banner banner banner
Демоны без ангелов
Демоны без ангелов
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Демоны без ангелов

скачать книгу бесплатно


– По распоряжению Федора Матвеевича я весь день в вашем распоряжении.

И Катя с комфортом, как царский гонец, отправилась в этот самый Новый Иордан.

Глава 4

Недобитый герой

Вроде как до фига работал сегодня – свою ночную смену отпахал, да и дневную – напарника заболевшего. Вроде и устал как собака. Вроде и с работы новой шел, как в старинном фильме шахтер из забоя. Грудью могучей вдыхая аромат наступающих сумерек.

Но сердце…

Сердце в могучей груди мозжит.

Все мозжит, проклятое, неугомонное, как тронутый кариесом зуб во рту.

Федор Басов – в прошлом лейтенант Новоиорданского ОВД, а ныне сотрудник службы охраны торгового центра «Планета» – вернулся с работы домой. Мать дома не застал, вечерами она у приятельницы в соседнем подъезде лясы точит, а там кто ее знает. Ужина на плите подогретого тоже не обнаружил. И, скинув форменную черную рубашку охранника с нашивками, прошел в ванную.

На правом бицепсе синела, алела, переливалась всеми цветами радуги новая татуировка. Побаливала, зараза. Татуировался он у знакомого пацана, работавшего в тату-салоне при «качалке». Горячую воду все еще не дали – летний ремонт труб, и пришлось встать под ледяной душ.

Сердце под жгучей струей екнуло и зашлось. Вроде и пахал сутки как вол, вроде и устал, и шел домой, словно чумазый шахтер из забоя…

Квартира, где обитал он с матерью, – двухкомнатная и тесная – тонула в хаосе и беспорядке. Вымывшись, Федор Басов нашел в холодильнике котлеты на сковородке, оплывшие жиром, малосольные огурцы. Потом пошарил в бельевом шкафу, сгреб с полок грязное белье и запихал, утрамбовал все в старенькую стиральную машину. Включил.

Затем сел за стол есть.

Но сердце… предатель…

Извлек из холодильника бутылку пива, странно, как это мать ее пропустила? Не прибегая к помощи открывалки, пальцами сковырнул пробку и с первым горьким глотком вспомнил Новоиорданский ОВД.

На правом бицепсе все еще саднила новая татуировка.

Часы на кухонной стене дернули стрелками и встали.

Он глянул на них – как там учит великий мастер Чин Ли? Если собрать всю свою волю и всю энергию и представить все это в виде оранжевого сгустка… точки… Вот она концентрируется, концентрируется… вот она, эта точка, оранжевая, уже на самом острие… на кончике твоего клинка и…

Чертовы часы, как висели, так и остались висеть. И стрелки с места не сдвинулись. Пиво кончилось. Котлеты кончились. Федор Басов сгреб с тарелки малосольный огурец и, хрустя им, словно соленой карамелькой, снова вспомнил Новоиорданский ОВД.

А потом всплыла картина. Эх, был бы писатель, озаглавил бы видение – «Мое последнее дело». Нет, лучше «Последнее дело полковника Басова». Умирать… то есть что это я говорю… увольняться лучше всего полковником… Хотя и это тоже без разницы.

Меланхоличный такой пейзаж вырисовывался из предрассветного тумана – темный пруд весь в ряске, трухлявые осины, склонившиеся над водой; вот, кажется, рухнут, но не падают, стоят, впившись корнями в черный ил. Сырость такая невозможная. Воздух пропитан влагой, это потому, что дождик всю ночь сеял. А это для работы экспертов еще хуже, чем ливень. Нет, ливень, пожалуй, хуже… гораздо хуже… Капли на ветках, и под ногами чавкает, а если назад обернуться, сквозь деревья виден переезд и красный огонь на семафоре – товарняк ждут. И вот, грохоча, он проходит мимо. И в предрассветном тумане снова повисает тишина. А там, в пруду…

Он кинулся в пруд в чем был, бросив мотоцикл под березой, – в кожаной куртке, в ботинках, даже не сняв мотоциклетного шлема. Схватил ее на руки и поволок из воды.

Как же орал на него потом приехавший из главка вместе с опергруппой эксперт-криминалист Сиваков! Орал, даже ногами топал: кто тебя просил туда лезть, в воду за трупом? Чему тебя учили? Оцепить, осмотреть, доложить, ждать – следователя и экспертов.

Но ведь… а если бы она оказалась еще жива?

Нет, куда там жива. Едва он увидел с берега это на середине Гнилого пруда… Ее убили и бросили в воду. Но там неглубоко и на дне – здоровая коряга, и тело зацепилось.

Как-то дико было смотреть с берега на ноги… голые ноги, торчащие из воды. Словно кто-то нырнул и ему не хватило воздуха, чтобы вынырнуть.

Лицо у нее было все разбито…

А у тех, других… у них лиц вовсе не имелось. Черный уголь и жуткая вонь, которую не смог смыть, уничтожить дождь, начавшийся в тот вечер и продолжавшийся ночью. Эти двое были найдены на следующие сутки в лесу недалеко от просеки. Смрад сгоревшей плоти и бензина. Два неопознанных трупа. Эксперт Сиваков осматривал все там уже сам: кострище, обугленные черные черепа.

И там что-то было не так в этом лесу у просеки. В сумраке среди мокрых стволов и корявых ветвей, где так беспомощно и хило метались в полном беспорядке желтые пятнышки карманных фонарей членов опергруппы. Вот там уж никакой меланхолии в пейзаже не наблюдалось. Под дождем в ночном лесу…

Это как в детстве пацаном, когда впервые читаешь «Робинзона Крузо», когда он идет по берегу и наталкивается на потухший костер, а в нем тоже останки…

Человеческие кости, каннибальское пиршество.

В темном, темном, темном лесу…

Это второе дело так до сих пор и не раскрыто. А то первое с трупом в пруду раскрыл лично он. Подарок родному ОВД перед увольнением – задержание по горячим следам. Как только он узнал ту девушку в пруду, то сразу же… Да все, все, все пацаны с Канатчиков, с рынка, с поселка Динамо про это знали. Ту печальную историю про невесту и разбившегося жениха. И про этого Султанова.

И пока эксперт Сиваков с бригадой экспертов осматривал кострище с останками в глухом лесу, пока следователь Колька Жужин что-то там рассказывал по мобильнику начальству, он, он, он – Федор Басов лично – все взвесил, поехал и задержал тоже лично. Один на один.

Никто даже спасибо не сказал.

А потом и вообще…

А так хотелось, ведь так мечталось – сражаться и защищать. Раскрывать, задерживать и… стрелять метко. Ну это только по необходимости… При попытке побега…

Готов – слышите вы все, – готов сражаться со злом, защищать мир, даже умереть во имя. Но первое и второе, видно, никому не нужно. Остается третье.

Федор Басов глянул на пустую бутылку пива. Пивка на дорожку выпили… Хорошо, что матери нет. Вот все как-то и складывается. Султанов этот сидит, последнее дело «полковника Федора Басова». Потом, конечно, когда речи станут произносить прощальные над гробом, поправят – лейтенанта Басова, но это уже не важно, не ради почестей и славы. Ради справедливости и порядка. На том стою и не намерен это скрывать. И плевать, что вы там в этой вашей аттестации про меня пишете.

А идите вы все от меня на…

Федор Басов пошел снова в ванную, где утробно гудела старенькая стиральная машина, и, нагнувшись, достал пистолет, хранившийся в коробке из-под стирального порошка. Травматика, переделанная под стрельбу боевыми. Хреновая пушка, из такой красиво застрелиться нельзя.

Он посмотрел на себя в зеркало, достал расческу с полки и причесался – вот так. Потом сунул дуло травматики в рот.

Все произошло мгновенно. Боль звезданула такая, что он, казалось, на мгновение оглох и ослеп. А потом понял, что это не выстрел – это трезвонит настойчиво и дерзко звонок входной двери. А дуло пистолета резким решительным жестом ткнуло прямо в ноющий, тронутый кариесом зуб.

Звонок входной двери не унимался. В дверь кто-то настойчиво стучал, требуя помощи и защиты.

Кто же это такой хмырь настырный?

Глава 5

Ребенок больной, ребенок здоровый

Оксана Дмитриевна Финдеева стояла у окна и смотрела в сад. Какая же благодать там среди травы, розовых кустов, молодых японских кленов, предчувствующих скорую осень. Как хорошо оказаться дома, пусть даже дом этот – просторный правительственный коттедж – казенный. Как хорошо оказаться дома, среди своих.

– Есть! Давай есть! Давай есть!! Давай есть!!!

Вопль потряс дом, разом сломав, разрушив все. Эту хрупкую тишину августовского полуденного сада, эту идиллию.

– Женя, не кричи. Женя, пожалуйста, перестань.

Голос няньки-сиделки настойчивый и мягкий. Никакого повышенного тона, никакой раздраженности. Это главное условие, когда няньку-сиделку из детского коррекционного центра брали в дом ухаживать за шестилетней дочерью Женей. «Вам потребуется адское терпение, вы понимаете? Кричать на девочку категорически запрещается». Нянька-сиделка подписала договор не глядя – еще бы, такая зарплата и в перспективе месяцы житья за границей в Германии в детской клинике для умственно отсталых детей профессора Кюна. Но приглашение няньки-помощницы не снимало с Оксаны Дмитриевны никаких обязательств.

Они уехали к профессору Кюну в клинику в июне, а вернулись только вчера. Франкфурт, самолет, аэропорт Шереметьево, Новая Рига, поворот на шоссе и этот коттедж в Новом Иордане, предоставленный мужу Михаилу Финдееву, как только он занял пост председателя думского комитета по обороне.

– Давай есть! Давайесть!! Давайесть!!

Ребенок… трудно было сразу догадаться, что эти крики… эти вот дикие крики издает шестилетняя девочка в розовом комбинезоне и вечных памперсах. Клиника и прославленная на весь мир методика доктора Кюна помогли слабо. Судя по этим воплям.

«Да заткните же ее! Пусть она прекратит, перестанет, пусть уймется!»

Это так хотелось крикнуть, но Оксана Дмитриевна не разомкнула уст, она отвернулась от окна, потерла виски, глянула на мирный сад, утопающий в зелени, и пошла в детскую.

Там она обняла дочь, заходившуюся в крике, наклонилась и поцеловала ее в светлые волосы, прижала к себе маленькое тельце, заключенное в специально сконструированный «стул» – вроде тех, на которые сажают младенцев: с ограничителем и подставкой для ног, на колесах и побольше.

Почувствовав мать рядом, девочка умолкла. Первый совет профессора Кюна – важен тактильный контакт, это дает чувство защищенности, снимает стресс.

У больного ребенка. А у матери… Оксана Дмитриевна никогда не позволяла себе плакать в присутствии Жени.

А вот в присутствии старшей дочери, восемнадцатилетней Марианны, которую все с детства звали Шуша, и в присутствии мужа она плакала очень часто. Вчера, когда муж встречал их в аэропорту… Ночью, когда после долгой разлуки у них с ним ничего не получилось в постели.

– Ну-ну, Ксюш, что это у тебя глаза на мокром месте.

Муж басил это за завтраком, глядя на нее виновато и сочувственно. А во дворе уже ждала служебная машина. И старшая Шуша с упоением рассказывала о том, что в частной школе искусств вот уже с середины августа у них идут занятия – актерское мастерство, дикция, художественная гимнастика, танцы, основы современного балета. Многие ведь готовятся с началом нового сезона проходить кастинги в мюзиклы и танцевальные шоу, а она… Она пока не решила, куда хочет, ей просто нравится в школе искусств, не то что в обычной школе.

Школа искусств не давала никакого образования и диплома, но с этим Оксана Дмитриевна и ее муж смирились. Потому что у их старшей дочери всегда были огромные проблемы с учебой. Что там говорить… она не сдала ЕГЭ. Нет, нет, вопрос об отсталости в развитии никогда не поднимался. Этот ребенок… старший ребенок… Шуша… она абсолютно здорова. А проблемы с учебой, особенно в выпускном классе, кто их не имеет. Правда, почти все сдают ЕГЭ, а она – дочь председателя думского комитета по обороне, несмотря на всех нанятых репетиторов, на экзаменах «растерялась и все, все, все, все забыла, папочка-мамочка».

В конце концов, свет клином не сошелся на институтах и дипломах, было бы здоровье и счастье… и красота, и молодость. Всего этого Шуше хватало в избытке. Оксана Дмитриевна заставляла себя верить, что у ее старшей дочери все сложится, все образуется со временем. А пока пускай увлекается танцами, этим современным балетом, кастингом в мюзиклы. Пусть танцует, это развивает тело, может, не слишком развивает ум, зато дисциплинирует, держит в форме, не дает жиреть.

Оксана Дмитриевна осторожно отстранилась от младшей дочери. Женя смотрела прямо перед собой, молча шевелила губами. На губах вскипали пузыри.

Ну откуда, скажите… ну отчего, отчего она родилась такой? Тысячи раз Оксана Дмитриевна задавала себе этот вопрос. Да, они с мужем не планировали и не хотели второго ребенка. Да, она предохранялась, но что-то там не сработало. И она забеременела. Генетика виновата? Возраст? Ей исполнилось тридцать девять, когда она забеременела, некоторые и позже рожают вполне здоровых детей. Они с мужем практически не пили алкоголь. Может быть, эта их поездка сказалась в Камень Белый, где муж – тогда еще сотрудник аппарата президента – инспектировал военные объекты Севера, в том числе и тот полигон по захоронению ядерных отходов. Радиация? Но там же безопасно, там две военные базы, доки подводных лодок, там люди живут и работают годами, и у них тоже нормальные дети. А у нее родился больной ребенок.

Бедная моя девочка…

– Есть! Дай есть! Дай есть!!

Все началось снова. Эти крики. Шестилетняя Женя все сильнее раскачивалась на стуле – взад-вперед – и била ладошками по столу.

– Дай есть!!

– Успокойте ее, я больше не могу это слышать. Как хотите, только успокойте ее, – тихо приказала Оксана Дмитриевна няньке-сиделке.

И вышла, выскочила вон из детской.

– Дай есть!! – неслось ей вслед.

Она спустилась на первый этаж, прошла через гостиную-холл, закрыла за собой двери, прошла по коридору на кухню. Все утро, весь день сегодняшний она инспектировала дом. Пока они с Женей находились в клинике в Германии, как тут жил этот казенный дом – муж, старшая дочка, домработница?

Чисто, все убрано, ни пылинки, ванна сверкает, окна сияют. Муж изменяет ей, и уже давно… Это ясно как день. Оттого у них ночью в постели, даже после долгой разлуки, ни черта не выходит, а только лишь какое-то совершенно неприличное пыхтение и возня под одеялом.

Но к домработнице, остававшейся тут с ним на все лето, ревновать не стоит. Домработница – пенсионерка, любопытная и болтливая как сорока.

Та, с кем муж ей изменял все эти годы, наверное, молода и красива… Что ж, а она, Оксана Дмитриевна, уже не молода, хотя и старается, из кожи вон лезет, следит за собой.

Но силы в этой борьбе неравны. Больной ребенок, который никогда уже не поправится, не станет нормальным. Ее тяжкий крест. Муж винит ее за Женьку? Но если это генетика, то виноваты они оба. А если виноват тот полигон… радиация… Да, тут, пожалуй, доля ее вины – можно было и не таскаться с ним по всем этим командировкам, он не хотел ее брать. Она настаивала. У них тогда был сложный период брака, старшая дочь подросла, они прожили вместе достаточно долго, чтобы уже надоесть друг другу. Она боялась отпустить его одного – в этих командировках всегда столько соблазнов: референты, секретарши, даже обслуга… Она уже тогда подозревала, что он косит на сторону. И та беременность… Она же специально пошла на это, казалось, что второй ребенок все исправит в их трещавшей по швам семье.

А родился больной. Урод…

Оксана Дмитриевна придирчиво оглядела ковер в спальне и отправилась с инспекцией на кухню. Адски хотелось сделать кому-то выговор. Муж на службе, старшей дочери нет дома, домработница… ее только хвалить, не ругать. Черт, почему же дома так все идеально? Этого даже просто не может быть при ее положении.

– Есть! Давай есть!!

Женя в детской умолкла, а она, мать, все слышала эти вопли.

А потом к ним, как яд подмешался, добавился и еще один быстрый шепелявый говорок:

– Ты слушай, что я тебе скажу… Пришел и признался. Сам признался! И теперь там у них второй день сидит. Где-где, сама догадайся. У меня троюродная племянница, а у нее муж в полиции… Он ей, она матери, мать ее мне… И соседка, Жабова, уже в курсе. Да весь город шепчется. А то… то самое дело и есть – утопленница в Гнилом пруду, ну дочка-то художника убитая… А то ты не помнишь, что тут было, как ее нашли… Когда? Да нет, раньше, это когда моя мадам с выродком своим дефективным в Германию укатила… То-то и оно… и я к нему туда захаживала… Церковь-то новехонькая, только построенная… Наш-то Михаил Петрович, хозяин, деньги давал, жертвовал… Я тебе говорю. Откуда знаю? Да я все знаю, в одном доме ведь живем. Они с ним знакомые…

На кухне домработница – седая, толстая как мяч, – прижав к уху мобильный (один из хозяйских, которых немало было разбросано в этом богатом казенном доме), месила тесто для клецек. Завидев Оксану Дмитриевну в дверях, она быстро шепнула: «Ладно, все пока, потом договорим».

Оксана Дмитриевна бросила взгляд на стол, на огромный холодильник «Сименс». Все блестит, не к чему придраться, разве что к слову «выродок дефективный».

– Сварите для Жени малиновый кисель, – сказала она.

– Хорошо, сейчас, – бодро отрапортовала домработница.

– И кстати… кого там убили в Гнилом пруду? – Оксана Дмитриевна смотрела, как пухлые руки мелькают над фарфоровой миской с тестом. – И кто в этом признался?

Глава 6

Кого съели в лесу?

Катя не раз уже отмечала для себя, что слово «новый» в Подмосковье встречается в названиях пусть и не так часто, как «старый», однако всегда хитро обманывает ваши ожидания. Что там впереди? Новая Рига? Никаких шпилей, никакой прибалтийской готики. Просто шоссе. Новый Милет? И никаких там оливковых рощ – сплошные косогоры, заросшие лопухами и осокой. А там далеко, в противоположной стороне? Новый Иерусалим. Чуть поближе Новые Дома, являющиеся на самом деле скоплением ветхих хрущевских пятиэтажек. Вон там справа Новая Заря – поселок при фармацевтической фабрике. Как будто на свете бывает «старая заря» или «старый восход». И вот вы въезжаете в Новый Иордан.

Ожидали, наверное, увидеть речку, подобную той, библейской. Так нет ее, и озера нет. Зато много прудов, дач, современных коттеджей, полей, и среди всей этой зелени, слегка уже тронутой желтизной приближающегося сентября, – городишко-городок. Не ветхозаветный, а самый натуральный подмосковный. Улочки, кирпичные девятиэтажки, частный сектор за глухими заборами и центральная площадь с магазинами-«стекляшками» на первых этажах многоквартирных домов.

Здание ОВД в Новом Иордане недавно тоже отстроили новехонькое, чем весьма, видно, гордились. Катя в дежурной части предъявила удостоверение, сообщила, что она из главка в связи с распоряжением шефа криминальной полиции полковника Гущина, и почти сразу помощник дежурного провел ее на первый этаж к восьмому кабинету.

Тут было сумрачно и накурено, дальше путь вел в экспертно-криминалистическую лабораторию, и оттуда, как потом узнала Катя, имелась лестница в подвальный этаж в изолятор временного содержания.

В коридоре навстречу Кате шли сотрудник в форме и два очень представительных священника в черных рясах с портфелями. Они смахивали на университетских профессоров. Кате даже показалось, что она ощутила аромат благородного парфюма. Чуть-чуть…

Прошли мимо. Катя открыла дверь и первое, кого увидела, – сидящего в профиль к двери знаменитого на всю область эксперта-криминалиста Сивакова. Он листал журнал. А над столом навис маленький ростом и чрезвычайно рассерженный прокурорский следователь, стучавший кулаком по столешнице и отрывисто бросавший в мобильный:

– Я вам покажу! Совсем уже всякий стыд, всякое чувство реальности потеряли. Что вы там пишете? Как такое на официальный городской сайт могло попасть? Блогеры? Какие, к черту, блогеры, шизофреники… «Кого съели в Ордынском лесу?» Кто это пишет, кто пишет эту хрень, я вас спрашиваю? Место происшествия? Там на месте были при осмотре только уполномоченные лица, наши сотрудники… Да, костер… Но про черепа обугленные мне не надо тут, вы там не были… Это вы меня спрашиваете? Это я вас спрашиваю: кто поместил на городской сайт эту информацию? Кто распространяет по городу эти слухи идиотские? «Кого съели в Ордынском лесу?»

Катя замерла в дверях. Увидев ее, постороннюю, говоривший по телефону, не закончив гневной тирады, быстро дал отбой.