скачать книгу бесплатно
– Благодарю! – парень слегка поклонился. – Вот! – здоровая рука его скользнула к кошелю на поясе. На стол легли два больших серебряных флорина.
– Мастер просил вам и за него оплату передать, так что это и за него, и за меня. Хорошего дня вам, господин лекарь, Бог в помощь!
– И тебе.
Монеты Виллем опустил в собственный кошель: в городе без хоть каких-то денег никак. Аккуратно убрал в кладовую снадобья, залил очаг, надел и подпоясал темно-синий гоун, привесил к широкому кожаному ремню поясную сумку на двух петлях и, наконец, выбрался в морозную ясность зимнего дня.
* * *
Путь Виллема лежал на юг, к рыночной площади Хасселта, в центре которой располагался храм святого Квентина с прилепившимися к нему рыночными рядами, а по периметру – дома наиболее богатых жителей города. Дорога предстояла неблизкая, однако яркое, почти весеннее солнце несколько приободряло. Впрочем, мысли лекаря были далеки и от погоды, и от ровных рядов живописных узких фасадов каменных домов с резными коньками высоких крыш. Перед глазами все стоял сегодняшний мальчишка, звучали слова его мамаши о том, что будет он жить или умрет – ее не волнует, а размышления уводили все дальше, от этих двоих – к ближайшему будущему, в котором, как он знал, без противостояния с родителями пациентки тоже не обойдется.
Дом золотых дел мастера ван Аэрта выделялся высотой и богатством отделки даже среди своих соседей, далеко не смотревшихся убогими.
Дверь Виллему открыла служанка, она же проводила его на второй этаж, в просторный зал, где его ожидала госпожа ван Аэрт, супруга мастера. Она всегда встречала его лично и перед тем, как провести к дочери, болящей Жеанне, долго, с каким-то мрачным удовлетворением в голосе повествовала ему о том, насколько его лечение… ничего не меняло.
Виллем во время таких разговоров чувствовал себя то ли студиозусом-недоучкой, то ли проходимцем с улицы, втершимся в доверие, и это, совершенно закономерно, сбивало и настрой, и всякий энтузиазм к лечению. Впрочем, гораздо больше разочаровывало то, что и лечение-то как следует не проводилось: снадобья, которые он назначал, больной давали самое большее несколько дней, примерно столько же длилось исполнение его предписаний о банях и специальном питании. И это давало матери Жеанны все основания для ее излюбленной фразы, которой она всякий раз встречала его: «Без изменений, господин лекарь. Без изменений».
Эту фразу услышал он и сегодня. Однако то ли утренняя сцена затронула его глубже, чем Виллем мог бы предположить, то ли сказалось что-то еще, но в этот день он не был намерен и дальше смиряться с тщательно навязываемым ему бессилием.
Он едва дождался, чтобы его, наконец, проводили в комнату, где обитала больная. Как обычно, помещение это встретило его полумраком и спертым воздухом, наполненным запахом пота и слежавшихся перин. Жеанна, хоть и не утратила способности ходить, передвигалась с трудом. Неудивительно, впрочем, если тебе четырнадцать, роста ты незначительного, а весишь, как пара добрых мешков зерна. Да и объемы у тебя примерно такие же.
Виллем Жеанне ван Аэрт искренне сочувствовал, не позволяя, впрочем, этому чувству показываться из-под доброжелательной деловитости, с которой он общался со всеми без исключения своими пациентами, разовыми или постоянными. Сочувствие еще усилилось, когда он, раз за разом навещая свою пациентку, открыл в ней и легкий, дружелюбный характер, и острый ум, и истинно девичье очарование, которое, он был в этом уверен, было бы способно привлечь не одного жениха. Если бы, конечно, ему удалось пробиться через чудовищные слои жира.
Впрочем, жених у Жеанны имелся, и не кто-нибудь, а сын главы цеха золотых дел мастеров. Однако вспоминая надменного, тщеславного и глупого как пробка недоросля, Виллем каждый раз думал, что заслуживает она куда большего. Думал – и сам гнал от себя подобные мысли. Его дело – врачевать. Вмешиваться в остальное было бы с его стороны непростительной дерзостью и гордыней: с чего он решил, что знает, как лучше? Разве смог он достойно разобраться в перипетиях хотя бы собственной семейной жизни?…
Юная пациентка приветствовала его дружелюбно и радостно, и Виллем как никогда остро ощутил, что она, по сути, пленница: этой комнаты, этого дома и этого необъятного тела. Пленница и этих взрослых, что окружали ее, но ничего не могли или не хотели менять…
А что, если…
Неожиданная мысль осенила, подобно вспышке молнии во мраке. Если девочка, и правда, самая благоразумная в этой семье – так почему бы…
– Почтенная, я хотел бы поговорить с Жеанной наедине, – произнес он.
– Никак не возможно! – в голосе госпожи ван Аэрт зазвучали резкие, неприятные нотки. – Что вы себе позволяете, господин лекарь? Чтобы я оставила дочь наедине с мужчиной?!
Виллем поднялся, неторопливо подошел к ней: еще на пядь ближе – и это выглядело бы совершенно непристойным – и ровным, никак не выдающим кипевшую внутри злость, голосом повторил:
– Я хотел бы объяснить Жеанне состояние ее здоровья, почтенная. Наедине. Она моя пациентка и имеет право это знать. А если вы настолько не доверяете мне, что подозреваете в моей просьбе какую-то грязную подоплеку, то вам лучше найти для дочери другого лекаря.
Поединок взглядов, и госпожа ван Аэрт, брезгливо поджав тонкие губы, покинула комнату, в которой, – или Виллему только так показалось? – вдруг стало немного легче дышать.
Плотно закрыв за ней дверь, лекарь приблизился к Жеанне, молча, но с явным интересом наблюдавшей за этой сценой.
– Она на вас теперь сердиться будет, – первой заговорила девица. – И гадости соседкам про вас будет рассказывать. Она всегда так делает, когда что-то не по ее выходит.
– Что ж, мне придется это пережить, – равнодушно ответил Виллем. – Но мне кажется важным, чтобы ты понимала то, что происходит с твоим телом. Тогда ты сможешь сама себе помочь там, где родители не окажут помощи. Послушаешь?
Жеанна кивнула.
– Твой недуг называется водянка мяса, – начал Виллем. – Как видишь, он вызывает избыточный вес и отек всего тела. И если сделать вот так, – он слегка надавил пальцем на руку больной чуть выше ладони, – остается вмятина. Замечала это раньше?
– Да.
– Это говорит о том, что в твоем теле слишком много жидкости, – продолжил пояснять Виллем. – Если избавиться от нее, тело станет более сухим и плотным. Как бы сожмется.
– И мне нужны будут платья меньшего размера?
– Да, в том числе и это. Еще станет легче двигаться и дышать. С тобой бывает так, будто не можешь вдохнуть полной грудью, даже если на тебе нет облегающего платья?
– Бывает, – подтвердила Жеанна.
– Чтобы это прошло, нужно избавиться от избытка жидкой субстанции в твоем теле. Это несложно, но нужно быть последовательной. Постоянно прикладывать к этому усилия, понимаешь?
– Когда вы приходите, матушка несколько дней дает мне ваши пастилки и приказывает готовить для меня то, что вы говорите. Но потом все возвращается как было.
– Это потому, наверно, что ей не хватает того самого терпения… – Виллем и под пытками не согласился бы сказать этому ребенку свое истинное мнение о том, что видел: прелестное юное создание, ютившееся под горой жира; и отсветы горькой, старой как мир женской зависти в смотревших на нее глазах той, чья молодость и красота давно были в прошлом…
– В этот раз я хочу оставить все снадобья тебе, – продолжил он. – Принимать их несложно, ты справишься. Ты сама. Договорились?
– Хорошо.
– Вот и славно.
Лекарь открыл свою сумку, извлек маленький полотняный мешочек, чем-то наполненный.
– Смотри, – он развязал мешочек, вытряхнул из него на ладонь несколько продолговатых плоских пастилок нежного розоватого цвета. – Это для того, чтобы вытягивать влажную субстанцию из твоего тела.
– А из чего они? – девочка осторожно потрогала одну пастилку кончиком пальца. – Красивые…
– Красивые? – Виллем, похоже, никогда не смотрел на свои снадобья под таким углом зрения. – Что ж, может и так. В них лечебные травы, довольно много.
– Какие?
– Зачем тебе знать?
– Просто так. Вы же сказали, что я должна понимать.
Аргумент показался лекарю весомым.
– Ревень, костяника, лавр, пажитник, люпин, девясил, горечавка, камедь миндаля и гальбана, – перечислил он.
В глазах его юной собеседницы проскользнуло какое-то почтительное удивление: не то к нему самому, не то к пастилкам, которые, как оказалось, так много в себе содержали.
– И вы их сами сделали?
– Да, сам.
– Вы все лекарства сами готовите?
– Нет. Чаще всего сам, но если нужно что-то действительно сложное, обращаюсь к мастеру Дидерику, аптекарю. Описываю ему болезнь, пишу примерный рецепт, и он готовит.
– А это, значит, еще не сложное?
– Нет, это несложное.
Она какое-то время помолчала, думая о чем-то своем, затем спросила:
– А как мне их принимать?
– Одну пастилку нужно принимать раз в четыре дня, – пояснил Виллем. – Лучше отмечай себе где-нибудь, чтобы не сбиться. Нужно взять кружку воды, бросить в нее пастилку и, когда она растает, выпить. Снадобье будет выводить жидкость из твоего тела, поэтому ты будешь часто пользоваться горшком. Это для тебя целительно.
– Хорошо. А что еще нужно делать?
– Пить как можно меньше воды. Сколько сможешь терпеть. Чаще сиди у камина, тебе должно быть жарко: пот – это тоже жидкая субстанция. От пота нужно обтираться, а еще хотя бы раз в три-четыре дня ходить в парилку. Там нужно обмазать все тело вот этим, – он извлек из сумки закупоренную баночку, вынул пробку, показал: внутри оказалась беловатая мазь.
– А она из чего? – тут же заинтересовалась его пациентка.
– Из семян бешеного огурца.
– И… все? – она явно ожидала более внушительного перечня.
– Все, – усмехнулся Виллем. – Зайди в парилку, намажься этим, завернись в простынь и посиди подольше. Затем омойся.
– Можно так делать в тот же день, что буду принимать пастилку?
– Да. А можешь и чаще. Лишь бы тебе приготавливали парилку.
– Приготовят, – что-то в голосе девочки заставило Виллема взглянуть на нее повнимательнее, а взглянув, – мысленно улыбнуться решимости, засветившейся в ее глазах. Она своего не упустит. Что ж, похоже, он сегодня помог кому-то повзрослеть. И подарил надежду.
Дом золотых дел мастера стоял у самого края рыночной площади, и Виллем, выйдя от него, не стал упускать возможности пополнить запас ингредиентов для своих снадобий.
Ряд торговцев лекарственными травами находился в глубине площади, за церковным нефом, и, преодолевая это расстояние, Виллем уже мысленно прикидывал список необходимых покупок. Смола драконового дерева, в просторечьи именовавшаяся «драконовой кровью», подходила к концу. И белая армянская глина, и мирт… Пусть и годились они в основном на средства, предназначенные для украшения женщин – плох тот лекарь, у кого набор трав и веществ не выходит за рамки необходимого…
– Виллем, сынок!
Старческий голос отвлек лекаря от его размышлений. На душе будто разом потеплело. К старому мастеру Герику, сапожнику, он испытывал привязанность и уважение и даже обращение «сынок» от него воспринимал как своего рода почетный титул, говорящий о том, что и к нему относятся с теплом и доверием. Только вот если старик, несмотря на больные колени, отправился на его поиски, значит, добра не жди. Хорошо еще, что столкнулись, не пришлось пожилому человеку добираться до его жилища!
– Что случилось, отец?
Лекарь поддержал старика под локоть, уводя его к стене дома, подальше от сновавших повозок и толкавшихся людей.
– Да Ленард мой рукой захворал…
На изборожденном морщинами лице с выцветшими серыми глазами скользила растерянность и какое-то наивное, почти детское удивление, словно мастер Герик искренне недоумевал, как нечто подобное могло случиться.
– Как захворал?
Новость обеспокоила Виллема: Ленард, внук пожилого сапожника, после гибели его родителей остался у себя да у деда единственным кормильцем. Мастерская их была мелкой и доход, насколько знал Виллем, приносила совсем небольшой: едва хватало на отчисления в цех да на прокормиться. И если окажется, что с рукой Ленарда что-то настолько серьезное, что он не сможет работать – эти двое попросту пойдут по миру.
– Да тут дело такое… Он, значит, ремонтом у нас в мастерской занимался. Работу сделал, а на следующий день левую руку как прихватило: катушку дратвы удержать не мог. Пошел к лекарю.
– Что за лекарь? – Виллем насторожился. – Мастер ван Слакен? – он назвал имя известного в городе длиннополого хирурга,[7 - Длиннополый хирург – опытные, добившиеся признания хирурги носили длинные, до земли, мантии, отсюда название.] хотя и понимал: услуги его семье сапожника не по карману. А если дела у них в этом месяце шли неважно, то и на банщика могло не хватить.
Слова его спутника лишь подтвердили это.
– Что ты!… Ван Слакену за один визит нужно заплатить столько, сколько мы за полмесяца зарабатываем… Я потому тебя и искал. Подумал, что ты какое-то снадобье дашь.
– А кто ж врачевал?
– Да проезжал через город лекарь… Знающий, говорил много… Я, правда, не очень понял всего, что он рассказывал, – но видно: человек разбирается, не чета банщику нашему… Тоже, конечно, плату взял неплохую, но все же не такую, как ван Слакен…
Виллем мысленно застонал: эти проезжающие через город «лекари», а на самом деле обыкновенные мошенники и шарлатаны, были постоянной головной болью для него и других профессиональных медиков. Ладно бы еще только тень на достойное ремесло бросали – так ведь и людей калечили немало. И после продолжения разговора с сапожником надежда, что с его внуком все обойдется, таяла на глазах.
– Порезал он там ему чего-то. Перевязал, сказал, неделю повязку не трогать, а как неделя пройдет – так Ленард и поправится. Но ему только хуже день ото дня. Болит все это страшно… Лихорадка началась три дня назад. Вчера еще что-то делать пытался – а сегодня всю ночь не спал, кричал от боли. А под утро – как провалился куда-то, я дозваться не смог… Виллем, ты поможешь?… Может, конечно, это он выздоравливает так, но уж больно похоже, что помирает…
Голос старика задрожал, и лекарь отчаянно сжал челюсти, стараясь не выдать охватившего его чувства горечи и бессилия. Поздно, скорее всего, слишком поздно!…
Впрочем, самый большой грех, который он мог бы сейчас совершить – это поддаться унынию и сдаться. Если Ленард еще жив, жива и надежда. Хоть на что-то.
– Нам нужно поспешить, отец, – он повлек старика за собой по улице, соединяющей центральную площадь с Южными воротами, где, как он знал, располагалась их мастерская. – С Ленардом большая беда.
– Да как же беда?… Этот сказал же: через неделю пройдет… – мастер Герик неуклюже перебирал ногами, тяжело повиснув на его руке.
– Таким, как он, неделя нужна не на выздоровление больного, а для того, чтобы он сам успел делишек обделать да подальше оказаться. А то за такое лечение и кости переломать могут.
– Так с Ленардом-то что ж?… Что теперь-то с ним?…
Виллем лишь неопределенно пожал плечами.
Мастерская Гериков ютилась у самых ворот. Место вроде и ходовое – да только немногих входящих в город и покидавших его привлекала убогая дверь с растрескавшейся вывеской.
Больной лежал в маленькой задней комнатке, разметавшись на набитом соломой тюфяке, служившем его кроватью. Бледный что твое полотно, дыхание такое слабое, что Виллему далеко не сразу удалось заметить еле видное колебание груди. Он поставил свою сумку на пол и склонился к Ленарду. Так и есть: жар такой, что ощущается даже на расстоянии, стоит лишь поднести ладонь к распростертому телу.
И рука…
С рукой хуже всего.
Ткань повязки, если и была чистой изначально (в чем Виллем сомневался), за истекшие дни стала бурой от пота, крови и гноя. Разматывать не было смысла – лекарь быстро извлек из сумки нож, начал срезать мерзкие тряпки.
Нет, не показалось. Сладковатый запах тухлятины, тронувший его ноздри еще при входе в комнату, теперь заметно усилился, и только многолетняя привычка позволяла лекарю успешно бороться с подступавшей тошнотой. Впрочем, даже она едва не подвела, когда лохмотья, наконец, были сняты.
Четыре глубоких разреза в три пальца длиной по тыльной стороне предплечья. За неделю под повязкой их края раздулись и разошлись в стороны, воспалившись, став ярко-красными, – и цвет этот казался еще более болезненным на фоне желтоватого гноя, валящего из каждого из них. Его так много, что он покрывает буквально все, не давая возможности даже определить, началось ли где-то отмирание тканей. А хуже всего, что местами он смешивается с другим, синим, а это значит, состояние Ленарда еще хуже, чем можно было предположить. Все это выше кисти, но и сама она выглядит жутко: раздувшаяся, красно-багровая. Пальцами он, должно быть, не мог шевелить уже давно…
– Виллем, что же это?…
Сиплый шепот заставил его обернуться. Мастер Герик как вошел, так и замер у двери, тяжело прислонившись к притолоке. Колени его так дрожали, что казалось, он вот-вот упадет. Виллем поспешно поднялся, поддержал его и едва ли не волоком вытащил в мастерскую, усадил на колченогий табурет. Огляделся, нашел второй, присел напротив.
– Его руку уже не спасти, отец, – тихо сказал он. – И я не знаю, смогу ли спасти его самого. Ты сам видишь: там слишком много гноя, у Ленарда уже который день жар, он почти без сил. Если отнять ему руку до локтя, возможно, при должном уходе, у него найдутся силы, чтобы восстановиться, но я не могу ничего обещать. Он может умереть в любой момент, будет чудом, если вообще переживет операцию.
