скачать книгу бесплатно
– О чем, папа?
– Да помилуй, Коля. И без того мы деньгами не богаты, брать-то больше неоткуда, а наши земцы что выдумали! Понадобилась им, видишь ли, железная дорога. Они и хотят хлопотать, чтобы с гарантией земства построить дорогу, – ведь это новый налог на бедного мужика. Ну, разумеется, нашлись люди, которые в этой мутной водице рыбки хотят наловить.
– Ты дашь мне прочесть записку!
– Конечно, дам. Только сомнение меня берет, Коля: не напрасно ли я пишу?
Между отцом и сыном завязался разговор. Старик рассказывал Николаю о деятельности своей в последние два года. В словах его звучала унылая нотка. Он все еще не падал духом, все еще бодрился, но Николай заметил, что в эти два года Иван Андреевич потерял много прежних надежд. Иван Андреевич с грустной усмешкой говорил, что он в собраниях почти всегда в меньшинстве.
– Ты, как Прудон, один составляешь партию [7 - …Ты, как Прудон, один составляешь партию – Прудон, Пьер Жозеф (1809-1865) – французский мелкобуржуазный социолог и публицист, один из основоположников анархизма. Не присоединялся ни к одной из существовавших при нем во Франции политических партий.].
Старик усмехнулся.
– Почти что так. Впрочем, два-три товарища иногда есть, а то больше один да один. И меня даже в беспокойные люди записали. Вот через месяц будет экстренное собрание. Поедем – увидишь.
– А ты все отдельные мнения подаешь?
– Подаю.
– И громишь своих противников?
– В последнее время, Коля, меня уже слушают не так, как прежде.
– А ты все громишь?
– Не молчать же! Если все замолчат, то что хорошего? Все капля точит камень. И о чем иногда приходится спорить-то, брат!
Старик махнул рукой.
– И чего беречься? – уныло прибавил он и замолчал. – Знаешь ли, просто стыдно в пятьдесят два года рассказывать. На днях ко мне приезжал председатель земского собрания, испуганный, взволнованный. Знаешь ли, зачем? Сообщить мне, что моя речь в последнем собрании показалась кому-то резкой, и его вызывали для объяснений. А знаешь, о чем говорил я эту зажигательную речь? – печально усмехнулся старик. – О том, чтобы земство ходатайствовало о соблюдении закона при взыскании недоимков. Это, видишь ли, деликатный предмет!.. Бедняга председатель просто насмешил меня своим страхом. Рассказал, что Кривошейнов сплетню в губернии пустил. Ему и поверили!.. Но ведь не может же так продолжаться, не правда ли? Еще немного времени – и ты, Коля, увидишь, что будет и на нашей улице праздник, взойдет и над нашей нивой солнышко.
Лицо Ивана Андреевича сияло надеждой, слова звучали верой.
– А пока будем, Коля, записки писать! Авось что-нибудь и выйдет. По крайней мере недаром бременишь землю! – весело прибавил Вязников, трепля сына по плечу. – Так ведь? Ну, а ты что с собой думаешь делать?
Из полуотворенной двери несколько времени как доносился чей-то свежий женский голос. Николай несколько раз прислушивался и поворачивал голову. Он только что хотел отвечать на вопрос отца, как на пороге появилась Марья Степановна, а из-за ее плеча выглядывало хорошенькое женское личико с синими глазами.
– Можно к вам, господа? – спросила Марья Степановна. – Я гостью привела.
– А, Леночка! Идите, идите сюда. Посмотрите-ка на нашего дорогого гостя!
В кабинет вошла молодая девушка в простеньком ситцевом платье, плотно облегавшем красивые, правильные формы. Хорошенькая головка, с приветливыми синими глазами, была окаймлена темно-русыми, откинутыми назад, короткими волосами. От нее веяло свежестью, здоровьем и какой-то задушевной простотой. Видно было, что она выросла на привольном воздухе.
Бойкой, уверенной походкой подошла она к старику, крепко, по-мужски, пожала ему руку и, протягивая потом маленькую, твердую руку Николаю, проговорила, слегка краснея:
– Здравствуйте, Николай Иванович.
– Здравствуйте, Лен…
Он запнулся.
– Елена Ивановна! Чуть было вас, по старой памяти, не назвал Леночкой!..
Она рассмеялась, открыв ряд белых зубов.
– Называйте, как хотите… Разве не все равно?..
– Ну, о здоровье вас спрашивать нечего: вы, Елена Ивановна, совсем цветете!
– И вы жаловаться, кажется, не можете на здоровье!..
Молодые люди весело глядели друг другу в глаза, как бывает между друзьями, давно не видавшимися друг с другом.
Незаметно вошел Вася и присел к сторонке, не спуская глаз с молодых людей, которые весело разговаривали.
Вася обратил внимание, что Леночка сегодня особенно принарядилась, заметил цветок в ее волосах, видел, как оживлено было ее лицо, вспыхивавшее по временам румянцем, и какое-то страдальческое выражение промелькнуло в его задумчивом взоре…
V
В молодой девушке Николай едва узнавал прежнюю Леночку.
Еще два года тому назад, когда он виделся с нею в последний раз, Леночка, только что окончившая курс в гимназии, казалась ему застенчивой, неуклюжей, доброй гимназисткой, скорее некрасивой, чем хорошенькой, с которой он привык обращаться с снисходительным покровительством старшего товарища и с тем ласковым пренебрежением к «девчонке», с каким обыкновенно молодые братья относятся к молодым сестрам. Главное дело в том, что Николай слишком привык к Леночке и в этой близости привычки не замечал того, что могли бы заметить посторонние. Они были товарищами с детства. Старики Вязниковы приласкали сиротку-девочку, лишившуюся матери, и каждое лето, с согласия ее отца, ближайшего соседа Вязниковых по имению и исправника, брали Леночку к себе. Маленькая, кругленькая, проворная и приветливая девочка скоро сделалась любимицей стариков и товарищем детских игр Николая. Николай прозвал Леночку за ее походку с перевальцем «перепелкой», держал ее в повиновении и привык считать Леночку своим верным и послушным товарищем. С годами эти товарищеские отношения продолжались по-прежнему. Когда Леночка сделалась гимназисткой, а Николай студентом, молодой студент старался развить наивную гимназистку, давал читать ей книжки и, довольный, что нашел в ней внимательную и усердную ученицу, с благоговением внимающую каждому слову учителя, иногда даже снисходил до спора с ней и даже распекал ее, когда Леночка, по его мнению, не обнаруживала быстрых соображений и не умела толково рассказать ему содержание прочитанной книги. Вместе со всеми домашними она разделяла обожание к молодому человеку, чуть-чуть побаивалась его, считала его неизмеримо выше себя по уму и развитию и нередко плакала, когда нетерпеливый учитель был недоволен своей усердной ученицей и называл ее глупой девчонкой. Но «глупая девчонка» тотчас же улыбалась счастливой улыбкой, когда Николай, после вспышки, с своей привлекательной простотой просил у Леночки прощения и называл ее умной девушкой. В его извинениях было столько искренности, столько сознания своей вины, что Леночка не могла сердиться и еще усерднее занималась книгами, которые давал ей молодой товарищ и учитель.
Оба они были слишком юны, слишком близкие товарищи, чтобы между учителем и ученицей могло возникнуть что-нибудь, похожее на чувство любви. По крайней мере Николай в этом отношении не обращал никакого внимания на молодую девушку, и в то время ему никогда не приходило в голову спросить себя: хороша или дурна Леночка? В его глазах она по-прежнему оставалась «перепелкой», славной, доброй девочкой, которую нужно развить, вот и все. И когда кто-то при нем сказал, что Леночка обещает быть очень хорошенькой, то Николай даже рассмеялся и иронически поздравил с этим мнением Леночку, не замечая, как в ответ на его слова Леночка побледнела и отвернулась, чтоб скрыть навернувшиеся слезы.
«Что в ней хорошего, в этой перепелке?» По мнению Николая, бедняжку Леночку природа не наделила красотой. Она была и мала ростом, и слишком румяна, и фигура ее напоминала кубышку. Она славная, хорошая, неглупая, эта Леночка, но какая она хорошенькая?
А теперь?
Теперь перед Николаем стояла как будто совсем другая Леночка, не та почтительная его ученица, которую он оставил два года тому назад.
Хорошо сложенная, стройная, вовсе не напоминавшая прежнюю перепелочку, девушка сияла привлекательной красотой, пышно развившейся на деревенском приволье. От нее словно веяло прелестью полевых цветов и здоровой свежестью раннего летнего утра. Что-то бодрое, смелое, располагающее было в этой крепкой, ширококостной, энергичной фигуре с маленькой головкой, откинутой немного назад. Загорелое и румяное лицо с большим прекрасным лбом, чуть-чуть приподнятым носом, полными щеками с родинками на них, дышало искренностью, оживляясь приветливой улыбкой, скользившей по алым губам и светившейся в спокойном, твердом взгляде синих прекрасных глаз. Глядя на Леночку, как-то невольно хотелось сказать: «Что за славная девушка!» – и крепко пожать ее маленькую, твердую руку. В ее свободных, простых манерах было что-то напоминающее молодых англичанок девушек и русских студенток.
«Так вот она, Леночка!» – невольно подумал Николай, любуясь бывшей своей подругой детства и чувствуя в то же время некоторое досадливое изумление, какое часто бывает, когда в прежнем ребенке встречаешь взрослого человека. Она закидывала его вопросами, а он слушал, едва поспевая отвечать, грудной с низкими нотами голос молодой девушки (этот голос удивительно к ней шел) и несколько дивился, что она говорит с ним не с прежней благоговейной почтительностью, а как равная с равным; не боится, видно, что он станет ее по-прежнему распекать, и рассуждает, как показалось Николаю, «очень уж солидно для своих лет». В ее встрече ясно проглядывало дружеское расположение, но Николай сразу почувствовал, что прежняя товарищеская короткость теперь невозможна. В нем инстинктивно сказался молодой мужчина, любующийся уже не товарищем, а красивой девушкой.
Прежняя Леночка исчезала в воспоминаниях детства и отрочества.
Николай был даже несколько сконфужен при виде этой перемены. Он никак не ожидал встретить такую Леночку.
– Однако вы переменились-таки, Елена Ивановна, в эти два года. Вас и не узнать! – невольно воскликнул Николай.
– Переменилась? К лучшему или худшему?
– По праву старого приятеля откровенно скажу, что вы удивительно похорошели, это во-первых…
– А во-вторых? – нетерпеливо перебила Елена, краснея и нахмуривая с серьезным видом брови.
– А во-вторых, как погляжу, вы стали совсем солидным человеком. В эти два года вы, как видно, порешили все вопросы, над которыми – помните? – мы, бывало, оба ломали себе головы?
– И за которые мне доставалось от вас. Как не помнить! – с чувством проговорила Елена.
– Кто старое вспомянет, тому глаз вон! Забыли эту пословицу?
– Да ведь я это старое добром поминаю! – горячо возразила молодая девушка. – Я даже удивляюсь вашей доброте и терпению, с которыми вы тогда возились со мной. Только ничего не вышло! – добродушно прибавила она.
– Как ничего не вышло?
– Да так… я хотела сказать, что не то вышло, на что, быть может, вы рассчитывали. Помните, я вам даже писала об этом.
Николай вспомнил, что вскоре после разлуки с Леночкой получил в Петербурге несколько писем от молодой девушки, и теперь ему стало досадно, что он не отвечал на них.
– Вы не сердитесь, что я не отвечал вам?
– Что вы! За что сердиться? И что было отвечать? Теперь, в эти два года, я стала, как вы говорите, солидным человеком, хоть и не порешила всех вопросов. И куда мне решать их! Да и некогда было! На руках хозяйство отца, и скоро… вы, конечно, слышали? – прибавила тихо Елена.
– Простите. Я и забыл вас поздравить! – спохватился Николай. – Искренно желаю вам всего хорошего!
Он горячо пожал руку молодой девушки. А в то же время какая-то жалость сжала его сердце при мысли, что Леночка выходит замуж за Лаврентьева. Ему казалось, что этим шагом она ставит точку в своей жизни. «Дети, пеленки, хозяйство!» – промелькнуло в его голове, и он с каким-то сожалением взглянул на Леночку.
Елена, казалось, заметила этот взгляд и сказала:
– Вы не знакомы с моим женихом?
– Нет. Слышал много, но не знаком.
– Так я вас непременно познакомлю. Он тоже много о вас слышал.
– Хорошего или дурного?
– И того и другого! – смеясь отвечала молодая девушка.
– И превосходно: значит, не разочаруется.
– Как вы?.. – обронила Леночка.
– Вот тебе, Леночка, и другой шафер есть! – заметила Марья Степановна, подходя к молодым людям.
– Да, может быть, Николай Иванович не захочет?
– Выдумала: не захочет! Отчего ему не хотеть?
– Конечно, захочу. Я никогда не бывал шафером.
– Разве вы останетесь здесь до сентября? – с живостью подхватила Елена.
– Останусь.
– Не соскучитесь?
– Вот и мама о том же спрашивает. Мне даже это несколько обидно! Точно я должен в деревне скучать. У меня будет работа, буду с папой на земских собраниях… стану изучать деревню… На этот счет ваш жених просветит меня… И времени для скуки не будет! Наконец познакомлюсь с соседями, буду у Смирновых, стану ходить на охоту…
Елена улыбнулась своей добродушной улыбкой и промолвила:
– Люди здесь все обыкновенные… Разве вот Смирновы?
– Да разве мне необыкновенные нужны?
– Оригинальные! – поправилась Елена. – Ведь вы слишком требовательны… В Петербурге избаловались людьми, ну, а здесь… выбирать нечего.
Николай укорительно покачал головой и спросил:
– А вы, Елена Ивановна, знаете Смирновых?
– Нет, не знаю. Слышала, что она умная женщина и у нее хорошенькие дочери… Одну я видела: действительно красавица… только мне она не нравится…
– Отчего?
– Да так… не нравится, и все тут… Впрочем, быть может, я и ошибаюсь. Трудно судить о человеке с первого раза…
– Герцогиню валяет! – проговорил Вася, подымаясь с кресла.
– Наконец-то заговорил! – засмеялся Иван Андреевич. – Ты-то их почем знаешь?
– Видел.
– Видеть, брат, не значит знать!.. Ну, пойдемте, господа, обедать… Вон и Дарья идет докладывать, что суп на столе… Пойдем-ка, Николай! – прибавил старик, обхватывая своего любимца за талию. – Давно мы с тобой не сидели за столом, голубчик мой!
За обедом, весьма обильным и вкусным, – Марья Степановна просила повара постараться и нарочно заказала любимые Николаем блюда, – Николай говорил почти один. Он был особенно в ударе и говорил хорошо. Общее внимание и присутствие Леночки еще более возбуждали его. Он рассказывал о петербургской жизни, вспоминал профессоров, живо передал, какое впечатление произвели на него два известные писателя, с которыми он познакомился благодаря своей статье, обратившей внимание, и очаровал всех своей образной речью и меткими, полными ума, характеристиками. Когда зашла речь о будущей его деятельности, он еще более одушевился. Искренностью и горячим, бьющим ключом чувством звучали его слова, когда он говорил об обязанностях честного человека служить своему народу. Его до глубины сердца возмущала всякая подлость, лицемерие и неправда. Глаза его в это время зажигались ярким огоньком, придавая его привлекательной физиономии еще большую привлекательность.
Старик слушал сына, тихо улыбаясь, умиленный и радостный. «В Коле положительно ораторские способности! – мелькнуло у него в голове. – Он так превосходно говорит!» Мать восторженно любовалась сыном, сияя своей кроткой улыбкой. Елена жадно слушала, поднимая по временам глаза на оживленное, открытое лицо молодого человека, и даже Вася как-то замер под обаянием горячих речей брата.
Обед тянулся долго. Когда наконец Дарья принесла бутылку шампанского, старик сам откупорил ее, разлил искристую влагу по бокалам, поднялся и несколько торжественно проговорил:
– Ну, господа, поздравим нашего дорогого гостя с окончанием курса! Пожелаем ему остаться навсегда верным идеалам добра и гуманности, горячим, честным бойцом за правду. Я надеюсь, что ему не придется краснеть перед собой никогда!
Взволнованный Николай подошел к отцу. Слезы навернулись у него на глазах. Он горячо поцеловал старика и проговорил:
– Если кто научил меня любить правду, так это ты, папа!
– Будь же счастлив, мой мальчик! Будь счастлив, дорогой мой! – повторил старик дрожащим от волнения и чувства голосом.
Все горячо поздравили Николая.
Марья Степановна прослезилась от умиления. Вася подошел к брату, поцеловался с ним и как-то восторженно, немного конфузясь, прошептал тихим, нежным голосом:
– Славный ты, Коля!..
А Леночка не сказала никакого приветствия. Она только крепко пожала руку молодому человеку, чокаясь бокалом, и после этого вся притихла.
