скачать книгу бесплатно
Вдоволь насладившись вечерним душем, посвежевшая и чистая, я с удовольствием забралась в постель, чтобы поскорее уснуть.
Уснуть до того, как в мою голову полезут плохие мысли. О том, что я нахожусь в проклятом Энске. О том, почему я здесь нахожусь.
Пожалуйста, Господи, пошли мне скорый сон.
Я ненавижу бессонные ночи.
II
Теплый зимний вечер. Посланные черным, как смола, небом, оседают на землю крупные снежные хлопья. Я сижу на старых скрипящих качелях, напротив меня – Максим Логинов. Макс выглядит таким, каким я помню его по школе – с грустной и усталой ироничной улыбкой и взглядом как будто сквозь меня. Это не признак высокомерия, как могло бы показаться. Просто Максим всегда витает в своих облаках. Мы частенько проводили так время вдвоем, общаяясь после школы.
Меня посещает стойкое ощущение дежа вю. Как будто мне уже это снилось, просто я забыла. Может, и снилось. После смерти Илии я видела очень много снов, но все они с годами исчезали из памяти – как песок сквозь пальцы.
Первое время, когда я видела осознанные сновидения, я любила «затаскивать» в них своих детей. Создавала для нас огромный зеленый луг с бабочками и стрекозами, где мы проводили пикник, весело разговаривали, играли. Мои папа и мама тоже бывали с нами, они любят внуков. Я была бы счастлива, если бы у меня получилось увидеть Илию, но увы – его образ всегда ускользает от меня, и материализовать его не получается. Нечестно. С Леной тоже ничего не выходит. Она давно умерла, наверно, я ее уже забыла… но в таком случае почему я не могу воссоздать образ Илии?! Его я никогда не забываю!
Последние годы тяжело даются. И я начала замечать, что стараюсь так отвлечься, чтобы вообще не видеть снов. Все равно дети в этих – да, безумно прекрасных, счастливых, но всего лишь снах – ненастоящие. И эта иллюзия счастья, какой бы прекрасной она не была, не должна замещать настоящую, тяжелую и трудную жизнь.
Пытаюсь отвлечься от грустных мыслей. У меня есть работа. Сегодняшний сон нужен не для души, а для дела. Я последую совету Ростовцева – хочу обдумать его предложение. Для этого мне и нужен Максим. К счастью, хотя бы его у меня получается представить во сне.
– Лиза, здесь что-то не так, – говорит Макс. – У меня ощущение, как будто я здесь уже был.
Снящиеся люди всегда реагируют на меня с удивлением.
– Неудивительно, ты же тульпа, а не настоящий Максим. Ты – проекция моих воспоминаний о нем, поэтому ты испытываешь дежа вю так же, как и я. Но на самом деле ты – это я.
– Ты взрослая, а я чувствую себя как ребенок.
– Мне сорок один. Я такая какая и есть. А тебе семнадцать, потому что мне так удобнее.
Максим смотрит на свои руки, загибает пальцы. Интересно, что он пытается посчитать.
– Так странно. Мне кажется, это ты мне снишься, – отвечает он.
– Ничего страшного, я не возражаю, – говорю я. – Можешь думать, что я – проекция твоих воспоминаний о Лизе. Это неважно. Думаю, тебе все же лучше считать, что я настоящая. Главное не запутаться.
– Ты сказала, что я – «тульпа». Что это такое?
– Созданный силой разума двойник. Это из «Твин Пикса», – поясняю я.
– Не помню там такого… Слушай, давай так… – Максим оживляется, спрыгивает вниз и останавливает качели. – Я буду как агент Купер, а ты – Лора Палмер. Помнишь его первый сон? «Мы встретимся через двадцать пять лет». И поцелуй. В конце концов, прошло уже двадцать лет, как мы дружим. Не будем ждать еще пять, поцелуй меня. Во сне-то можно?
Я не обращаю внимание ни на это неуклюжее приставание – он не всерьез, ни на ошибку с подсчетом прошедших лет – настоящему Максиму было трудно считать из-за дискалькулии, очевидно, что его двойник перенимал это свойство. Снова. Каждый раз как первый.
– Я совсем не похожа на Лору Палмер. В отличие от.
Он знает, от кого.
– Да, – грустно улыбается Максим. – Ты скорее Донна Хейворд.
Что-то в этом есть. Но я, конечно, не так красива. Кстати, надо погуглить, почему ее не взяли в третий сезон.
Я достаю из кармана пачку сигарет, так кстати лежащую в кармане, и раскуриваю одну из них. В настоящей жизни я уже сто лет как бросила (да я толком и не привыкала), но во сне иногда себе позволяю.
– Довольствуйся суррогатом, – сделав небольшую затяжку, я передаю сигарету ему, оставив на фильтре смачный след от помады. Странно, но когда мы в школе выкуривали одну сигарету, затягиваясь по очереди, или выпивали одну бутылку пива на двоих, это казалось естественным и совсем не интимным. Все робкие поползновения Максима «развивать» отношения я оборвала на корню, а вскоре они прекратились сами собой – Макс нашел, кого ему любить. Со временем он стал моим самым близким другом.
Затянувшись, Максим возвращает сигарету назад.
– Знаешь, ты меня трижды по-крупному спасла. Вот бы вернуть тебе должок.
– Не знаю, о чем ты. Самое лучшее, что я сделала – нашла тебе жену.
– Да, это был последний из трех. Жаль, что так вышло, Лиза…
– Ты точно не убивал Лену?
– Конечно, нет.
Глупый вопрос. Если я не верила в его виновность, конечно, и Максова тульпа не верила.
– А кто убил?
Максим не отвечает на этот вопрос. Неудивительно, откуда ему (то есть мне) это знать.
– Сомневаешься в моей невиновности… – с укоризной говорит Макс. – Может быть, ты назвала младшего сына, как меня, не потому что я для тебя много значу, а потому, что ты упрямая, как овца?
Он пытается уйти от ответа. Я не возражаю, не хочу ковыряться в прошлом, тем более, таком неприятном.
– Это бараны упрямые. А овцы тупые.
Я выбрасываю недокуренную сигарету в сторону. Не чувствую никакой вины, потому что я и не мусорю. Окурок просто растворяется в ночи без следа.
– Здесь мрачновато, не находишь? – спрашиваю я и не дожидаясь ответа, решаю сменить обстановку.
Школьный кабинет литературы мне нравится гораздо больше. С ним связаны хорошие воспоминания. Мы с Максом любили оставаться на дежурство вдвоем и могли часа два проболтать под портретами классиков.
Легкое движение руки, синхронное с нужным образом, всплывающим в моих мыслях. Извлекаю детали из постаревших воспоминаний. Результат выглядит неплохо.
Пора заняться собой.
Я легким движением сбрасываю с себя зимнее пальто и шапку куда-то за учительский стол. Вообще-то я аккуратная, но привычка осознанных снов сделала меня несколько несобранной.
Думаю, мне сейчас куда больше пойдет строгий серый деловой костюм. Несколько стесняет движения, но подчеркивает тонкую талию – ту немногую часть тела, которую мне не стыдно подчеркнуть. Ухмыляюсь забавной мысли – все остальное подчеркнуть просто невозможно ввиду почти полного отсутствия.
Мне не нужно переодеваться, одежда просто меняется. Я добавляю к каблукам пару лишних сантиметров, чтобы смотреться выше. Небольшое баловство с моей стороны.
Максим аккуратно кладет зимнюю куртку на парту перед собой. Занял место на первой парте и с интересом смотрит на меня. Как будто не знает, что я задумала.
Я думаю о том, что было бы забавно увидеть Макса в советской школьной форме, но сдерживаю себя. Это будет слишком. Пусть будет аутентичным.
– Тебе не кажется, что мы пропустили несколько логичных этапов до того, как перешли к ролевым играм? – ехидно отмечает он. Видимо, он как-то прочувствовал мои мысли о школьной форме. Строгая учительница и нашкодивший ученик… Да, трудно будет воспрнимать его как семнадцатилетнего.
– Помолчи, Логинов. А то получишь линейкой.
– Ты великолепна в образе учительницы.
Я пропускаю его комплимент мимо ушей и молча беру в руки мел. Вывожу в верхней части доски: «Классная работа…».
– Лиза, ты такая красивая… Тощая, как школьная указка.
Тощая… Комплименты никогда не были сильной стороной моего друга.
– К директору захотел? – я бросаю замечание через плечо и продолжаю чуть ниже: «Решение об участии…».
– Злючка-сердючка. Училка моей мечты.
Не обращаю внимание. Старательно пишу аккуратным почерком: «Решение об участии в операции по поимке серийного убийцы в качестве наживки».
Затем разделяю доску пополам, озаглавив части – «за» и «против». Пишу в графе «против»: «Риск для меня и моей семьи». Сажусь за учительский стол.
– Макс, я хочу, чтобы ты попытался убедить меня принять предложение Ростовцева.
– Я не хочу, чтобы ты его принимала. Ему на тебя наплевать, он просто делает свою работу. Ты ему ничем не обязана. Садись в поезд и возвращайся к любимым детям. Поступи разумно.
Я вздыхаю.
– Разумно и где-то даже цинично могу рассуждать и я. Я неспроста сделала, что тебе сейчас семнадцать. Мне нужен тот самый Максим Логинов – романтичный, наивный, неловкий, но добрый и смелый мальчик. Тот самый, который заступился за тихую и скромную замухрышку. Влез в драку, не думая о последствиях.
– Ты же понимаешь, что мне на самом деле столько же, сколько и тебе?
– Постарайся хотя бы притвориться.
Максим поднял руку, демонстрируя готовность отвечать урок.
– Логинов, к доске, – скомандовала я.
Макс подходит и молча добавляет к моей записи слово «маловероятный».
– Поясни.
– Ты очень драматизируешь ситуацию. Скажи чисто технически – как убийца может выйти на твоих детей? Вряд ли у него есть доступ к информации о твоем местожительстве. А слишком активно проявлять к тебе интерес рискованно – засветится.
– Ему необязательно вообще светиться, – опровергаю я. – Мои дети активно пользуются соцсетями. Там он их и найдет
– Можно подумать, в Иркутске мало Ивановых…
– С еврейскими именами? – парирую я.
– Ну, хорошо, найдет, а потом что?
– Узнает по фотографиям и общим группам, где учатся. Дальше можно и проследить.
Максим стирает в слове «маловероятный» часть «мало».
– Но не сто процентов, – говорит он.
– Есть такое понятие – катастрофичность события, некая абстрактная величина. Для адекватной оценки рисков ее надо умножать на вероятность. То есть даже если событие маловероятное, но очень опасное, игнорировать его нельзя. Катастрофичность любых неприятностей с моими детьми для меня абсолютна. Я не буду подвергать их опасности. Считай это моим основным принципом.
Не представляю, чем покрыть такой довод. Макс пишет в столбце «за»: «Новый интересный опыт». Пытаться меня убедить подобным аргументом – все равно что вручную дотолкать товарный поезд отсюда и до Москвы.
Я стираю его запись и заношу в графу «против»: «ужасный опыт».
– Почему?
– Я ненавижу насилие. Участвуя в данном расследовании, мне придется ознакомиться с материалами дела. Такое себе удовольствие.
Макс не сдается: «помощь полиции – хорошо».
Я ухмыляюсь, снова стираю и пишу на правой стороне: «помощь полиции – плохо».
– Почему? – искренне удивляется Максим.
– Хороша полиция, – криво усмехаюсь я. – Привлекает к такому серьезному и опасному делу гражданское неподготовленное лицо. И давай начистоту – я хорошо знаю методы работы наших органов. Когда главное побыстрее закрыть любого мало-мальски подходящего человека, чтобы заработать себе очередную звезду. Когда выбивают признание и подбрасывают улики.
– Из меня не выбивали признание.
– Тогда почему ты признался? И вообще, откуда тебе знать? Ты же не настоящий Максим.
Он пожимает плечами.
– Чувствую себя настоящим.
– Дело не только в тебе, – говорю я. – Илия работал адвокатом, какое-то время по уголовке. У меня нет никакого пиетета к полиции. Я много неприятного могу тебе рассказать.
– Охотно верю. Но ты уверена, что здесь такой случай? Да, Ростовцев – это циничный манипулятор, и ты должна быть осторожна. Но в своем стремлении найти убийцу он выглядит искренним.
Мы стоим рядом, смотрим на исписанную доску. В графе «за» так и не появилось ни одного аргумента.
– И все же я здесь, – словно угадав мои мысли, говорит Максим. Да что я говорю, чему удивляюсь? Так и должно быть. У нас общие мысли.
– Да, – неопределенно киваю я.
– Чем он тебя зацепил?
– Жертвами убийств. Легко думать о каких-то чужих умерших в страданиях людях. То есть не легко, конечно, но можно не обращать внимание. Но когда ты узнаешь имя, когда понимаешь, что где-то осиротел ребенок, где-то воет чья-то мать, когда представляешь себе все муки, что испытали эти девушки перед смертью – страх, унижение, отчаяние… Я не могу быть спокойной. Не могу развидеть и забыть.
Максим уверенно подходит к доске и пишет в графе «за»: «ты сможешь спокойно спать».
Я возражаю:
