скачать книгу бесплатно
– Не это главное сейчас! – раздосадовано откликнулся Виктор, – вы мне про свой страх расскажите. Мне понять нужно. Вот, когда себя думаешь убить, страшишься физической боли, того, что еще успеешь испытать до того, как все исчезнет. Но у вас-то другой страх должен быть!
Витька засопел:
– Не надо, дед, не надо! Боюсь я таких разговоров! Не надо!
– Молчи, Витька, молчи! Не разговоров боятся надо, а себя самого! – запальчиво ответил ему Виктор.
– Что ты все про какой-то страх талдычишь?! – обозлился Матвей Лукич, – мальчонка твой прав! Страх весь в мыслях и в разговорах! А так – нету его страха, нету! Я вот тебя кончу, и страха никакого нет! Потому как ни у меня, ни у тебя нет другого выхода! Что, трудно это понять? Нету! У тебя вот точно нет. Потому как живой ты вообще никому не нужен. Был бы нужен, не приплыл бы на этот остров. Обозлил ты меня!
– Деда, уйдем отсюда. Он и правда, какой-то страшный, – мальчишка встал, – пойдем! И ветер, – внук поднял голову к колышущим кронам сосен, – ветер подымается. Палатку надо укрепить, а то снесет.
– Да, – согласился Виктор, тоже разглядывая раскачивающиеся деревья, – точно!
– Будешь ты переводить?! – заорал на него «грибник», – что он тебе сказал?
Виктор удивленно посмотрел на него:
– Ветер, – объяснил он и показал рукой наверх, – ветер поднимается.
– Ветер, говоришь? Вот и покачаешься на ветру, как на качелях! – успокаиваясь пошутил Матвей Лукич.
Мальчишка теребил деда за куртку и тянул от костра, но Виктор собирался продолжить разговор. В этот момент его накрыла новая ледяная волна озноба. Пальцы похолодели, спину скрутило судорогой. Он заговорил, лязгая зубами и еле выговаривая слова:
– Нет, погодите! Повесите? Хорошо, это я понимаю. Я думал повеситься. Думал! Когда понял, что я совсем, совсем никакой, никчемный человечишка! Середнячок! Ни таланту, ни искры божьей, ни характера, ничего! Часть серой массы, таких же нелепых и никчемных людишек, которые едят, спят, размножаются! Душа, душа где? Нет ее! Любви нет… если любви нет, тогда какая душа! Вы представляете, у меня было три женщины подряд, и всех звали Жанна! Сейчас другая, точно не Жанна, но как ее зовут, не могу вспомнить! И всё так! Какой смысл тогда во всём? И так страшно стало, что надо умирать… до ужаса! Проснешься среди ночи и такая паника, всё в тебе рассыпается на испуганные кусочки, завыть даже страшно, – боишься! И только одно спасение – повеситься! Но нельзя, думаешь, нельзя! Загубил уже, что было хорошего, что Господь дал, всё, конец! Всё что осталось —смерть, но она не в твоем праве! Понимаете?
Матвей Лукич благодушно улыбнулся, наблюдая, как судорога волна за волной накрывает собеседника:
– Ладно, я тебе помогу, не ссы!
Потом лукаво глянул из-под бровей:
– Может вернешься? Поедешь назад в город. Тебя там, видно, хватились уже. Опять будешь по улицам ходить, в постели своей засыпать-просыпаться. Женщина будет тебе борщ варить!
Приступ прошел. Виктор вытер холодный пот. Некоторое время дышал часто, смиряя спазм внутри. Потом трясущимися руками взял кружку, отхлебнул чаю.
– Вернуться? – он, наконец, успокоился и говорил медленно, – а вы меня как убивать будете?
Матвей Лукич помолчал. Поставил кружку на землю. Обвел взглядом место, где они сидели, и продолжил неспешно:
– Возьму твой ремешок. Он у тебя, вижу, подходящий.
Виктор посмотрел на свой брючный ремень. Черный «Лакост» – подарок той, чьё имя память отказывалась удерживать, был еще нов и крепок.
– Привяжем его вон к тому суку, – Матвей Лукич показал на невысокую крепкую сухую ветку ближней сосны, – петельку крепим вот так, – он показал пальцем под своей нижней челюстью, – так у тебя кадык ломаться не будет, и больно не будет. Ты присядешь на чурбачок, а я тот чурбачок резко и быстренько уберу. Всё! Петля надежная, назад ходу нет! Сначала будет трудно дышать, не мучительно, а так, как во сне бывает. Потом круги перед глазами, темень – это ремешок сонные артерии сдавит, – и бай-бай! В смысле, баю-бай!
– Понятно, – вяло отозвался Виктор и спросил, – зачем так, а не ножом или камнем по голове?
– Затем, – наставительно объяснил Матвей Лукич, – самоубийство и без признаков насильственных действий. Когда найдут тебя, никому и в голову не придёт подумать о другом. Найдут, дело в папочку положат, тесёмочки завяжут. Значит и моё дело закончится. Ты у меня последний. Мирон был вторым. Только оттащу его подальше от берега. Его тоже не найдут. Первого мы с Мироном в лесу закопали. Тоже не найдут. Ещё хочешь поговорить?
Витька совсем замаялся тянуть его от костра.
– Давай тикать, дед, – шептал он горячо в ухо, – остров большой, я знаю где спрятаться! Остров спасёт, остров не выдаст! Тикаем, дед!
Накатила усталость, ноги отяжелели, словно вросли в землю. Руки от слабости не удержали кружку, и она упала, расплескав остатки чая на сухую траву. Тепло от костра окутывало и накрывало дрёмой. Он как-то сразу изнемог от разговора, ему захотелось спать. Ещё он подумал, что не ел очень давно. Где-то в рюкзаке есть хлеб, нужно бы принести. Но сам он не в силах. Кого попросить – то? Витьку или Матвея Лукича?
– У меня хлеб в рюкзаке, – тихо сказал он, – есть хочется. Принесите кто-нибудь. Пожалуйста.
XII.
Он поднял глаза. Мальчишки не было. Ни рядом, ни на опушке. Только Матвей Лукич сидел напротив и ковырял палкой в костре.
– Ты это, – посмотрел он на Виктора, – давай сюда ремешок. Темнеет. Мне еще на электричку успеть надо.
Внезапно накатил такой шум, что у него заложило уши. Тяжело, словно к ним продирался кто-то большой, настолько большой, что сухостой и валежник трещал и крошился, как под косой невидимого жнеца. Лес содрогнулся. Треск и шум приближались. Фронт неведомой катастрофы всё расширялся. Казалось, за первым косцом идут еще и еще. Кто-то гигантский решительно прорубался из чащобы прямо в ложбину, отделявшую их от темного леса. С ужасом Виктор понимал, что этот кто-то сейчас появится. Бежать было поздно, да и некуда. Он оглянулся по сторонам и замер, в одно мгновение напрягшись каждым мускулом. Он с тоской вглядывался туда, откуда приближался шум. Шея, вытянутая навстречу надвигавшейся опасности, готова была лопнуть в натянутых и вибрирующих мышцах. Виктор не видел, как Матвей Лукич начал медленно подниматься с земли, не спуская глаз с застывшего в мучительном оцепенении сумасшедшего. На руку он наматывал непонятно откуда взявшийся брезентовый ремень. Виктор всматривался в лес, в колыхание раскачивающихся стволов. Наконец, он увидел, как в дрожащей глубине мелькнул раз, потом другой, потом еще раз, и вот уже показался и стал приближаться желтый силуэт. Через мгновение из лесной тени вынырнул и вышел на отдаленную опушку рыбак с безволосым лицом, усеянным пятнами витилиго. Тяжелые полы его желтого дождевика громыхали словно железные. Он шел не спеша, свободно отмахивая правой рукой каждый шаг. Блик от костра плясал на его лице, медным огнем заливая шевелюру. Впереди, рядом и позади ползла бурая шевелящаяся масса крыс. Множество мелких красных точек пульсировали в живом месиве вытянутых волосатых тел, голых розовых хвостов. Крысы спешили, залезали одна на другую, сваливались со спин, перебирали маленькими бледными светящимися в темноте лапками, их хвосты скользили, закручивались, изгибались, как черви, ползающие по спинам и головам грызунов. Писк полчищ грызунов нарастал. В мгновение они покрыли колышущимся ковром ложбину и устремились вверх по склону. Первые из них уже вскарабкались и бросились к Виктору.
Матвей Лукич уже стоял за спиной сумасшедшего и приготовился накинут на шею удавку. В это мгновение Виктор закричал: «Витька, тикай!», выхватил из костра пылающие сучья, вскочил и стал ими размахивать, неистово тыкая огнем перед собой. Потом стал кружить на месте, грозя своим оружием. Матвей Лукич отшатнулся, потом проворно отскочил в сторону. И вовремя, иначе пылающая головешка угодила бы ему в лицо.
Крысиный поток остановился, но тут же начал оплывать, окружая, пляшущего на месте безумца. Тот в бешеном темпе тыкал в заостренные оскаленные морды огонь! Еще и еще! Передние ряды остановились, ослепленные, опаленные, смрад горелого мяса повис в воздухе, но на передних наползали сзади, толкали, теснили передних к огню. Их было множество! Они окружали Виктора, и он очень быстро оказался на крохотном островке среди колышущейся массы грызунов. Тогда он пробил себе путь к наваленным в кучу еловым ветвям с высохшей мертвой рыжей хвоей. Та вспыхнула как порох. Жар опалил ему лицо, но он стал хватать, обжигая ладони, полыхающие сучья и бросать их в копошащуюся массу волосатых тел. Истошный крысиный вопль взлетел над побоищем. На место мертвых тварей из леса наползали все новые и новые. Виктор, расчищая себе дорогу огнем, пробился к подлеску и забросил несколько дымящихся поленьев в колонны ползущих грызунов. Старый сухой валежник и стоящие мертвые иссушенные солнце ели вспыхнули. Сноп искр взметнулся вверх и рев огня заглушил испуганный крысиный писк. Он оглянулся. Сзади, от берега наступали новые полчища. Тогда он поджог сухую траву, отсекая их от себя. Порыв ветра погнал пламя по высокой траве к берегу и вправо, по склону вверх к тому месту, где стояла палатка. По дороге загорались сухие листья низкорослого шиповника. Колючие ветки вспыхивали, и огонь неудержимо рвался к вершине скалы. Там ветер подхватил искры и бросил их на влажные янтарные смоляные потеки на стволах. Огонь бушевал.
Матвей Лукич зачарованно смотрел, как беснуется сумасшедший в центре огромного костра. Когда он увидел, что занялись кусты возле пришвартованной лодки, он чертыхаясь бросился к ней. Проскочил полосу пламени, опалив себе волосы и лицо, свалился в воду и подполз к носу лодки, привязанной к березе. Он закричал от боли, когда схватился за раскаленную цепь. Долго дергал замок, обжигая пальцы и загораживаясь от наступающего пламени. Ключ никак не входил в замок. Он видел, как задымилась на нем куртка, готовая вспыхнуть. Наконец, ключ провернулся и цепь распалась. Он рванул её и, загребая сапогами воду, стал выталкивать лодку из наступающего пламени. Тяжело перевалился через борт и, пробравшись к мотору, рывком опустил его в воду, дернул тросик зажигания и с первого же раза завел двигатель. Лодка, задрав нос, стала удаляться от берега. Высокая волна, поднятая ветром, с силой ударяла и подбрасывала плоскодонку над водой. Матвей Лукич скривился от боли: опаленные ладони наливались пузырями, лоб саднил и нестерпимо жгло правую щеку. Он посмотрел на пластиковую канистру с бензином. Уровень плескался чуть выше середины. Немного, но должно хватить. Матвей Лукич обернулся. Остров быстро удалялся и терялся в мгновенно потемневших сумерках. Были видны только медленные клубы дыма, которые тотчас размывались ветром. Они стелились над водой сизой пеленой. На острове временами рваными лоскутами вспыхивало пламя. Столб огня неожиданно взметнулся к небу и пропал, оставив в вышине сноп искр. Мотор вдруг закашлял и замолк. Лодка по инерции перескочила на новую волну и ее тут же развернуло бортом к ветру.
XIII.
Виктор стал задыхаться. Едкий дым забивал горло, легкие. Он не мог открыть глаз – дым выжигал слизистую, нестерпимо жгло под веками и даже слёзы, обильно выступившие, не спасали. Когда ему удавалось приоткрыть глаза, то сквозь влажную пелену он едва различал стену дыма, в разрывах которого то возникала горящая ель, то виден был нетронутый пламенем куст. Он уже давно не понимал, где находится, где берег, где лес. Кругом ревело пламя. Он упал на колени и уткнулся лицом в землю. Оказалось, здесь внизу дышать легче и можно даже открыть глаза. Виктор распластался на земле и отдышался. Оглянулся. Было светло как днем. Огонь с земли и кустов перекинулся на деревья, и уже хвоя горела на широких разлапистых ветвях сосен и елей. Огонь быстро поднимался к их вершинам. Сухостой в глубине леса разгорелся и полыхал во всю свою двухметровую высоту. Там, где не было огня, густой удушливый дым полз слоистой пеленой, то зависая и обволакивая все вокруг, то рывком перемещаясь в заветренную зону. На открытых местах, где ветер разгонял дым, бушевало свободное пламя, стремительно испепеляя на своем пути все, и даже тяжелые стволы стояли гигантскими головешками. Сверху, рассыпая искры, валились перегоревшие ветви. Горящий ствол в десяти шагах от него стал медленно оседать, валиться и, ломая обуглившие голые остатки подлеска, рухнул и исчез в стелющемся пламени. За треском и гулом ветра он не сразу различил голос, который звал:
– Деда, сюда, скорее!
Виктор завертел головой, не понимая, откуда? Откуда его могли звать? Впереди между двух накренившихся и объятых пламенем елей метался Витька. Звал его, размахивая руками. Вихри пламени за его спиной проносились снизу-вверх, наискось, закручивались в воронки, сливались в ослепительный поток и уносились в черное небо. Как? Как мальчонка очутился там? Как он может находиться в этом пекле? Нет, это видение! Его мозг умирает, и создает утешающую иллюзию. Нет, туда нельзя!
– Деда, скорей, скорей сюда! – тот уже истошно кричал.
Виктор вскочил и, пригибаясь, прикрывая голову руками, побежал к нему. Бежать было легко. Он словно двигался по коридору между раскаленными стенами воздуха. Оступаясь, он временами касался клокочущего вокруг него нестерпимого жара. Он вскрикивал от боли и бежал дальше. Увидев, что он приближается к нему, Витька развернулся и помчался, оглядываясь время от времени, словно показывал дорогу. Пробежав шагов сто, они оказались на берегу, у кромки воды. Ветер стих. Озерная гладь была черна и спокойна. Высокая сухая трава обступала их со всех сторон и стояла недвижимо. Огонь сюда почему-то еще не дошел. Только слышен был гул пламени, и его проблески мелькали за черными деревьями.
– Где это мы? – тяжело дыша, спросил Виктор и оглянулся.
– Это озеро. Остров закончился. Пожар сюда не дошел. Там, – Витька показал рукой вглубь леса, – каменная гряда. Когда лес на ней прогорит, ветер рванет сюда. Тогда все, конец! Будет, как там, – он поднял руку, указывая Виктору за спину.
Метрах в двухстах виднелась черная полоса небольшого мыса. Огонь уже прорвался туда. Весь берег полыхал, и пламя удивительным образом стелилось по воде, убегая в озеро метров на двадцать.
– Камыш горит, – догадался Виктор и добавил, вглядываясь в темноту озера, – но мы можем отплыть подальше и там переждать.
– Не сможем, – мальчишки насупился, потом попросил, – обещай, что еще съездим за сеном.
– Как не сможем? – он оглянулся на озерную гладь, терявшуюся в темноте, – как не сможем? Ты плавать-то умеешь? Нет? Ничего, будешь за меня цепляться. Продержаться-то надо будет всего ничего!
– Скажи, ты вернешься на остров? – то ли попросил, то ли спросил внучок.
В это время позади раздался грохот падающих деревьев. Огромный столб искр взметнулся вверх. Этот столб и увидел Матвей Лукич, уносясь в лодке от проклятого острова. Порыв нестерпимого жара ударил Виктору в лицо. Нарастающий гул стремительно превратился в рев. Стоявшие минуту назад недвижимо деревья вспыхнули, – поток пламени обрушился на них сверху и превратил в черные столбы, сыплющие гигантскими искрами. Ураган горячего воздуха ударил ему в грудь и отбросил в воду.
Ему казалось, что под водой он пробыл целую вечность. Темнота, темнота вокруг и тишина. Если бы не гулкие удары в голове, он бы подумал, что его нет, что время остановилось или исчезло. Было необычайно покойно и приятно. Подумалось, так и нужно, что так гораздо лучше, что было бы хорошо так вот и остаться. Темнота и покой. Но от недостатка воздуха организм стал сопротивляться. Легкие напряглись, грудная клетка вздулась, готовая взорваться; межреберные мышца судорожно сократились, сжимая диафрагму; лицо его ощерилось, рот открылся, и остатки дыхания устремились вверх на поверхность. Тело задергалось, и он вынырнул.
Прямо перед глазами маслянистая черная вода. Отблески лесного пожара на поверхности. Позади непроглядная тьма. Впереди, совсем рядом полоска земли с горящими деревьями. И нет под ногами дна. «Витька! – мелькнуло в голове, – где пацан?» Он вытолкнул тело из воды и оглянулся. Ровная поверхность озера. Никого. Он крикнул. Потом еще. Никого. Тело снова стало погружаться в воду. Ему стало все равно.
XIV.
– Спасибо, спасибо вам! Уж и не знаю, как благодарить!
Женский голос.
– Не за что! Я, к слову, ничего и не сделал такого.
Мужской.
– Нет-нет, сделали! – настаивал женский, – если б не вы, его и не нашли бы.
– Да что ж в этом такого?! – досадовал мужской, – джипиэс пресловутый помог. Сначала обнаружили телефон. Слава богу, стало понятно в какой стороне искать. Но вы сами видели, территория огромная: сплошная вода да куча островов. Попробуй найди! Если б МЧС пожар не засек, не нашли бы! Так что я тут не при чем – одни технологии!
– Господи, спасибо тебе за спасение! – плаксиво запричитал женский голос. Снова тишина. Потом яркая вспышка. За ней еще одна и следом еще. Пауза. Опять вспышка, через короткий промежуток другая. Потом еще и еще. Промежутки между ними были различными: то подряд несколько, то долгий, долгий перерыв следом. Прямо перед глазами покачивалась пластиковая бутылка с бесцветной жидкостью. Вниз спускалась прозрачная трубка. Он проследил глазами и увидел, что трубка оплетает его руку и заканчивается в локтевом сгибе. Мимо проехал встречный автомобиль, и солнце, отразившись в его лобовом стекле, ударило вспышкой по глазам. За ней проехала еще машина, потом еще. Каждый раз солнце вспыхивало на мгновение, и он щурился в ответ.
Рядом на отдельном сидении микроавтобуса спала Юля. Ее голова на подушке подголовника покачивалась в такт движению. В зеркале были видны глаза водителя. Он повернул голову, огляделся. В машине их было трое. За окном множество автомобилей. Казалось, они были везде и беспрестанно двигались: сзади, впереди, по сторонам. Внезапно пропадали в боковых съездах и также внезапно появлялись из ниоткуда и встраивались в общий поток, стремительно пролетали навстречу и исчезали где-то за спиной. Вправо от их движения отделилась полоска асфальта, закруглилась и, сделав, петлю, пропала среди низкорослых деревьев. Минивэн въехал под эстакаду, и к этому нескончаемому мельтешению разноцветных пятен присоединилось нагромождение бетонных столбов, скатов, гигантских перекрытий, поворотов и углов.
– Очнулись? – водитель поглядывал на него через зеркало и улыбался, – с возвращением!
Юля, проснулась, вскинулась и с тревогой заглянула ему в глаза:
– Витя, ты как?
– Все хорошо, Юля, – он попытался улыбнуться. Кожа на лице саднила и болела, поэтому улыбка получилась кривой и жалкой.
– Слава богу, – она всхлипнула, – а то все Жанна, Жанна! Вспомнил! Ничего, теперь все будет хорошо! Я вот уже и борщ сварила. Будем сейчас борщ есть! Вы с нами?
– Нет, нет, спасибо! Я за рулем.
– Мальчонка где? – губы его не слушались.
Сидящий за рулем остановил машину и повернулся к нему:
– Мальчонка? Вот как? Рассказывайте, что за мальчонка?
– Внук, – Виктор пожал плечами.
– Значит, я оказался прав, всё же делирий, – глаза у целителя радостно блеснули. Но он быстро отвел глаза и, глядя на испуганную Юлю, добавил, – слава Богу, что мы подоспели вовремя.
– Вовремя, вовремя, – запричитала Юля, – тебя прямо из пожара достали. Не знали, то ли ты угорел, то ли очумел.
– Я догадывался, – Виктор улыбнулся и повторил, – я догадывался, что у меня видения. А пожар не был галлюцинацией?
– Ничего себе галлюцинация! – хохотнул целитель, – всё районное МЧС подняли по тревоге! Такой пожарище, что рыбаки некоторые впали в исступление. Одного выудили недалеко от острова. Мотор отчего-то заглох, а тут пожар, высокая волна. У него, естественно, паническая атака и, как следствие, острый ситуативный психоз. Проще говоря, сошел с ума!
– Вот как? – Виктор нервно заерзал на сидении, переспросил, – с ума сошёл, говорите? Ладно! А как же все-таки мальчонка, тезка мой? Ему лет 10—12, в пиджачке таком?
– Мальчонка?
– Виктор, – сидящий за рулём смотрел ему в глаза, – никакого мальчонки не было. Понимаете? По всей вероятности, на острове вам этот мальчик привиделся. То есть, он был частью ваших галлюцинаций.
– Подождите, – Виктор растерялся, – как же так? Мальчишка спас меня, вывел из огня. Как он мог быть моей галлюцинацией?
– Я думаю, – целитель говорил неторопливо, подбирая слова, – я думаю, вы сами выбрались из огня. Что само по себе удивительно. Совершенно определённо, что никакого мальчонки не было, да и не могло быть! Подумайте непредвзято. Скорее всего вы сами, по наитию выкарабкались из этой огненного ужаса. Во всяком случае, другого объяснения я не нахожу.
– Нет, не может быть! – он не соглашался, все больше возбуждаясь, – пацан где-то там! Нужно связаться с МЧС! Мальчонка наверняка где-то спрятался, он остров знает, как свои пять пальцев! Звоните в МЧС!
Виктор дёргался, метался на сидении, рискуя выдернуть иглу из вены. Юля обхватила его руками, прижала к себе, успокаивая и плача, приговаривала:
– Милый мой, единственный мой, всё хорошо, всё хорошо!
Провидец быстро ввел ему в катетер успокоительное. Виктор обмяк. Всхлипнул:
– Не смогу без него. Как вы не поймёте? Это я, я сам… нам порознь никак нельзя.
Юля, пугаясь и обливаясь слезами, заговорила:
– И ничего, ничего! Соседка Анна Дмитриевна говорит, все от того, что мы не закусываем. Все беды оттого, что без закуски! Ты, Витенька, ее болезную без всякой еды выпивал. Вот так все и обернулось! Но теперь всё у нас наладится! Уедем на дачу! Там лес, покой, тишина. Там все ясно и понятно, и никакого томления! И будем мы счастливы малым! Я так тебя люблю, Витенька! Так люблю!
Мимо с шумом пролетали машины. Минивэн подрагивал от порывов воздуха. Юля мокрой щекой прижалась к его шее, и скоро отворот его рубахи пропитался влагой.
XV.
Дверь служебного входа отворилась, выпуская на морозный воздух группу музыкантов. Виктор посторонился. «Духовенство» – определил он по футлярам для инструментов. Фигуры в зимних куртках, укутанные в шарфы, быстро затерялись среди спешащих мимо филармонии прохожих. Он стоял на высоком заснеженном крыльце и вдыхал стылый холодный воздух. Усталости не было. Скоро, скоро премьера его симфонии. С Юркой Гуревичем они уже неделю работали над партитурой. Сегодняшний вечер пролетел незаметно. Так же как и день накануне. Нет, он не устал. Виктор спустился с крыльца, перешел дорогу и сразу очутился в парке. Жёлтый свет от фонарей лился на заснеженные дорожки под черными липами. Дорожки сбегались к центру, где на постаменте возвышалось увековеченное против воли поэта его «арапское безобразие». На одной из скамеек, поджидая, сидел Витька и по тонкому рыхлому снегу, припорошившего скамью, катал округлый ком снега. Увидев идущего к нему Виктора, он засмеялся и запустил снежком.
Вуокса – Санкт-Петербург, 2014
Обретение пустоты
Глава I. Отец Кирилл
Ранним октябрьским утром 1918 года в Петрограде, когда еще сумрак владеет улицами, а ночь гнездится по подворотням, поэт и художник Ярусов возвращался с заседания общества «Эфирных символистов грядущего». Заседание как обычно плавно переросло в затянувшийся ужин с вином и водкой и запальчивыми спорами об упадке литературы и реформе орфографии. Ярусов брёл по пустынному Невскому. Ему было зябко, а во рту противно после водки и дешевых папирос. Выйдя к колоннаде Казанского собора, он остановился, истово перекрестился и пьяно подумал об истинности православной веры и миссии русского народа. Откинув назад слипшуюся прядь жидких русых волос, он неровным шагом направился к входу в Собор с твердым намерением упасть на колени перед Образом заступницы народа русского иконы Казанской Божьей Матери. Молить её милости и защиты государства Российского. Пройдя между исполинскими колоннами метров восемь, он вдруг услышал, как навстречу ему раздались чьи-то гулкие шаги.
Неторопливый шаг грозным эхом отдавался под сводами храма. Ярусову стало страшно. Мало ли кто поздней ночью здесь может повстречаться: душегуб или лихой человек? По нынешним временам святая сень Храма Господня вряд ли защитит или остановит руку со свинчаткой. Поэт, как ни был пьян, а метнулся за колонну и затих, боясь не только дышать, но даже глядеть в сторону приближающихся шагов.
Отец Кирилл шёл неторопливым шагом, поёживаясь от сырости. Миновав колонну, за которой замер Ярусов, он вышел на ступени Казанского собора и направился к Невскому проспекту.
Ярусов, снова начавший дышать, проводил спину священника взглядом. Потом, придя в себя, горько подумал, обмякнув всем телом, что это за время такое, что даже священника принимаешь за убийцу.
– Застрелиться, непременно застрелиться, – слезливо бормотал Ярусов, засыпая и сползая к подножию колонны.
Отец Кирилл для начала миссии, порученной Его Святейшеством, не зря выбрал столь ранний час. Утром случайностей меньше. Утром мир яснее и, если уж Господь пошлет испытание, то примешь его без суеты и с ясной душой. Свернув направо, он торопливо зашагал в направлении вокзала. Со стороны казалось, немолодой, провинциального вида батюшка, спешит то ли соборовать кого, то ли так, по своим пастырским делам.
Благополучно добравшись до вокзала, отец Кирилл прямиком прошел на перрон, где уже стоял московский состав. Тот редкий поезд, что в эти революционные времена еще довозил граждан новой страны из одной столицы, теперь уже бывшей, в новую, в прежнюю. Краска на вагонах еще не облупилась, и стекла в окнах были целы. Локомотив время от времени с деловитым шипением выпускал клубы пара.
