустом кампусе, не вздрагивая при каждом стуке за хлипкой дверью.
На секунду ей вспомнилась запертая дверь кабинета в ОВД, куда Алла Мухина так ее и не пустила.
Ну что ж…
Не все же тайны можно раскрыть в первый день…
Придется довольствоваться очерком о краже… Фигурант – потерпевший необычный, редкость большая – космонавт. И на том спасибо.
Катя вздохнула и смирилась с неизбежным. Достала мобильный, нашла в интернете железнодорожное расписание – во сколько отправляется из Дубны утренний экспресс на Москву.
Расплатившись, она покинула пиццерию и хотела уже повернуть к кампусу – пора на боковую. Но внезапно подумала, что ее впечатление об ЭРЕбе – Экспериментально-рекреационной базе – будет неполным, если она не увидит реку, на которой стоит этот маленький городок ученых.
Улица, ведущая к набережной, начиналась от площади. Катя медленно побрела мимо домов с палисадниками. Прошла кирпичный коттедж – магазин оргтехники, маленький гастроном «24 часа». В доме напротив располагался паб «Набережная туманов». Возле него было припарковано много машин.
Улица перешла в короткую парковую аллею, освещенную фонарями, и открылся вид на реку. Пузатая белая ротонда, сохранившаяся с конца пятидесятых, заслоняла его своим круглым куполом. Катя обогнула колонны ротонды и подошла к парапету маленькой ухоженной набережной.
Самое прекрасное место в городе – тенистом, тесном и сонном.
Если красота существует даже в ЭРЕБе…
То вот она – почти осязаемая и бесконечная.
Гладь воды – черная, бездонная.
Крыша неба – темная, усеянная сияющими точками звезд.
Огни вдалеке, синие сполохи. Это уже рукотворное – с набережной видны сполохи сварки, там, на Большой Волге у Дубны, строят автомобильный мост через реку.
Катя наслаждалась видом и совсем уже не жалела, что приехала сюда. Летом здесь, наверное, полный восторг. Река, как море, и яхты…
Но в один миг все изменилось. И перемена была столь резкой и странной, что Катя даже сначала не поняла, как это может так быстро все стать совершенно иным.
Река, ночь, погода, сырость…
Или это сам ЭРЕБ пожелал, чтобы его скрытая красота вновь сменилась затаенным мраком – предвестником хаоса?
Ночь словно сгустилась над большой водой, и в одночасье на глазах Кати погасли, исчезли, пропали из виду сполохи ночной сварки на строящемся мосту. Затем из виду пропал дальний берег. И вот уже и звезды меркнут, тают, пропадают, и мгла опускается на ЭРЕБ.
Катя поняла, что видит, как осенний туман закрывает собой прекрасный вид. И речные ночные дали. И реку. И город.
Набережная туманов…
Катя оглянулась: уже дальний конец аллеи окутало туманной ватой – темной, еле освещаемой светом фонарей, которые словно потеряли две трети накала.
Катя заторопилась назад.
Когда она подошла к дверям кампуса, ночной туман вобрал в себя городок целиком. Было очень тепло для октября. Но не видно ни зги.
Катя у себя в номере разделась, долго стояла под горячим душем. Перед тем как отрубиться, хотела было погуглить насчет шара – ей было страшно любопытно, что же это за достопримечательность такая в окрестностях Дубны.
Но сон сморил ее.
Шар приснился ей посреди ночи. Он был страшен и черен. И походил на чью-то ненасытную утробу, на огромное полое чрево, в котором Катя во сне задыхалась в околоплодных водах Большой Волги, словно зародыш-эмбрион, разевая рот в немом крике, царапая мускулистую плоть бездонного брюха, похожего на ШАР…
Вечный космос…
Бутон черной розы, выросшей на бесплодных равнинах ЭРЕБа…
Хаос и мрак, уже почти явившие себя, но все еще незримые за круглой шарообразной спасительной защитной сферой.
Глава 7
Семейный портрет в интерьере
– Смотри, прокляну! Материнское проклятие получить хочешь? Загнешься. Издохнешь под забором, хитрая сука!
Анна Ласкина – та самая деловая дама, представившаяся Кате как замглавы городской администрации, – с отвращением созерцала сморщенное лицо матери. Они сидели за столом на кухне своей большой трехкомнатной квартиры.
Кухня щеголяла дорогим итальянским гарнитуром, который Анна купила вместе с прочей дорогой мебелью, когда еще надеялась, что мать скоро умрет.
Старуха страдала всеми болезнями на свете и во времена оны была уже одной ногой в могиле. Пока она умирала в больнице, Анна Ласкина быстро сделала в квартире евроремонт, купила мебель. Сидела и размышляла вечерами за бокалом вина, как она будет жить в их семейной квартире одна, схоронив обоих родителей, – сама себе хозяйка… Полная хозяйка во всем и госпожа.
Но мать неожиданно пошла на поправку. Стальной шарнир, вставленный ей на место сломанной шейки бедра, прижился хорошо, сердечные боли отступили, уровень сахара в крови и тот снизился. Мать вернулась из больницы домой, узрела полную перемен жилплощадь и приказала, «чтобы в ее комнате все снова стало как прежде».
Комнату матери пришлось вернуть, и там снова поселились вонючие старческие вещи, сосланные Анной Ласкиной на время ремонта на лоджию.
Они жили не в старом кирпичном коттедже, как многие в ЭРЕБе, а в кирпичной двенадцатиэтажке улучшенной планировки, построенной в середине восьмидесятых для партактива города – ЭРЕБ в те времена был еще закрытым для всех.
Мать в те годы работала в Дубне мелкой сошкой в горкоме, однако квартиру получить сумела и до сих пор, вот уже много десятков лет, считала ее полностью своей.
Может, с этого все и началось у них? С квартирного раздрая? После смерти отца Анна Ласкина попыталась переоформить квартиру целиком на себя – объясняла матери, ну, мол, так проще, если что… Меньше бюрократизма в будущем и хождения по инстанциям.
– Если что? – скрипуче спросила мать, сверля ее янтарными, как у старой кошки, глазами. – Смерти моей ждешь не дождешься? Уже и наследство себе хочешь захапать? Не получится, дочка. Я еще жива.
В том разговоре она последний раз назвала ее «дочкой» – больше уже не называла никак. Ни дочкой, ни по имени. А когда злилась, как сейчас, именовала исключительно «сукой».
Хитрая сука… жадная… себе на уме…
– Дождешься, прокляну на веки вечные, – мать зачерпывала ложкой мясную подливу и, морщась, жевала вставной челюстью рагу. – Допрыгаешься. Материнское проклятие – как печать. Года не проживешь.
Не то чтобы Анна верила материнским угрозам или боялась, однако…
С отцом ведь случилась беда. И как раз спустя полгода после их семейного скандала с матерью – та заподозрила его в неверности. Мол, слишком любезен с соседкой ниже этажом. Она много раз видела с лоджии, как он идет с ней рядышком по двору, возвращаясь из гастронома, и они очень мило и оживленно беседуют.
Отец обозвал ее старой дурой. Она его кобелем. Он назвал ее параноиком. Она его мерзавцем. Он обозвал ее ведьмой. И мать закричала: проклинаю, проклинаю тебя, иуда!
Через полгода отец замертво упал во дворе в тот самый момент, когда они разговаривали с соседкой. Врачи сказали Анне – тромб оторвался. Скоропостижная смерть.
Мать на похоронах имела загадочный вид. Поглядывала искоса на Анну, словно галка на блестящий шарик.
Из-за переоформления собственности начался скандал. И теперь она грозила проклятием уже родной дочери.
Уразумев, что та тайком ждет ее смерти и уже готовит для себя «апартаменты», мать совсем осатанела.
Тема материнского проклятия стала доминирующей во всех их разговорах – и в утренних, когда Анна Ласкина уходила на службу в администрацию, и в вечерних, когда возвращалась. И в другие часы тоже – когда она покидала ненавистную квартиру, чтобы хоть недолго побыть самой собой.
– Думаешь, я не вижу ничего? – скрипела мать, вытирая бумажной салфеткой тонкие губы. – Слепая, глухая? Маразматичка, да? Я все вижу. И говорю тебе: прокляну. Узнаешь, что это такое. Сто раз пожалеешь, хитрая сука.
«Хитрая сука» глянула на мать. Молча.
Думала о том, почему она вынуждена все это терпеть. Она, которая добилась столь многого, чего прочие женщины в провинциальном городке не добились бы никогда. Ни за что.
Она вспомнила, как на днях выступала на совещании у губернатора Подмосковья. И все присутствующие – все эти тухлые мужики-начальники, которых она обычно тайно презирала за их глупость, ограниченность, за их раболепие, за то, как они нудно гундосили во время выступлений, – слушали ее с вниманием. Даже с почтением!
Или ей это лишь казалось?
Уважают ли ее в администрации? Или не уважают?
Мать ее в грош не ставит. Ненавидит и вечно грозит.
Есть ли разница между ее положением в доме и в мире? В городе и в этих четырех стенах? И еще в одном месте. О котором она, Анна Ласкина, живущая под гнетом страшного материнского проклятия, не может не думать.
Мать внезапно дико закашлялась. Сморщенное лицо ее побагровело.
Секунд пять Анна Ласкина надеялась, что она подавилась. Что кусок пошел в дыхательное горло. И мать…
Но та глубоко вздохнула, сунула в рот пальцы и извлекла искусственную челюсть.
Мать пытливо глянула на дочь, все еще тяжело дыша от натуги и кашляя, и торжествующе улыбнулась.
Не дождешься, сука…
Вставные зубы лежали на кухонном столе на бумажной салфетке, пятная ее коричневым мясным соусом как гноем.
– Думаешь, я ничего не слышу? Сплю по ночам? – просипела мать. – Ах ты, падаль… Я по глазам твоим вижу, в душе читаю. Чего вылупилась? Смотри прокляну!
Анна Ласкина положила на пустую тарелку вилку и нож – крест-накрест. Глянула на дизайнерские стенные часы на своей дорогой итальянской кухне. И опустила глаза.
Глава 8
Остановка
Такси приехало в шесть двадцать утра. К этому времени Катя, полусонная, уже успела принять горячий душ, выпить чашку растворимого кофе на пустой кухне кампуса и попрощаться с администраторшей – тоже сонной, как сурок.
Катя рассчитывала за двадцать минут добраться до станции Большая Волга и купить билет на семичасовой экспресс. Позже шла масса электричек, но Катя предпочла встать ни свет ни заря, но доехать до Москвы с относительным комфортом.
Клочья тумана раздул, разогнал сильный северный ветер – предвестник подступающего холода. Но они все еще наполняли мглой узкие тенистые улицы и дворы. ЭРЕБ тонул в рваных ошметках ночного тумана, словно в хлопьях морской пены, и утренние сумерки лишь усиливали это впечатление. Городское освещение уже отключилось, горели неоном лишь вывески некоторых магазинов и торгового центра, мимо которого проезжала Катя.
ОВД остался где-то в другой стороне. Таксист вырулил в жилой микрорайон – все кирпичные многоэтажки выглядели здесь зданиями семидесятых, резко контрастируя со старой коттеджной застройкой.
Катя была рада покинуть ЭРЕБ. Хотелось в Москву, домой. Ко всему привычному и знакомому. Она подумала, что не попрощалась с Мухиной, и дала себе слово, что, как только начнет писать очерк, непременно позвонит ей, – спросит, раскрыли ли кражу из дома космонавта Чеглакова.
Таксист украдкой зевал. Прибавил газа. Мимо проплыло удивительной красоты маленькое элегантное здание, все из стекла и разноцветных панелей, схожее яркостью с оперением тропической птицы. Архитектурный дизайн составил бы честь столичному центру.
– Отель новый, «Радужный мост», с конференц-холлом, – пояснил таксист. – Там и кафе, и бар, и ресторан.
Миновали жилой микрорайон, и потянулись какие-то промышленные строения. Слева Катя увидела поле и в отдалении – разноцветные корпуса Экспериментально-рекреационной базы.
Я так и не спросила, что они там изучают, на этой базе… Рекреация… Это же восстановление… Это что-то вроде медицинского НИИ, связанного с космосом?
Катя утешила себя, что в экспрессе непременно погуглит и насчет базы, и насчет загадочного шара-достопримечательности. Путь-то дальний.
С полей туман давно отступил. Несмотря на октябрь, они все еще были зелены, радовали глаз. Окаймляющий их лес – отроги приречного террасного заповедника – осень давно уже раскрасила по своему вкусу. Вид был настолько живописный, что хотелось остановить такси и… прогуляться до опушки, поискать грибы под сенью золота и багрянца.
Таксист внезапно резко нажал на тормоза.
Катя, устроившаяся сзади, едва не стукнулась подбородком о подголовник переднего сиденья.
По дороге навстречу перепуганной стайкой мчались дети – человек десять, одетые ярко и празднично. Они тревожно кричали, не обращая внимания на бежавшую за ними полную женщину в куртке и брюках – то ли учительницу, то ли чью-то родительницу.
– С дороги, с дороги! – кричала и она, отчаянно жестикулируя. – На обочину! Вас собьют!
Сзади послышался вой полицейской сирены – еще далеко, но все ближе, ближе, ближе.
Впереди Катя увидела белый туристический автобус. Он как-то неловко скособочился возле кювета. Из него выскакивали дети – примерно одного возраста, лет десяти-одиннадцати.
Мужской голос хрипло кричал:
– Уберите детей! Удалите их!
– Дети, организованно выходим, не толкайтесь! Здесь сейчас нельзя находиться. Тут будет работать полиция. Мы подождем, пока автобусу разрешат отъехать!
