Пламя

Плахов понимал: главное оставаться собранным и хладнокровным. Пока он здесь и пока занят работой, у него нет времени на то, чтобы погружаться в прошлое. Лучше так, чем закрыть глаза и снова оказаться в том дне, когда он сам находился в эпицентре такого же хаоса – травмированный, на носилках, приходящий в сознание и вновь обрушивающийся в черную бездну пустоты. Нет, нельзя об этом думать. Лучше не вспоминать.

– Как ты? – спросил его Лев, когда они уже после возвращения в часть вышли из душевой и направились в раздевалку.

– Отлично, – ответил Никита, предварительно обведя помещение взглядом.

Даже на такой, казалось бы, простой вопрос ему не хотелось отвечать при свидетелях.

– Я имею в виду «как ты». Серьезно.

– Отлично, – с улыбкой повторил Плахов, надеясь, что старший пожарный от него отстанет. – Серьезно.

Открыл свой шкафчик, снял полотенце и надел боксеры.

– Чувствуешь, что оставил это позади? – Разумеется, Царев и не собирался отставать.

– Если бы я не прошел реабилитацию, хрен бы меня допустили к работе, – огрызнулся Никита, яростно натирая волосы полотенцем. – Но, как видишь, я здесь.

– Я о твоем душевном состоянии, Плахов.

Никита резко обернулся. Лев уже успел наполовину одеться и сейчас убирал длинные темные волосы в хвост на затылке.

– Чего ты хочешь от меня, Царев?

– Хочу убедиться, что у тебя все в порядке, – хмыкнул тот, повернувшись к нему. – Мы ведь семья.

Плахов медленно и шумно выдохнул. Нет, этот участливый козел так просто от него не отстанет. Не нужно было спасать его на том пожаре. Теперь будет опекать его до конца своих дней.

– Боли отступили. Все позади, – стараясь сохранять терпение, отчеканил Никита. – С моей башкой тоже все в порядке. Психолог сказала, могу работать. Возможно, из-за того, что мы с ней пару раз переспали, но отметка о допуске в моем личном деле стоит, что еще нужно?

– Понял. Не кипятись, – усмехнулся Лев. – То, что ты завалил в постель психологиню, радует. Значит, действительно идешь на поправку.

– Теперь ты отстанешь? Мамочка.

– Да. – Царев надел форменное поло. – Но у меня есть еще вопрос.

– Какой? – заметив выходящих из душа коллег, понизил голос Плахов. – Если собираешься попросить меня стать крестным твоей дочки, то я откажусь. Соло лучше подойдет на эту роль.

– Разумеется, – хохотнул тот. – Вопрос в другом. Та девушка, что приходила в обед. Даша.

– О-о… – многозначительно протянул Никита.

Перед глазами встал образ той наивной барышни с симпатичными веснушками, длинной косой нежного медового оттенка и стройными ногами от ушей.

– Знаешь, – задумчиво вздохнул Лев. – Не обязательно говорить людям все, что приходит в голову. Дашка хорошая. Правда. Они с Санькой дружат, и я не хочу, чтобы моя девушка расстраивалась, что ее подругу обидели.

– Даже не думал ее обижать, – поморщился Плахов, пытаясь воссоздать в памяти детали их с Дашей разговора. – Просто поделился мнением насчет… ну… просто поделился своими взглядами на жизнь.

– С ней твои приемы не сработают, – мотнул головой Царев. – Это на случай, если ты вдруг хотел склеить девчонку.

Никита рассмеялся. Да, действительно. Другие девушки запрыгивали на него, даже не дожидаясь, пока он договорит очередную пошлость или грубость.

– Она не похожа на остальных, – добавил Лев.

– Это уж точно, – усмехнулся Никита, вспоминая, как искренне Даша возмущалась услышанным. – Я заметил.

– Такие девушки не для развлечений. Понимаешь? Так что лучше не подкатывай.

– Что? Я и не… даже не собирался. – Плахов отвернулся к шкафчику, боясь, что Царев заметит внутреннее замешательство, отразившееся на его лице. – Черт, эта девчонка… Мечта поэта серебряного века. Вся такая неземная, воздушная. Феечка, мать ее. Диснеевская принцесса! – Он надел футболку. – Нет, такие точно не в моем вкусе, можешь не переживать.

– Слишком много эпитетов для того, кто не в твоем вкусе, – не без тени сарказма заметил Лев.

Никита обернулся и серьезно посмотрел на него.

– Царев, у меня здесь огонь, дым и копоть. Я – пожарный, блин. А ты гадаешь, не собираюсь ли я заводить отношения с Принцессой Недотрогой. Реально?

– Мое дело предупредить. – Царев развел руками.

– Что я пропустил? – поинтересовался Соло, подойдя к своему шкафчику. – Кто кого потрогал?

– Завтра меня ждет встреча с очаровательным, развратным и готовым на все плейбоевским зайчиком, которого можно и нужно потрогать, – издевательски произнес Плахов. – Во всех местах. Чем я и займусь. – Он пожал плечами. – И никаких феечек.

– Нет, я реально пропустил что-то интересное, – прищурился Кирилл, переводя взгляд с Никиты на Льва и обратно. – Осталось понять, что именно. Речь о ролевых играх? Да? Я раскусил вас, извращуги?

– Проехали, – улыбнулся Царев.

Никита был ему благодарен за то, что тот вовремя закончил разговор и не стал посвящать в него посторонних. Почти то же чувство он испытал, когда впервые после операции открыл глаза в больничной палате и увидел, что все пожарные братья собрались вокруг него, чтобы поддержать. Что ни говори, это было приятно. Плахов именно в тот момент понял, что, как бы тяжела ни была беда, он не останется с ней наедине.

Глава 4

♫ Сабрина – «Она»

С матерью Даше в этот вечер все же пришлось увидеться. Да и разве могло быть иначе, если они жили в одной квартире?

Закинув в рот мятную жвачку, Краева свернула к себе во двор. Она знала, что будет дальше: стоит поднять взгляд, как в прямоугольнике окна покажется силуэт матери. Так и вышло. Та выглядывала из-за шторы, сканируя взглядом прилегающую к дому территорию. Заметив дочь, расправила плечи и покачала головой. «Сейчас будет пилить», – уже догадалась Дашка, и ее сердце привычно толкнулось в груди от волнения. Но она знала, на что идет, когда устраивала этот маленький бунт.

Конечно, нужно было съезжать от нее раньше. Девушка прекрасно это понимала. Она прочла несколько книг по психологии семейных конфликтов и еще пару о детских травмах и понимала, что таким людям, как ее мама, лучше аккуратно, но настойчиво дать понять, что ты уже взрослый, самостоятельный и в состоянии сам решать, как проживать свою жизнь.

Но все это кажется простым только в книгах. Другое дело, если ты рос с такой маман, у которой любовь как удавка, а любой совет – ультиматум. Даша не умела ни грубить, ни перечить. Любая попытка высказать хотя бы намек на собственное мнение – жуткое оскорбление. Любое неповиновение – скандал, в ходе которого ей вменялось тяжелое чувство вины.

Девушка прекрасно понимала, что ее мамочка была искусным манипулятором, но на то, чтобы подать голос и хотя бы попытаться отстоять свое мнение, у нее ушла как минимум пара лет. И вот сейчас она шла домой словно на эшафот и ощущала себя школьницей, опоздавшей домой к положенному сроку из-за дискотеки. Такое бывало с ее сверстницами лет в пятнадцать, с Дашкой же происходило впервые. И за плотным занавесом из страха девушка ощущала тонкие ростки уверенности в себе: она, черт подери, совершает революцию!

– Смерти моей хочешь? – вздохнула с порога мать, едва Даша вошла.

– Мам. – Стараясь сохранять спокойствие, Краева взглянула на часы. Половина двенадцатого. – Мне двадцать один, не нужно ждать меня у окна. Я была занята своими делами.

«О, да». Судя по взгляду матушки, она постепенно приходила в бешенство. Такого Дашка прежде себе не позволяла.

– Какими такими еще делами? – затараторила мать. – Твои дела – лекции посещать, а не шастать где-то ночами! Я же волнуюсь!

– Середина июля, еще только смеркается, – вздохнула девушка.

Ну, вот. Она опять оправдывалась вместо того, чтобы просто поставить мать перед фактом. Умные книжки велели поступать жестче, но Даша привычно пасовала перед напором матери.

– Ты живешь со мной, Дарья. – Мама сделала жалобное лицо. – А это значит, что я в любом случае буду переживать, если в десять вечера тебя нет дома. Тебе всего двадцать один! И ты не берешь трубку. Знаешь, сколько раз я пыталась дозвониться?

– Да, – с сожалением выдохнула девушка. – Восемнадцать.

– Что же такое важное помешало тебе ответить на звонок? – Мать впилась в нее взглядом, словно желая прочесть мысли.

– Мы с девочками отдыхали в парке.

– Это важнее, чем я? – Ее глаза потрясенно округлились.

– Мам, давай закончим этот разговор. Пожалуйста, – примирительно предложила Даша. – Я не отвечала на звонки, потому что не хотела. Мне было не до этого.

– Но ведь ты знала, что я буду волноваться… – Лицо матери подернулось разочарованием.

– Только не драматизируй, пожалуйста.

– Я тебя не узнаю, – сокрушенно произнесла женщина, качнув головой.

«А можно сразу перемотать к той части, где я, наказанная ее обиженным молчанием, отправляюсь спать? Потому что той части, где я прошу прощения и обещаю больше ее не расстраивать, сегодня не будет».

– И что это, вообще, на тебе надето? – оглядела Любовь Андреевна дочь. – Я же говорила, что эта штука тебе не идет. Такие носят только уличные девки. В таком одеянии тебе хорошего мальчика не найти, на такое ведутся только те, кому от девчонок нужно… сама знаешь что!

– Эта штука называется «лонгслив». – Даша бросила взгляд в зеркало. Тонкая кофточка красиво облегала ее тело, делая акцент на груди, в основном благодаря широкому вырезу. Лера подарила его ей на прошлый день рождения. – И мне нравится, как я выгляжу.

– Ну, у меня опыта побольше, и я вижу, как ты смотришься в ней со стороны, – парировала мать, брезгливо глядя на кофточку. – Если уж ты собственной матери, которая желает тебе только добра, не веришь…

– Мам, – умоляюще выдавила девушка.

Ей хотелось поскорее закончить этот разговор.

– Тот, кто не слушает родителей, никогда не бывает счастлив, – повторила она фразу, которой пугала Дашку с детства. – Но ведь тебе кажется, что ты самая умная, да? Не веришь. Пока сама шишек не набьешь, не успокоишься. И ведь все равно потом окажется, что мама была права! Ох. Все дети одинаковые!

– Мам, мне уже не шесть лет.

– Вот именно! – взвилась она. – Пора бы накопить ума!

– Блин, как же мне все это уже надоело, – пискнула Даша.

Правы были те умные книжки – пуповину нужно было рвать еще раньше. Теперь она окрепла, задеревенела, стала токсичной. Но как же это сложно, когда тебя с детства воспитывали, лишая воли, когда навязывали чужое мнение, не позволяя иметь свое, не давая ни глотка свежего воздуха и не позволяя совершать собственных ошибок.

– И мне. – Мать развернулась и бросилась на кухню. – Мне надоело тоже! Пытаться достучаться до тебя, внять голосу твоей совести. – Она вздохнула так, будто умирает. – Нужно принять успокоительное. Или, может, скорую сразу вызвать? Так сердце давит…

Дарья потопталась в коридоре с полминуты, затем прорычала с досады и двинулась за ней следом. Нет, она не будет в очередной раз просить прощения. Это навсегда замкнет круг маминых манипуляций. Чтобы разорвать его, но остаться в хороших отношениях, нужно действовать по уму – аккуратно, но настойчиво, как и учили психологи.

Сейчас Даша скажет, что была не права. Но не в том, что заставила мать волноваться, а в том, что не съехала от нее еще в восемнадцать. Не стоило тянуть, нужно было найти подработку, снять жилье и начать самостоятельную жизнь. Мать это напугает, оскорбит, застанет врасплох, но однажды она все равно с этим примирится. Так что выбора нет, нужно действовать.

– Кх-кхм, – прокашлялась девушка, опускаясь на стул в кухне, где все еще витал сладковато-пряный аромат выпечки.

– Твоя бабка умерла, – вдруг бросила мать, запивая какое-то лекарство. Возможно, просто витаминку: какая разница, что пить, когда единственный необходимый эффект – заставить дочь испытывать чувство вины.

– Бабушка Катя? – ахнула Даша.

– Господь с тобой! – отмахнулась мать. – Я ж сказала «бабка», а не «бабушка». С бабулей Катей все хорошо, у нее в деревне сейчас самая жаркая пора – первый урожай попер, некогда умирать. Я про Зою.

– Бабушки Зои не стало? – произнесла девушка.

Они долгие годы не общались – Любовь Андреевна не одобрила бы, – но Даше все равно было жаль старушку. Да и живы были еще воспоминания из детства о том, как Зоя Александровна время от времени нянчила маленькую внучку: водила в цирк и гуляла с ней в парке. А еще однажды они ходили на экскурсию в какой-то страшный музей, где повсюду были чучела животных. Дашка потом несколько дней плохо спала, а мать костерила за это Зою, на чем свет стоит.

– Да. Звонили из дома престарелых, – поморщилась мать. – Просили приехать и забрать ее вещи. У нее больше нет живых родственников. Твой отец был единственным.

– Как жаль ее, – выдохнула Даша. – Умерла в одиночестве.

– Жаль, конечно, – пожала плечами мама. – Но сама виновата. Вздорная старуха. Характер несносный, ни с кем у нее миру не было. Даже ради внучки над собой усилие не смогла сделать, а ведь у нее, кроме тебя, никого и не осталось.

– Никто не должен умирать в одиночестве, – тихо сказала девушка.

Она ощутила вину за то, что не навещала бабушку. Можно было делать это втайне от матери. И плевать, что бабушка Зоя плохо к ним относилась. Можно было хотя бы попытаться найти общий язык.

– Там вещей-то, наверное: старые тряпки, да подшивки линялых газет, – задумчиво рассуждала мать. – Стоит ли ехать?

– Хочешь, я одна съезжу? – предложила Даша.

– Хорошо хоть, похороны она сама себе заранее оплатила. Скопила, наверное. Не придется нам об этом беспокоиться.

– А когда ее похоронят?

– Все-таки сама съезжу. Вдруг документы какие надо подписать.

– Я с тобой.

К счастью, разговор о покойной слегка погасил их конфликт, и Даша отправилась спать, не дожидаясь, пока мать инициирует вторую фазу разборок.

Следующим утром они уже тряслись в душном такси где-то по проселочным дорогам по направлению к загородному дому для престарелых, носившем весьма тривиальное название – «Достойная жизнь».

– Не представляю, как можно выходить в рейс с неисправным кондиционером! – возмущалась Любовь Андреевна, терзая пальцами ворот водолазки.

– Простите, не успел его заправить, не думал, что так быстро выйдет из строя, – оправдывался пожилой таксист. – Хотите, открою окна?

– Чтобы мы задохнулись от пыли? – фыркнула она. – Не смейте. Ох. Ладно. Открывайте! Тут все равно дышать нечем.

– Мам, там кнопочка есть, нажми, – решила подсказать Даша.

– Я сама прекрасно знаю, – бросила та и принялась давить на все кнопки сразу. Стекло с противным скрипом задергалось туда-сюда, а затем сползло вниз. – Ох, что за ужасный день!

Девушка поймала в зеркале заднего вида извиняющийся взгляд водителя и неловко улыбнулась.

– Очевидно, это здесь, – заметил он, когда автомобиль вывернул к реке из-за очередного пролеска.

Даша приникла к окну. В отдалении, на обрыве, стояло каменное здание, больше напоминавшее тюрьму. Оно мало походило на место, способное обеспечить достойную жизнь, и даже вид на речку, протекавшую внизу, под его зарешеченными окнами, не мог смягчить негативного первого впечатления.

– Кто поселил ее сюда? – изумилась Даша.

– Наверное, Зоя сама захотела, – хмыкнула мать. – Самое подходящее место для сумасшедшей.

Когда они выбрались из такси, девушка отметила про себя, что вблизи здание смотрелось немного приятнее. Да и не на всех окнах были решетки. А цветущий двор и яблоневый сад слегка скрашивали общую картину.

– Добро пожаловать в «Достойную жизнь»! – вышла поприветствовать их администратор. – Уже ознакомились с нашей презентацией на сайте? Возьмите еще флаер.

– Мы родственники покойной Краевой, – сказала напряженным тоном Любовь Андреевна.

И дежурная улыбка тут же сползла с лица девушки-администратора:

– Пройдемте за мной, управляющий ждет вас.

Пока они шли по темным коридорам заведения, мать Даши, брезгливо морщась, вполголоса делилась с ней своими воспоминаниями:

– Она жила со мной и твоим отцом целый год, и это время было самым тяжелым в моей жизни. Зоя постоянно придиралась ко мне. Заставляла мыть посуду. Вручную. С содой. Экономила воду. Вздорная старуха ненавидела посудомоечные машины, считала их дьявольским изобретением. А может, ей просто нравилось издеваться надо мной.

– Мам, – шикнула на нее Даша.

– А еще она терпеть не могла сотовые. Все современное выводило ее из себя. Особенно мультиварка. Зоя считала, что этот прибор для ленивых. И телевизор. Она называла его зомбоящик.

– Мам, тише, – попросила девушка, заметив, что постояльцы выходят из своих комнат, чтобы посмотреть на гостей.

– Она критиковала всех и вся. Грубиянка. Когда Зоя съехала, она стала наведываться, чтобы выводить меня из себя своими советами. Учила, как правильно готовить, хотя сама не умела. Перевешивала шторы, указывала, как следует воспитывать тебя. Пока я не выдержала и не разругалась с ней в пух и прах. Знаешь, я рада, что из-за нашего конфликта твой отец перестал с ней общаться. Мы виделись потом всего пару раз, и она все время дымила и потягивала коньяк. Совсем опустилась. Из-за своего несносного характера Зоя и оказалась в этом мрачном месте совершенно одна. Одинокая несчастная старуха. Вот до чего доводит высокомерие.

Не выдержав, Даша дернула ее за рукав.

– А что? – зашипела мать. – Я в курсе, что о мертвых либо хорошо, либо никак. Но справедливости ради: именно от свекрови зависит, как сложатся ее отношения с невесткой. Если у нее не хватило женской мудрости, чтобы принять меня в семью, чтобы уважать как равную, чтобы не устраивать бессмысленных соперничеств…

– Мам. – Даша обернулась к ней. – Хватит. Ну, правда. Я уже поняла, что у тебя вагон обид на бабушку Зою. Уверена, и у нее на тебя были. – Она положила руки на плечи Любови Андреевны. – Все в прошлом. Бабушка умерла.

– Я говорю это, чтобы ты мотала на ус, – сказала мать, цокнув языком. – Притворяться, что мы с ней любили друг друга? Какой смысл?

– Добрый день, вы родственники Краевой? – вышел из кабинета, в дверь которого постучала администратор, импозантный мужчина с бородой.

– Да. – Любовь Андреевна тут же приосанилась.

– Входите.

– Можно я пока посмотрю комнату бабушки, пока вы беседуете? – поинтересовалась Даша скорее у администратора, чем у матери.

– Да, прошу вас, – указала направление женщина.

– Хорошо, иди, – с некоторой долей раздражения бросила мать.

Глава 5

♫ Akmal’ – «Где-то там»

– Вещи, которые можно забрать с собой, мы поместили в коробку. Она на кровати, – сообщила администратор, впуская Дашу в комнатку бабушки. – Оставлю вас.

– Спасибо.

Когда женщина вышла и прикрыла за собой дверь, девушка испытала облегчение. Даже дышать здесь ей удавалось с трудом. Стены словно хранили в себе печаль всех тех, кто доживал свои последние дни в этом заведении.

Она огляделась вокруг.

Комнатка была крохотной. Кровать, тумбочка, шкаф, телевизор и кресло-качалка. В принципе, минимум, необходимый для жизни. Справа – дверь в крошечную ванную, совмещенную с санузлом. Ну, неплохо.

Даша прикоснулась к расшитому вручную покрывалу, затем к ажурной наволочке и закрыла глаза. Если честно, она полагала, что впереди у нее еще куча времени, чтобы наладить отношения с бабушкой, если она того пожелает. Делать первый шаг самой девушке не хотелось. Все-таки взрослой женщине ничто не мешало общаться с внучкой, если б имелось желание. Столько лет, и ни одной весточки. Хоть бы раз позвонила и поздравила с днем рождения…

Но теперь, после смерти Зои, ситуация казалась немного иной. Даша и сама уже была взрослой. Ничто не мешало ей связаться с бабушкой и лично узнать, почему та не желает общаться. Тогда она была ребенком, заложником отношений между взрослыми, а сейчас… Сейчас ее бабушки не было в живых, и детские обиды отходили на задний план.

Даша села в ее кресло-качалку и уставилась на бездонное синее небо за окном. «Если бы любила, интересовалась бы тобой», – часто повторяла ей мама. Теперь жизнь казалась ей намного сложнее этих слов. А еще Даше просто очень хотелось найти бабушке хоть какое-то оправдание. Людям отмерено так мало времени на этой земле, так почему же они выбирают склоки и ссоры вместо того, чтобы просто жить в мире друг с другом?

– Можно? – заставил вздрогнуть чей-то голос.

Даша вскочила. Стука она не слышала, поэтому от неожиданности ее сердце гулко забилось. Девушка немного успокоилась, обнаружив в дверях сухонькую старушку в инвалидном кресле.

– Да-да, входите.

– Ты, должно быть, Дашенька? – улыбнулась та, въехав в комнату и остановившись посередине.

На коленях у нее была небольшая черная шкатулка.

– Да, – кивнула девушка.

– Бабушка часто о тебе говорила. – Глаза женщины заслезились. – Ты еще красивее, чем она описывала тебя.

– Бабушка… говорила обо мне? – удивилась Даша.

– Постоянно, – кивнула женщина. – Мы соседки по комнате. Меня зовут Раиса Аркадьевна. Мы с Зоей дружили, и она много рассказывала о тебе, о сыне и твоей маме. И очень скучала.

– Да? – Девушка пораженно опустилась на край кровати. – Правда? Почему тогда она никогда не звонила? И не приезжала?

Женщина пожала плечами.

– Да кто ж знает. – Она задумчиво взглянула в сторону окна. – Гордость мешала, наверное. Она всем нам мешает. Старики обычно считают себя незаслуженно забытыми. Называют детей неблагодарными, думают, что те сами должны звонить и навещать их. И забывают, что дети сейчас на их месте: они уже взрослые, строят карьеру, не спят ночами из-за своих детей, утром мчатся на работу, а вечером домой – готовить ужин, делать уроки. А по выходным нужно успевать высыпаться и делать уборку. Как белки в колесе, и этот бег кажется бесконечным. Старики чувствуют себя ненужными, обижаются, закрываются в себе. А их дети ощущают недостаток внимания и любви с их стороны. Замкнутый круг. Так было и так будет.

– Мне стыдно, что я так и не позвонила ей, – тихо призналась Даша.

– А ей, думаю, было стыдно, что она не звонила тебе, – мягко улыбнулась Раиса. – Кажется, чего сложного? Напекла пирогов, накупила конфет, пригласила внуков, и все. Но мы всегда откладываем это на завтра. – Женщина развернула кресло и посмотрела на нее. – Я и сама такая же. Как заболела, решила, что не буду обузой дочке, выбрала тут себе комнатку, продала квартиру, переехала. А дочь обиделась. Сама хотела обо мне заботиться.

– Но вы поддерживаете отношения?

– Слава богу.

– И вам тут нравится?

– Да, – после секундной паузы ответила женщина. – Тут как в пионерском лагере: и покормят, и развлекут, и даже танцы вечерами устраивают.

Даша покосилась на ее кресло.

– Ты на него не смотри, – хихикнула старушка. – Я тут себе кавалера нашла. Деда Андрея. Он без ноги, тоже не особо мобильный. Мы в уголочке сядем, он костыли к стене поставит, и шепчемся. Часами, пока другие танцуют. – Она мечтательно закатила глаза. – Лучшее время.

– Надеюсь, бабушка Зоя тут тоже не скучала.

– Что ты. Она была местной звездой. От ухажеров отбоя не было. У нее на тумбочке цветы увядать не успевали, как она букеты один на другой меняла. Не пневмония бы, так еще жила б и жила.

– Жаль, что я ее почти не знала.

– Да. – Раиса печально закусила губу. – Но она вот о тебе многое знала. У деда Афанасия когда внук по выходным приезжал, Зоя всегда просила его твою страничку в этих ваших интернетах открыть. Смотрела твои фотографии, отслеживала, что с тобой происходит, строила догадки, как у тебя дела – тоже по картинкам. То булочки у тебя на карточках, то закаты, то мороженое. Редко, говорит, ты себя фотографировала. Наверное, не хватало уверенности в себе.

Даша улыбнулась.

– Наверное.

– От нее тут осталось кое-что.

– Да, я видела. Коробка. Но еще туда не заглядывала.

– Нет. – Раиса Аркадьевна положила свои сухонькие ладони на шкатулку. – Вот. Зоечка просила передать тебе лично в руки. Как поняла, что сильно занемогла и что плохо дело, так забеспокоилась. Боялась, что не успеет все оформить. – Она протянула Даше шкатулку. – Там письмо для тебя. Руки у нее уже сильно тряслись, сил совсем не было, так что в конце я под диктовку дописывала, не удивляйся.

– Ого. – По спине девушки побежали мурашки, когда она приняла из рук старушки шкатулку. – Спасибо вам.

– Убери в сумку, – попросила Раиса Аркадьевна, когда Даша хотела ее открыть. – Потом посмотришь, когда рядом никого не будет. – И, услышав в коридоре шаги и голоса, добавила шепотом. – А лучше сначала сходи вот по этому адресу. – Она быстро сунула ей в руку записку. – Послушаешь, что тебе там скажут, а потом уже прочтешь письмо. Хорошо?

– А что это? – Даша хотела развернуть записку, но женщина сжала ее руку в кулак. – Потом. А сейчас спрячь.