скачать книгу бесплатно
Матрос напряженно-серьезно смотрел на лысую, блестевшую потом голову. Маркушка, напротив, был торжественно весел. Ему казалось, что доктор узнал, что внутри мамки, пропишет капли, и мамка пойдет на поправку.
Доктор поднялся, прикрыл одеялом матроску и увидал ее жадный вопросительный взгляд…
– Простудилась… Надо тебе полежать… Пропишу капли, и станет легче…
– И скоро можно встать, вашескобродие? – нетерпеливо спросила матроска.
– Скоро! – не глядя на больную, проговорил рыжий доктор.
Он отошел к окну, присел, отдышался, вырвал из своей записной книжки листок, прописал рецепт и, казалось, чем-то раздраженный, подозвал Маркушку.
– Беги в госпиталь, получишь даром пузырек с каплями и… А кто присматривает за матерью?..
– Я.
– Ты? – удивленно спросил доктор.
– Он башковатый, вашескобродие… Все время не отходит от матери! – серьезно промолвил отец.
– Ласковый! – протянула матроска.
Доктор потрепал Маркушку по голове и сказал:
– Как принесешь, дай матери десять капель в рюмке воды… Сумеешь отлить?
– Потрафит! – заметил Игнат.
– К ночи дать еще десять. Завтра утром опять десять капель… Мать лучше будет спать… Не буди… Понял?
– Понял… Мамка ведь скоро поправится от капель, вашескобродие?
– Да…
– Дай вам бог здоровья! – радостно проговорил Маркушка.
И сказал отцу:
– Тятенька! Пока буду бегать за каплями, спроворьте матроску Щипенкову посидеть около мамки… А я живо обернусь!
С этими словами Маркушка исчез и понесся вниз.
– Славный у тебя мальчик, Аннушка… Ну, поправляйся… От капель будешь спать. Сном и уйдет болезнь… Завтра заеду… Не благодари… Не за что!.. – проговорил доктор.
И, обратившись к матросу, прибавил:
– Перетащи кровать с больной к окну… И немедленно!..
– Есть, вашескобродие!
Доктор вышел. За ним пошел матрос и крепко притворил двери.
Доктор остановился и сказал:
– Попрошу старшего офицера, чтоб на ночь тебя отпустили домой.
– Премного благодарен, вашескобродие… Видно, крышка ей? – чуть слышно спросил матрос.
И лицо Ткаченко стало напряженно серьезным.
– Пожалуй, до утра не доживет. Она и не догадывается. Не показывай ей, что смерть пришла…
– Не окажу себя, вашескобродие. Жалко обанкрутить человека.
– То-то.
Доктор уехал.
Угрюмый матрос постоял на улице, выкуривая маленькую трубку.
Затем спрятал ее в штаны и, возвратившись в комнату, проговорил:
– Ну, Аннушка, переведу тебя на новое положение… У окна скорей пойдет выправка.
Матрос передвинул кровать…
– Небось лучше?
– Лучше… Не так грудь запирает…
– Вот видишь… Сейчас пошлю к тебе Щипенкову, пока Маркушка не обернется… А я на корабль…
– Когда зайдешь, Игнат?
– Может, на ночь отпустят… Так за Маркушку за няньку побуду. И побалакаем, а пока до свиданья, Аннушка.
– Отпросись, Игнат…
– А то как же?
– Отпустят?
– Старший офицер хоть и собака, а с понятием. Отпустит.
– Наври. Скажи, мол, матроска дюже хвора…
– Форменно набрешу… А как ты придешь ко мне на баксион и старший офицер увидит, скажу: «Так, мол, и так… Доктур быстро выправил мою матроску!»
IV
Вечером, в восьмом часу, Ткаченко пришел домой.
Больная спала. Дыхание ее было тяжелое и прерывистое. Из груди вырывался свист. Маркушка, свернувшись калачиком, сладко спал на циновке, на полу у кровати, и слегка похрапывал. Комната была залита лунным светом. С улицы долетали женские голоса. Говорили о войне, о том, что будет с Севастополем, если допустят француза.
Матрос осторожно разбудил мальчика.
Маркушка вскочил и виновато сказал отцу:
– Маленько заснул… Мамка все спит… На поправку, значит…
– Ты, Маркушка, иди спать в сени… Выспись…
– А если мамка позовет?
– Я буду заместо тебя на вахте… Ступай! – почти нежно прошептал матрос.
Матрос присел на табуретке и скоро задремал. Но часто открывал глаза и прислушивался…
В слободке царила мертвая тишина. В городе часы пробили двенадцать ударов. Доносились протяжные оклики часовых: «Слу-шай».
Матрос поднялся и заглянул в лицо больной. Облитое светом, оно казалось мертвым.
Матроска вдруг заметалась и открыла большие, полные ужаса глаза.
– Испить, Аннушка?..
– Тяжко… Духа нет… О господи!
– Постой, капли дам…
– Дай… Спаси!.. Игнат!.. Родной!.. Смерть!
Матрос дрожащими руками налил капли в рюмку с водой и поднес ее к губам жены. Она вдруг вытянулась и вздохнула в последний раз. Наступила жуткая тишина.
Матрос перекрестился и угрюмо поцеловал лоб покойницы.
Игнат до рассвета оставался в комнате.
Заснуть он не мог и курил трубку за трубкой. В голове его неотступно проносились воспоминания о покойной, об ее правдивости, верности и заботливости. Он вспоминал, как хорошо они жили четырнадцать лет и только пьяным, случалось, ругал ее и бил, но редко и с пьяных глаз.
И чем больше думал матрос о своей жене, тем мучительнее и яснее чувствовал ужас потери. На душе было мрачно.
– Прости, в чем виноват! Прости, Аннушка! – взволнованно шептал матрос.
Наконец стало рассветать, и матрос вышел из дома. Он разбудил Щипенкову и просил ее честь честью обмыть покойную и одеть. Скоро они положили ее на стол. От Щипенковой Игнат пошел звать одну знакомую старую вдову-матроску, умевшую читать псалтырь, прийти почитать над покойницей и затем зашел к старику плотнику – заказать гроб.
Когда матрос вернулся, в сенях Маркушки уже не было.
Он был в комнате, смотрел на покойную и безутешно рыдал.
– То-то, Маркушка! – мрачно проговорил матрос.
– Тятенька!.. Разве мамка взаправду умерла? – воскликнул Маркушка. – Тятенька!
– Взаправду…
– Как же доктор говорил?
– Чтоб не тревожить… А он сразу мне сказал, что смерть пришла… Ничего не поделаешь… Нутренность была испорчена.
Матрос послал Маркушку просить священника, а сам ушел на корабль, обещая прийти к вечеру…
Через день хоронили матроску.
За гробом, выкрашенным олифой, шли рядом матрос и Маркушка; за ними десяток матросок.
Батюшка опоздал к выносу, и вынесли гроб около полудня.
День стоял теплый, но серый. Дул слабый ветер.
Все провожавшие услыхали какой-то тихий гул в воздухе, точно слабые раскаты далекого грома.
И матроски оглядывались на Северную сторону, откуда, казалось, доносился гром, и крестились.
– Это пальба слышна… Менщик не пущает француза! – вымолвил матрос, прислушиваясь.
Маркушка стал креститься.
Возвращаясь с кладбища, отец говорил Маркушке:
– Понаведывайся ко мне на четвертый баксион. Около бульвара… А живи у Щипенковой… Будешь помогать ей…
– Я бы к дяденьке лучше.
– Что ж… Ежели возьмет… А потом обмозгую, где тебе находиться… может, и к тетке в Симферополь пошлю…
– Я бы здесь…
– А ежели бондировка?..
– Что ж… к вам бы бегал, на баксион…
– Глупый… А убьют?..
– Зачем убьют… Уж позвольте, тятенька, остаться…
– Там видно будет, какая будет тебе моя лезорюция… а пока прощай, Маркушка… Завтра приходи на баксион… к полудню… Вот тебе два пятака на харчи, сирота!
У бульвара они разошлись. Матрос пошел на бульвар, а Маркушка на Графскую пристань.