скачать книгу бесплатно
Неприкосновение
Нэлли Александровна Спасова-Земляниченко
Название сборника звучит несколько неожиданно – «Неприкосновение». Видимо, автору свойственно ощущение того прекрасного светлого настоящего, к которому хотелось бы отнестись трепетно. И это настоящее легко разрушить, неловко прикоснувшись.
Нэлли Спасова-Земляниченко
Неприкосновение. Стихи и философские раздумки
© Татарское книжное издательство, 2018
© Спасова-Земляниченко Н. А., 2018
Соприкосновение с Поэзией
Литература – капризная дама. В свои фавориты она выбирает не всегда самых даровитых и талантливых. К???примеру, наши земляки-казанцы поэты Иван Данилов, Геннадий Капранов, Юрий Макаров безусловно достойные всероссийского признания, даже у нас в республике долго оставались в тени, испытывая проблемы с изданием своих книг. У них был нелёгкий поэтический путь, они не умели постоять за свои рукописи, да и, откровенно говоря, были по жизни несобранны, беспечны, относились к своему творчеству не с должным вниманием. А теперь, когда ушли из жизни, мы всё больше и больше понимаем, что они были одними из самых интересных и самобытных поэтов республики. В какой-то мере судьба и творчество казанской поэтессы Нэлли Спасовой-Земляниченко схожа с этими, не умевшими встроиться в окружающий прагматичный мир поэтами.
Нэлли Спасова-Земляниченко родилась в 1940 году в Бугульме. Там же, ещё учась в средней школе, начала писать стихи. Как-то 5-классницей, возвращаясь домой из школы, она попала в пургу. Зимней непогоде она посвятила стихотворение. Вот несколько строк из него:
Пурга сугробами распоясалась,
Волнистой прядкой по улицам стелется.
Люди бранятся: погода адская,
Вишь, разгулялась-то как метелица!
Проба пера… Не будем судить строго. Но вот отец, в прошлом военный моряк, отнёсся к творчеству дочери жёстко. Юная поэтесса показала ему своё стихотворение, а он её – валенком: «Не занимайся чепухой, садись задачи по математике решать!»
Но «чепухой» заниматься школьница не перестала. Она стала ходить в литобъединение, где руководителем был Ринат Суфеев, в будущем известный писатель Роман Солнцев. У него она и получила первые уроки литературного образования.
После школы Нэлли поступила в Елабужский педагогический институт, а затем, переехав в Казань, стала студенткой истфилфака КГУ. Училась на вечернем отделении, а днём работала на стройке. И продолжала оттачивать своё поэтическое перо – ходила в Дом печати на улице Баумана (центр литературной жизни Казани прошлого века) в обосновавшееся там литобъединение, руководимое Рустемом Кутуем. Потом было другое ЛитО – под руководством Марка Зарецкого при музее М. Горького. Поэтическая жизнь в Казани тогда кипела, все друг друга хорошо знали, то время дало целую плеяду интересных поэтов.
Затем – Забайкалье, возвращение в Казань. Нэлли Спасова-Земляниченко учительствовала, работала в библиотеке… Пути-дорожки поэтессы хорошо видны в её стихах, в которых, кроме примет биографии, прослеживаются несколько главных тем.
Её стихи о природе, любви к ней, единения с нею даже темой не назовёшь. Белоснежные стволы берёз, светлые луга, сочные травы, прозрачные подснежники, косые дожди присутствуют в творчестве Спасовой-Земляниченко неизменно, как в повседневной жизни у нас. Только у неё с природой, в отличие от большинства смертных, – самая что ни на есть кровная связь, я бы даже сказал: интимная близость. Особенно проникновенны стихи о поздней осени и зиме:
…Белее снега в мире нет печали,
Светлей его не знаю доброты.
Или:
Я осень позднюю люблю
за листья, ярко умирающие,
за каждый клён,
за тот уют,
что в нашем доме не бывал ещё.
И в самом деле, природа в её стихах зачастую противопоставляется домашней жизни со всеми её бесконечными хозяйственно-бытовыми буднями и однообразием. Нередко поэт, оставив «пустые, несрочные дела», просто-напросто сбегает из дому «смотреть на берёз просветлённые лица» и «душой проясняться» в лесу.
Я давно знаю Нэлли Александровну. По отчеству к ней никто никогда не обращался. Разве что школьники, её ученики? Она сама всю жизнь походила на ученицу, готовую брать уроки у любого встречного-поперечного??– широко распахнутые, ясные глаза, постоянно вопрошающий, всему верящий взгляд, в движениях отзывчивость и порыв – помочь, понять, согреть своею такой же распахнутой, как глаза, душой. А в ответ зачастую??– равнодушие и обман. Прошу простить за вольность, но я готов сравнить её с какой-то трепетной, доверчивой бабочкой, случайно севшей на занавеску в вашей комнате. Её не то что поймать – её можно просто и не спеша взять двумя пальцами… Быть может, потому-то природа, лишённая возможности обмана, подвоха, предательства, особо ей близка и понятна.
Вот и вышли мы на столбовую её творчества. В одном из сильнейших своих стихотворений «Бегу, и даже некогда упасть» она говорит простодушно:
Среди друзей мне не хватает места —
Врагов не знаю, а друзья не те.
Какое страшное и беспощадное к себе самой признание! Она не боится выглядеть в неприглядном свете???– беспомощной, виноватой и даже – нонсенс для женщины! – старой. Она, душой своей оставшаяся в звонком, босоногом детстве, недоумевает: «И вот. Я в этом обвиняюсь. В старости. В чём-то настигающем меня, незаслуженном, непоправимом». И в сердцах называет старость свинством. Конечно, для человека набожного, готового смиренно принимать «сумрак неминучий», это звучит вызывающе. Но что поделать – ничто человеческое для поэта не чуждо, ей больно за быстротечность жизни. В своих стихах она продолжает легко и женственно витать в облаках над пыльной суетой и пустым мельтешением, тянуться к прекрасному и высокому.
Мой поезд жизни быстр и одинок.
Когда-то должен он остановиться.
Остановлюсь и я.
Но как далёк
ещё мой путь до звёзд и совершенства.
Верите – нет, но один из важных постулатов теории относительности как раз в том, что поэты не стареют, они остаются молодыми, «не замечая возраста примет», как астронавты в межгалактических путешествиях к далёким звёздам.
В святой безудержности своих чувств Спасова-Земляниченко порою выбивается из строгих канонов поэтики. Тут она напоминает одного из упомянутых поэтов, а именно – Юрия Макарова, тоже в творческом порыве вылетавшего за пределы ямбов и хореев, мужских и женских рифм. Но это придаёт её стихам безыскусственность и живость. Стихи Спасовой-Земляниченко – это настоящая поэзия, не почерпнутая в литинститутах или каких-то словорях-интернетах. Как нужно чувствовать и любить природу, весь бескрайний мир, какой надо быть открытой и чувствительной, чтобы написать на первый взгляд такое простое:
Снежинки прикасаются ко мне —
Я бережнее нежности не знаю.
И таких неоспоримых ценностей в её творчестве можно брать пригоршнями и показывать честному народу – вот она, поэзия! Не знаю, но даже ведь наименование её на земле нашей как Спасова-Земляниченко удивительным образом соответствует её облику и сути.
Одарённая природой (или Богом) чувствовать поэзию, жить в ней, осознавать и передавать её в своих творениях другим, она за всю свою жизнь смогла поучаствовать лишь в коллективных сборниках. И всё! Да, литературная общественность признавала её поэтическую неординарность, но неприкаянную и непрактичную, не умеющую постоять за себя и своё творчество поэтессу обходили на поворотах проворные и вёрткие борзописцы, выпускали книги, вступали в писательские союзы, занимали должности, поучали других, не таких ретивых, и красовались, красовались…
Уяснив невозможность издать свои стихи естественным, точнее сказать, установленным для настоящего поэта путём, она подкопила денег и выпустила, наконец, собственный поэтический сборник – небольшой, скромный, за свой счёт. Книга с мизерным тиражом, без грамотного продвижения, естественно, не могла иметь сколь-нибудь достойного резонанса. С тех пор прошло немало лет. Сегодня в стенах Татарского книжного издательства в некоторой мере восстановилась справедливость – у вас в руках книга Нэлли Спасовой-Земляниченко. Хорошая книга. Знакомство с ней станет соприкосновением с подлинной поэзией, её сущностной природой, которой в наш век так нам не хватает.
Ахат Мушинский
Неприкосновение
Господь, ты пишешь книгу бытия…
Бегу, и даже некогда упасть…
Не знаю, что это – жизненная установка, мелодия или просто припев моей жизни…
Но я пребываю с радостью в моих буднях, люблю небо и землю в любое время года, благодарная Господу нашему за нескончаемые дары Его, отзываясь стихотворными строками.
Но это в нечастые минуты отдохновения. Себя, как мать, жену, хозяйку, со всеми заботами, глупенькой суетой, я не могу посадить в последний вагон, хотя он и купейный. Еду иногда в плацкартном, чаще??–??в общем. И здесь – свои, утверждённые обыденностью радости, а вернее – необходимости: встать утром пораньше, пока воздух городской свеж и тих, пробежаться в посадках с зарядочкой, потом принести с лоджии ведро с трогательными корочками льда??– это зимой.
Ох и чудненькое ощущение – обжигающее блаженство ледяной воды по телу! А потом – началось: варить, убирать, сад летом, поездки к старенькой маме в Бугульму – всё это на бегу – привычном, вовсе не безрадостном в своём движении, поскольку необходимом.
Это – для меня и близких моих. Не потому ли мне и упасть некогда? Но Бог… Он бережёт меня, постоянно предостерегает, даёт мудрость, как поступить, не обидеть, не разгневаться…
И, наверное, благодаря этому всё-таки я не существую, а живу – счастливая, странная, даже себе непостижимая, но благодарная и преисполненная ко всему и всем любовью. Без врагов. Без зависти.
Без ожидания собственного конца.
«Боюсь пути и лёгкого, и ложного…»
Боюсь пути и лёгкого, и ложного,
Боюсь, поднявшись, соскользнуть во тьму.
Ещё я не постигла Слова Божьего,
Но слёзно, тихо радуюсь Ему.
Мои печали и следы усталости
Уже успели выплеснуть глаза…
Но о любви в сияньи Божьей благости
Мне из людей никто не рассказал.
Отблеск заката
По берегу, как по ненастью,
иду, оставляя следы.
И отблеск заката – в запястье,
по тёмной дороге воды,
по вёслам заброшенной лодки,
по тёплым ладошкам песка…
Как бережно, верно и кротко
его принимает река.
От берега не уплыла река,
касаясь серебристого песка.
Её сдержали Господа рука
и ангелов рисунок в облаках.
И в ласковой, неслышимой волне
сдалась река небесной тишине.
И поняла я – это не во сне:
Он, мой Спаситель, помнит обо мне.
Иначе как постичь простую суть,
что столько сердцу суждено вместить
любви Христа, чтоб глубоко вздохнуть
и молча сникнуть: «Господи, прости!»
«Сварить, постирать…»
Сварить, постирать,
рассчитаться с посудой,
ворчать перестать
и из дому сбежать.
Поверить простому и вечному чуду,
что можно с восторгом закат наблюдать,
по берегу тёплой Казанки, как в детстве,
скакать, не боясь уколоться, босой…
Как счастливо бодрое, звонкое сердце!
И дождик застигнет – июльский, косой.
Промокнуть, поверить…
Вконец пролениться,
помедлить
к своим возвращаться домой.
Но остановиться вдруг
и убедиться,
что вовсе недолгое счастье – одной.
Без тебя
В доме пусто без тебя и сына
(радость одиночеству под стать).
Грустно мне без вас,
но, очевидно,
целый месяц можно отдыхать.
Покупать пакетики для супа,
пить кефир и подорожник есть,
и не слышать: «Мама, это глупо
и не обязательно – худеть».
Бегать и читать довольно много —
верно и восторженно читать.
Только вдруг почувствовать тревогу
и от одиночества устать.
Ощутить неполноту досуга,
ни за что не взяться с огоньком…
Мы просуществуем друг без друга,
чтобы счастливо зажить потом.
В Забайкалье
Как листвянка разбрелась по горизонту!
На рассвете я дивлюсь её узору,
незапятнанный, он только-только дышит,
незапамятный, веками он недвижим.
Там, в долине, где-то впадина седая
и багульник синим цветом опадает.
И черёмуха: как с севера, угрюма,
замирает, отражаясь над Урюмом.
Здесь спокойствие задумчиво и нежно,
и оно меня волнует, как сердечность.
В Лебяжье
Как одиноко – среди бела дня,
среди всех дел – полезных и случайных!
Но как легко касается меня
лист осени – озябший и печальный!
Когда в субботу вешаю бельё,
а вечером во дворике читаю,
а в воскресенье дождь с утра польёт,
но всё равно сынишку забираю,
с ним мяч и сказки убегают в лес,
с берёзами я заживу соседкой…
Отдам ладонь —
В круженьи тихом лист
летит ко мне единственной монеткой.
