скачать книгу бесплатно
Людмила Чурсина. Путь к себе
Наталья Давидовна Старосельская
Судьба актера. Золотой фонд
Людмила Чурсина – одна из самых талантливых и узнаваемых советских и российских актрис театра и кино, народная артистка СССР. Снималась в кинокартинах «Виринея», «Журавушка», «Угрюм-река», «Щит и меч», «Любовь Яровая», «Олеся» и многих других.
«Людмила Чурсина – аристократка духа во всех проявлениях, человеческих и профессиональных. Это начертано на ее красивом, гордом лице, в самой посадке головы, в манере держаться просто, скромно, но с неизменным чувством собственного достоинства, в ее умении общаться со зрителями и коллегами. Из любой, даже довольно скудной по материалу кинороли, она выстраивает сильную, всегда остающуюся “с прямой спиной” личность».
В книгу вошло множество фотографий из личного архива актрисы, интервью разных лет, воспоминания коллег по театру.
В формате PDF A4 сохранен издательский макет.
Наталья Старосельская
Людмила Чурсина
Путь к себе
* * *
Исключительные права на публикацию книги на русском языке принадлежат ООО «Издательство АСТ».
Любое использование материала данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается.
Издательство благодарит Людмилу Чурсину и Центральный академический театр Российской армии за предоставленные фотографии.
© Старосельская Н. Д., текст, 2021
© Оформление. ООО «Издательство АСТ», 2021
Несколько страниц в начале
…Когда-то в подростковом возрасте мне с немалым трудом удалось заманить в кино бабушку, которая никогда не была поклонницей детективного жанра, на новый фильм «Два билета на дневной сеанс». Я была увлечена, а она смотрела равнодушно, но вдруг оживилась: «Какая актриса породистая, просто удивительно! Чем-то неуловимо напоминает Лину Кавальери, тебе не кажется?»
Совершенно забытая сегодня оперная дива, одна из первых моделей, снявшаяся в нескольких немых фильмах, прославившаяся как самая красивая женщина в мире, обладающая к тому же фантастической работоспособностью, Лина Кавальери была кумиром бабушки. Ее пожелтевшая, сыпавшаяся по краям фотокарточка бережно хранилась в некоей заветной шкатулке рядом с программками спектаклей, запомнившихся на всю жизнь. Она часто рассматривала фотографию Лины Кавальери, показывала ее мне снова и снова, повторяя, что женская красота без породы мало чего стоит, а вот объяснить, что это такое – порода – не могла, говорила, что это надо чувствовать. «Это захватывает, понимаешь?» И никогда прежде никого не сравнивала с любимой своей актрисой.
Так вошла в мою жизнь непостижимой загадкой Людмила Чурсина в роли Инки-эстонки в том старом фильме. Пытаясь разгадать, что же это такое – порода, я всякий раз, на экране и на сцене, всматривалась в Чурсину особенно внимательно.
А понять довелось только через десятилетия. И то, наверное, не до конца…
Хотя сегодня, думая о Людмиле Алексеевне Чурсиной, я, кажется, понимаю, что имела в виду моя бабушка.
Есть у Ханса Кристиана Андерсена притча под названием «Ребячья болтовня», которую почему-то никто не помнит, а вот мне она запомнилась с раннего детства тоже, наверное, некоей загадкой.
В доме одного богатого человека собираются на праздник дети и начинают спор о том, что важнее: «аристократизм крови» или «аристократизм духа»? Как различить их? – ведь не одним же богатством измеряется это понятие, здесь важно что-то иное, детским умам недоступное. Мы часто не знаем о происхождении человека, но по его манере держаться, по его отчетливо выступающему чувству собственного достоинства, по скупым порой проявлениям узнаем этот неуловимый аристократизм духа – наверное, главное, что отличает подлинную личность, придавая ей особенную привлекательность и – особенную загадку, которую так хочется разгадать.
Людмила Чурсина – аристократка духа во всех проявлениях человеческих и профессиональных. Это начертано на ее красивом, гордом лице, в самой посадке головы, в манере держаться просто, скромно, но с неизменным чувством собственного достоинства, в ее умении общаться со зрителями, с коллегами, с навязчивыми порой интервьюерами. Из любой, даже довольно скудной по материалу кинороли (а такие были в репертуаре актрисы), она выстраивает сильную, всегда остающуюся «с прямой спиной» личность.
Да, порой ей приходится раскрывать какие-то факты своей личной жизни: уж очень настойчиво расспрашивают ее корреспонденты о трех браках (особенно – о последнем, с сыном Ю.В. Андропова, дипломатом Игорем Юрьевичем), желая получить от актрисы ее мнение об институте брака вообще. Но Людмила Алексеевна Чурсина остается верна себе – о каждом из бывших мужей говорит уважительно, с доброй памятью, ни в малой степени не делая свой собственный опыт обязательным для всех женщин. Отвечает на вопросы просто, сдержанно, с присущим ей чувством собственного достоинства, неуловимо подчеркивая, что отнюдь не браками своими она должна быть интересна читателю.
Во всех довольно многочисленных интервью актриса умудряется никого не допускать в свой внутренний мир – есть у Людмилы Чурсиной некая определенная черта, которую она не дозволит переходить ни одному корреспонденту, самому назойливому и настырному, потому что именно чувство собственного достоинства не разрешает актрисе выбрасывать «все на продажу» с душераздирающими подробностями и громкими покаяниями. Хотя это и есть сегодня не только самое модное, но и едва ли не самое востребованное.
Надо было, чтобы прошли долгие годы, и в одном разговоре Чурсина сказала мне, что покорена широко известными строками Булата Окуджавы, которые все чаще повторяет себе:
Совесть, благородство и достоинство —
Вот оно, святое наше воинство.
Протяни к нему свою ладонь.
За него не страшно и в огонь.
Лик его высок и удивителен.
Посвяти ему свой краткий век.
Может, и не станешь победителем,
Но зато умрешь как человек.
Повторяет – и не отдает себе отчета в том, что с этим своеобразным девизом живет всю жизнь, не размениваясь, не поддаваясь искушениям меняющихся эпох…
Да и уже само то, что эта красавица, которую сравнивали в молодости с Мэрилин Монро, с Гретой Гарбо, с Софи Лорен, не убоявшись возраста, естественно и просто перешла на возрастные роли, в которые стала щедро вкладывать весь свой женский и человеческий опыт, весь возрастающий от образа к образу профессионализм, явилось признаком сильной, не сдающейся ничему и никому личности.
Многим ли это дано?
Главное для Людмилы Чурсиной – это работа, погруженность в характер, который она должна воплотить на экране и на сцене. И еще – предельная занятость, жить без которой она не может. Востребованная, по-прежнему любимая, она так неустанно работает не потому, что боится потерять интерес публики, выворачивая наизнанку душу на многочисленных телевизионных ток-шоу и столь же навязчиво требующих «откровенности» интервью. Просто не может и не умеет жить иначе…
Я часто вспоминаю прочитанную в одном из интервью шутливую фантазию актрисы.
…Вот раздаются настойчивые звонки в дверь ее квартиры – Чурсиной нет дома, из двери рядом выходит соседка и видит старуху с косой. «Вы к Людмиле Алексеевне? А ее нет, она на съемках, будет через неделю». Поворчав, смерть уходит, но через неделю возвращается – диалог с соседкой продолжается, только теперь Людмила Алексеевна на репетиции в театре. В третий раз – она на гастролях, в четвертый – на концертах… И, наконец, смерть, плюнув с досады, говорит: «Пойду-ка я к Марье Ивановне этажом выше. Она давно лежит и меня дожидается».
Это не столько шутка, сколько образ жизни, усвоенный однажды и навсегда, дающий силы, волю, питающие страсть к работе. И в этом тоже скрыт высокий «аристократизм духа», та непостижимая порода, что присуща актрисе…
Признаюсь, меня поразил этот незатейливый рассказ Людмилы Чурсиной, потому что в нем, кроме того простого и мужественного отношения к жизни, которое далеко не всем дается, проявлена духовная сила человека, которого ничто не способно сломить. И вспомнилась невольно одна из историй любимейшего писателя Вениамина Каверина, входящая в повесть «Ночной сторож».
Талантливый художник заболевает, и необходимо достать живую воду, единственное лекарство, что сможет ему помочь. И пока его дочь мечется в поисках Лекаря-Аптекаря, художник, теряя силы день за днем, неустанно работает над портретом жены. Для окончания портрета ему оставалось всего несколько дней, только вот именно эти дни прожить было совсем нелегко. «Но он старался, а ведь когда очень стараешься, даже невозможное становится возможным. Он работал, а когда работаешь, некогда умирать, потому что, чтобы умереть, тоже нужно время».
Вспомнились мне эти строки Вениамина Каверина не просто в силу простоты и мудрости обобщения – отношения к жизни, к смерти, к работе. Здесь нет никакой бравады, а есть очень простая, но далеко не каждому доступная истина…
А Людмиле Алексеевне Чурсиной она, несомненно, доступна.
Кроме того, очень важны те ассоциативные связи, что устанавливаются между временами, между культурными явлениями, как установились они для меня между философской притчей Каверина и шутливым признанием Чурсиной. Особенно если мы припомним ее работу в фильме по роману писателя «Открытая книга», где актрисе довелось воплотить образ главной героини, Татьяны Петровны Власенковой.
И тогда окажется, что мелькнул перед глазами некий маячок культуры.
Подлинной.
Высокой.
И именно поэтому не ищите в этой книге, читатель, откровений о личной жизни Людмилы Алексеевны Чурсиной, как не ищите и рассказов о ее браках, романах и т. д. Для меня моя героиня – значительная, серьезная, глубокая актриса театра и кино, подлинная личность, а потому самым главным становится в этой попытке нарисовать ее портрет профессиональная деятельность актрисы, ее работа в театре и на экране, ее путь к самой себе. Такой, какой предстает она сегодня: жадно впитывающей историю религии и историю культуры, открытая новому, но всегда точно умеющая отличить сиюминутное, преходящее от истинного, дающего возможность раскрыть и воплотить смысл и значение высокого профессионального искусства.
В статье о Людмиле Чурсиной, опубликованной довольно много лет назад в сборнике «Звезды Театра Российской армии», Светлана Хохрякова, коротко рассказывая биографию актрисы, пишет, что в последних классах Чурсина всерьез увлеклась геометрией и физикой и, окончив школу с золотой медалью, отправилась в Москву поступать в технический институт, но… «Ее подруга мечтала стать актрисой. Как водится, за компанию пошла туда и Чурсина. Читала на экзаменах „Белого пуделя“ Куприна и басню „Лягушка и вол“, в которой все перепутала от волнения. Получалось так, что не лягушка запрыгнула на вола, а он на нее. Прочитала и поступила. А подругу не приняли. Классическая история. Случай… Теперь она сама говорит о том, что пошла в Щукинское театральное училище из любопытства. Любопытство, однако, обернулось судьбой. И, конечно, как все приличные абитуриенты, одновременно поступала еще и в ГИТИС, и во ВГИК. Всюду была замечена. Однако выбрала Щукинское училище… Пару лет еще сомневалась в том, верный ли путь выбрала для себя. Многое не получалось, отсюда и сомнения. Приходили мысли все бросить, заняться чем-то другим. А потом уже не было времени размышлять об этом (выделено мной. – Н. С.)».
Я не случайно выделила именно эти слова критика. Обернувшееся судьбой любопытство – это ведь не просто эффектная «фигура речи»: рождение еще не ощущаемого самим человеком дара, который упорно зовет к тому, чтобы ни в коем случае не был зарыт в землю талант, дарованный Богом. Наверное, первым, неосознанным до конца шагом становится именно любопытство, и лишь потом наступает момент, когда внутреннее сопротивление, чувство, что силы прикладываются не к тому, что нужно, – все больше и больше слабеет, тяга к профессии становится острее, размышлять об избранном пути просто недостает времени, потому что все оно уходит на достижение цели.
Может быть, еще не до конца сформировавшейся, но все больше день ото дня завораживающей и заставляющей учиться, работать, постигать самое себя…
Тот факт, что после окончания Театрального училища им. Б. В. Щукина Рубен Симонов пригласил юную Людмилу Чурсину в прославленную труппу Театра им. Евг. Вахтангова, достаточно красноречиво свидетельствует о незаурядном даровании в сочетании с красотой, стaтью, которые для Вахтанговского театра значили немало. Как и положено, начинала она с участия в массовых сценах, потом пришли роли самостоятельные, из которых необходимо выделить леди Анну в «Ричарде III» Шекспира, где партнерами молодой актрисы стали такие титаны, как Михаил Астангов и Михаил Ульянов. Уже замаячила перспектива сыграть Настасью Филипповну в «Идиоте», но здесь снова можно повторить мысль о том, что «любопытство обернулось судьбой».
В жизни Людмилы Чурсиной возник кинематограф, который она предпочла театру. В разные времена так поступали многие актрисы, и причин тому было немало: большие роли, огромная зрительская аудитория… И, конечно, слава, без которой артист не может дышать – не по причине повышенного честолюбия, не в силу каких-то амбиций, а потому что пусть и не до конца осознанное желание славы является необходимой частью профессии.
Сколько мы знаем судеб, затерянных для широкого круга зрителей именно в силу того, что им не удалось пробиться на экран в ту пору, когда кинематограф был весьма востребован и, действительно, являлся самым массовым искусством…
Внимательно прослеживая кинематографический послужной список Людмилы Чурсиной, можно заметить, что какие-то работы ее оживают в памяти мгновенно, а какие-то вспоминаются с трудом, потому что слишком разными были и режиссеры, у которых она снималась, и сам материал, предлагаемый сценарием. Но нельзя не обратить внимание на то, что в любой из ролей непременно возникали некие новые краски, новые штрихи, не встречавшиеся в прежних работах. И если задуматься – в этом и прочитывается тот скрытый от глаз самого придирчивого критика внутренний путь к профессии, а значит – и к себе самой. Когда этот нелегкий, тернистый путь начинает осознаваться самой личностью, почти неизбежно следует возвращение к истокам – к театру, откуда все и начиналось: и сомнения, и первые робкие осознания себя в избранной отнюдь не случайно профессии, и первый выход не на учебную, а на настоящую сцену.
Это возвращение «внутри себя» настоятельно требует «внешнего». Словно новой проверки. Словно вхождения в ту же реку, но уже другой, совсем другой, обогащенной опытом жизни и кинематографа, обогащенной духовными поисками – теперь уже навсегда осознанного – своего дела.
И Людмила Чурсина вернулась в театр, не отказавшись от работы в кино, где она была востребована не только режиссерами, но едва ли не в первую очередь зрителями, среди которых приобрела немало горячих поклонников.
В одном из интервью, говоря о том, что ей претит обсуждение личной жизни, подробностей интимного существования, Людмила Алексеевна Чурсина предложила корреспонденту вопрос, явно поставивший его в тупик: она попросила его представить себе, например, Дмитрия Сергеевича Лихачева, отвечающего на подобные расспросы. И сказала: «Существуют разные категории души…»
Нет, менее всего хотела сравнить себя скромная и исполненная чувства собственного достоинства, начисто лишенная, по словам замечательного режиссера и педагога Розы Абрамовны Сироты, необходимого для профессии «нахалина» Людмила Алексеевна с академиком, являвшимся для нескольких, по крайней мере, поколений совестью общественной и культурной жизни. Для меня здесь важнее прочего стало определение «категория души», которая для всех является разной.
Но для избранных – неким мерилом ценности человеческой личности.
Категория души – определение очень точное и масштабное. Его далеко не всегда можно выразить словами (как и понятие «порода»), зато оно является нам неуловимыми порой оттенками смысла: смысла жизни на фоне бытия, смысла устоявшихся, не раз проверенных нравственных ценностей, смысла существования в конечном счете. Того самого внутреннего, глубинного существования души, которое проявляется, по словам самой Людмилы Чурсиной, в исчерпывающей пушкинской формулировке: «Духовной жаждою томим…»
Об этом и пойдет речь в книге, посвященной Людмиле Алексеевне Чурсиной на экране, на сцене и в жизни…
Глава 1
Дорога самопознания
Есть у замечательного поэта Арсения Тарковского строчки: «…Прозрачный, очевидный, как стекло, внезапный смысл…».
Смысл жизни – как, когда, с помощью чего он возникает внезапно и уже не отпускает, заставляя все более напряженно постигать себя, свои реальные возможности, чтобы стремиться вперед и вперед, не теряя при этом ощущение глубины происходящих процессов, их связи с прошлым, направленности в будущее, углубляя и собственный внутренний мир?
Конечно, к каждому человеку это мгновение приходит по-разному, в разном возрасте, в разном эмоциональном состоянии. Но непременно приходит и ведет к самоуглублению, к накапливанию духовных богатств, которые помогут пробудить в смутных еще поисках этот «внезапный смысл».
Или – постепенно, год от года, растрачивать, терять его, поддавшись искушениям дня нынешнего настолько, что с человека начинает как будто слезать «природная», Богом данная кожа, незаметно сменяясь шагреневой.
В официальных документах числится, что родилась Людмила Алексеевна Чурсина в Сталинабаде (нынешняя столица Таджикистана, Душанбе), но несколько лет назад, отвечая на вопрос корреспондента севастопольской газеты «Флаг Родины» Наталии Микиртумовой, Чурсина рассказала: «Сорок первый год. Беженцы из Риги… Папа ушел на фронт, даже не зайдя домой. А родители мамы жили в Великих Луках Псковской области. Надо туда, мама на сносях, поток беженцев, котомки, везут раненых… И вот в какой-то деревне Густово, где был полевой медсанбат (палатка с ранеными), настал ее час, я запросилась на свет. Маму приютили вместе с ранеными бойцами. Обстановка тяжелая, кто-то говорит: „Нашла время!“ Так что в шесть часов утра она родила, а в девять надо было уже двигаться дальше, и медсанбат тоже уходил… Хорошо, рядом была бабушка, сестры мамы. Двинулись, и тут опять бомбежка, на счастье, рядом перелесок у картофельного поля. А когда бомбежка окончилась, поняли, что новорожденной ни у кого из женщин на руках нет. Мама рванула на поле и среди храпа подбитых, умирающих лошадей услышала попискивание. Это я, припорошенная землицей, подавала ей знак. С тех пор картошку обожаю!»
А в другом интервью рассказывала о своей любви к Риге, где много раз бывала (в том числе и на первых в жизни гастролях с Театром им. Евг Вахтангова), гостила у друзей, отдыхала, снималась в фильме Яна Стрейча «Помнить или забыть»… В этом прекрасном городе живут родственники по дедушкиной линии – «мамин отец был латгальским латышом. Вообще во мне много кровей намешано – польская, латышская, греческая, и каких только нет».
Может быть, и этим обусловлена необычная красота актрисы и – во многом – ее талант? Ведь недаром говорят, что чем больше крови разных национальностей в нас течет, тем ярче проявляется дарование…
Кто знает?..
В одном из интервью последних лет Людмила Чурсина призналась: «…не покидает ощущение, что я все время в пути. Началось с детства и по сей день. Отец мой был военным, и я объехала вместе с ним всю страну. Стала артисткой, и сама стала ездить по всему миру».
Эти «покорения пространств» неизбежно связаны с накоплением впечатлений, развитием фантазии, впитыванием национальных особенностей, колорита, человеческих характеров, а значит – и первых постижений того, что же есть «я», именно «я»? Ради чего появилась на свет?
О раннем детстве Людмила Чурсина вспоминает не очень много, но живо и трогательно. О том, например, как в Сталинабаде, в сложные и голодные военные времена, бабушка брала ее с собой на рынок, где на рядах высились, как ей казалось, до самого неба, ароматные лепешки с кунжутом. Денег на них не хватало, поэтому девочка мечтала о временах, когда она вырастет и купит целую гору этих лепешек. «Когда я приехала на фестиваль в Душанбе с премьерой фильма, я от души накупала этих лепешек, дынь, арбузов и лакомилась…» А самым лучшим лакомством был хлеб с маслом, Людмила Чурсина обожает это «изысканное блюдо» по сей день, как, кстати, и многие люди ее и следующего поколений…
И еще запомнился запах соседской слегка подгоревшей манной каши, который, дразня, разносился по всей коммуналке. И до сегодняшнего дня, как призналась в телевизионной программе «Кумиры» (Псков) Людмила Алексеевна, она немного передерживает манку на плите, чтобы вернуть запах детства.
После войны Алексей Федорович Чурсин разыскал семью в Сталинабаде – началась кочевая жизнь профессионального военного: Тбилиси, Батуми, Камчатка, Чукотка… «Я помню, как мама по ночам что-то перешивала из своего платья мне, из моего платья – сестре, все шло по наследству. Папа был строгий. Ну не то что строгий… Он уставал и, конечно, ему хотелось, чтобы дети тоже строились дома. Мне часто попадало. Папа был, знаете, „шашки наголо“, характер очень вспыльчивый. И поэтому иногда, когда новое купленное пальто я где-то, хулиганя, разрывала, возвращаться домой было страшно… Куклы, тряпочки меня не интересовали. Я в основном возглавляла улицу на улицу, команду мальчишек, девчонок. Мы дрались, дрались по-настоящему, кирпичами, у меня ноги до сих пор носят следы».
В школе, в Тбилиси, училась, мягко говоря, не слишком усердно, по поведению часто бывали двойки, даже возник разговор об отчислении, но позже, уже в Батуми, «взялась за ум»: окончила музыкальную школу, заинтересовалась и общеобразовательными предметами, даже организовала литературный кружок и – начала вдохновенно рисовать, да так, что коридоры в школе были увешаны картинами ее кисти.
В старших классах мечты Людмилы Чурсиной были связаны, как у большинства ее сверстников, с романтикой преодоления. Ей хотелось стать то председателем колхоза, то конструктором самолетов или кораблей, то даже капитаном дальнего плавания или летчицей. Увлечение точными науками вело ее, как тогда самой девочке казалось, в технические вузы, где она могла получить необходимые для избранной профессии знания. Это было естественным в пору, когда вели свои нескончаемые споры «физики» и «лирики», когда самым необходимым для страны, для народа виделся исключительно технический прогресс.
Но при этом она была по-своему артистична, любила танцевать, в Тбилиси научилась петь грузинские песни, была очарована мелодичностью языка, который до сих пор вспоминает и многое понимает, когда слышит грузинскую речь… А значит, то любопытство, которое привело ее для поддержки подруги в театральные институты, было чуть глубже, нежели, как ей в ту пору казалось, просто любопытство.
Хотя осознанной мечтой – никогда не было.
Это случилось само собой, по велению Судьбы.
Немало трудностей довелось испытать Людмиле Чурсиной на первых курсах Щукинского театрального училища – слишком высокий для девушки рост, довольно высокий по звучанию голос, да и по сценическому мастерству далеко не все удавалось, нередкими были тройки.
«Меня это приводило в отчаяние, – признавалась Людмила Чурсина в одном из интервью, – и к концу второго курса я решила уходить. Пришла к Борису Евгеньевичу (ректору института, Б. Е. Захаве. – Н. С.), говорю: „Борис Евгеньевич, Вы знаете, все-таки, наверное, я должна в другом вузе учиться, я занимаю не свое место“. Он, так хитро прищуриваясь, слушал, потом говорит: „Голубушка, позвольте нам поступать самостоятельно, не Вам решать. Когда надо, мы Вас выставим. Давайте-ка, продолжайте“. И как ни странно, я закончила с красным дипломом, речь выправилась…»
В этом воспоминании очень привлекают слова Людмилы Чурсиной, с которыми она пришла к ректору Щукинского училища: ощущение, что она занимает чье-то место не по праву. Многие ли способны на такое?..
К тому же судьба иногородней студентки той поры осложнялась еще и необходимостью подрабатывать. Чурсина вспоминала, как со своей подругой, будущей актрисой Театра им. Евг. Вахтангова Элеонорой Шашковой (она сыграет в фильме «Семнадцать мгновений весны» жену Штирлица в пронзительном эпизоде их молчаливой встречи в кафе. – Н. С.), пошли работать уборщицами в институт. «Это было замечательное время. Мы вставали в пять часов утра, на „двойке“ проезжали через всю Москву, приезжали на Старый Арбат, приходили в институт, убирали аудитории. Как зарядка: разминались, распевались. У нас душевая была на третьем этаже в институте. Вы представляете, что это за душ – по три струйки, но все равно. И к девяти часам мы приходили в аудиторию уже проснувшись, с включенными мозгами. Между тем московские студентки, наши подруги, приходили немножко сонные, потягивались».
И, вероятно, еще не до конца осознанно, тем не менее проявилась в Людмиле Чурсиной та черта, которая с годами и десятилетиями определяла все более четко характер: сила преодоления, стремление выложиться до конца, достигнуть недостижимого и стать в этом недостижимом одной из лучших.
Может быть, отчасти и это стремление привело Людмилу Чурсину еще студенткой в кинематограф?
Первые роли, в фильмах «Когда деревья были большими», «Утренние поезда», были совсем маленькими, мало кому запомнившимися чем-то, кроме редкой и непривычной во многом красоты начинающей актрисы. А вот в ленте «На семи ветрах» единственный эпизод у березы, из ствола которой начинает капать сок как предвестник весны, надежд, ожиданий, несмотря на свою мимолетность, уже остался в памяти – выразительной мимикой актрисы, теми чаяниями, что сокрыты были в душе молодой санитарки фронтового госпиталя, расположившегося на короткое время «на семи ветрах», чтобы вместе с армейскими частями двигаться дальше и дальше вперед, к Победе…
А вскоре судьба подарила Людмиле Чурсиной встречу с режиссером Владимиром Фетиным, снявшим ее в главной роли в фильме «Донская повесть». Ради этой роли совсем недавно принятая в труппу Театра им. Евг. Вахтангова Чурсина рассталась со сценой.
Она пришла в кинематограф, по верному наблюдению Татьяны Москвиной, опубликовавшей в журнале «Время культуры» к 50-летнему выходу на экран «Донской повести» великолепную статью с включением интервью с Людмилой Чурсиной, – на мой взгляд, одну из лучших об актрисе из всего, что доводилось читать. Татьяна Москвина писала не только о «Донской повести» и других фильмах и спектаклях с участием Людмилы Чурсиной, но об эпохе, которая была отмечена «временем небывалого взлета Вечной женственности на экране. Смело утверждаю, что такого количества отборных, первостатейных красавиц не знала ни одна кинематография мира. Советские Афродиты шли косяком, как сельди, – Татьяна Самойлова и Людмила Савельева, Нонна Мордюкова и Элина Быстрицкая, Анастасия Вертинская и Жанна Болотова, Ия Савина и Наталья Варлей, Людмила Хитяева и Людмила Гурченко, Тамара Семина и Наталья Кустинская, Лариса Лужина и Наталья Фатеева, Людмила Марченко и Валентина Малявина, Ирина Печерникова и Руфина Нифонтова, Марианна Вертинская и Галина Польских, Маргарита Володина и Светлана Светличная… и я не перечислила и половины. Но при такой жесткой конкуренции в сегменте „народного типа“ было некоторое пространство для, условно говоря, „любовницы атамана“, вольной молодой красавицы, в которой еще не чувствуется утружденность, замученность сельхозработами. Тут и пригодилась Чурсина».
Наблюдение – повторю – верное, но в чем-то можно с ним и поспорить: в перечислении имен, приведенных критиком, мне видятся некоторые «кандидатуры» на роль «любовницы атамана», но именно Людмила Чурсина показалась Владимиру Фетину и оказалась, в конце концов, идеальной исполнительницей, той самой Дарьей, что виделась режиссеру рядом с таким «атаманом», которого воплотил Евгений Леонов…
Сценарий Арнольда Витоля был написан по мотивам рассказов Михаила Шолохова «Шибалково семя» и «Родинка». К моменту подготовки к работе Владимир Фетин был уже известен как режиссер таких разных лент, как полный драматизма «Жеребенок» по рассказу того же М. А. Шолохова и мгновенно заслужившей всенародную любовь комедии «Полосатый рейс». Здесь же, в третьей своей работе, режиссер задумал и осуществил высокую трагедию, которая могла бы посоперничать если не по «формату», то по накалу страстей и верности шолоховскому тексту и пафосу с «Тихим Доном» Сергея Герасимова.
К середине 2010-х годов не пышно, без торжеств и славословий отмечалось 50-летие со дня выхода на экран фильма «Донская повесть». В цитированной выше статье Татьяны Москвиной приведен полный грусти и попытки примирения с непримиримым рассказ Людмилы Чурсиной: «Когда вы сказали, что исполнилось полвека „Донской повести“, у меня содрогнулось что-то внутри. Однажды мне позвонили из Дома кино и пригласили на сорокалетие „Донской повести“. Я согласилась, сверилась с расписанием и мимоходом спросила, кто еще будет. Пауза. А больше никого нет – все ушли. И тут у меня перехватило дыхание».
Горько, очень горько думать об этом, но спустя десятилетие юбилей выхода фильма, может быть, и по этой причине вовсе не стали отмечать…
Анализируя ленту в контексте кинематографа тех лет, отмечая актуальность ее и в наши дни, критик образно и точно расставляет акценты: «Шпионка Дарья и красноармеец Шибалок из „Донской повести“… враги, однако утвердительной точки в фильме Фетина вовсе не получилось, более того, со временем эта идеологическая точка решительно обратилась в многоточие. Вечное в образе Бабы явно победило временные понятия о добре и зле, потому что Баба в своем истинном натуральном виде – принимающая мужчину и рожающая дитя – принципиально непобедима. При своем появлении в картине она лежит с задранным подолом, раскинув ноги, в избе, захваченной красноармейцами, и понятно, отчего насмешник-боец (Б. Новиков) крякает с досадой и восторгом одновременно. Мир революционной борьбы нарушен, обеспокоен и подавлен этим возмутительным фактом – лежащей перед мужиками Бабой. Ничего хорошего их с этой Бабой не ждет. Погубит их Баба.
Людмила Чурсина явилась в „Донской повести“ как прелесть и беда, соблазн и ужас, предвестие счастья и катастрофы. Раскинувшая ноги Баба оказывалась в прочнейшей связи с землей, ждущей любви и труда, по которой мчатся мужчины, сеющие войну и смерть. Высокая и стройная молодуха, чья стать маняще виднелась из-под наверченных казачьих юбок и платков, улыбалась той самой улыбкой, которую мастерски умели ловить художники Возрождения. Да, сама земля породила эту проклятую неубиваемую Бабу, шпионку и диверсантку вечности. И добро бы она сошлась с хорошеньким командиром красного отряда, но нет – выбор Фетина на роль мужа Бабы был безупречен, он взял Евгения Леонова. Что бы там ни думал этот молчаливый „шишок“ о прекрасном будущем нового мира, он ей не муж. Как весна превратилась в войну, так и на месте доброго крепкого Мужика, который, по справедливости, был положен столь упоительной Бабе, оказался бог весть кто, нескладный бирюк, нелепый антимужчина, корявый пень. С насмешливой горечью взглядывает на него Баба, втайне надеясь на что-то лучшее в будущем, но по-бабьи принимая судьбу…
…Во время съемок Чурсиной 22 года, ее актерский опыт мал, однако роль она проводит мощно, цельно, заразительно, отчетливо – и тотчас же после „Донской повести“ ее завалят предложениями вновь и вновь сыграть эту пленившую всех Бабу неубиваемую. Которую будут убивать вновь и вновь…
Самого выстрела крупным планом в „Донской повести“ нет. Показана Баба с младенцем, сидящая на упавшем дереве, в позе, опять-таки отсылающей нас к Возрождению. Сомнений в том, кто это, быть не может. А значит, не может быть и сомнений в том, кто прав и кто виноват в этой истории».
Роль Дарьи стала поистине звездной для актрисы. Многих удивляло и удивляет до сих пор, каким образом ей, совсем молодой, не обладающей достаточным профессиональным опытом и не имеющей фактически никакого жизненного, женского, удалось так сильно и ярко воплотить судьбу героини повествования Михаила Шолохова, казачки, наделенной бурными страстями, отнюдь не ординарными чувствами.
Критик Евгений Михайлов писал в рецензии на фильм: «Страсть Дарьи – тяжелая, темная. Эту женщину сжигало пламя собственничества, переполняла с трудом сдерживаемая ненависть к красным. А поверх всего нависал постоянный страх разоблачения. Дарья – ставленница белой казачьей банды. Какой же неизмеримой тяжести душевный груз должна была нести эта женщина, став невенчанной женой красноармейца Шибалка! Любовь, ненависть, отчаяние – все завязалось в душе ее неразрешимым узлом. Душа напряжена, доведена до опасного, смертельного предела отнюдь не единственными внешними обстоятельствами, эта женщина – творец своей беды (выделено мной. – Н. С.)».
