скачать книгу бесплатно
А соседку с тех пор я терпеть не могу. И, конечно же, пол на лестничной площадке никогда не помою.
* * *
Тем более сейчас мне не до пола. Мне нужно на встречу с телевизионщиками. Вот и лифт подошел.
В моем подъезде два лифта и оба чуть живые. Один из них всегда не работает, а второй работает, но с трудом. Скрипит, трещит, иногда грохочет. Мне кажется, трос скоро оборвется. Вопрос в том, кто в этот момент будет ехать в лифте. Я бы предпочел, чтобы не я.
Зато у нас в Купчино, если кто не знает, есть поющие лифты. Это наш глава района придумал. Целых три поющих лифта. Нажимаешь на кнопочку – и играет Чайковский. Или Бетховен какой-нибудь.
«Жители теперь будут подниматься в свои квартиры не под монотонное дребезжание тросов, а под звуки классической музыки, – восхищалась наша районная веб-газетенка. – По мнению разработчиков проекта, это еще один кирпичик в фундамент петербургской культуры».
А первый кирпичик – это, видимо, мой лифт. В котором монотонно дребезжащий трос того и гляди оборвется. В моем лифте коли слушать, так только «Реквием».
Вообще-то, говорят, общественность идею поющих лифтов не оценила. Не уважает общественность Чайковского. Если бы Стас Михайлов играл, тогда другое дело.
Лифт доехал до первого этажа и раскрыл двери. Передо мной стояла дама с ребенком.
Дама шарахнулась в сторону и завизжала. Ребенок шарахнулся в другую сторону и тоже завизжал. Они думали, что я с собакой. А если я с собакой, то нужно визжать. Тогда собака залает, и можно поскандалить.
– Намордник нужно надевать, – крикнула дама.
– Кому? Мне?
– Собаке!
Я посмотрел по сторонам:
– Где вы видите собаку?
Дама издала зубовный скрежет.
Я прошел к выходу.
– Вам, молодой человек, намордник иногда тоже не повредит.
Я не стал спорить. В принципе, она права.
Глава вторая
Купчилэнд
Вот я и на улице. Хорошо на улице. Пройдешь влево десять метров – и начинается лужок. Там пасутся собаки с хозяевами.
Вчера на лужке скосили траву, и сегодня упоительно пахнет сеном. У меня дача на платформе «125-й км». Два с половиной часа на электричке. Так от дачи нужно полкилометра идти к реке, чтобы дойти до запаха сена. А здесь – десять метров.
Потому что здесь – Купчино!
Когда-то давно планировалось, что Ленинград будет расти и развиваться на юг. В сторону Пушкина и Павловска. А Купчино превратилось бы в центр города.
Ленинград не стал развиваться на юг. Он стал развиваться на север. А мы до сих пор стараемся доказать, что наше Купчино никакой не центр, а самая настоящая окраина. Надо сказать, нам это удается.
– Ты где живешь? – спрашивает тебя случайный знакомый.
– В Купчино.
– А чего не переедешь? – говорит знакомый и сочувственно покачивает головой.
Несколько лет назад весь город обсуждал газоскреб «Охта-центр».
– Возмутительно, – кричала общественность. – Нельзя уродовать центр города. Если очень надо, небоскреб можно построить в Купчино.
Нас, конечно, никто не спрашивал. Купчино, конечно, не жалко. Потому что Купчино нельзя изуродовать. Потому что из всех спальных районов наш – самый спальный. Из всех многоэтажек наши – самые однотипные. И только средние школы у нас не самые средние, а самые худшие.
Зато у нас много зелени. И под каждым третьим кустом кто-нибудь справляет нужду. Единственный во всей округе общественный туалет давно закрылся за отсутствием посетителей.
Ленинградская интеллигенция, выезжая из коммуналок, мигрировала на север. У них и названия соответствующие – метро «Академическая», метро «Политехническая». А у нас – станция метро «Купчино». Просто «Купчино». И до недавних пор – всего одна.
На закате советской эпохи по всему городу было полно гопников. Но только в Купчино гопник являлся типичным представителем биосферы. Только в Купчино ватник и кирзовые сапоги служили униформой и одновременно пропуском в светское общество.
Купчино – символ городской окраины. У нас чаще всего лопаются трубы и трескается асфальт. К нам реже всего приезжает начальство и чаще всего – гастарбайтеры.
Нам быстрее доехать до Царскосельского лицея, чем до Эрмитажа. Но мы в лицей не ездим. Равно как и в Эрмитаж.
Единственный относительно приличный вуз в нашем районе – Гуманитарный университет профсоюзов – наглухо огражден забором и чуть ли не колючей проволокой. Входы и выходы тщательно охраняются. Чтобы – не дай бог – никто из аборигенов не проник в обитель профсоюзно-гуманитарного знания. И чтобы будущие профсоюзные вожаки – чего доброго – не столкнулись с аборигенами.
Недавно известный московский журналист Панюшкин написал книжку. Главный герой должен был олицетворять собой рафинированного дегенерата. Но быть родом из Петербурга. Конечно, журналист Панюшкин поместил его в Купчино. А куда же еще?
А вообще-то у нас живет математик Перельман. Но его все равно никто никогда не видел.
Некоторые безответственные эксперты утверждают, что существуют новое Купчино и старое Купчино. И, дескать, старое Купчино интеллигентнее. Они, правда, не говорят – интеллигентнее. Они выражаются по-другому: старое Купчино – быдляцкий район, а новое – совсем быдляцкий.
Я живу в новом Купчино. В совсем новом. Три остановки на трамвае – и начинаются земли совхоза «Шушары». Но я ответственно заявляю: новое Купчино гораздо интеллигентнее старого.
Недавно встречался с приятелем у метро «Международная». В старом Купчино. Приятель опаздывает. Стою, читаю «Спорт-Экспресс».
Рядом стоят мальчик с девочкой. Целуются. А потом начинают драться. Он ее по лицу хлопнул, а она ему ногой по яйцам всадила. Немного подрались и снова целуются. А потом опять дерутся. И с упоением, надо сказать, дерутся.
Мне, конечно, интересно. Я «Спорт-Экспресс» в карман засунул и наблюдаю. Они уже майки друг на друге разорвали. А я гадаю, разорвет ли он на ней лифчик.
Подошел юноша, попытался разнять. Мальчик послал его. Громко и матом.
Затем дедушка подключился. Я-то не просто ждал, что мальчик на девочке лифчик порвет, но ждал с надеждой. А дедуля, видимо, узрел потенциальное нарушение общественной нравственности. Ну и огреб дедуля. Пока он на асфальт не свалился и не запросил пощады, они его вместе пинали. Так сказать, временно объединили усилия для борьбы с общим врагом. Вроде как Советы и Штаты против Гитлера.
А потом вышел мент и отвел их в отделение. Мальчик как-то сразу присмирел, а девочка громко мента материла.
А вы говорите, старое Купчино…
Не может старое быть культурнее нового. Потому что новое примыкает, можно сказать, к Царскому Селу и солнцу нашей поэзии, а старое – к Лиговке.
Вы знаете, что такое Лиговка? Там еще при царе находилось Государственное общество призрения. Туда беспризорников доставляли. После революции общество переименовали в Государственное общежитие пролетариата. Сокращенно – ГОП. Отсюда и гопники.
Недаром Лиговку с Купчино объединили. Вместе мы составляем Фрунзенский район. У нас даже журнал для детей выходит – «Фруня». Выходит ли на Васильевском острове журнал «Васька»? Издаются ли в Кировском и Курортном районах «Киря» и «Куря»? Где колпинский «Колпак» и московскорайонный «Москаль»? Нету! А у нас есть «Фруня».
Хотя я лично против того, чтобы дети читали. Они глупые и все понимают превратно. Шиворот на выворот они понимают. Наперекосяк.
В первом номере этого «Фруни» у детей спросили, кто такой Петр I. «Это писатель, – ответила одна девочка. – Он написал сказки. Моя любимая сказка „Золотая рыбка“, потому что в ней исполняются желания. Я хочу, чтобы у папы появилась новая большая машина».
Убогое желание. Я в детском саду мечтал о мире во всем мире. Потом я мечтал о футбольном мяче за 35 рублей. А эта шмакодявка мечтает о большой машине. Да еще на Пушкина ссылается, которого она приняла за Петра I.
Сегодня она о машине мечтает, завтра захочет быть столбовой дворянкой, а послезавтра – владычицей морской. И чтобы все чиновники прислуживали бы ей и были у нее на посылках. А в результате – разбитое корыто, следственный изолятор и дело о мошенничестве в особо крупных размерах.
А Пушкин, между прочим, предостерегал от излишних мечтаний. Езди, говорил Пушкин, на том корыте, которое имеешь, а на большее не замахивайся.
Но дети не в силах понять Пушкина. И не надо к ним соваться с этим Пушкиным. А тем более с журналом «Фруня».
Да у нас в Купчино, кроме этой девочки, никто, по-моему, Пушкина и не читает. Ни в новом Купчино, ни в старом. Или надо говорить «ни в новом Купчине, ни в старом»? Вот в чем вопрос, который не дает покоя лучшим умам нашего микрорайона. Надо ли слово Купчино склонять.
В этом отношении творятся совершенно чудовищные вещи. Людей, которые склоняют Купчино, обвиняют в безграмотности и невежестве.
– Гы-ы, – смеются над ними. – По Купчину, из Купчина… гы-ы… понаехали всякие, проходу от вас нет.
Те, которые говорят «по Купчино, из Купчино», считают себя интеллигентами и грамотеями.
На самом деле Купчино перестали склонять именно потому, что сюда понаехали. И именно что всякие.
До войны люди говорили «из Автова, из Пулкова». А потом перестали. Я спрашивал у одного профессора с кафедры русского языка, почему перестали.
– В связи со всеобщей расхлябанностью, – сказал профессор.
А еще профессор сказал, что до революции говорили «в Хельсинках». Мне кажется, профессор малость погорячился. Никто до революции «в Хельсинках» не говорил. Потому что до революции Хельсинки называли Гельсингфорсом. Не вызывает у меня доверия этот профессор.
Как известно, главный знаток русского языка – это Дитмар Эльяшевич Розенталь. У Розенталя черным по белому написано, что русские названия на «-ино» нужно склонять.
Это и у Лермонтова так. «Недаром помнит вся Россия про день Бородина». Не про день Бородино, а про день Бородина вся Россия помнит. Если бы Наполеон побывал в наших краях, то и про день Купчина помнили бы.
А один колпинский патриот предлагал свой вариант: «Недаром помнит вся Россия про день Бородина и оборону Колпина». И в подтверждение своей «склонистской» теории приводит строки поэта Межирова:
Мы под Колпином скопом стоим,
Артиллерия бьет по своим.
А зачем она, спрашивается, по своим бьет? По-моему, не очень удачный пример. Какое военно-патриотическое воспитание могут дать эти строки? Наверное, нам лучше не вспоминать лишний раз про эту оборону Колпина. Ограничиться днем Бородина. Там артиллерия по своим, вроде бы, не лупила.
А коли вспомнили про Лермонтова, грех лишний раз не замолвить словечко за Пушкина. Тому, знаете ли, тоже хорошо писалось в Болдине, а не в Болдино.
А нынешние грамотеи говорят, что от «в Купчине» они, видишь ли, дискомфорт испытывают. Понаехало скобарье из деревень и туда же – дискомфорт испытывают. Пушкин с Лермонтовым, значит, не испытывали, а они испытывают.
Когда я работал литредактором в спортивной газете, один хоккейный корреспондент испытывал дискомфорт от названия уфимского клуба «Салават Юлаев». И писал так: СКА играет с «Салаватом Юлаев». Я объяснял, что Салават Юлаев – это не фунт стерлингов. Что салават – это не единица измерения юлаев. Корреспондент спорил. А потом ушел на телеканал «100ТВ», где говорит, что «Зенит» играет с «Крылья Советами».
Наша районная администрация тоже, видимо, дискомфорт испытывала. Собрала каких-то специалистов, которые выяснили, что Купчино не склоняется. Потому как историки выяснили, что слово Купчино происходит от финноязычных названий.
Ну, мало ли что историки говорят. Я, знаете ли, тоже историк. Стал выяснять. Оказывается, согласно шведской переписи 1619 года, в деревне Kuptzinoua By проживали четыре облагаемых налогом хозяина, трое из которых – Иван Кузмин, Прошка Лефонтьев и Симан Абрахамов – были православными. Очень интересная информация. «Четыре облагаемых налогом». То есть проживали и необлагаемые налогом. То есть это еще шведы сюда нелегальных мигрантов запустили.
Но, по правде сказать, нет у меня доверия к этой переписи. Откуда, скажите, в XVII веке мог взяться Симан Абрахамов? Да еще православный. И что это за название – Куптциноуа. Это какое-то индейское название. Выходит, здесь команчи жили. Или могикане какие-нибудь. И Симан Абрахамов – последний из могикан. Не считая Прошки Лефонтьева.
А по версии ученого Мызникова, kypsi на древне-финском означало «заяц». Красивая версия. Получается, Заячий остров – это Купчино. И именно здесь, в Купчино, нам было суждено в Европу прорубить окно. Странное место наши предки для окна выбрали, ничего не скажешь.
Правда, на современном финском заяц будет jеnis. На kypsi не больно-то похоже. Видимо, финские зайцы с древних времен сильно эволюционировали.
Конечно, если Купчино – название иностранное, то базара нет. Не склоняется. Не говорим же мы: в Сан-Марине, из Сан-Марина. Но, как заметил все тот же колпинский патриот, Колпино – это вам не Сан-Марино. А уж Купчино, поверьте, тем более. И не Сан-Марино, и не Рио-де-Жанейро. И сдается мне, что слово Купчино – отечественного производства.
Но я все равно Купчино не склоняю. Во-первых, я тоже понаехавший. Полутора лет от роду я понаехал сюда с Петроградской стороны. С тех пор я вполне обрусел и окупчинился, но гены, как говорится, не спрячешь. А во-вторых, мне как-то хочется, чтобы Купчино было финским названием. Финскому качеству как-то больше доверяешь.
Ну вот, кое-какие сведения о нашем районе вы получили. Теперь – смело за мной. Не отставайте, иначе в наших новостройках нетрудно заблудиться.
Прямо передо мною детский сад. Там подрастает молодое поколение. Я его наблюдаю, когда гуляю вокруг детсада с собакой. И знаете, оно мне нравится.
Как-то иду, а за решеткой детишки громко, но почему-то медленно говорят скороговорку про греку, который ехал через реку.
Я думал, ее давно забыли. Ничего подобного.
Но скороговорят детишки своеобразно:
Ехал грека через реку, видит грека: в реке рак.
Плюнул грека раку в сраку…
Дальше я засмеялся в голос и концовки, к сожалению, не услышал. Но дети меня восхитили.
Я тоже начал сквернословить в детском саду. Но, по словам родителей, вставлял плохие слова безо всякой системы и смысла. Мат я освоил в совершенстве только к третьему классу. А эти уже в детском саду выражаются осмысленно и изящно. Что же из них к третьему классу вырастет? И подумать страшно, и гордость распирает за молодое поколение.
Встречаются среди них и мыслители. Гордые и угрюмые аналитики-одиночки с грустными глазами и плотно сжатой челюстью.
Опять же – гуляю с Ллойдом. За решеткой детского сада стоят трое детишек и смотрят, как Ллойд к ним рвется, натягивает поводок, прыгает.
Двое смеются и радостно кричат:
– Собачка! Собачка!
А третий стоит хмуро и мрачно произносит:
– Накормить бы ее какашками…
Трудно ему будет жить с таким взглядом на мир.
По себе знаю.
Впрочем, детский сад мы проходим мимо. Нам там делать нечего.
Мы идем в магазин «Пятерочка», где продают минералку.
