скачать книгу бесплатно
За Стиви Смит
Мария Михайловна Степанова
Мария Степанова родилась в 1972 году в Москве. Автор двенадцати поэтических книг, включая книги избранных стихотворений «Стихи и проза в одном томе» (2010) и «Против лирики» (2017), трех сборников эссе – «Один, не один, не я» (2014), «Три статьи по поводу» (2015), «Против нелюбви» (2018) – и романа «Памяти памяти» (2017).
Мария Степанова
За Стиви Смит
«Музочка моя сидит в печали…»
Музочка моя сидит в печали.
Жалеет, что ее вообще зачали.
Одинешенька сидит на сквозняке.
Все, что ею подсказано, так и не сказано на моем языке.
Почему почему моя муза говорит, лишь когда в печали?
Нет, это я ее слушаю, лишь когда я в печали.
А когда я счастлива, я живу и плюю на процесс письма.
Музу это должно деморализовывать весьма.
«Они пели и пели на верхней ноте…»
Они пели и пели на верхней ноте
Трала-ла-ла и парам-пам-пам
И никто не спросит, о чем поете
(Трала-ла-ла-ла все равно).
«Скрыто полями широкой шляпы лицо Посла…»
Скрыто полями широкой шляпы лицо Посла.
На белом коне он мчит через ад, смотрит вперед
и назад,
Все врата распахиваются перед ним, закрываются вновь.
В таинствах он наставник. Но и площади рыночной
Он хорошо знаком: тот, кто украл кольцо
И трезубец, и перевязь, и скипетр, и меч,
И множество полезных механических штук.
Воры его чтят. По землям тьмы он ездит беспечно,
Иногда подымаясь в воздух и в нем зависая беззвучно.
«Я странной шел тропой, мой друг…»
Я странной шел тропой, мой друг,
В молчанье погружен,
Я слишком далеко зашел
И провалился в сон.
И провалился в сон, мой друг,
Где жажда без причины
И слезы без кручины,
Куда вела тропа, мой друг,
И там пропал.
«All things pass…»
All things pass.
Love and mankind is grass.
Ничего не останется.
Ничего: мы трава, мы куда-то тянется.
«Чье лицо я вижу…»
Чье лицо я вижу,
Глядя в зеркальцо?
Агнец Божий,
Там мое лицо!
При такой невезучести
Мне нужна перемена участи.
Агнец Божий, прими меня
И на что-нибудь поменяй.
«О что происходит, чего от меня хотят?..»
О что происходит, чего от меня хотят?
О зачем я медленно превращаюсь в кошку без котят?
Может, Зевсу моя любовь надоела
И он выселяет бродяжку в чужое тело?
Или без лишних споров позволил Гере
Отделаться от меня в своей манере?
Что за прелесть эта бархотка, о на бачки мои взгляните,
На этой крыше я всех милей, зовите меня Кити.
«О Максимилиан дикой и строгой…»
О Максимилиан дикой и строгой
Ты звал меня деткой дорогой и своей недотрогой,
Которую ты любил, наряжал, в свет выводил,
Которую прижимал к груди,
Меня, какую возвел и назвал в уме
Своим счастливым домиком, сияющим во тьме.
Почто ты хмуришься? мои столбы
Рушатся, как Иерихон от звука трубы,
Опоры не держат, контрфорсы перекосило,
Где краса недавняя, где сила?
О никогда ни одно из гордых строений
Не впадало в ничтожество быстрей, чем твоя Дженни,
Когда ты отвернулся и смотришь букой.
Она как роман, в котором ни буквы.
«Бойся мужчины с маленьким ртом…
Бойся мужчины с маленьким ртом.
Бойся женщины с гладкой кожей.
Он все возьмет и уйдет потом.
И она тоже.
«Милые дочки, прислушайтесь к вашей маме…»
Милые дочки, прислушайтесь к вашей маме.
Я должна вас покинуть, будете тут сами.
Одна из вас пойдет за богатого.
Одна успеет к автобусу в четверть пятого.
Одна найдет дорогу домой,
чтобы жить в яме.
«Я та самая Персефона…»
Я та самая Персефона,
Что играла с друзьями во время оно
Под охраной общества и закона.
Хорошо или плохо нам было, не знаю.
Говорят, я теперь иная,
Была хорошая, стала дурная.
Странно ли, нет ли, что в сердце мая,
В гладкокрашеный полдень, все понимая,
Зимней бури цветок сорвала сама я?
И тут лопнуло небо, в дыму посевы,
Где мама, где папа? справа и слева
Мгла; под землей сказали – я теперь королева.
Солнце затмилось, как на иконе.
Я не кричала, не было и погони:
Только темный король и черные кони.
Не об отце, что этими вот руками
Правит снопами пшеницы и солнечными мудаками,
Я вспоминаю здесь, на снегу и камне.
Но мама, я так любила тебя и бросила,
Оставила, навек опростоволосила,
Горечью напоила до? зела.
Не рыдай меня мама,
О забудь меня мама,
О позволь мне остаться, мама.
А она все ищет меня по свету,
Кличет дочку, которой нету,
Персефона, о где ты, где ты.
Я в своей новой земле, в зимней школе,
Град, снег, голоть, дух бурен, дух боли,
Пальцы горят, говорят: не увидишь боле.
Угадает ли, знает ли мой муж, мой король,
Сколько мне радости
От этой зимности?
«Она прилегла…»
Она прилегла
оттого, что устала,
а когда она встала,
оказалось, что умерла.
И никто не знает, как это вышло.
Такие дела.
«Мое сердце без меры благодарит Творца…»
Мое сердце без меры благодарит Творца:
Он прописал мне смерть, как и прочей живности,
Что к тихой Смерти приходит, ища конца,
И та, как блох, снимает избыток живости
И выдает взамен ничто – целительное, хотя
Те, кто жив, полагают, что такого ничего не хотят.
«Женщина ты злая, дурное существо…»
Женщина ты злая, дурное существо,
Занозила сердце мне, привадила его
Горестной наклонностью к любому негодяйству
И полной неспособностью к домашнему хозяйству.
«Было тогда мне семьдесят три»
Было тогда мне семьдесят три,
И ночью нелунной
Я лежал со своей новобрачной,
Чахоточной и юной.
Шла война, и над головой
Немцы бомбили Хэмпстед, издавая тягостный вой.
