скачать книгу бесплатно
– А? Что? – встрепенулся еще не очухавшийся от видения Алик.
– Не что, а нарушаем, товарищ водитель.
– Что? Где? Где нарушаем?
– Да вот же. Две сплошные, сами посмотрите.
Алик вышел из машины. Она стояла на перекрестке, наполовину действительно заехав на встречную полосу.
«Что это было? – подумал он. – С утра голоса, теперь вот молитва этого урода. Что это значит? Что-то мне это все напоминает. Я что, схожу с ума?.. Не может быть. Вспомнил. Фильм такой был. «Брюс Всемогущий» с Джимом Керри. Там Бог на время с одним лузером местами поменялся. Может, и я так же… Попробую?»
Алик подбоченился, принял какую-то немыслимо-трагическо-пафосную оперную позу, протянул вперед руку, грозно посмотрел на гаишника и сказал.
– Повелеваю, отъебись от меня, холоп смердящий!
Морда гаишника зажглась красным сигналом светофора.
«Не прокатило, – с ужасом понял Алик. – Ой, что сейчас будет!..»
– Ну, гондон, ну, товарищ водитель, тебе это дорого встанет. Будем протокол составлять. А с правами можешь попрощаться, – став совсем уж помидорным, прошипел гаишник.
На извинения перед капитаном Николаевым ушло минут пятнадцать. Покаяние проходило в бело-синем «Форде Фокусе» стража порядка. Капитан долго не хотел ничего слушать и, стиснув зубы, остервенело оформлял протокол. В конце концов Алику все это надоело. Он вытащил из кошелька купюру в сто евро, бросил ее под ноги капитану, нагнулся, поднял купюру, ласково посмотрел на гаишника и сказал:
– Товарищ капитан, что-то у вас грязно в машине, нехорошо бумажками разбрасываться.
Мент смягчился, взял купюру, хитро улыбнулся и ответил:
– Вот это спасибо, товарищ водитель, вот это правильно. Только посмотрите повнимательнее, там еще одна такая же бумажка валяться должна, ну вот точно такая же, один в один.
С Аликом случилась истерика, хохотал он минуты три без остановки. Смотрел на гаишника и снова хохотал. Немного успокоившись, он обнял капитана, дал ему еще стольник, забрал документы и вылез из машины.
– Ты все-таки того, поаккуратнее, – на прощание сказал гаишник, – а то странный ты какой-то. Может, тебе в больницу надо? Могу подвезти.
«Может, и надо», – весело подумал Алик. Он снова чувствовал себя прекрасно.
3
Примирение
В четверг Алик закончил работу пораньше и к семи часам стоял перед дверью в свои пятикомнатные покои, где покой уже дня три как отсутствовал. С момента Скандала месяца жена не проронила ни слова, дочка тоже не желала общаться. В первый день было еще ничего, выручали радостно щебетавшие близнецы и чувство огромного духовного подъема на фоне задуманной махинации с Магаданпромбанком. На второй стало хуже, Алик сделал вялую попытку помириться, приобнял жену, получил локтем под дых, выпил сто пятьдесят грамм виски и уснул. На третий день захотелось сбежать из дома.
…Тишина, жена молча подает ужин, мясо в соусе из обид и с приправой в виде чувства вины. Дочь на вопросы отвечает односложно.
– …
– Хорошо.
– …
– «Пять» по алгебре.
– …
– Не хочу.
В подтексте – «отвали, козел, навсегда». Даже няня близнецов смотрит со сдержанным осуждением. Даже кровать, в которую бежишь, чтобы забыть весь этот ужас, кажется, скрипит: «У-род». Начинаешь вертеться. Сон не идет. Кровать скрипит при каждом перевороте:
– У-род (переворот).
– Ко-зел (переворот).
– Все про-срал (переворот).
– Де-бил.
И засыпаешь в какой-то нелепой позе. И орешь во сне. И всю ночь снятся кошмары. А утром слезливый омлет с женскими иллюзиями о том, что ты настоящий мужик, защитник женщин и детей. И небрежно брошенный на стол бутерброд с сыром и презрением. И ненавистью. И обидой.
Невыносимо. Это невыносимо.
Встаешь. Она спиной к тебе, моет посуду. Подходишь, обнимаешь ее, гладишь, говоришь:
– Ну послушай, ну я не прав, я не хотел… Но и ты тоже… Ну пойми меня…
А в ответ тихий голос:
– Уйди, ты мне неинтересен.
И легкий, но обидный тычок локтем в середину брюха. И уходишь, потому что понимаешь – да, неинтересен.
Алик стоял перед дверью в квартиру и пытался придумать план великого семейного примирения. Если сейчас, в четверг вечером, не помириться, то пятница будет испорчена, а за выходные взаимное отчуждение напитается соками и перельется на следующую неделю. Все станет сложнее. Это скажется и на работе. Сорвется сделка с Магаданпромбанком. И тогда прощай, Багамы, три любовницы и океанские закаты. От расстройства он начнет пить, спустит все деньги. Потом инсульт, частичная парализация. Жена с детьми уйдет к маме. Нет, уйдет он, оставив им последние деньги и квартиру. Дети не должны нуждаться. А сам станет бомжевать… И вот наконец смерть, где-нибудь на помойке в районе Киевского вокзала. Все закончится тоскливым февральским утром, приедет труповозка, пьяные санитары брезгливо бросят туда его немытое тело. А в свидетельстве о смерти напишут: смерть от голода, холода и огромного разочарования в жизни.
«Нет, – в ужасе подумал Алик, – помириться нужно обязательно сегодня, иначе, как у Брэдбери, эффект бабочки и вся жизнь наперекосяк».
Как всегда от страха и выброса адреналина, мозг стал работать в режиме форсажа. Через несколько секунд в голове возник план.
1. Помириться с дочкой. Как Сашка говорит: «Это мамка тебе чужая тетка, а я самый родной человек». И она, безусловно, права. Время – 15 минут.
2. Совместный ужин – я, дочка, жена. Я общаюсь с дочкой, дочка общается с женой, жена со мной не общается. Уже какие-то ниточки натягиваются, жена перестает чувствовать поддержку дочери. Она в меньшинстве. Я делаю попытку с ней заговорить. Она, конечно же, меня посылает (сразу только кошки родятся). Я без скандала отступаю. Жене немного стыдно перед дочерью. Время – полчаса.
3. Обязательно напроситься на вечернюю прогулку с близнецами и Сашку с собой взять. Я играю с близнецами и Сашкой. Дети счастливы (не так уж и часто я хожу с ними гулять). Они смеются, щечки их раскраснелись от легкого морозца и подвижных игр. Жена стоит в сторонке и понимает, понимает, дура, что мужик-то я хороший, отец замечательный, а закидоны… ну у кого их не бывает. Жена мягчеет, тает жена. Дополнительный бонус. От игр и общения с детьми я тоже успокаиваюсь. Мне хорошо. А это важно, потому что впереди самый главный четвертый пункт. Время – 1 час.
4. Разговор с женой. Близнецов уложили спать, Сашка тоже заснула. Жена возится на кухне. Вхожу я и… не знаю, что «и»… Тут всегда по-разному. Точно одно – разговор будет тяжелым. Даже не хочу думать. Понадеюсь на два И, которые меня никогда не подводили, – Импровизацию и Интуицию. Время – один час.
5. И секс… для закрепления достигнутых результатов. Великий замирительный секс, после которого стираются обиды, рушатся стены, все встает на свои места, и даже иногда рождаются дети. Время… Хм, да это как пойдет, хоть до утра!
Алик позвонил в звонок видеодомофона. В кармане лежали ключи, но он позвонил.
«Хорошо бы дочка открыла», – загадал он про себя наудачу.
Дочка и открыла. Скользнула по нему обиженным взглядом, повернулась и молча пошла в свою комнату. Не раздеваясь, Алик пошел за ней. Перед дверью он плюхнулся на колени, широко раскинул руки в стороны и так ввалился в комнату дочери.
– Ладно, ладно, Сань, я согласен. Заслужил, согласен я…
– Ты чего, совсем офигел? На что ты согласен? – Дочь ответила грубо, но явно заинтересовалась его словами.
– В принципе, на все согласен. Заслужил, как говорится. А конкретно согласен на полстакана.
– Какие полстакана, совсем сбрендил?
– Ну как же, Сань, нехорошо забивки забывать. Мы же договаривались с тобой, когда я стану стареньким и силы покинут меня, ты поднесешь мне стакан воды. Нет, я, конечно, не ангел, да и веду себя безобразно, вон стол тебе сломал и вообще… Но ведь и не окончательное говно, правда? Люблю тебя, забочусь и все такое… Поэтому полстакана. Я согласен.
Момент был ключевым. Алик знал, что Сашка девочка добрая, отходчивая, любит его, а самое главное – очень смешливая. Расколоть ее ничего не стоило. Но и обидел он ее сильно. Дочка несколько секунд старалась сохранить серьезное, сердитое выражение лица, но не смогла. Она закрыла лицо руками, стала мелко трястись, а потом ритмично всхлипывать. Смеялась она, как молодая ослица, через равные промежутки времени выдавая заходящееся на вдохе «Иа».
– Иа… Иа… Иа… Иа… – Из ее глаз текли слезы.
«Дурында малолетняя, – с нежностью думал Алик, – сиськи вон уже третьего размера, а смеется, как первоклашка».
– Да ну тебя, – попыталась снова обидеться дочка и даже махнула рукой куда-то в сторону, но по всему было видно, что обиды уже нет. Растворилась обида в смехе, в любви и еще в чем-то, чему современные люди давно не придают значения, а люди менее современные, близкие к природе, называют кровным родством.
«Прощен», – понял Алик и обнял дочку. И стал гладить ее по голове и шептать какие-то слова, что-то вроде «прости, извини, не прав». И смех сквозь слезы сразу превратился просто в слезы. И он сам чуть не заплакал – от любви и раскаяния. Что вот он, здоровый сорокалетний мужик, а обидел, напугал свою самую любимую родную девочку. И тварь он после этого последняя.
А потом они лежали обнявшись на диване. Дочка рассказывала ему о том, какая математичка идиотка, и как историк к ней придирается, и как Илюшка Мясоедов, дурак и известный в школе хулиган, шлет ей любовные послания ВКонтакте. А он ей сказал, что, может быть, скоро заработает много денег и они уедут жить на прекрасный остров в Карибском море. И учиться она будет непременно в Гарварде. И даже если денег не удастся заработать быстро, то Гарвард все равно ее с потрохами, потому что она – главное в его жизни, а деньги на Гарвард уже давно есть.
Перед тем как выйти из комнаты дочки, Алик услышал брошенное в спину:
– Перед матерью-то извинись.
– Ну вот, Сань, как ты такое говоришь, сама же все видела. Она меня оскорбляла, била… А ей, по-твоему, не следует передо мной извиниться?
– Следует, конечно, оба вы хороши, но извиняться будешь ты.
– Почему?
– Потому что ты мужчина и ты виноват.
В голосе дочери послышался металл.
«Нда-а-а, – подумал Алик, – а муж-то у нее будет подкаблучник. Ну и пусть». Он еще раз внимательно посмотрел на Сашку и спросил:
– Помириться-то поможешь?
– Помогу, – ответила дочь.
Второй и третий пункты плана исполнились в точности, как задумывались. За ужином он мило беседовал с Сашкой о всяких пустяках. Добрая девочка старалась втянуть в разговор мать. И мать даже втягивалась, но с Аликом принципиально не говорила. Попытка обратиться к жене напрямую ответом удостоена не была. Однако стало заметно, что жена временами начинала уставать от ссоры. В такие моменты лицо ее прояснялось. Правда, длилось это недолго, как будто бы иголкой кто-то тыкал, жена все вспоминала и снова ныряла в мутный и теплый океан обиды. За время ужина Алик заметил эти перемены четыре раза. Тенденция радовала.
На прогулке с детьми они играли в снежки, первый снег падал огромными белыми комьями, покрывал ноябрьскую грязь, налипал на ресницы. Дети визжали от радости, жена тоже смеялась, и стало понятно, что Новый год близко. Она даже один раз случайно, а скорее и не случайно, кинула в него снежком. Близнецы вошли в раж и стали изображать уток в полузамерзшей луже.
– Алик, вытащи их немедленно, – закричала жена, – а то домой сосульки принесем вместо мальчиков.
Это была почти победа.
Дети улеглись к двенадцати. В доме стало тихо, он зашел на кухню, жена в коротком домашнем платьице колдовала над кастрюлями. Над плитой поднимался пар. Плиту заслоняла рельефная, в форме сердца, попа жены. От этой картины веяло таким уютом, что Алик даже подумал отложить разговор. Не хотелось портить момент.
…Ночь, месяц светит в окошко, дети сопят в кроватях, не юная, но все еще молодая и красивая женщина склонилась над очагом. Она готовит еду. Сзади мужчина. Это ее мужчина. Он пришел с мороза, он устал и голоден. Он рад, что в доме тепло и есть еда, и дети, его продолжение, спят сытые и здоровые. И женщина есть в доме, и она рада ему, и она накормит его, согреет, приласкает. Он осторожно подходит к своей женщине сзади и…
«Вот так вот, наверное, все и было лет двести назад, – подумал Алик. – А сейчас не так, за цивилизацию, теплые туалеты и Ipad c мобильным Интернетом приходится платить. Попробуй сейчас подкрадись сзади, получишь по морде. И это еще не худший вариант. Можно и развод получить с полной обдираловкой до последней рваной рубахи. И поэтому разговор откладывать нельзя, какие бы идиллические картины ни пригрезились. Приходится быть хитрым».
Алик вздохнул и совсем уже собрался начать разговор, но вдруг понял, что не знает, о чем будет говорить. Два незаменимых И – Импровизация и Интуиция – пока молчали. То ли от напряжения, то ли от пара, валящего от плиты, сильно заболела голова. Он закашлялся, жена обернулась, посмотрела на него в упор. И тут… И тут наступила темнота, а потом появилась крохотная точка в темноте, которая через мгновение стала расширяться…
…Светлый длинный коридор, много дверей по бокам, стены бледно-зеленого цвета, белые двери. На бежевом диване у стены сидит женщина. На ногах у женщины синие бахилы. Больница. Она привезла сюда ребенка. Мальчик. Пять лет. Проглотил детальку от конструктора. Деталька застряла в горле. Он задыхается. Только что его увезли в операционную. Резать. Резать горло. Женщина плачет. Прядь черных волос приклеилась слезами к щеке. Она красива, наверно. Сейчас нет. Сейчас горе. Настоящее. Она молится.
…Господи! Господи! Я знаю, ты все можешь, все во власти твоей. Спаси его, сделай так, чтобы он жил. Я плохая мать, плохая жена и человек плохой. Но он, он же ангелочек, он ни в чем не виноват. Господи! Меня покарай, убей, накажи, но не его. Пускай уйдет муж, пускай усохнет грудь, пропадет красота, черт с ней, с красотой. Но пусть он живет. Сделай так, Господи! Он маленький, он такой маленький, пусть живет. Господи! Я грешница, я великая грешница. Меня есть за что наказывать. Вот и накажи меня, не его. Нельзя через ребенка, страшно это. Господи! Помоги ему, он такой добрый, смешной. У него мои волосы и глаза, а нос… Я сама не знаю, от кого он, от мужа или… или… А с массажистом было только один раз. Честно, Господи, я сама не знаю. Запуталась я… А муж его так любит. И мне стыдно, стыдно, каждый раз так стыдно, когда они играют. Но он-то ни в чем не виноват, это я шлюха, меня карай, но только не через него. Это жестоко, Господи! Убей меня лучше, Господи! Я не достойна жить. Мразь я, шлюха грязная. Да, шлюха. Я твоя шлюха, Господи. Я тебе все сделаю. Я умею делать приятно. Меня по-всякому можно. Только его пощади! Боже мой, боже мой, что я несу! Прости меня, Господи! Прости меня дуру. Но я не могу… я не вынесу, если… я с ума сойду. Он же ребеночек мой, плоть моя, дыхание мое, жизнь… Господи! Я обещаю, я клянусь, больше никогда, ни с кем… Я ведь и вправду люблю мужа, только его, а массажист, солдат, другие… Это так… так… Прости меня, Господи, пощади ребенка моего, меня возьми, его оставь. Он читать только научился, он такой талантливый, он так рисует! Он красивый очень. А хочешь, он будет священником? Да, я клянусь, он будет священником, он будет служить тебе, Господи! Только пожалей его, пожалуйста, я умоляю. Я расскажу все мужу, все: и про солдата, и про друга его, про всех… Пускай убьет, пускай на улицу вышвырнет, пускай сына отсудит, пускай… Пускай я не увижу его никогда, сыночка моего. Я готова, Господи! Только бы он жил, дышал… жил…
Женщина молилась. К ней приближался мужчина в белом халате. Он только что прооперировал ее сына. Женщина заметила врача. Его лицо ничего не выражало. Женщина смотрела. Врач приближался… Вдруг картина застыла. Не то чтобы стала фотографией, а скорее стоп-кадром, как на видеомагнитофоне «Электроника» в детстве Алика. Картинка слегка дрожала. Контуры людей и предметов были смазаны. «Что за хрень?» – подумал Алик, но не успел додумать мысль до конца, как на него обрушились другие видения. В одну секунду он понял про женщину все.
…Вышла замуж в девятнадцать. Почти подросток. По любви. Муж не бедный, ее обожает. Сидит дома. Прислуга. Путешествия. Скучно. Ебливая, но мужа любит. Начала трахаться со всеми подряд. Забеременела. Родила. Мать сумасшедшая. В ребенке души не чает. Заботится. Мальчуган классный. Может стать великим художником. Не от мужа. Она продолжает трахаться с прислугой, друзьями мужа, мужьями подруг. Гормональный сбой, наверное, нимфомания или что-то в этом роде. И любит мужа тем не менее. Муж не знает. Над ним все смеются. Если узнает, скорее всего, умрет. Инфаркт в лучшем случае. В плохом – суицид.
«Вот сука, – подумал Алик. – Стрелять таких надо. И мужик у нее хороший, и сын замечательный, и все у нее есть, а она… Пусть помучается, умрет ребенок и тогда поймет, что она дыркой своей грязной натворила. Хотя, с другой стороны, мальчишка-то замечательный. И мать она хорошая. И мужа все-таки любит. Но и мужа жалко. Он вообще ни в чем не виноват. Никто ни в чем не виноват, как всегда. А делать что-то надо… А хрен с ними, пускай живут как жили – ребенок растет, она трахается, а муж ничего не знает». Дрожащий стоп-кадр ожил. Врач наконец подошел к женщине.
– Ну что, мамаша, пляшите, спасли мы вашего мальчика. Хотя дело было серьезное. Вы уж следите за ребенком внимательнее.
– Доктор, миленький, спасибо вам, родной, – женщина бросилась к врачу, обняла его и стала целовать куда-то в шею, в халат, куда придется.
– Ну что вы, ну будет, будет. Все бывает.
Врач приобнял женщину и стал успокаивающе гладить ее по волосам и спине. Женщина почувствовала возбуждение и как бы нечаянно поцеловала доктора в губы. Доктор осторожно погладил женщину по попе…
Все исчезло. Алик снова сидел на кухне. От плиты валил пар. Жена смотрела на него в упор.
– Что с тобой, тебе плохо? – спросила она.
«Плохо ли мне? – ошалело стал размышлять Алик. – Да уж, не хорошо, это точно. Вот так, наверное, и сходят с ума. Живешь, работаешь, бабки заколачиваешь, с женой поругиваешься… и тут бац – вторая смена. Welcome to Kaschenko, дорогой Алексей Алексеевич. Зачем мне это? И какого черта я вообще об этой дуре блудливой распереживался? Делать что-то надо, ля-ля, ля-ля. Не бог я, не б-о-г. Гаишник наглядно это доказал за мои кровные двести евриков. Что-то я больно рассудительный для сумасшедшего. Так, еще раз тогда. Зачем мне все это?»
– Алик, что с тобой, ты весь серый, ты меня слышишь? Может быть, «Скорую» вызвать? – снова забеспокоилась жена.
«А вот зачем, – догадался он. – Как же я мог забыть. Спасибо, Господи, спасибо интуиция, подсознание или чего там. Шантаж здоровьем – это же так просто, и действовало всегда».
Теперь он знал, как построить разговор с женой.
Он сел на стул, прижал руку к сердцу, опустил голову и шумно выдохнул через нос.
– Нет, нет, Лен, все в порядке, все хорошо.
– Алик! Алик! Я звоню в «Скорую», сейчас же! – Жена потихоньку начала скатываться в истерику.
– Все хорошо, хорошо, не кричи, налей лучше валокординчику, капель пятьдесят… нет, шестьдесят лучше.
Рюмка и пузырек с лекарством исполняли зажигательный танец в руках жены. Дзинь, дзинь. Ритм напоминал джазовый. Ленку колотила дрожь. Алик выпил капли залпом, как водку. Откинул голову, прислонился к стене и закрыл глаза. Жена сжала его руку своей ледяной ладошкой. Наступила мхатовская пауза. «Какой артист погибает», – мысленно повторил он изречение императора Нерона. Однако пережимать тоже не стоило. Мнимый больной открыл глаза, поднял голову и снова шумно выдохнул, на этот раз через рот.
