скачать книгу бесплатно
– Леена-Анна.
– Анна-Леена.
– Леена-Анна.
– Леена-Майя.
– Но ты можешь нас называть просто А.Н., А.К., Р.Л., А.М. и так далее, чтобы было проще.
У меня закружилась голова. Мало того, что они выглядят как близнецы, так их ещё и зовут одинаково! Ну ладно, потом как-нибудь запомню. Я сказала, что это непорядок: мы уже месяц вместе работаем, но друг друга не знаем, и было бы здорово устроить какой-нибудь день интернациональной дружбы, ну, например, неплохо бы собраться на выходных и посидеть.
На что девушки никак не отреагировали. Начали расходиться.
Я очень удивилась. Что за странное поведение: неужели они меня так не любят? Неужели трудно сказать: «Спасибо большое за приглашение, но в эти выходные мы ужасно заняты, давай как-нибудь в другой раз?» Обязательно было поворачиваться спиной и демонстративно уходить в противоположном направлении?
Но я не сдалась. Догнала самую разговорчивую девушку, Рииту-Лиису, и повторила:
– Не могли бы мы собраться у кого-нибудь на выходных и посидеть? Ну, чтобы узнать друг друга получше?
Она сказала:
– Мы же договорились! Завтра в час у меня. Не спрашивай девочек, они стесняются говорить по-английски. И я стесняюсь, так что меня тоже не спрашивай.
Договорились? Когда? Я и не заметила! Наверное, они что-то сказали по-фински, да я не поняла.
Назавтра была суббота, и я с утра начала готовиться к посиделкам. Следуя питерской привычке, побежала в магазин: нельзя ведь идти в гости с пустыми руками. Купила бутылку белого вина, бутылку красного вина, полкило винограда, упаковку ветчины, упаковку сыра, кило нектаринов и кило апельсинов. Мне думалось, что финны ничего не купят к столу.
Ну и, разумеется, я принарядилась: надела узкие джинсы и блестящую блузку со стразами, туфли на каблуке, накрасилась и уложила волосы.
Я знала, где живёт Риита-Лииса. Собственно, они все жили в квартире при заводе, на первом этаже. Квартира была полупустая, с минимумом необходимой мебели, с казёнными занавесками и искусственными геранями на подоконниках. Она предназначалась для сезонных рабочих, там было четыре комнаты, кухня и душ.
Я приехала на велосипеде, обошла здание кругом. Жутко воняло рыбой. Подумала, что, наверное, невесело жить там же, где работаешь. И днём, и ночью – один и тот же вид из окна на бетонные здания и трубы. В окнах было темно, из дома не доносилось ни звука. Я испугалась, решив, что приехала не туда, куда надо, или что девчонки передумали и не пришли. Позвонила, и мне открыли! Оказалось, что все уже на месте, но просто сидят очень тихо.
Вот что я увидела в корпоративной квартире: все одиннадцать девчонок сидели вокруг белого икеевского стола, были там и парни с нашего завода. Я узнала их, но имён не помнила, без комбинезонов они выглядели непривычно. Все сидели молча, света не зажигали, царил осенний полумрак. Перед каждым стояла начатая бутылка дешёвой водки, вы только подумайте: у каждого – своя бутылка! Я поздоровалась, но мне никто не ответил, даже головы не повернули. Я вытащила из сумки купленные продукты и как можно бодрее сказала: «А я вот тут принесла немножко фруктов!» Никакой реакции. Положила виноград и нектарины на стол. Никто не предложил мне открыть вино, штопора рядом не было. Я спросила про штопор, но ответом мне опять было молчание.
Села. Воцарилась тишина. Время от времени кто-нибудь подносил к губам бутылку и делал глоток. Я спросила, как дела, когда они начали, почему не подождали меня, и не включить ли нам музыку. В мою сторону никто даже не посмотрел. Я подождала какое-то время и попросила нож для апельсинов. Не дождавшись, я встала и подошла к кухонному столу. Нашла открывашку, открыла вино и предложила присутствующим.
Один из парней обернулся в мою сторону. Он был красивым. Нет, правда, очень красивым, в моём понимании. Его звали Юхана. Высокий, крепкий, сильный парень, блондин с голубыми глазами. На заводе он очень здорово водил подъёмник, мог вручную поднять сразу по четыре коробки, а это шестьдесят килограмм. Я всегда восхищалась его силой и ловкостью. Он делал вид, что этого не замечает, но иногда тоже на меня смотрел.
Но тогда он был в белом комбинезоне и кепочке, теперь он был одет в свою повседневную одежду, и поэтому его было трудно узнать.
Огромные голубые глаза, прикрытые белыми ресницами под белыми бровями. Но эти голубые глаза были как будто налиты водой, и я поняла, что он уже очень пьян. Суббота, час дня, мы ещё не начали веселиться, мои прежние друзья в Питере недавно проснулись, а перед Юханой уже стояла пустая бутылка «Коскенкорвы». Если вы не знаете, Коскенкорва – это самая чистая и самая дешёвая пшеничная водка в Финляндии. Такую пьют либо алкаши, либо студенты.
Он посмотрел на меня – и не улыбнулся. Нет. Вместо этого он бросил несколько слов, как будто плюнул. Я не поняла по-фински, но почувствовала неприязнь.
Я испугалась. В Питере я общалась с людьми своего круга, с теми, кому я была приятна. У нас были одинаковые интересы, одинаковое образование, нас окружало общество похожих на нас людей. Мы выросли на одних и тех же книгах и фильмах, мы даже одевались похоже. Мы слушали одну и ту же музыку. Я с ними дружила, потому что чувствовала себя своей среди своих. И даже если мы иногда ссорились, то всё равно оставались «своими». Здесь были другие люди, другие порядки. Я поняла, что если сейчас не уберусь восвояси, то мне просто-напросто могут… начистить морду!
Сейчас я сознаю, что моё поведение было, с их точки зрения, крайне вызывающим, даже наглым. Пришла вся такая из себя, как будто королева праздника. Явилась позже всех и со своей едой: ешьте все, что я сама решила. «Думаю, вам понравится виноград». Никого не спросила, сую всем в лицо эти фрукты. Показываю, какая я богатая. Какая я крутая: все пьют без закуски, а мне подавай апельсины. Вино красное, вино белое… Остальным и водка хороша. Водка – она и есть водка, зачем тратить деньги на вино? Чтобы показать, какая ты утончённая? А может, тебе и квартира эта не нравится? Тебе подавай дворец? Или тебе, может быть, и люди наши не по вкусу? Недостаточно изысканные для тебя? Ну, так и вали отсюда, пока рыло не начистили! – примерно так они рассуждали. Но этого всего я тогда не знала.
Юхана сидел, расставив ноги, я обратила внимание на внушительную выпуклость, обтянутую джинсами. Он был симпатичный: открытое дружелюбное лицо, веснушки, густой ёжик белокурых волос. Наверное, неплохой парень. В другой ситуации он мог бы быть весёлым и славным, но не сегодня. Он приоткрыл губы, провёл по ним языком и сказал по-английски, чтобы я поняла: «Ребята, уберите эту разговорчивую клоунессу, а то я за себя не отвечаю. Сейчас как двину в ухо, и не говорите потом, что я вас не предупреждал!»
Помню, как это вдруг поразило: а ведь меня, оказывается, могут не любить, причём очень не любить, без каких-либо (видимых для меня) причин. Я хотела как лучше, я стремилась всем понравиться, со всеми подружиться! Хотела показать, что отношусь к ним хорошо. Но, получается, некоторым не надо, как лучше, им надо, чтобы я ушла отсюда и перестала всем портить вечер. По законам их мира, в их понимании я вела себя невоспитанно, агрессивно, просто мерзко.
Я тогда ушла, поскорее зашнуровав в коридоре ботинки. Меня не провожали, ничего не объясняли, не извинялись. Если бы это было в Питере с моими друзьями, меня попытались бы остановить, за мной бы бежали, спрашивали бы, что случилось, что они сделали не так, как они могут исправить ситуацию, загладить вину. Но на этот раз никто за мной не бежал и ничего не спрашивал. Ушла – и отлично. Свалила – и нормально.
Было очень странно чувствовать себя лишней, такого я никогда раньше не испытывала. Меня ни разу в жизни не выгоняли, наоборот. Раньше меня всегда наперебой приглашали, хотели видеть, радовались, когда я приходила. Это был первый, но отнюдь не последний случай, когда меня не желали, не любили и не понимали.
В понедельник мне не хотелось идти на работу, видеть те же лица. Но никто не сказал ни слова, как будто ничего не произошло. Со мной больше не здоровались. Наверное, я просто умерла в их глазах.
5. Мальчик с собакой
Я тогда жила в маленьком летнем хостеле, который уже был закрыт на зиму. Мне досталась комнатка, больше похожая на стенной шкаф с форточкой, куда была втиснута узенькая кровать и тумбочка. Хозяин хостела – белобородый краснощёкий финн внушительной комплекции – разрешил мне там жить бесплатно, пока морозы не ударят. В комнате не было батареи, a само здание было больше похоже на дощатый сарай. Я подумала, что у меня уйма времени, ведь сейчас октябрь, до морозов ещё далеко. Но вот наступила ночь, с моря подул ветер, и я почувствовала, как из каждой щели моей комнатки просачивается сильнейший сквозняк. Я надела на себя всю имеющуюся одежду, завернулась в одеяло, но всё равно не могла согреться. Тогда я встала с постели и сняла с окна занавеску, она могла бы сыграть роль покрывала. Без занавески окно выглядело, как чёрный квадрат. Я лежала и смотрела в этот квадрат, а там была только тёмная пустота, холодное море, пустынный пляж, и ни одного огонька.
На следующую ночь стало ещё хуже. Начался настоящий шторм. Я думала, меня сейчас выдует из этой комнатки вместе с кроватью и чемоданом. Занавеска не спасала. Я решила выйти и поискать, нет ли какого-нибудь тёплого закутка, где я могла бы провести ночь, а назавтра надо будет найти нормальное жильё. Я сунула ноги в кроссовки, накинула на плечи одеяло, и вышла в коридор. Я знала, что во всём кемпинге не было, кроме меня, ни одного человека. Морской курортный городок привлекает туристов только в три летних месяца, остальное время отели и кемпинги стоят пустыми. Я шла по ледяному коридору, лязгая зубами от холода, вокруг завывала буря, я слышала, как волны с шумом разбивались о волнорез в нескольких метрах от дома. Свет нигде не горел, только светились зелёным таблички, обозначающие аварийный выход.
Тут я через окно заметила свет в здании напротив. Ура, там кто-то есть! Я перебежала через двор в соседний домик и постучала в дверь. Мне открыл хозяин кемпинга, огромный финский дядька, он сказал, что так и знал, что я приду. У него в гостях сидел его дружбан, такой же высоченный мужик, но только худой, рыжий и носатый. Он был шведом. Шведа звали Харри, а финна Ярри. Они были похожи, как «двое из ларца, одинаковых с лица», хотя в их внешности не было ничего схожего. Наверное, братья по разуму. В их комнате было тепло и светло, работал телевизор, а сами Харри и Ярри пили виски. Ярри играл на старом аккордеоне, а Харри пел. Узнав, что я из Питера, они оба стали рассказывать, как в восьмидесятых годах ездили в Leningrad, ходили там в магазин Berjozka, и как Харри на рынке одна женщина продала бутылку коньяку за рубль, погладила его по голове и сказала «Good boy». Но Харри думал, что она всё-таки имела в виду «Гудбай», так как после такого коньячку можно было и не проснуться. Он потом подарил коньяк своему соседу. Сосед всё ещё жив. Наверное, передарил кому-нибудь. Мне налили выпить виски, я пригрелась в кресле и заснула под работающий телевизор и пение Ярри и Харри.
На утро шторм затих. Я села на велосипед и поехала в город, искать себе жильё. Только где и как его искать? У меня с собой была карта города, и там были отмечены всякие хостелы. Я рассудила, что если зимой туристов нет, то, может быть, в хостелах сдаются пустые комнаты по дешёвке. И вот я ехала по осеннему городу, где на улицах валялись ветки и листья после вчерашнего шторма, яркими огонёчками горели гроздья рябины, а из-за заборов свешивались растрёпанные ветром георгины. Вышло солнце, и от потемневшего мокрого асфальта начал подниматься пар. Город снова стал праздничным, и я даже подумала, а нужно ли мне искать другое жильё. В такую погоду, наверное, очень симпатично в морском кемпинге у Ярри.
Однажды такое случается. Выходишь из дома и едешь в город. То есть, ты думаешь, что едешь в город, а на самом деле едешь, чтобы встретить свою любовь, но ещё не знаешь об этом.
Я сразу узнала его, когда увидела. Тут не могло быть никаких сомнений. Мне показалось, что я знала его всегда, всю жизнь. Что мы уже были знакомы, ждали друг друга, и это был просто вопрос времени, когда мы встретимся.
Ошибиться было невозможно, да и как тут ошибиться, если на всей улице был всего только один человек, не считая меня. То есть, один человек и один зверь. Мальчик с собакой-далматинцем. Он был очень рослым, широкоплечим, одетым в рабочую одежду, как какой-нибудь строитель или маляр, у него были густые рыжие волосы, а когда я увидела его вблизи, то оказалось, что на лице у него были ещё и веснушки. У него было доброе, открытое лицо и широкая улыбка. Несмотря на рост, было заметно, что он намного младше меня.
Мальчик как раз выходил из дверей хостела, где я собиралась искать жильё. Мы шли по улице по направлению друг к другу, расстояние между нами сокращалось. Мы оба улыбались всё шире, и наконец остановились друг напротив друга. Я была так рада его видеть! Но пёс был рад ещё больше. Он вдруг встал на задние лапы, прыгнул на меня и огромным языком облизал мне лицо. При этом порвал мою новую куртку и разодрал когтями мне руку. Мальчик начал его оттаскивать, тот вырывался и лаял, борьба была сложной, пёсик был ничуть не слабее своего хозяина и ростом с него, если встанет на задние лапы. В итоге хозяин победил и стал горячо передо мной извиняться, но я только смеялась. Я тогда ещё не знала, что за такое в Скандинавии полагается заявить в полицию, оштрафовать владельца собаки, а саму собаку усыпить.
Потом я спросила, нет ли свободных комнат в том доме, откуда он вышел. На что мальчик ответил, что комнат больше нет, он занял последнюю. Но я могу жить у него! Меня развеселил такой поворот событий, а он очень смутился и заверил, что он совсем не это имел в виду, и что в комнате он появляться не собирается, всё время работает, и даже спит на работе, ну или в машине. У него огромная рабочая машина, в которой можно жить, и комната ему почти что не нужна. Он снял жильё, в основном, из-за собаки, её же надо где-то оставлять, и если я не имею ничего против собаки, то… Псу я определённо понравилась, первый раз такое в жизни, он вообще очень недоверчивый, а тут сразу на меня напрыгнул, как на знакомую. Так что я могу здесь жить, квартплату будем делить пополам. А с самим мальчиком мне общаться совершенно необязательно, если я не хочу. Я его и не увижу, мы как-нибудь так придумаем, чтобы приходить и уходить в разное время и друг другу не мешать.
Я слушала его сбивчивый рассказ и улыбалась, а он стоял передо мной и планировал наше с ним совместное будущее. Как и что мы будем делать, как организуем наш быт, как будем делить расходы, кто по каким дням будет делать уборку и мыть посуду, как мы будем ездить за продуктами, и как делить одну ванну. Всё расписал, забыл только назвать дату, когда мы поженимся. Думаю, обязательно назвал бы, если бы мы постояли там и поговорили подольше. Я нашла его план замечательным. Очень чётким, но достаточно гибким и легко выполнимым. Потом я спросила мальчика, как его зовут. Бенни, – ответил он, – а собаку Синго. При этом прибавил, что он тихий, спокойный и удобный сосед, и у меня с ним не будет никаких неприятностей. А пёсик – очень воспитанный.
Так я переехала в этот хостел, в последнюю незанятую комнату, а Бенни стал жить во дворе, в своей огромной машине. Пёсик Синго ночевал у меня, а утром хозяин забирал его с собой на работу. Мы с псом поладили, он не лаял, не клянчил еду, не воровал со стола, не лез на диван и не портил мои вещи. Обычно он уставал за день и сразу ложился спать, как приходил домой. С Бенни мы поладили тоже.
Хостел, в который я переехала, назывался «Капитанский Двор», он стоял рядом с паромной гаванью, и мимо моих окон по нескольку раз в день проплывали огромные паромы Викинг Лайн и Силья Лайн. Это было потрясающее зрелище, особенно ночью. Паром огромный, как светящийся десятиэтажный дом, при этом так ловко входит в узкую маленькую гавань между двумя скалистыми берегами. А потом туда же входит второй, и эти гигантские паромы так изящно движутся относительно друг друга, проходят совсем рядом, едва ли ни касаясь бортами, и начинают медленно и торжественно разворачиваться, чтобы продолжить свой путь дальше.
Капитанский Двор – это был старый трёхэтажный деревянный дом с балконами, колоннами и пристройками. Раньше он, действительно, принадлежал какому-то капитану. Там было множество комнат, лестниц и закоулков, на мой взгляд, именно так должен выглядеть дом для капитана. Бенни не мог понять моего восторга, он ведь родился и вырос в деревне на севере Швеции, там все живут в частных домах. А для меня это был сказочный дом! Мы облазили его весь, с подвала по чердак.
На чердаке было очень много места, можно было бы устроить там ещё пару-тройку комнат, но этого никто не сделал. Крыша поддерживалась мощными деревянными балками, было несколько пыльных окошек, а на полу лежало несметное количество каких-то штук, имеющих отношение к кораблям и лодкам. Я в этом не разбираюсь. Но мне так и виделся какой-нибудь одноногий Капитан Флинт с попугаем на плече, стоящий за штурвалом. «Тысяча чертей! Свистать всех наверх!» Мы нашли сундук со старой одеждой и захотели её померить, но вся одежда была такого огромного размера, что была велика даже для Бенни.
Мы спустились в подвал и обнаружили сауну с каменной печкой и деревянными лавками, нетопленную, наверное, с тех самых пор, как старый Капитан Флинт оставил на чердаке сундук со своей одеждой. Нам захотелось эту сауну натопить, дрова имелись. Как ни странно, и печка, и дымоход работали исправно. В сауне так же помыли и собачку. Далматинец Синго стал беленьким, каким, наверное, был только в детстве, когда был совсем ещё щеночком, но тёмные пятнышки со шкуры всё-таки никуда не исчезли. Это была смешная и добрая собака в горошек! Наша намытая собака.
Через две недели после нашего знакомства Бенни сказал, что хочет показать мне Швецию – страну, в которой он родился. Там на севере совсем нет работы, поэтому он приехал работать на Аландские острова. Для того, чтобы попасть в Швецию, надо сесть на паром, и через два с половиной часа окажешься в гавани Каппельшэр, а оттуда на машине час до Стокгольма. Это столица, мы там погуляем в субботу, посмотрим город, походим по магазинам, а вечером вернёмся назад. Может быть, купим мне зимнюю куртку. Ура! Какая хорошая идея! Я хочу в Стокгольм!
И вот мы сели на паром Викинг Лайн и поплыли.
По прибытии в Швецию, как только мы съехали на берег в Бенниной огромной машине, я заснула, прислонясь к оконному стеклу. Целый час ещё ехать, успею немножко подремать, надо отдохнуть, чтобы сил хватило на прогулки и магазины. Спала я, наверное, минуты три, потому что, когда проснулась, мы всё ещё стояли на парковке у парома. «Ну давай, поехали за курткой», – сказала я. А Бенни посмотрел на меня так лукаво, что я сразу поняла, что что-то здесь не сходится. Оказалось, что я спала восемь часов. Всю дорогу до Стокгольма, и там тоже – на парковке, и по дороге назад. А теперь уже осталось двадцать минут до погрузки на борт, чтобы ехать домой, а я только ещё глаза открыла. Я спала целый день, а Бенни меня не будил, он ждал. Я не могла поверить своим ушам, неужели он просидел рядом со мной целых восемь часов, ничего не делая? «Ну почему „просидел“, – ответил Бенни, – я тоже спал. И несколько раз выходил в киоск за кофе и шоколадкой». Он протянул мне половинку батончика Сникерс, подтаявшего в его кармане.
Тут уже опустили аппарель и было пора заезжать внутрь парома. Мы ехали домой, сидя в кафе «Морской бриз», попивая чай с огромными бутербродами (один с креветками, другой с фрикадельками), и смеялись. Как здорово мы съездили в Швецию! Как удачно мы купили мне зимнюю куртку! Со мной ещё никогда такого не случалось, чтобы я спала, не просыпаясь, восемь часов подряд, да ещё и сидя в машине. Я даже у себя дома в кровати так не сплю. И я не проснулась, когда машина двигалась с места, или останавливалась, когда мимо с шумом проезжали грузовики, когда Бенни выходил за кофе. Удивительно! Никогда мне ещё не было так спокойно и хорошо. Наверное, это потому, что Бенни очень аккуратно водит машину, у меня сразу возникло к нему доверие. Я спросила, сколько лет он уже за рулём, и он ответил: две недели. Он получил права и купил машину как раз в тот день, когда мы встретились. Ему тогда исполнилось восемнадцать.
Какой удивительный, оказывается, это был день! День его рождения, в который Бенни стал совершеннолетним, получил права, купил машину, нашёл жильё и невесту. Одним махом закрыл все пустые квадратики в головоломке своей жизни, чтобы больше уже на это не отвлекаться.
Всего две недели за рулём, и сразу решил повезти меня заграницу. А я всю поездку проспала! Меня просто распирало от смеха, какая комичная история. Я не могла без улыбки смотреть на его очень серьёзное лицо, рыжую шевелюру и веснушки. Он был такой замечательный!
Бенни сказал:
– Давай поженимся! Так всё будет намного проще. Мне уже есть восемнадцать. Вот, посмотри.
Он протянул мне удостоверение личности, и я посмотрела. Мы подали заявление в местную администрацию и зарегистрировали наш брак. У нас не было ни гостей, ни тамады, ни ресторана, ни белого платья с фатой. Мы просто расписались, и всё, это заняло три минуты. Таким образом мы стали мужем и женой.
6. Детективная история
Мы тогда жили в старом доме на берегу моря, рядом с причалом парома «Силья Лайн». Дом окружал сад с корявыми яблонями и сливами, поросшими мхом. Во дворе ещё угадывались разбитые когда-то клумбы и пруд с развалившимся фонтаном, но запустение надёжно пустило корни в каждом уголке сада. И клумбы, и фонтан заросли травой, на которой валялись почерневшие сливы.
Двор с тремя деревянными домами принадлежал близлежащему отелю. Эти дома много раз хотели снести, но отель выкупил их по дешёвке и сдавал летом туристам, а зимой всяким неприкаянным, выброшенным за борт жизни, тем, кому было некуда податься. В домах оборудовали душевые с горячей водой, кухни с электрическими плитами, но, не смотря на модернизацию, там было холодно и мрачно. Сквозило изо всех щелей и лампочки еле светили. Но мне там нравилось, особенно запах, там пахло старым деревом.
Вместе с нами жили какие-то странные личности, необщительные и мрачные, которые старались занимать как можно меньше места, постоянно жались к стенке и ели у себя в комнатах. Всё было мирно: ни шумных вечеринок, ни ссор, ни воровства. Люди были настолько подавлены, что сил и желания на вечеринки у них не хватало. Мы не мешали друг другу, но осoбо и не дружили.
Я получила комнату на втором этаже, а Бенни поселился на первом. Со мной рядом проживали толстая старая алкоголичка Ева с острова Кумлинге (она сбежала от мужа) и очень юное создание с гитарой, непонятного пола, но, скорее всего, мальчик, сбежавший от родителей. На Беннином этаже жили два молодых человека, которые учились в Морской Академии. Их звали Дирк и Курт. Они были из Германии и походили друг на друга, как родные братья. Если они были не в школе, то сидели по своим комнатам и делали уроки. А еще на первом этаже обитали трое финских парней, о которых совершенно нечего сказать: просто мрачные личности. Их почти никогда не было видно. Вроде бы они работали на заводе, а после работы тихо проскальзывали в свои комнаты и уже не появлялись до завтрашнего дня.
Больше всего шума производили мы с Бенни. Мы готовили, ели на веранде, постоянно ходили туда-сюда, собирали сливы и яблоки, варили из них варенье. У нас лаяла собака, к нам приходили гости. Иногда ещё шумела Ева с Кумлинге. Накачавшись пивом, она садилась в коридоре на стул, чтобы смотреть, кто приходит и уходит, и комментировала происходящее. Остальные жильцы вели себя практически незаметно.
Детективная история началась с того, что немец Дирк стал жаловаться, что у него пропадает еда из холодильника. У него было не слишком много денег, поэтому и жаловался. То сыр у него пропадёт, то хлеб. Я сказала Бенни, что немцы все жадные, и не нужно обращать внимания. Потом у нас самих пропала из холодильника здоровенная бутылка ликёра Егермейстер. Это уже было ощутимее, чем пропажа сыра. (Конечно, свой ликёр всегда важнее чужого сыра, это понятно.) Вину за все пропажи я возлагала на Еву: она лентяйка, в магазин не ходит, деньги не тратит, а жрать-то ей хочется всегда, а тем более выпить.
Но потом однажды засорился туалет, приехали сантехники и вытащили из трубы… пальто! Настоящее пальто, испачканное кровью. Вызов сантехников стоил дорого, и мы пытались выяснить, кто виноват, кто будет платить, но так и не поняли. Вроде бы никто такого сделать не мог. Жильцы слёзно клялись, что они ни при чем и видят это пальто впервые в жизни. Ну, конечно, кто ж признается?
Потом однажды мы пришли домой и увидели, что лестница, ведущая на второй этаж, грязная-прегрязная, вся в земле, воде и глине, и на ней видны следы огромных мужских ботинок. Но никто не мог оставить такие следы. Опять-таки из меркантильных соображений (кто будет мыть пол?) мы провели дознание, но так и не выяснили, кто бы это мог быть. Наверху обладатель таких ботинок точно не жил. Я не поленилась и сверила обувь всех жильцов с отпечатками на лестнице. Ничего похожего не нашлось. Гости в тот день ни к кому не приходили. Впрочем, и в другие дни никто наших соседей не навещал.
Как-то раз Ева с моего этажа уехала домой на выходные, а мальчик с гитарой ушёл на вечеринку. Я ночевала на этаже одна. Ночью меня разбудил запах сигаретного дыма, хотя курить никто из моих соседей не мог; я подумала, что это кому-нибудь с первого этажа не спиться и он курит на балконе, и заснула. А утром в голове стала крутиться мысль, что ведь кроме Евы у нас в доме никто не курит. С тех пор так и повелось: почти каждую ночь я чувствовала запах дыма, иногда слышала шум работающего телевизора, шаги, другие звуки. Но так как это всё исходило из комнаты, заведомо пустой, то я считала, что мне показалось, и ничего никому не рассказывала. Пока однажды Бенни не заявил, что, по его мнению, в комнате над ним кто-то ходит. Собственно, сперва ему пришло в голову, что я по ночам принимаю гостей, он даже не поленился встать и пойти послушать под дверью. Но у меня всё было тихо, а вот в соседней комнате явно кто-то шевелился.
Мы стучали в дверь, пытались открыть запертую комнату, но никто не отвечал. С улицы света видно не было. Однажды ночью я, услышав, что из этой комнаты кто-то вышел и направился в туалет, тихонько приоткрыла дверь и выглянула в коридор.
Я очень боялась, что человек заметит меня, поэтому быстро закрыла дверь снова. Но то, что я успела увидеть, не оставляло сомнений: какой-то незнакомый мужик.
Утром стали думать, кто бы это мог быть. А что, входная дверь в доме всегда открыта, ключи от комнат достать легче лёгкого, они висят в кухне на стене, небось какой-нибудь бездомный забрался и живёт. Мне стало страшно. Несколько месяцев мы провели под одной крышей с неизвестным человеком, который днём спал, а ночью бродил по дому, воровал нашу еду, отхлёбывал из пакетов молоко и сок, пользовался нашим туалетом и душем, нашими полотенцами, посудой, да чем угодно, смотрел, что бы украсть, пробовал, не подходят ли ключи к дверям. А мы о нём даже не догадывались!
Мы с Бенни купили газету, нашли по объявлению домик в лесу и, не торгуясь, в тот же день переехали. Нас просто как ветром сдуло! А наши знакомые из того дома потом рассказывали, что вызвали полицейских, те взломали дверь и арестовали незнакомца. Это оказался муж Евы, который поселился в доме, чтобы следить за ней. Ева чуть с ума не сошла от ужаса! Жить четыре месяца и не знать, что за каждым твоим шагом следят!
7. Bowling
В пустом зале гулко заскрежетали какие-то механизмы, и в сторону поехали сиреневые звёзды. Закачалась луна, слева показался обморочный клоун и помахал рукой. Опустился задник из фольги, сверху с грохотом поползла радуга, но её заело на полпути. Пришёл в движение какой-то невидимый рычаг, и в конце дорожки опустились кегли. Загорелось табло, и на нём появились буквы: игрок Katja1 против игрока Katja2; ноль – ноль.
Полная пожилая сотрудница спортзала, одетая в розовый тренировочный костюм, понажимала на какие-то кнопки, включила несколько ламп, пожелала мне приятного вечера и ушла. Я осталась одна.
Каждое воскресенье я играю в боулинг. Воскресенье – пустой день, всё закрыто, на улице ни одного человека, да и погода совершенно тоскливая вот уже целых полгода. Похоже на первое января в России, когда все спят или лениво смотрят телевизор, постепенно подъедая остатки со вчерашнего стола. И во рту привкус прошедшего праздника. Что делать по воскресеньям? У меня готов ответ: играть в боулинг. У меня такое жизненное кредо, я играю в боулинг. Мне не интересно, что там у вас делается по воскресеньям. Мне всё равно, какая погода. И события прошедшей субботы меня тоже не волнуют. Я играю в боулинг. У меня абонемент.
Каждое воскресенье в два часа ноль ноль минут я вхожу в этот зал, стены которого выкрашены жёлтой краской. Я почти всегда одна, и зал открывают только для меня. Включают свет, приводят в движение механизмы. Здесь тихо, чисто, совершенно безжизненно. Я надеваю белые кеды для боулинга, выбираю себе шар. Шары стоят вдоль стены на специальной подставке, мой любимый – красный.
Тётка в розовом тренировочном костюме уходит, и я остаюсь наедине с кеглями. Я кидаю шар то правой, то левой рукой, чтобы получилось какое-то подобие соревновательности. Правая играет против левой, Katja1 против Katja2. Одна сторона моей личности против другой. Левая бьёт точней, хотя правая и сильнее. Левая постоянно выигрывает, что ещё раз доказывает торжество ума над силой.
Я кидаю шар, и он с грохотом катится от меня по блестящей дорожке. Катится долго. Я в это время стою без дела, смотрю по сторонам. На жёлтые стены, на задник из фольги, сиреневые звёзды, страшного клоуна, скамейки и полки для белых кедов. Бам! Кегли падают, их сметает в сторону железная рама, сверху спускаются новые кегли. Мой красный шар проделывает под полом обратный путь и возвращается ко мне. Назад он катится ещё дольше, чем вперёд. За это время я успеваю насмотреться на пейзаж за окном.
Серая погода, уже в три часа начинает темнеть. Что-то такое капает: то ли дождь, то ли мокрый снег, то ли дождь со снегом. Теперь ещё и ветер задул с моря, я чувствую десятки ледяных сквознячков, проникающих в каждую щель спортзала. Мой шар вернулся, я беру его тремя пальцами, встаю в позу, как полагается при игре в боулинг, смотрю прямо вперёд, размахиваюсь и кидаю.
Иногда, правда редко, приходит поиграть один парень. Я с ним однажды поздоровалась, но он не ответил. Это очень странный тип! Двухметровый детина лет тридцати, симпатичный, но очень уж мрачный. Косит под Элвиса Пресли: сверху надо лбом поднят пышный кок, а на висках волосы приглажены гелем. Он всегда одевается в белое: узкие белые брюки и свободная рубашка с блёстками. И я могу поклясться, что у него на ногах золотые кеды со звёздами! Свои собственные, он приносит с собой золотые кеды в боулинг!
Про себя я зову его «Элвис». Он встаёт как можно дальше от меня и никогда не смотрит в мою сторону. Наверное, я ему очень мешаю. Ему было бы гораздо лучше, если бы он был один в зале. Играет хорошо, насколько я могу судить по результатам на табло. Вместо Katja1 и Katja2 у него написано AB против BA.
В половине четвёртого мне надо уходить. Мой абонемент разрешат мне оставаться и подольше, но я так не делаю. Потому что как раз в это время приходят играть дети из интерната. Или, как здесь говорят, «из дома». Из сумасшедшего дома. Их много, человек двадцать, с десятью сопровождающими. Они не очень-то дети, скорее подростки лет четырнадцати. Все разной степени уродливости и разной степени полноты. Некоторые в очках невероятных диоптрий, другие со слуховыми аппаратами.
Они безобидные, но шумные. Им очень нравится боулинг! Ребята играют с удовольствием. Правила для них не главное, они с грохотом кидают шары во всех направлениях, иногда друг в друга, и это приводит их в восторг. Подростки из интерната с радостными воплями снимают штаны, показывают задницу, хватают друг друга за грудь, обнимаются, бегают по залу, взявшись за руки. Я никогда не видела, чтобы они сердились или огорчались, всё их радует. И сопровождающие тоже смеются, раздают всем апельсины, а ребята в знак благодарности гладят их по голове липкими апельсиновыми ладошками.
Я быстро снимаю белые боулинговские кеды и ставлю их на место. Возвращаю на полку красный шар. Выхожу на улицу, там у дверей стоит мой велосипед. Дождь превратился в снег, который падает и тут же тает, образуя под ногами холодную жижу. Темно-то как, и фонари из экономии горят через один. Фонарь напротив входа сломался: мигает и гаснет. Я еду через весь город, не встретив по дороге ни одного человека. По случаю воскресенья во дворах подняты флаги. Сиренево-красные полотнища хлопают на ветру о флагштоки, как мокрые паруса. Чёрное небо затянуто ещё более чёрными тучами, на их фоне мотаются растрёпанные кроны сосен. Всего только четыре часа, и впереди пустой вечер. Я, наверное, сделаю себе бутерброды, посмотрю телевизор и лягу пораньше спать. Как хорошо, что прошёл ещё один выходной, а завтра на работу.
8. Oktoberfest
Я лежу на синтетических разноцветных шариках в детской комнате. Стены и потолок то поднимаются, то опускаются, вызывая новый приступ тошноты. Всё плывёт, всё двигается вверх и вниз. Вокруг скачут дети, а мне кажется, что я умираю. Моя бедная голова лежит на коленях у Рииты-Лиисы, она гладит меня по волосам.
Сегодня Октоберфест, пивной фестиваль в конце октября. На работе решили устроить какое-нибудь развлечение для сотрудников, корпоративную вечеринку. Но какие вечеринки могут быть на Аландских островах? Разве что очень печальные. Поэтому нам всем заказали билеты на паромный круиз. Паромы бывают разные. Обычно при слове «паром», представляют себе «Силья Лайн» или «Викинг Лайн», этакий плавучий небоскрёб, сияющий всеми огнями, бескомпромиссно рассекающий волны Балтийского моря. Такой паром незыблем, как сама земная твердь. Он идёт в Турку или в Хельсинки много часов подряд, он специально движется медленно, чтобы пассажиры успели насладиться пребыванием в оффшорной зоне. Можно снять каюту и спать – это большое наслаждение. Можно пойти в ресторан, в кабаре, в казино, в магазин тэкс-фри, на дискотеку, в сауну, да куда угодно.
Мало кто знает, что существует ещё масса всяких разных других паромов. Например, есть паромчик, который называется «Оландс Фэрьян», маленькая старая посудина, вмещающая максимум двести человек. Он ходит кратчайшим путём: два с половиной часа до шведского берега и столько же обратно. Там тоже есть тэкс-фри и ресторан, и дискотека, и казино. Но всё такое тесное и невзрачное, и чуть-чуть грязненькое, и скучное, и какое-то прошлогоднее. Этот паром не известен туристам, на нём ездят только те, кому надо кратчайшим путём попасть на материк. Билеты на паром совсем дешёвые, а для жителей Аландских островов они практически бесплатные. Два евро при наличии «Оландскарт» – карточки постоянно проживающего. Для справки: билет на автобус в Стокгольме стоит пять евро.
И вот наш завод расщедрился и купил всем сотрудникам билеты на такой паромчик. Цель этого путешествия – напиться в море, купить всяких товаров без наценки, покуролесить и в тот же день вернуться домой. Поездка займёт пять часов. Мы причалим в Швеции, далеко от всех возможных городов. Просто голая земля, и всё, не на что смотреть. На берег сходить не будем, а сразу развернёмся и поплывем назад.
Сказали, что будет дискотека. Ну, я и оделась, как на дискотеку. Я надела:
– узкие блестящие тянущиеся брюки, расклёшенные книзу;
– полупрозрачную летящую блузку из белого шифона с чёрными цветами;
– остроносые туфли на каблуках.
А еще я накрасилась, причесалась и надушилась.
Мы встретились в холле терминала за пятнадцать минут до отхода парома. Я волновалась, придут ли остальные сотрудники вовремя, всё-таки пятнадцать минут – это не так уж много, надо было назначить время с запасом. Но тем не менее, все появились ровно в восемь сорок пять: только что совсем никого не было, и вот уже целая толпа. Ждать никого не стали, пошли к пропускному пункту. Всем заправляла наша husmor, «домохозяйка», или, попросту сказать, завхоз. Её звали Гунилла, она работала на кухне: ставила посуду в посудомоечную машину, пихала комбинезоны в стиралку и вообще управлялась со всякими другими машинами.
Мы зашли на паром, разделись. Народу было очень мало, такое чувство, что Октоберфест собирались отмечать только мы одни. Паром затарахтел и отчалил. Мы прошли в ресторан.
Ой, какое всё вкусное, и как много! Если кто не знает, то скажу, что ресторан на пароме представляет собой «шведский стол»: это когда посередине зала стоит длинный металлический стол со всевозможными яствами, и каждый может накладывать себе, сколько хочет. К обеду прилагается бесплатное вино и пиво (конечно, самое простое). Ой, как же у меня разыгрался аппетит! Креветки, раки, крабы, оливки, ветчина, пиво – я хочу всё сразу и прямо сейчас!
И тут паром вышел из гавани Мариехамна в открытое море, и началась качка. Вдруг оказалось, что на море высокие волны и шквальный ветер. Ну, а что вы ожидали? Конец октября, дожди, шторм! Наш паромчик кидало, как спичечный коробок, вверх и вниз, справа налево, и пассажиры падали, валялись по полу, ползли, пытались встать, держась за перила. Я видела, как один наш сотрудник набрал целую тарелку креветок и другой еды, но не дошёл до своего стола. Его вдруг резко качнуло в сторону, он сперва побежал, а потом упал, рассыпав всё содержимое тарелки. Тут же мой сосед справа начал неудержимо блевать на синий ковёр, матерясь по-фински: «Perkele, perkele satan!» Я почувствовала, что сейчас со мной произойдёт то же самое. Паром крутило и вертело, как берестяную лодочку.
Я доползла до информационной стойки, держась за стены. За стойкой во весь рот зло улыбались две финки в синей униформе и с красными косынками на шеях. Их не штормило. Я спросила, нет ли каких таблеток от укачивания, и не могу ли я где-нибудь полежать. Они посмотрели на меня, как будто впервые видят человека, страдающего морской болезнью, и ответили, что таблетки пить поздно, раз мне уже плохо, а полежать нигде нельзя.
Тут я заметила детскую комнату и поплелась туда, стараясь по дороге не блевать. Легла на разноцветные шарики в «бассейне» и закрыла глаза. Мне показалось, что комната вертится. Открыла глаза и увидела, что комната, действительно, вертится. Дети, которым любая качка нипочём, скакали и плясали вокруг меня. Эти шарики были специально сделаны для них, чтобы плавать, как будто ты в бассейне. Я понимала, что моё тело в сухом бассейне им мешает плавать. Ну, уж извините, как вышло, так и вышло. К тому же они всё равно плавали, то и дело задевая меня ногами.
Я смотрела в потолок, однако и это не помогало. Мне почему-то вспомнились моя питерская жизнь и мои питерские друзья. Хотя я и давала себе зарок не думать об этом. Ну какой смысл думать? Нас разделяют километры, мы в разных городах и даже в разных странах. Когда-то меня любили, меня ждали, без меня не начинали вечеринки. Хотели меня видеть. Радовались, когда я приходила. И если бы сейчас дело происходило в Питере, я бы не оказалась одна в детской комнате на пароме. Начать хотя бы с того, что я не поехала бы в одиночестве. Поездка означала бы праздник, приключение, чей-то день рождения, весёлую компанию. Меня бы пожалели, мне бы помогли, рядом со мной сейчас бы сидели друзья. Люди, которым я не безразлична. Тёплые, свои, знакомые люди. Меня бы кто-нибудь держал за руку, разговаривал бы со мной, пытался бы шутить. И уж, конечно, нашлись бы какие-нибудь таблетки, в России всегда от всего есть таблетки. Я была бы не одна. А здесь я лежу, позабытая, и никому нет дела. Да про меня, наверное, так никто и не вспомнит. Какая разница? Что я есть, что меня нет. Они даже имени моего не знают. Зачем я им?
Я начала плакать. Ну и что? Полежу и поплачу, никто не узнает. До возвращения в Мариехамн осталось два часа. Уж как-нибудь перекантуюсь, не умру. А через два часа я сойду с этого чёртова парома и отправлюсь домой, и всё будет нормально: больше никакой качки, земля под ногами перестанет двигаться, и всё будет хорошо. Ну и что, что до меня никому нет дела? А ты чего ждала? Что тебя все тут же полюбят? С чего бы? Разве ты сама их сильно любишь? Нет. Ты их не понимаешь и не хочешь понимать. Так какая разница? Нужно потерпеть и подождать, и всё образуется. Давай, соберись, лежи и страдай, жди своего часа. Это не смертельно, это пройдёт, как и всё остальное. Всё проходит, всё течёт, всё плывёт, всё идёт в никуда.
