скачать книгу бесплатно
Меня корежит.
И уйти не могу, и остаться.
Мелко, как впавший в религиозный экстаз хасид, качаюсь вперед-назад. Вот моя стена плача, все, что осталось от нашей любви: станция метро «Киевская», уходящий вверх эскалатор…
Эскалатор плача.
Время идет, каждая секунда приближает финал.
Сейчас она спустится, сейчас, сейчас…
Мои колебания становятся резче – со стороны это, наверное, напоминает падучую или модный в то время брейк-данс. Какая-то добрая женщина трогает меня за руку, встревоженно спрашивает:
– Молодой человек, вам плохо?
– Что? – не разбираю я ее слов.
– Вам плохо? – повышает она голос.
Он тонет в шуме тормозящего на платформе поезда, но на этот раз я понимаю смысл сказанного.
– Плохо-ооо!!! – очнувшись, протяжно кричу я и убегаю в спасительно открывшиеся двери вагона.
За последующие восемнадцать часов я позвонил Ире больше ста раз.
Трубку никто не брал.
– Ну, возьми, возьми, сволочь! – орал я длинным гудкам в телефоне. – Возьми, тварь, это невозможно уже терпеть, поставь точку, возьми!
Еще недавно такой ласковый и добрый ко мне мир не хотел отвечать на мои вызовы.
Он меня игнорировал. Он объявил мне бойкот.
«Уходи, – выл траурным гудком мир, – ты не нужен, не важен, сдо-ооо-хни-ии, сдо-ооо-хни-ии, сдо-ооо-хни-иии…»
Я снова и снова набирал ее номер, я стыдился своих пальцев, вертящих телефонный диск, но все равно набирал. Выслушивал протяжный и презрительный ответ мира на мои мольбы, клал трубку на рычаг и думал, а потом снова набирал.
Мысли мои метались между катастрофой и надеждой: «Допустим, она дома и не берет телефон, но где, черт возьми, ее родители? Их нет, выходит. Это хорошо или плохо? Возможно, они в Ростове, у бабушки – ждут, когда приедет их любимая дочка? Тогда хорошо. Но она не говорила, что родители тоже едут. Ладно, могла и забыть. Но вдруг они не в Ростове, просто уехали к друзьям на выходные, а Королева сейчас совершенно одна в уютной квартире в Братееве, и любой может зайти к ней, лечь на маленький диванчик в ее комнате и… Любой, но не я. А может, она просто отключила телефон? Надоели звонки – и выключила. Я помню, у нее есть определитель номера. Я точно помню, это все объясняет… Господи, ну, почему я такой слабак, почему я не задержался у эскалатора на лишние пять минут? Была бы определенность, было бы больно, но не так больно, как сейчас. А может, она все-таки уехала? Или не уехала, вернулась домой, усталая от переживаний, и заснула крепко. Ответь, ответь, я все прощу. Я пойму, я сам не сахар, я достал тебя своей ревностью, только ответь, пожалуйста. Ну, пожалуйста, умоляю! Фу, какая я мерзость, оказывается, какой я слизняк. Правильно она меня бросила. Да с таким ничтожеством воздухом одним дышать противно, не то что сексом заниматься… Ответь, ответь немедленно… Ответь, тебе говорю!»
Я снова и снова набирал ее номер.
Телефон раскалился от непривычно интенсивного использования, он обжигал руки, но я его не выпускал.
Так и заснул под утро с горячим телефоном в руках.
Мне снились длинные и страшные гудки.
Я проснулся в одиннадцать, в кулаке зажата трубка, первое, что я услышал, – хрипы и треск из нее. Это я хриплю, это душа моя поломанная трещит… Я переселился в запутанные провода телефонной сети, мне не выбраться из них никогда. Я – помеха, я всем помеха, ей помеха, жизни помеха, разговорам помеха. Я просто шум и треск в проводах…
Пальцы помимо моей воли повторяют заученные до автоматизма движения.
Я набираю ее номер.
Снова длинные и траурные гудки.
Я долго слушаю их, а потом швыряю ненавистный телефон в стену. На стене остается вмятина, на полу – осколки последнего предмета, связывающего меня с ней.
Я вдруг пронзительно понимаю, какую ужасную глупость совершил!
Я вскакиваю с кровати, быстро одеваюсь и, даже не почистив зубы, выбегаю из дома.
Я еду к ней, в Братеево.
Как доехал – помню плохо.
Словно в черном грозовом шаре катился по холодной мартовской Москве. Темень перед глазами, вспышки, шум и грохот, и я – звенящая, напряженная дуга между надеждой и отчаянием.
Очнулся у ее подъезда.
И все понял.
Даже не входя в подъезд – понял.
Возле дома стояла знакомая белая «шестерка». Достижение советского автопрома все-таки задавило меня. Я больше не человек, я веду загробное существование – мешок раздробленных костей и порванного в клочья мяса. Каким-то чудом среди рваных жил и ошметков органов еще бродят мысли.
«Может, не заходить, – вяло и трудно думаю я, – какой смысл заходить – и так все понятно».
Разворачиваюсь, плетусь обратно на остановку автобуса.
Стою, мерзну.
По разрушенным нервам последней вспышкой угасающего тока пробегает импульс надежды: «Мало ли в Москве белых «шестерок»? Да даже если его… Может, он не к ней приехал, а к другу, например. Бывают же совпадения. Еще он говорил: отец иногда берет машину покататься. Я же потом всю жизнь себя грызть буду! Надо зайти».
Опять разворачиваюсь и иду к подъезду.
Почему-то вижу себя со стороны. Понятно почему – я же умер. Душа отлетела в небеса и наблюдает за еще трепыхающимся телом. Тело выглядит неважнецки. То ли пьяный, то ли обдолбанный парень тащится по не чищенным от снега дорожкам. На зомби парень похож, из клипа Майкла Джексона. Моя душа на небесах смеется. Забавно, а попробовал бы Майкл снять свой клип в московских серых снегах!
Зомби в снегах… Забавно.
Перед дверью Королевы душа возвращается в поломанное тело. Я больше не вижу себя со стороны. Я вижу черный квадрат звонка. Так вот что, оказывается, означает картина Малевича. Теперь я понял. Раньше смеялся, а теперь понял.
Я жму на звонок и проваливаюсь в черный квадрат. Там страшно и нет времени. Там звуки какие-то суетливые в этом черном квадрате. Перешептывания. И пятнышко света мигает в центре глазком. То вспыхнет, то исчезнет. Смотрят, решают: открывать или нет. Трахались, наверное, а я им кайф обломал.
Зомби, они такие – тупые очень. Никакого такта, им сам черт велел кайф обламывать.
Тем временем Королева открывает дверь.
Черный квадрат исчезает. За ним есть жизнь, за ним есть цвет. Только лучше бы не было – уж больно страшная жизнь, уж слишком кричащая и рвущая меня на части окончательно цветная достоверная правда.
Рядом с Королевой стоит Денис.
– Это не то, что ты подумал, – говорит он быстро пошлую фразу. – Я за конспектами к Ире заехал.
Откуда он знает, что я подумал?
Я столько всего за прошедшие сутки передумал.
Оказывается, все не то, по его мнению. Дурак, не может он знать.
Королева поумнее. Она за версту чует фальшь.
Она же Королева.
– Нет то! – твердо и даже с вызовом произносит она. – Это то, что ты подумал. Я давно тебе хотела сказать, Саша. Все, пора заканчивать.
Она назвала меня Сашей, не Шуриком, а Сашей.
Может, еще не все потеряно?
Кое-как устроившаяся среди ошметков моего тела душа корчится от смеха. Правда смешно, какие еще нужны доказательства? Все очевидно. Черный юмор в черном квадрате. Обхохочешься.
Я молча и тупо стою на пороге. Таращусь.
Атмосфера сгущается. Нужно какое-то действие, чтобы разрядить обстановку. Нужна финальная точка, и Королева ее ставит.
– Вот, смотри, – говорит она и виснет на шее у обалдевшего Дениса. Целует его в приоткрытый от удивления рот. Знакомый трюк – она меня так же при нем целовала в кафе «Лира».
Господи, как быстро заканчиваются люди…
Кажется, океан перед тобой безбрежный, не выпить никогда, а на деле – лужа.
Могла бы и новенькое чего-нибудь придумать.
Однако же все равно противно. Так противно, что я, не выдержав, сгибаюсь и блюю на коврик перед дверью. Не нарочно. Я ничего этим не хотел сказать. Задавленный белой «шестеркой» организм потерял над собой контроль и сделал самую естественную на свете вещь – освободился от скверны.
Денис расправляет свои маленькие плечи и шагает ко мне.
– Бить будешь? – спрашиваю я, вытирая рукавом куртки губы. «Ну что, – давясь хохотом, задает мне вопрос душа, – опять начнешь себя уговаривать?»
«И начну, – пытаюсь хорохориться я. – Он удивился, когда Королева его поцеловала. Не было у них ничего еще. Можно попробовать побороться…»
«Ну пробуй, пробуй…» – стонет душа и булькает где-то в районе пересохшего горла.
Я не пробую, напробовался уже. Хватит.
Хотя, возможно, и стоит дойти до конца. Мне мало быть брошенным, надо еще и получить по роже от удачливого соперника, в этом даже есть какое-то величие. Я смотрю на раздувающего ноздри Дениса и снова съезжаю на интересующую меня тему:
– Так будешь бить или нет?
– Нет, – благородно отвечает он, – но тебе лучше уйти.
– Ну нет так нет, – смиряюсь я. – Не переживай, я уйду. Думаешь, жить с вами здесь буду, что ли? Только у меня один вопрос есть к тебе, Ир. Вот ответишь – и я сразу уйду. Зачем вчера весь этот цирк с чемоданом? Я все понимаю: не сложилось, не получилось, но это-то зачем?
– А потому что… потому что…
Королева краснеет, судорожно втягивает в себя воздух, растет от набранного воздуха.
Сейчас я узнаю самую главную женскую тайну…
Мне правда интересно, точнее – мне все равно, я умер уже, но душе моей интересно. Пригодится, наверное, в будущих реинкарнациях. Душа даже перестает хохотать. Замирает, чутко вслушивается…
Не узнали мы с ней ничего. Набрав в легкие огромное количество воздуха, Королева с рыданиями выдыхает его обратно. Омывая слезами спину отважного Дениса, тихо стонет:
– Убери, убери его от меня. Видеть больше его не могу, урода этого. Убери, пожалуйста!
Не дожидаясь, пока отважный Денис начнет меня убирать, я разворачиваюсь и выхожу из квартиры.
Сзади слышу торопливый хлопок двери.
Несколько минут я стою у лифта и пытаюсь осознать произошедшее.
Все, в общем-то, не так плохо. Я жив и относительно здоров. Пережил. Перетерпел, не расплакался. Можно даже сказать, что я вышел из ситуации моральным победителем. Одна беда. Я больше не чувствую свою душу.
Я больше не чувствую свою душу. Я ничего не чувствую. И не соображаю. Я потерял себя. Кто-то стоит у лифта. Не я, кто-то. Этот кто-то не знает, кто он. И зачем. И куда ему идти. У этого кого-то подкашиваются ноги, а в голове нарастает шум. Кто-то у лифта высыхает, как русло реки засушливым летом. Глаза его трескаются, воздух не по трахее идет, а по пластиковым трубам и не в легкие, а в ржавые железные баллоны. Влага испаряется. Несчастный кто-то перестает быть живым, становится механическим. Индустриальная конструкция. Нечто вроде нефтеперерабатывающего завода. За миг до окончательного превращения в груду хитро устроенных железяк возникает крошечное живое чувство – травиночка, пробившаяся сквозь бетон. Непонятно, что за чувство, и некому еще понимать, но травиночка растет, оплетает собою грозные стальные постройки. Впивается в них, крошит изнутри и наконец взрывает индустриальную конструкцию к черту.
Страх – вот чем оказалась травиночка.
Страх буквально валит меня с ног, я падаю и ударяюсь лицом об угол стены. На губах чувствуется кровь. О, как восхитительно ощущать вкус крови во рту! Она такая теплая, соленая и живая…
Я жив.
Что-то мягкое истерично бьется в груди, лоб покрывает испарина, глаза заливает пот. Это все ерунда, главное – я жив.
Я не могу до конца поверить, что в последний момент удалось спастись. Провожу пальцем по губам, смотрю на кровь – и все равно не могу поверить. Нужно двигаться, не важно – куда и зачем, двигаться нужно, подтвердить, что я живой.
Я вскакиваю и бегу одиннадцать этажей вниз по лестнице. Ногой я выбиваю дверь в подъезде и оказываюсь на улице. Не останавливаюсь, сигаю через небольшой заборчик и прямо по сугробам – вперед.
Холод радует меня, набившийся в обувь снег восхищает, запахи гниющей помойки приводят в экстаз.
После чадящего нефтеперерабатывающего завода меня приводит в экстаз все!
Я пробегаю насквозь несколько дворов, я наслаждаюсь жизнью, я втягиваю носом загаженный выбросами Капотни воздух и цежу его, как дорогой коньяк; я почти забыл, что десять минут назад моя Королева меня бросила.
«Как хорошо, что забыл», – думаю радостно на бегу, но как только думаю, сразу останавливаюсь – и вспоминаю.
Все. Вторая серия, еще более страшная, чем первая.
Понаслаждался жизнью, и хватит. Зачем она мне, эта жизнь, зачем я ей? Она бросила меня, а точнее – выбросила, как ненужную испачканную салфетку. Место мое на помойке.
