скачать книгу бесплатно
Из планктона в чемпиона
Станислав Ким
Книга предоставляет читателю уникальный личный опыт автора на непростом, но интересном и ярком пути от беспечного юноши, который смотрит на мир широко раскрытыми глазами, к титулу чемпиона мира по японскому боевому искусству иайдо. Через множество рисков, проб, ошибок и собственные крепкие внутренние установки он становится тем, кто есть сегодня: уверенным в себе, финансово независимым, а главное, счастливым человеком!
Станислав Ким
Из планктона в чемпиона
Мы все всегда чего-то ждём.
Не бывает на нашей планете человека без ожиданий.
Ждать, предвкушать – в нашей с вами природе. Кто-то ждёт успешной защиты диплома, кто-то – повышения по работе, чтобы купить дом своей мечты. Один ждёт не дождётся встречи со своей «второй половиной», другой, прожив в браке много лет, вдруг понимает: чувства прошли, и с нетерпением ждёт развода. Увы, такое тоже бывает.
Ждём отпуска. Ждём посадки в самолет. Своего заказа в кафе. Друзей в гости. Ждём очереди к стоматологу.
Ждём знака, чтобы что-то наконец сделать.
Если вы, дорогие читатели этой книги, ждали какого-либо знака, чтобы начать новый этап своей жизни, считайте, что это он и есть. Почему бы и нет, в конце концов?
Меня зовут Станислав Ким. Я чемпион мира 2023 года по японскому боевому искусству под названием «Мугай-рю иайдо». Вполне допускаю, что большинство из вас ни разу в жизни не слышали о нем, однако – поверьте на слово – оно того стоит. Еще пару лет тому назад я и помыслить не мог, что со мной может произойти событие такого масштаба и что оно столь круто изменит мою жизнь.
Книга, которую вы сейчас держите в руках, создавалась с одной-единственной целью – рассказать вам мою историю. Дать тем, кто находится в поиске себя и ждёт, что выйдет наконец на подходящий путь, вариант этого пути.
Эта книга не имеет, как это сегодня называют, целевой аудитории. Я писал её для всех: для подростка, который хочет добиться в жизни хороших результатов, но не знает, с чего начать; для его родителей, которые видят в ребенке потенциал, хотят его развивать, но боятся ошибиться; для тех из вас, кто тонет в офисной рутине и боится, что это конец и в жизни его ничего больше не ждет.
Переставайте ждать, друзья!
Начинайте действовать!
По маршруту «Детство – юность»
Человек всегда рождается в правильном для себя месте. Да, это далеко не всегда очевидно, причем даже спустя годы. И если всмотреться повнимательнее, попристальнее, можно понять, что всё случается неспроста.
Я родился в Ижевске – городе оружейников. Оружие как таковое всегда присутствовало в моей жизни. Дедушка по маминой линии, Лев Евгеньевич Михайлов, всю жизнь интересовался стрелковым оружием. Кандидат технических наук и профессор Ижевского государственного технического университета, он выпустил много книг на эту тему. Родители, помимо их основных специальностей, были охотниками. В мою жизнь оружие тоже пришло, но путем более извилистым и неожиданным.
Первое, что чётко помню: стою среди ребят моей детсадовской группы и смотрю, как двое пацанов, яростно толкаясь и звеня тоненькими возмущенными голосками на всю комнату, борются за какую-то машинку. Мне до ужаса интересно, зачем они борются за игрушку? Почему в настоящий момент за нее готовы просто-напросто убить друг друга, хотя ещё пять минут назад она никому даром не была нужна? Я неторопливо, вразвалочку подошел и взял ту игрушку. Покрутив в руках, поизучав предмет ссоры, быстро потерял к игрушке интерес. И стоило ссориться из-за неё? Ребята, видя полнейшую мою незаинтересованность, встали с недоуменным видом, тут же прекратив драться.
– И смех и грех, ей-богу, – смеялись вечером того же дня родители. – Экий психолог растет, знаток душ человеческих. Быть ему, наверно, большим начальником. Ну или, по крайней мере, лидером – это точно.
Насчет победителя, кстати, не ошиблись.
Про знатока душ не скажу, но то, что сегодня называют «конфликтологией», на подсознательном уровне очень сильно интересовало меня. Так складывалось, что я всегда понимал, как разрулить конфликт без применения силы. Кстати, это дало дальше, по жизни, неплохие плоды.
Помню и свой первый бизнес. Наша семья жила в девятиэтажном панельном доме, внизу была огромная дворовая парковка. Мне было лет восемь или десять, когда нам с друзьями пришла в голову идея организовать там мойку машин. В команде я был самым младшим, однако так вышло, что спустя сутки именно я стал казначеем, хранителем общих денег. Впрочем, всё объясняется элементарно: у меня у единственного на тот момент были карманы, и когда был получен первый гонорар, вопрос, куда их положить, даже не поднимался. Это уже позже как-то само вышло, что я стал руководителем процесса. Никто из ребят не был против такого положения вещей, хотя все в той забавной артели были заметно старше меня.
Клиентами нашими стали владельцы автомобилей, парковавшихся во дворе, к которым мы подходили и напористо спрашивали: «Помыть вам машину?». В деле были все: кто-то из нас носил воду, кто-то бегал с тряпкой. Мы были малыми – во всех смыслах слова – предпринимателями. В конце дня забегали в подъезд и делили поровну заработанные деньги. Иногда оставались купюры, которые никак не делились на всех поровну, и тогда было единогласно решено отдавать их мне. Я был приятно удивлен и с удовольствием согласился взять на себя эту миссию.
Однажды во двор на белоснежном, слегка пыльном, «Москвиче» въехал мужчина кавказской национальности. Он вышел из машины с пышным букетом цветов, откуда-то возникли молодые парни, которые, суетясь, открыли перед ним двери подъезда. Наша компания была уже тут как тут. Не дожидаясь, пока нас об этом попросят, я схватил не очень, мягко говоря, чистую тряпку и начал размазывать пыль по капоту машины. Ребята тут же побежали за чистой водой. Но пока они бегали, мужчина успел вернуться. Помню его как сейчас: усатый такой, крупный мужик. И вот он видит, как мы с другом отчаянно елозим грязными тряпками по слегка пыльному капоту, делая его ещё грязнее, нервно оглядываясь, не бегут ли «коллеги» с водой. Тогда мужчина просто достал пухлую пачку красных советских десяток и шумно отлистал нам по купюре:
– Держите! Молодцы, так держать! – сказал он, улыбаясь.
Чтобы вы понимали нашу радость: машины мы мыли за десять рублей максимум, как говорится, «под ключ». Это были для нас по-настоящему огромные деньги. За несколько дней я накопил двадцать пять рублей – неплохая по тем временам сумма. Я показал маме деньги, сказав, что хочу что-нибудь себе купить. Она тогда повела себя очень мудро, как я сейчас понимаю: посоветовала не просто проесть заработанное, а купить что-нибудь хорошее, нужное. И я точно знал, чего хочу. Мы пошли в «Детский мир» и купили настольную игру «Сражение», которая как раз и стоила где-то в районе двадцати рублей. То была давнишняя мечта. Надо ли говорить, какую я тогда испытал гордость за себя, радость, что приобрел вещь на свои кровные, а не получил в подарок от моих бабушек и дедушек? Это было счастье в чистом виде.
Летом меня часто отправляли в пионерский лагерь – поначалу в самые разные, потом – исключительно в «Дзержинец» под Ижевском. Многим детям такие поездки бывают в тягость, но мне это было истинно по кайфу. Со всеми ребятами я находил общий язык, что прекрасно развивало во мне коммуникативные способности. Еще с той машинки в детском садике я понимал, из-за чего зреет конфликт и как его разрешить. Я четко видел перед глазами решение проблемы. Наблюдая конфликт со стороны, я умел слышать мнение каждого и понимал, кто за что радеет.
– Ты, Саня, вот за это топишь, да? – спрашивал я одного спорщика.
– Да, – не успев ещё толком остыть, подтверждал тот.
– А ты, Андрюха, вот это имел в виду?
– Это!
– Ребята, – миролюбиво говорил я. – Стоп, смотрите. Вы же оба хотите одного и того же, просто видите ситуацию под разными углами. Смотрите, как можно сделать, – пояснял я, смещая фокус внимания с субъективных мнений на суть проблемы. Чаще всего народ прислушивался, спор прекращался, а враждующие стороны переставали таковыми быть.
Умение слышать и понимать оппонента – бриллиант в копилке умений любого из нас. Желание решить возникшую проблему силой обычно приходит первым, но в девяноста процентах случаев оно абсолютно неконструктивно. Проблема не уходит, плюс углубляется конфликт с человеком.
Борьба. Меня всегда интересовало это понятие – широчайшее, вмещающее в себя множество смыслов. Борьба как спорт, борьба за свои права, борьба с жизненными обстоятельствами, которые подчас пытаются тебя сломить. Поначалу, конечно, мне, ребенку, бороться было не с чем, и спорт начал занимать свое место почти незаметно, но уверенно.
…Во дворе у нас был полуподпольный спортзал. Там проходили тренировки по карате, дзюдо и другим восточным единоборствам. Мы с папой, Леонидом Германовичем, стали по вечерам туда наведываться. Помню, отец сам сделал макивару – специальный тренажер для отработки ударов. Это сейчас её можно спокойно купить в Интернете, а тогда и днем с огнем было не сыскать. Папа взял фанеру, ДСП, разрезал свою старую кожаную папку, кожу, пригвоздил по краям фанеры, а внутрь положил поролон, картон и вату. На этой штуке мы отрабатывали удары. Приобретенные тогда – наивные, первичные, полудетские – навыки придавали мне изрядную внутреннюю уверенность. Поверите или нет, но я дрался всего пару раз за всю жизнь: ударили меня – ударил в ответ. Остальные конфликты я решал и по сей день решаю по-другому. В школьные годы бывали споры, доходившие чуть ли не до драки. Каждый раз я ловил себя на мысли, что нужно сказать «стоп» и объяснить обеим конфликтующим сторонам, что они, по сути, говорят об одном и том же, только каждый по-своему. После этого люди становились друзьями, хотя ещё несколько минут назад готовы были убить друг друга.
Отец был моим проводником в мир боевых искусств, первым тренером. Ему и самому было всё это интересно: спорт был его хобби наряду с увлечением охотой, которой он заразил и мою маму. У неё было своё ружье, она и по сей день – полноценный охотник. Удивительная всё-таки женщина: успела поработать и преподавателем высшей математики, и инженером-конструктором на заводе, и даже создала собственную риелторскую компанию.
Любовь к охоте передалась мне от родителей, как передается цвет глаз или характер. Пойти всей семьей на зверя с хорошими ружьями было и остается в моей семье любимейшим способом отдыха. Происходило это, как правило, в сезон – осенью. В выходные мы уезжали на болота, на ближайшие острова или на реку Белую, ставили палатки и ждали уток. Мне нравилось заряжать с папой патроны. Он показывал мне, сколько граммов какой дроби нужно, а сколько – пороха. Ходили на кабана, на медведя, на лося, но чаще и с большим удовольствием ходили на охоту по перу, тем более что у нас в доме всегда жили хорошие охотничьи собаки.
Мой отец с детства объяснял, что настоящий охотник – это человек, который бережно относиться к флоре и фауне и способствует увеличению популяции и разновидности живых существ.
Отец много дал нам с братом. Душа любой компании, у которого всегда было так много друзей, что я его однажды спросил: если их всех поставить рядом друг с другом, сколько бы километров получилось? При этом папа долгое время работал в МВД, участвовал в осетино-ингушском конфликте и в первой чеченской кампании. Впрочем, о войнах он никогда нам с братом не рассказывал. Выйдя в чине подполковника на пенсию, занялся бизнесом. Работал в компании «Удмуртнефтегазстрой» в должности первого заместителя генерального директора по экономики и финансам. Эта компания в свое время сыграет роль и в моей жизни.
Родители не знали со мной проблем в плане занятости. У них никогда не было такой установки – мол, ребенок должен обязательно посещать какие-либо секции и кружки, чтобы не болтаться без дела. Мне было многое интересно, всё хотелось ощутить, пощупать. Ушу, бокс, турпоходы, разряд по шахматам, водный туризм – венцом трехгодичного увлечения байдарками стало получение разряда. Особенно легко давалось карате: я быстро научился садиться на шпагат, спокойно освоил ката – определенную последовательность движений в поединке с воображаемым противником – и за несколько месяцев стал лучшим учеником в своей группе.
Класса до шестого занимался даже конным спортом. Помню, как я, девятилетний, лежу на диване и смотрю телевизор. Показывают выступления спортсменов на лошадях. Что-то щёлкает в голове, и я говорю маме: «Всю жизнь мечтал заниматься этим видом спорта!» – «Так какие проблемы? Садишься на трамвай, едешь до ипподрома и занимаешься», – был мне мгновенный ответ. Оделся, поехал в нужное место, нашёл секцию – и сразу начал тренироваться. Это было красиво, это было классно. Закончилось моё увлечение лошадьми травмой: лошадь понесла, я не справился с управлением и сильно, неудачно упал вниз головой. После этого продолжать тренировки не смог.
Занимался плаванием – моя тетя Татьяна Леонидовна была тренером по этому виду спорта и помогала освоить азы. Плавание правило бал и в ташкентский период моего детства. В этот пропитанный насквозь солнцем горчично-желтый город меня отправляли на каникулы к прабабушке Александре Андреевне Дубовой. Там меня встречала, оглушая приветливой разноголосицей, толпа родственников по папиной линии.
Мы жили прямо рядом со знаменитым Куйлюкским рынком – раньше, в советское время, это была самая окраина города, теперь – один из самых густонаселенных районов Ташкента. Вот он, многоголосый шум того восточного базара. Идешь – а вокруг горы, просто эвересты еды. Боже, сколько здесь её было!.. Пирамидки восточных специй, тебя влекут сумасшедшим ароматом плова и шашлыка маленькие заведеньица. В Ташкенте я впервые попробовал пепси-колу. Как-то раз мы пришли в гости к моим братьям Олегу и Валере, где я увидел ванну, наполовину наполненную холодной водой, а в ней плавали заветные стеклянные бутылочки с модным напитком и два арбуза. Картина эта почему-то поразила меня до глубины души.
И, конечно, Николай Германович. Дядя Коля, который в то время жил в Ташкенте. О, какое мощное влияние оказал на меня этот человек! Брат отца пристрастил меня к восточным единоборствам, которые сам очень любил. Дядя учил меня боевым искусствам. Брал меня за руки и говорил:
– Вырвись, выпусти себя. Чувствуешь, как энергия идет?
Он подарил мне нунчаки. Я видел, как он их делал. В доме был старый стул из ореха. Дядя Коля мастерски обстрогал ножки, и получились ровные гладкие палки. Затем он свил веревку, просверлил в палках отверстия, продел в них верёвку, прибил её гвоздиками и залил всё это чем-то вроде смолы. И показал мне, что они умеют, эти бывшие ножки стула… Я был заворожён, околдован, сражён наповал. На какое-то время нунчаки захватили меня с головой.
Тема единоборств обволакивала меня со всех сторон. В лагере вечерами шёл прокат фильмов – в основном крутили боевики. Я с внутренним замиранием и раскрытым от восторга ртом следил за тем, как красиво побеждали своих недругов герои Брюса Ли, Джеки Чана, Стивена Сигала, Чака Норриса, Жан-Клода Ван Дамма и т. д.
– Ну, кем ты будешь, когда вырастешь? – интересовался, бывало, кто-нибудь из друзей семьи. Самый что ни на есть привычный вопрос взрослого любому ребенку, на который я, насмотревшись фильмов, всегда с готовностью отвечал, будто от зубов отскакивало:
– Полицейским в Америке!
Я был уверен, что это будет круто – защищать тех, кто слабее тебя. Стать супергероем в блестящих доспехах. Даже когда смотрел простой футбол, из принципа болел за более слабую команду – кто же за них поболеет, если не я? Может, моё желание, чтобы они выиграли, каким-то образом поможет им обойти соперника и забить гол?
Не всегда и не все без исключения меня поддерживали.
– Лучше бы в шахматы играл, – время от времени слышалось то с одной стороны, то с другой.
Я и играл, кстати. Просто играл, потому что было интересно.
В школу номер пять, которая располагалась прямо у нас во дворе, меня не взяли – посчитали не вполне достойным этого заведения. На предварительной беседе спросили, когда у меня день рождения. Я назвал число и месяц, а год не вспомнил. Не взяли. И хорошо, что не взяли. То была самая жёсткая школа, окончив которую, дети редко поступали в учебные заведения выше ПТУ. И тогда папа устроил меня в другую – элитную – школу номер тридцать. Каждое утро я отправлялся туда – сначала пешком, потом на троллейбусе. Но бывали золотые деньки, когда в школу меня подвозил папа на своем рабочем уазике. Появлялся я тогда около школы крайне эффектно, чувствуя, как отец любит меня, как заботится о том, чтобы у меня всё было хорошо. Это придавало уверенности.
Сначала всё было тихо-мирно. Начальные классы, замечательная учительница Лилия Алексеевна, которая всё объясняла, показывала, была очень дружелюбной. А вот потом, в средней школе, классный руководитель Анжелика Геннадьевна меня невзлюбила, потому что я не стеснялся высказывать свое мнение, когда представлялся такой случай. К нам в 7 класс пришла новенькая по имени Катя Ситникова. Я смотрю: красивая, скромная, хорошенькая девочка, а я такой веселый, задорный. Подхожу к ней, эдакий мачо в яркой рубашке с иголочки, с модной прической:
– Ты меня держись. Никто не тронет, – и предложил ей сесть со мной за одну парту. Она с удовольствием согласилась. Но на следующий день во время урока случился изрядный облом – классная руководительница вызвала меня к доске и на весь класс стала выговаривать:
– Что это за рубашка, что за прическа у тебя, Стас?
Она крайне пренебрежительно окинула меня своим взглядом, показывая всем видом как я её раздражаю.
– И вот с этим мальчиком, Катя, ты готова сидеть за одной партой?!
Не знаю, чем я её так раздражал – тем ли, что мне всё легко давалось, что я мог спокойно поспорить с ней, что со мной все дружили? Позже, когда я сдал экзамены для перехода в 8 класс, именно она сделала так, чтобы, несмотря на мой проходной балл, меня не оказалось в списках на переход. Директор честно сказал, что кое-кто из учителей предъявил ультиматум, будучи категорически против моей дальнейшей учебы в этой школе. Так я перешел в другую школу, а мама потом долго каялась, что не стала заступаться за меня и согласилась на это.
Господи, да это, напротив, оказалось огромной удачей! В старой школе я приобрел твёрдые знания, на которых и выезжал вплоть до института, а в освободившиеся несколько лет в новой школе № 28 я, подросток, получил свободу. На первый взгляд казалось, что я ничего не делаю – мог не ходить на уроки, но все предметы сдавал без троек и как мог радовался жизни: движухи-тусовки, ролики, Prodigy, шальное и опасное катание зацепившись сзади за троллейбус вверх по «Пушкинской» и потом обратно вниз, эдакий экстремальный подъемник.
Весь 9 класс продолжалась эта лафа. Но даже в разноцветной мишуре ранней юности меня не отпускал спорт. Особенно заходил водный туризм. Постоянно в пути – это было про нас. Кто-то закинул идею – и вот уже едем в поход к черту на рога на поезде с палатками! В туристскую тему меня затащил мой одноклассник Вася Меркушев, который однажды предложил «просто съездить глянуть» в турсекцию на другом конце города. Поехали, в тот же вечер записались туда – и понеслось. Каждые майские – сборы на реке, раз в год – походы «на дальняк» разных категорий сложности. Что-то было в этом приятное, правильное, первобытное – разбивать лагерь, готовить по очереди еду на костре, просушивая байдарки, выкладывая из булыжников походную баню. Все вместе, всей оравой.
С одноклассниками из «тридцатки», моей первой школы, мы до сих пор списываемся в чате, поскольку большинство, добившись в жизни определенных высот, разлетелись по разным уголкам планеты: Америка, Австрия, Канада, Англия, Австралия, Турция – и не только. Многие остались и в Ижевске, заняв там руководящие посты.
Отец был для нас, его сыновей, примером – особенно в том, как он вел бизнес. Он хороших высот достиг в Ижевске: его компания строила жилые дома и газопроводы, на которые он даже несколько раз брал меня с собой. Он же подсказал мне, что нужно поступать в «Керосинку» – Российский государственный университет нефти и газа имени И. М. Губкина, когда я сдал централизованное тестирование. Специальность «Сварочное производство и защита от коррозии» была в «Керосинке» одной из самых сложных. Это для отца послужило главным плюсом: профессия надежная и хлебная.
Вообще я хотел служить в спецназе. Конечно, это была по большей части детская мечта – привет Сигалу, Чану и иже с ними. «Спецназ – они же все такие крутые», – думал я. А то ведь что же это – лежишь на диване пузом кверху, книжку читаешь. А там, в спецназе, надо в какой-нибудь барак лезть, стрелять, ползя на брюхе… Наверно, такие мысли таятся в черепной коробке у любого пацана.
– Хватит на семью и одного военного, – сказала, похолодев, мама. А услышав её отчаянное «нет», я не захотел её расстраивать.
Привет-прощай, Америка!
А вместо десятого класса у меня были… Штаты.
Родители каким-то образом узнали про программу «Студенты по обмену» и в один прекрасный день сказали: «Сынок, ты едешь в Америку». Последовала немая сцена. Это было очень неожиданно и очень круто.
За год я успел пожить в четырех семьях – таких разных, что вам даже трудно было бы это себе представить. По накалу эмоций это было похоже на прыжок с парашютом: из одной страны – в совершенно иную, из русской культуры девяностых годов – в абсолютно другую, ни на что прежде виденное мной не похожую.
Знал я по-английски не так много – cat, dog, pen, pencil – вот, по сути, и весь мой словарный запас на тот момент. Всех нас, тридцать человек, распределили по разным семьям в разных уголках страны. Мне волей судеб достался один из самых отдаленных от кипящей столичной жизни городков в Западной Вирджинии, г. Леон. Он состоял из одной «проходной» улицы, нескольких домов да пары трейлеров. Отец семейства работал, пропадая целыми днями Бог знает где, а его жена была домохозяйкой. В маленьком трейлере ютилось какое-то огромное количество народа, да еще целая стая собак в придачу. Если я не успевал вовремя лечь спать, то ночевал на полу – кроватей было меньше, чем людей. Все домочадцы дико много курили, от чего я мигом схлопотал астму. А уж к блохам, которые там спокойно прыгали по ковру, все давным-давно привыкли.
Зато было много такого, что называется «бурной молодостью»: я познакомился с девочкой, вскоре мы уже гоняли на тачке и тусили. Мой «американский брат» выращивал «травку», которую мы всей компанией и курили, пили пиво, бесшабашно стреляли из ружей, луков, арбалетов и пистолетов. Словом, пятнадцатый год моей жизни проходил более чем колоритно. В Америке девяностых чувствовалась свобода, непривычная для меня, не сдерживаемая. В такой атмосфере у меня выросли крылья. Буквально за пару месяцев освоил язык. Больше того: я даже думать начал по-английски, одеваться, как американцы, и легко общаться с местными аборигенами.
Однажды в разговоре с родителями я рассказал им про условия, в которых живу, и буквально через неделю в наш трейлер приехала женщина, которая курировала иностранных студентов по этому штату, забрала меня оттуда и долго извинялась… У неё я прожил примерно месяц, пока она не нашла мне семью священника с тремя сыновьями. Они говорили, что MTV – от лукавого, его смотреть нельзя. Как, впрочем, и мультик «Бивис и Батхед» – его детям смотреть тоже воспрещалось под угрозой наказания. Мать семейства, певчая в хоре протестантской церкви, почти сходу переворошила мои вещи – мало ли, что там у него, у этого русского. Я начал ходить в неплохую местную школу Huntington High School, где встретил русского студента Диму родом из Питера. Незаметный тихий парень в неприметном свитерке и джинсах. Я подошел к нему знакомиться – рубаха-парень… У каждого из нас на этой планете своя миссия. Не исключено, что моя на тот момент заключалась в том, чтобы вытащить Диму из его вечного кокона: до встречи со мной он особо ни с кем не общался, будучи настоящей белой вороной. Я показал ему, что люди не кусаются, что вокруг нормальные ребята и классные девчонки, с ними можно отлично общаться. Потом его вообще невозможно было остановить.
Меня по традиции записали в бойскауты: отец моего нового семейства служил в церкви и руководил бойскаутской группой. Там я сразу начал получать значки отличия: мне всё было привычно, ничто не останавливало. Было всё то же самое, что у меня в российской секции: развести костер, разбить палатку, оказать первую помощь пострадавшему…
После моей ижевской школы, где я слыл троечником, меня стали считать чуть ли не «русским гением». Помню урок математики, на котором учительница написала квадратное уравнение. Она дописывает его, поворачивается – и я сразу говорю ответ. Все на меня в молчании поворачиваются. По рядам прошелестел шепоток: «Russian genius…»
В Америке я впервые серьезно подрался. И вовсе не из спортивного интереса, как можно было бы подумать. Скорее из идеологического – с одним их троих сыновей моей новой семьи. Это был финиш. После этого инцидента меня снова забрала из семьи всё та же куратор программы обмена.
– Ты понимаешь, Станислав, что если я сейчас не найду тебе семью – а я её точно не найду, – тебя придется депортировать обратно в Россию?!
Не сомневаясь ни секунды, я выпалил:
– О’кей, а если я сам найду себе семью?
Она с ухмылкой ответила:
– Try it…[1 - Попробуй.]
Русского человека не напугать трудностями. Я напрямую, попросту и без стеснения спросил моего приятеля:
– Слушай, Джейсон, а можно я у тебя поживу?
Джейсон переговорил со своими родителями, и на следующий день вопрос был решен.
То была истинная семья Симпсонов, если вы видели этот мультфильм. Люди абсолютно искренние и понятные, не имеющие второго дна. Не наркоманы и не святоши – просто типичные среднестатистические американцы, которые любят посмеяться, пообщаться, хорошо поесть, поболтать. Мама, папа, четверо разновозрастных детей…
До моего отца каким-то образом все-таки дошла информация о моих приключениях, и он сказал мне по телефону только:
– Сынок, сделай, пожалуйста, так, чтобы эта семья тебя приняла и полюбила!
– Пап, поверь: я сделаю так, что все будут от меня без ума!
Мы стали с каждым членом той прекрасной семьи большими друзьями и до сих пор хорошо общаемся. Тогда я понял одну очень важную вещь, которую стоит понять каждому человеку – и чем раньше, тем лучше. Чтобы тебя уважали и любили, не нужно изворачиваться, стараться притворяться тем, кем не являешься на самом деле. Нужно быть собой. Это лучшее, что можно сделать, чтобы стать счастливым.
Скучал я только по борщу и по пельменям, которые в Ижевске мы лепили всей семьей. Сакральное, сказочно объединяющее было действо. Когда ко мне в гости на школьный выпускной приехали родители, мы купили фарш, сели и все вместе лепили такие вот самодельные пельмешки. В каком восторге все были!
Америка познакомила меня с новыми видами спорта – например с гольфом. Это была любовь сразу и на всю жизнь. Набор клюшек мне подарил Джейсон, и впоследствии я привез его с собой в Россию. Дом, в котором мы жили, располагался на холме, и мы просто били по шарам, даже не собирая их. Вообще гольф – чистейшая медитация. Я очень рекомендую этот вид спорта тем, кто стремится успокоить поток своих мыслей в череде будней, уравновесить разум. На поле для гольфа, куда мы иногда ездили играть, была красивейшая природа, тихонько, никого не боясь, ходили, как ни в чём не бывало, дикие олени. Такое единение разума с природой мало где встретишь. При всей суетности жизни в Америке люди там умеют уединяться, и этому у них действительно стоило научиться. Мы с Джейсоном часто ходили в однодневные походы: с утра вышли – вечером вернулись. Возьмешь, бывало, бинокль, чтобы наблюдать, попить-перекусить – и вперед!
Жалею я только об одном – что не смог попасть в школьную команду по американскому футболу. Мне очень нравился этот вид спорта, я долго вникал в его правила. Но когда я таки пришел к тренеру, команда была уже сформирована, меня не взяли, а свой горячий интерес и настойчивость я тогда не проявил. Так я впервые в жизни пожалел, что опоздал.
Наблюдая тогда жизнь вокруг себя, я впервые задумался, удивляясь, насколько безграничным может быть внутренний мир человека – каждого из тех, кто нас окружает. Каждый – уникум. Каждый до изумления не похож на другого. Джейсон познакомил меня со всемирно известным ученым-физиком, профессором Персингером. Он много рассказал мне такого, о чем я раньше даже не слышал. Например, о том, как появились первые автомобили – он был очевидцем того периода. Научил пользоваться GPS-навигатором – вещью, о которой тогда у нас и не слышали. Позже я даже познакомил его с моими родителями. Профессор был кремень-человек; до последнего спокойно гонял на «механике», ел красное мясо, запивая вином. Он умер не так давно в возрасте ста двух лет. Это была одна из самых ярких личностей в моей жизни. Америка кончилась для меня вместе с ростом курса доллара. Когда я поступил там в институт и сдал языковой экзамен TOEFL, в августе 1998 года курс доллара скакнул вверх, и родители поняли, что не смогут дальше оплачивать моё пребывание в США. Так я вернулся на Родину.
11 класс в 28 школе прошел как по маслу – весело и здорово. Поскольку у меня была видео камера, я решил снять и смонтировать фильм про наш класс (https://youtu.be/8e_iY8Sd-M4?si=pgk6IJ0K-A6kjOmt).
Молодо-зелено… ли?
В то время больше полусотни российских вузов признавали централизованное тестирование как вступительные экзамены. Мои результаты позволяли выбрать любой из них.
– А университет имени Губкина есть в перечне этих вузов? Если есть, вот тебе мой совет: учись там, – приподняв бровь, сказал отец, который, как вы помните, и сам не понаслышке знал, что такое нефтегазовая отрасль. «Керосинка», разумеется, была в списке вузов. Так определилась моя судьба на несколько лет вперед.
В моей группе МС-99-03 меня определили старостой, и мне опять пришлось взять на себя роль казначея: я получал за всех стипендии и выдавал их. Скажем прямо: учебой я не горел. Зато чем заниматься на физкультуре, нам можно было выбирать. Мотоспорт, плавание, общефизическая подготовка и прочее мне были неинтересны. А вот самбо оказалось вполне по душе. Это был мой первый опыт в этом виде спорта. Точка отсчета. Наш тренер Ирина Витальевна Карелина на тот момент была уже чемпионкой мира. Мне нравился стиль её тренировок: она умела грамотно раскрывать в учениках их физическую энергию. У неё тренировались мастера спорта, кандидаты в мастера. Она мощно вкладывалась в нас, а успех соревнований студентов-подопечных так и вовсе был для неё делом чести.
Еще до вуза я знал, что существует самбо боевое, которое направлено на то, чтобы в буквальном смысле слова уничтожить соперника – уронить его на землю, прыгнуть на ребра, сломать конечности, – а есть спортивное, призванное максимально гармонично управлять своим телом. Я учился второму, и за три года умеренных по интенсивности занятий это дало мне изрядную уверенность в себе. В какой-то момент я решил: для меня достаточно. Ирина Витальевна сказала тогда:
