скачать книгу бесплатно
Приблизившись к алтарю, Максим с уважением провел рукой по холодному камню и двинулся в обход, интересуясь, что находится позади. Он обошел каменный помост и, заглянув в нишу, обнаружил черный лакированный ящик размером с коробку от посудомоечной машины. Лак на ящике потрескался от старости, роспись потускнела. Пока россиянин рассматривал странные отверстия на всех его четырех стенках, гид уже заходил с другой стороны.
– Помогай, – кряхтя, распорядился он, хватая ящик за бока и вытягивая из-под алтаря.
– Что там? – оживился Маслов. – Предметы индуистского культа? Обрядовая утварь?
– Сейчас увидишь, – пробормотал малаец. – Это я готов тебе продать. За хорошие деньги.
Заинтригованный, Макс потянул за свою сторону, извлекая ящик на свет, скупо падающий на каменные плиты пола из маленьких стрельчатых окон. Проводник хозяйским жестом откинул крышку, демонстрируя товар лицом. Вдохнув крепкий запах сандала, Максим нетерпеливо заглянул в темное нутро ящика и с недоумением воззрился на малайца, ибо ничего, кроме чего-то пегого, спутанного, похожего на мочало, не увидел.
– Что это? – растерянно выдохнул покупатель.
– Не что, а кто, – заулыбался гид. – Это садху. Святой подвижник.
– Еще один? – недоверчиво прищурился блогер. – А его ты почему за деньги не показываешь?
– Я пробовал показывать. Этот неинтересный, любителей на него нет. Смотреть смотрят, но денег не платят. Можешь его купить.
– Давай хоть вынем твоего садху из упаковки, я посмотрю, что покупаю. А то, кроме макушки, ничего не видно.
Малаец бесцеремонно ухватил святого отшельника за пегую гриву и с силой потянул вверх.
– Аккуратнее, – заволновался Макс, с тревогой наблюдая, как гид вытягивает из ящика похожую на мумию иссохшую фигуру, много десятков лет назад застывшую в позе лотоса.
– Что ему сделается? – беспечно откликнулся продавец.
– Он живой? – с сомнением в голосе протянул покупатель, заглядывая в застывшее шоколадное лицо отшельника.
– Живой, – уверенно кивнул малаец. – Это йогин, кудесник. Просто принял обет, потому и кажется мертвым. Не веришь? Вот, смотри!
Продавец вытащил булавку и быстро уколол йогина в сухую руку. И тут же на смуглой коже садху выступила алая капелька крови.
– Это твоя кровь, – недоверчиво прищурился Маслов.
– Сам уколи, – протянул булавку малаец.
Максим взял булавку и ткнул в выложенную на бедро ногу шивопоклоннику. И тут же увидел на кончике иглы кровавый след.
– Ты видишь? Это его кровь! Садху!
– Ну да, наверно, – нехотя согласился блогер. – И чем ты его кормишь?
– Его я не кормлю. Ему не надо.
– Вот и славно, меньше хлопот, – обрадовался россиянин, подхватывая легкого и сморщенного, как полая тыква, йогина и упаковывая его обратно в футляр. – Этот подарок отцу гораздо больше понравится. Хотя бы не смердит.
Подхватив ящик с двух сторон, парни устремились к выходу из храма. Солнце скрылось за гору, повеяло сыростью.
– Макс, давай скорее, сейчас как ливанет, – подгонял малаец, отстраненно наблюдая, как, вытряхнув подвижника и усадив его на траве, блогер любуется покупкой, со всех сторон направляя на него камеру. Само собой, с транспортировкой подарка могли возникнуть проблемы, но Макс планировал отправить ящик с дипломатической почтой, ибо в консульском отделе трудился его хороший приятель Сева Бутырцев.
– Не торопи меня, Дэвид, мне же надо снять парнишку на пленэре, – отмахивался Макс, слоняясь вокруг застывшей в позе лотоса фигуры.
– Я не хочу попасть под дождь. В джунглях – то еще удовольствие. Ты оставайся, я поехал, – малаец решительно двинулся к красному «Suzuki», и только тогда Маслов свернул видеокамеру и принялся торопливо убирать свое приобретение обратно в футляр.
Когда окислившиеся от времени медные клипсы на крышке были защелкнуты, путешественники укрепили лакированный ящик на сиденье так, чтобы оставалось место для Макса, и, то и дело поглядывая на затянутое тучами небо, тронулись в обратный путь.
Малайзия, о. Суматра, 190… год
Сита всегда знала, что так и будет. Знала с того самого момента, когда чумазой голодной девчонкой переступила порог затерянного в лесу храма, к которому отец целый день вел ее через джунгли. Они вышли с первыми лучами солнца и долго пробирались по едва заметной тропинке, проложенной пилигримами через непроходимые заросли, и отец виновато говорил:
– Ты не должна ничего бояться, девочка. Если Шиве будет угодно, бог разрешит тебе остаться в его доме и танцевать для него. Я видел, как ты танцевала на празднике урожая. Ты очень красиво танцевала. Я думаю, Шиве тоже понравится.
На празднике урожая Сита вместе с другими детьми всего лишь кружилась под звуки ситара, но слова отца придали ей уверенности в собственных силах и наполнили сердце гордостью. Танцевать для Бога! Такой чести мало кто удостаивается.
– А когда вырастешь, Шива возьмет тебя в жены. Ты станешь совсем как Парвати, будешь носить тонкое сари, расшитое золотом, богатые украшения и станешь почти что Богиней.
– Это правда, папа? – с восторгом прошептала девочка, запрокидывая голову и доверчиво глядя на отца. – За что мне такое счастье?
Высохший от работы и голода индус крепко сжал мягкую ладошку дочери и тяжело вздохнул. Меньше всего он хотел расставаться со своей любимицей, но после гибели двух старших сыновей, помощников и основных кормильцев, у них с женой на руках осталось двенадцать детей, десять из которых были девочками. Когда заболел еще один сын, надежда и опора семьи, мать отправилась за советом к деревенскому колдуну. Тот загнал за плетень принесенную женщиной курицу, раскинул перед хижиной гадальные кости и объявил, что несчастья оставят их семью только тогда, когда одна из дочерей станет девадаси.
Старшие девочки помогали матери в поле, поэтому выбор пал на самую младшую, Ситу. Озорная, подвижная, со смышлеными глазами на миловидном личике, она с утра до вечера носилась по деревне, словно обезьянка, карабкаясь по деревьям, чтобы пожевать сладкой смолки и покачаться на ветках. Сердце отца больно сжималось, когда он представлял себе, что его чудесную малышку постигнет судьба храмовой танцовщицы. Да, красивые наряды, дорогие украшения и вкусная еда – но что от нее потребуют взамен!
Искоса поглядывая на дочь, отец в душе лелеял надежду, что Сита жрецам не понравится и служители культа великого и грозного Шивы прогонят их домой, как это часто случалось с другими их односельчанами, пытавшимися пожертвовать дочь Божеству или попросту продать в храм, чтобы выручить немного денег. Несколько раз отец останавливался у антрацитовых лужиц, склонившись, зачерпывал ладонью теплую жирную грязь и мазал ею хорошенькое личико малышки. Сита отфыркивалась и смеялась – ей казалось это игрой. Но на тот случай, если жрецы все-таки сочтут его дочь подходящей для Шивы, отец старался облегчить тяжесть расставания и рассказывал Сите чудесные сказки про волшебный мир, куда ей предстоит попасть.
Так, увлекая Ситу за собой и следуя едва заметным ориентирам, индус пробирался по узкой тропинке сквозь мангровые болота до тех пор, пока перед ним не открылась залитая солнцем поляна, посреди которой возвышалась белоснежная громада храма Шивы, сработанная из искрящегося в закатных лучах белого кварца. Перед высокими, украшенными резьбой сандаловыми дверьми красовалась статуя огромного слона, расписанная яркими красками, и девочка испуганно косилась на изваяние все то время, что отец тащил ее, упирающуюся, ко входу в святилище.
Неподалеку от храма виднелись жалкие лачуги, в которых находили приют странники. Шафрановыми тогами бродячих йогинов-садху с горизонтальными белыми полосами на лбу была заполнена поляна перед храмом, и Сита жалась к ногам отца, дичась чужих, незнакомых людей с безумно горящими глазами, творящих диковинные вещи. В основном это были мужчины, но изредка встречались и женщины, одетые в праздничные одежды. Странники приходили по уходящей в лес неширокой дороге, ведущей к городу. Некоторые ехали в тележках, запряженных зебу, но большая часть паломников передвигалась пешком. Многие ползли на коленях, на четвереньках или по-пластунски, извиваясь, как змеи, на животе, в зависимости от того, какой дали обет.
Сита во все глаза смотрела на безумцев, но стоило им с отцом только войти в храм, тут же забыла о них, ибо среди резных колонн, дымящихся благовоний и золотого убранства увидела Шиву, стоящего у алтаря. Он был лет на десять старше Ситы и так красив, что девочка даже зажмурилась, чтобы глазам не было больно. Но и тогда перед мысленным взором ее лучился образ прекрасного божества с гибким станом, щедро украшенным блестящими ожерельями, в тонких шелковых шароварах цвета небесной лазури и с золотыми бубенчиками на ногах. Вот бубенчики зазвенели, и девочка открыла глаза, поймав на себе внимательный взгляд его тонко подведенных глаз.
Шива вместе с лысым жрецом шел в их сторону, и Сита едва смогла уловить момент, когда отец бросился жрецу в ноги, увлекая ее за собой. Неожиданно девочка оказалась распростертой на грязном каменном полу, и прямо перед ее лицом были тонкие лодыжки юного бога с покачивающимися бубенчиками.
– Чего тебе надо? – неприветливо выдохнул жрец, застывая перед лежащими.
– Моя семья желает посвятить нашу младшую дочь великому богу Шиве, о служитель Небеснорожденного! – заискивающе подняв лицо и все еще не вставая с пола, благоговейно прошептал отец.
Нога бога была так близко, что Сита тронула пальцем один колокольчик и, лукаво взглянув на Шиву, тихо засмеялась. Он тоже ответил ей улыбкой, и сердце девочки сладко сжалось от опьяняющей радости. Она ему нравится! Шива захочет сделать ее своей женой!
– Ну-ка, встань! – распорядился жрец, бесцеремонно пихая Ситу обутой в сафьяновую туфлю ногой, и она ощутила острый запах рыбы. – Покажи, что умеешь!
Девочка поспешно вскочила на ноги и, кидая озорные взгляды на Шиву, с готовностью принялась кружиться вокруг себя, притоптывая босыми пятками по неровным храмовым плитам. Лоснящееся лицо жреца приняло скучающее выражение. Коротким взмахом руки он приказал девочке убираться с его пути и, даже не взглянув на поднявшегося на ноги отца, неторопливо двинулся дальше. Шива устремился за ним, на ходу говоря:
– Мануварьяджи, ты зря не взял девочку. Я вижу в ней задатки девадаси.
– В самом деле? – удивился жрец. – А мне она показалась слишком костлявой и угловатой.
– Да, но ее глаза! Они так и лучатся внутренним светом! А для храмовых танцовщиц это самое главное.
– Ну что же, Камал, тебе виднее. Ты занимаешься с девочками танцами, тебе и решение принимать.
– Я думаю, малышку нужно взять, из нее обязательно выйдет толк. Если, конечно, она будет стараться. Ты будешь стараться? – обернулся он к Сите.
– Очень-очень! – горячо воскликнула девочка, пожирая бога глазами.
Сита не особенно удивилась, что жрец называет его не Шива, а Камал, рассудив, что жрецу виднее, и охотно вложила ладошку в протянутую руку юноши. Это уже потом она узнала, что Камал такой же служитель храма, как и остальные жрецы, музыканты и танцоры, и его задача состоит в том, чтобы учить будущих девадаси искусству танца, которым сам он владел в совершенстве, исполняя на праздниках роль Бога.
Больше всего Сита любила смотреть, как танцует Камал. Каждый жест, взгляд, поворот его тела были филигранны, отточены до автоматизма. Глаза, руки, лицо – все жило своей, отдельной жизнью, каждая мышца рассказывала историю любви, страсти, гнева или битвы, о которых повествовал исполняемый танец. Глядя на кружащегося в экстазе танцора, девочка думала, что не научится так танцевать никогда, и в первые дни много плакала от боли во всем теле, не проходящей усталости и ощущения собственной никчемности. В просторном зале для репетиций она стояла в длинном ряду своих сверстниц, неуклюже повторяла за ними незнакомые движения, и слезы отчаяния помимо воли катились по ее щекам. Сите хотелось все бросить – чистое хлопковое сари, вкусную еду, мягкую постель и убежать домой, к черствым лепешкам, соломенной подстилке и свободе.
Но мысль о том, что не за горами тот день, когда Шива возьмет ее в жены, придавала сил. В образе Шивы она неизменно видела Камала. Танцор занимал все ее мысли, и, понимая, что Камал не меньше самой Ситы радуется ее успехам, девочка делала невозможное, отрабатывая фигуры танца даже тогда, когда ее подруги отдыхали. За благосклонный взгляд Камала она готова была отдать жизнь. Видя старания девочки, Камал подбадривал Ситу приветливым словом и доброй улыбкой, которую Сита принимала за особое расположение к себе. Как-то, когда девочки отдыхали после утренних занятий, в спальню вошла Аурита, высокая немолодая женщина из бывших девадаси. Почти все храмовые танцовщицы, закончив танцевальную карьеру, оставались в храме на самых разных работах – кто-то при кухне, кто-то в прачечной, а некоторые, вот как Аурита, ведали храмовыми обрядами.
– Младшие девочки, кто еще не знает, предупреждаю, внимательно следите за своими сари! – строго проговорила наставница, останавливаясь между разбросанными по полу ватными матрацами, на которых спали будущие девадаси. – Как только на сари появятся первые следы крови – сразу бегите ко мне! Будем готовить вас к церемонии бракосочетания.
Когда за наставницей закрылась дверь, Сита срывающимся голосом проговорила:
– Как же я хочу побыстрее стать женой Шивы!
– Глупенькая, это сущий ад! – выдохнула Рия. – Меня посвящал жрец Мануварьяджи. От него воняет, как от старой обезьяны.
– А меня будет посвящать Камал! – уверенно проговорила Сита.
– Мечтай, – усмехнулась старшая подруга. – Все мы думаем, что это будет Камал, но мало кому везет на самом деле.
– Но я же вижу, что я ему нравлюсь! – упрямилась Сита.
– Об этом нельзя даже думать! – зашептала девушка. – В этих стенах никто никому не должен нравиться. Камал, так же, как и мы, принадлежит только Шиве! Отступников ждет смерть!
И, понизив голос так, что ее можно было расслышать лишь с очень большим трудом, выдохнула:
– Разве ты не помнишь, что стало с Яшви?
Это имя было запрещено произносить в стенах храма, ибо сразу же после посвящения храмовая танцовщица Яшви задумала побег. Отсутствие девушки сразу же заметили, жрецы и служители пустились в погоню и поймали несчастную прямо за воротами храма. Наказание было ужасным. Все без исключения обитатели храма присутствовали на церемонии кары, и Сита с содроганием смотрела, как ритуальный нож легко отделил красивую головку беглянки от хрупкого, облаченного в свадебные одежды тела. Девочка видела, как в этот момент соскользнул на алтарь витой шнур – тали и как блеснул гравировкой медальон с новым именем, присвоенным Яшви при посвящении – Кави Кучинг[4 - Кави кучинг (малайский) – волшебная кошка.]. Сита содрогнулась, но взгляда от залитого кровью алтаря не отвела, ибо понимала, что это справедливо – все, что принадлежит Шиве, должно вернуться к Богу. И витой шнур – тали, с выбитым на медальоне новым именем непокорной жены бога, и ее горячая голова. Так поступали с каждой девадаси, осмелившейся нарушить закон.
– К тому же сам Камал ничего не решает, – шепотом продолжала Рия. – Храмовые служители тянут жребий. Если Шиве будет угодно, тебе выпадет Камал.
С этого дня девочка молила Шиву, чтобы он послал ей Камала. И вот настал долгожданный момент, когда она заметила на своем сари кровавые следы. К этому времени Сита превратилась не просто в прекрасную танцовщицу, но и в красивую девушку с озорными глазами, игривыми манерами и соблазнительными формами.
– Она будет лучшей девадаси за все время, что существует наш храм, – глядя на танцующую Ситу, качали головами жрецы. – И самой дорогой! Принесет храму немалую прибыль и с лихвой окупит затраты на свое содержание.
Танцовщица лишь улыбалась на похвалы, не понимая, что жрецы имеют в виду. Она не знала, что основная задача девадаси состоит вовсе не в танцах во имя Шивы. Пришедшие на праздник могут выбирать, с кем из храмовых танцовщиц они хотели бы уединиться для ритуального совокупления, чтобы на несколько минут стать самим Шивой, ибо возлечь с женой Бога может только Бог. За красивых и умелых танцовщиц жрецы взымали немалую плату, но были и провинившиеся девадаси, предназначенные почти задаром для нищих и калек. Стать такой считалось не только позором, но и означало обрести скорую смерть, заразившись дурной болезнью или попав под горячую руку безумца.
В день посвящения, назначенный храмовыми астрологами, Сита вошла в изученное до мелочей святилище Шивы в расшитой серебром оранжевой кофточке и в такого же цвета складчатой юбке, схваченной на бедрах небесно-голубым поясом-шарфом, завязанным на животе красивым узлом и спадающим длинными концами до самого пола. Ручные и ножные браслеты были унизаны серебряными подвесками, шею охватывала широкая золотая гривна. В дверях ее уже ждали.
Аурита взяла девушку за руку и повела к алтарю. Сита шла следом за наставницей и не замечала ни богато украшенных цветами храмовых стен, ни курильниц, из которых тянулись к потолку ароматные струйки дыма. Она смотрела лишь на выстроившихся в шеренгу вдоль алтаря жрецов, пытаясь угадать, кого не хватает. Значит, отсутствующий и станет ее ритуальным мужем, исполнив роль Шивы. Сита скользила глазами по суровым мужским лицам и с радостью понимала, что на ее посвящение пришли все, кроме Камала.
Наставница подвела девушку к верховному жрецу, и он жестом приказал Сите раздеться. Как только детали туалета одна за другой упали к ее ногам, один из жрецов вложил в руки посвящаемой трезубец – символ власти Шивы. Другой жрец принялся читать священные тексты, а третий, взяв острый стек, стал обмакивать его в сандаловую пасту и наносить на плечи, грудь, руки и бедра девушки сакральные рисунки. Сочетаясь браком с Богом, Сита крупно дрожала всем телом и, не веря до конца своему счастью, тревожно переводила глаза с одного служителя храма на другого в поисках Камала, уговаривая себя, что, должно быть, танцор здесь, но она его просто не видит. Но учителя танцев среди остальных по-прежнему не было, и девушка трепетала всем телом, надеясь на скорую встречу с любимым.
После того как первый жрец забрал из рук ее трезубец и с поклоном возложил на алтарь, второй жрец надел на шею девушки тяжелую благоухающую цветочную гирлянду, два других служителя Шивы взяли ее за руки и повели в глубину храма. Распахнулась низкая дверь, и Сита очутилась в маленькой комнатке, в которой ни разу раньше не была. Обстановка поражала роскошью. В центре возвышалась огромная кровать сандалового дерева с серебряной инкрустацией, поверх которой покоилось шелковое покрывало с пышными кистями. Персиковый цвет его эффектно сочетался с бордовыми бархатными подушками и такими же бархатными занавесями на окне. Шагнув в комнату, будущая девадаси ощутила босыми ступнями пушистый мягкий ковер. Интерьер и в самом деле достойный «жены бога»!
Играя свою роль, жрецы с поклоном удалились, а Сита приблизилась к серебряной чаше возле кровати и совершила ритуальное омовение. И замерла в ожидании, не отрывая тревожного взгляда от маленькой двери. Дверь приоткрылась, и вошел он! Камал! Отливая перламутровой белизной, казавшейся еще ярче на смуглой коже, его грудь украшало массивное жемчужное ожерелье. Руки чуть выше локтей обхватывали золотые браслеты. В черные длинные волосы были вплетены разноцветные шнуры, а тонкую талию обвивал красный пояс. Сита всегда знала, с самого первого дня, когда только переступила порог храма, что именно этот юноша, так успешно изображающий Шиву в танцах, станет ее мужем!
Не испытывая ни малейшей неловкости, Камал подошел к ложу и, глядя на Ситу так, как смотрел на нее, когда обучал танцам, зажег серебряную курильницу, и по комнате поплыл сладковатый одурманивающий дымок.
– Дыши глубоко, Сита. И, если хочешь, пожуй.
Камал протянул чашку с темными, остро пахнущими корешками.
– Это туманит сознание и притупляет боль.
Но Сита хотела сохранять ясность мысли, чтобы запомнить каждый миг, проведенный с Камалом, и потому отрицательно качнула головой. Тогда он поставил чашу на низкий столик и, шагнув к Сите, снял с шеи девушки цветочную гирлянду. Повинуясь взгляду ритуального мужа, Сита легла на кровать, с трепетом наблюдая, как рядом с ней вытягивается на ложе Камал.
– Слияние лингама и йони объясняет природу всех вещей, – проговорил наставник. – Это жертвоприношение, его не надо бояться. Есть глупцы, которые находят в этом что-то грязное, но на то они и глупцы, чтобы не видеть очевидного. Лингам в йони так же естественен, как утренняя роса на цветке. В эти минуты ты целиком посвящаешь себя Шиве. Давай я натру тебя благовонием.
Юноша плеснул на ладонь немного душистого масла и принялся втирать его в стройное тело Ситы, постепенно приближаясь к сокровенным местам. Почувствовав пальцы Камала там, где ее никто никогда не трогал, Сита задрожала от охватившего ее стыда и какого-то нового, неизведанного чувства, от которого сладко сжалось внутри. Пару секунд Сита сдерживалась, но, не в силах устоять и не помня себя от страсти, поддалась нахлынувшему желанию. Волны наслаждения подхватили ее и увлекли в таинственный мир взрослой жизни. «Как прекрасно, когда лингам соединяется с йони!» – думала она, неотрывно глядя в напряженное лицо Камала и следуя божественному ритму, который он задавал. Но вот Камал вздрогнул, широко раскрыл глаза, с удивлением взглянул на Ситу и на несколько секунд затих.
– Камал, тебе хорошо? – Голос Ситы звучал приглушенно.
Откинувшись на подушки, девушка с нежностью смотрела на своего любимого, ожидая ответа, но тот быстро пришел в себя, деловито завершил обряд, надев ей на шею вместо снятого ранее цветочного венка витой шнур с золотым медальоном. Сита перевернула медальон и прочла: «Мата Хари»[5 - Мата Хари (малайский) – Око дня.].
– Красивое имя, – улыбнулась она, приглашая Камала разделить ее радость.
– Ну вот, Мата Хари, теперь ты стала настоящей девадаси, – сухо проговорил Камал, поправляя ритуальное ожерелье на шее девушки и стараясь не смотреть ей в глаза. – Надеюсь, у Шивы не будет повода гневаться на тебя. А теперь ступай к Хемнолини, она преподаст тебе науку любви.
Слушая, как старая Хемнолини рассказывает о боге Каме и придуманных им позах для достижения наивысшего наслаждения, которое дарует любовь, девушка живо рисовала в воображении образ Камала, ибо никого другого рядом с собой и представить себе не могла. Но реальность оказалась далеко не так радужна, как виделось Сите. Буквально на следующий день после посвящения Мата Хари танцевала с другими девадаси на храмовом празднике, и на нее указал богатый брамин[6 - Б р а м и н (санскрит) – человек, принадлежащий к высшей касте.]в длинном золотом дхоти[7 - Традиционный вид мужской одежды, распространенный в Индии.]с вышитой каймой. Паломник выглядел настолько отталкивающе, что в первый момент Сита наотрез отказалась уединяться с ним в ритуальной комнате. Но жрецы зашипели на нее, как рассерженные гуси, требуя немедленно пойти с брамином и исполнить свой долг.
– Какая невиданная дерзость! – возмущались они. – Девадаси отказывает просящему!
– Будьте к ней снисходительны, девочка еще слишком молода, – мягко увещевала жрецов добрая старуха Хемнолини, делая Сите страшные глаза.
Сита умоляюще смотрела на Камала, ища защиты, но тот молчал, соблюдая нейтралитет и демонстративно отвернувшись от строптивицы. Рыдая от собственной беспомощности, Сита покорно последовала за пузатым краснолицым богачом, то и дело утиравшим мокрым платком потеющий лоб и толстую бычью шею. Потный брамин долго мял ее тело липкими руками, а затем быстро и больно проделал с ней то же самое, что и Камал. Но это было совсем другое ощущение, прямо противоположное тому блаженству, которое Сита испытала с возлюбленным. Сжав зубы и крепко зажмурившись, она старательно скрывала охватившее ее отвращение, но брамин все равно остался недоволен. Выходя из ритуальной комнаты, где рыдала в подушку раздавленная девадаси, он презрительно обронил:
– Девчонка не стоит ни единой рупии из той сотни, что я за нее заплатил!
Этим же вечером в комнату танцовщиц заглянул Камал и под недоуменными взглядами подруг поманил Ситу рукой. Девушка вышла из храмовой пристройки и устремилась к ожидающему в стороне Камалу. Думая, что он пришел ее успокоить и подбодрить, Сита обхватила его шею руками, намереваясь поцеловать, но юноша отпрянул в сторону, гневно сверкнув глазами.
– Что ты делаешь, безумная? – шепотом воскликнул он. – Ты гневишь Шиву!
– Но ты – его воплощение! – горячо зашептала Сита. – Ты сам выбрал меня!
– Не я, а жребий!
– Но я же видела, что тебе со мной хорошо!
– И что с того? Даже если это так, мои эмоции не имеют ровным счетом никакого значения! Мы служим Шиве, и все наши чувства должны быть направлены только на него! Ты должна принимать паломников, любого, который на тебя укажет и сможет за тебя заплатить! Больного, кривого, прокаженного! На то ты и девадаси! А ты что сегодня устроила? Да еще смотрела на меня так, как будто я обязан был прогнать знатного брамина! Ты не должна больше этого делать! Ни в коем случае! Поняла? Иначе тебя ждет суровое наказание.
– Я не смогу лечь ни с одним мужчиной, если не буду уверена, что вечером упаду в твои объятия! – твердо сказала Сита, не отрывая решительных глаз от пылающего гневного лица Камала. – Разве Шиве станет хуже оттого, что мы с тобой будем счастливы?
– Глупенькая! Шиве, конечно, не будет хуже, но если узнают жрецы, нас с тобой убьют. Кроме ритуального соития, символизирующего первую брачную ночь Шивы и его жены, служителям храма строго запрещается вступать в связь с девадаси.
– Никто не узнает! Я буду приходить к тебе в комнату поздно ночью, когда все спят, и уходить, пока заря не окрасит небо в цвет лепестков роз!
