скачать книгу бесплатно
– Проходите, Софья Яковлевна, проходите. Здесь гостиная, а это у нас спальня. Ритуля моя – любительница поспать, да так крепко получается у нее – не добудишься порой. Софья Яковлевна, позвольте, я вас Софой называть буду? А вы меня соответственно Гошей. Идет? Ну и нормалек! А здесь коридорчик и комнатка. Называем ее – диванная. Если кто из гостей переберет ненароком, то обычно сюда кладем, тихо здесь, ничего не слыхать. Пусть отдыхает себе человек. Правильно? Я вот и бутылочку минералки поставил, чтобы в случае чего не блуждал без дела. Эта лестница – в подвал, а там сауна, баня, значит. Я на секунду спущусь. Порядок. А здесь – опять коридорчик, лестница в мансарду и, наконец, каминная – романтично полыхает. Вы, Софа, кто по образованию? Английская литература девятнадцатого века? Душевно. Я по молодости лет тоже увлекался – Киплинга даже пытался переводить. А хотите, через полчасика, когда все успокоятся, я вам здесь что-нибудь продекламирую? Не возражаете, Софа? Ну вот, мы и вернулись. Рита, что с нашим гостем? Ты его совсем замучила, я вижу. Клюет носом. Толя, как себя чувствуешь? Спать? Ну что ты, брат, такая рань! Я обещал Софье Яковлевне стихи собственного перевода в каминной почитать, а ты говоришь – спать. Обижаешь! Ну ладно, ладно, сейчас старинного вискаря со льдом по бокальчику, без него нельзя, и сразу, так и быть, уложу тебя. Рита, не помню, в диванной постелено? Ну пойдем. Тяжелый какой.
Так. Пока все по плану.
– А вот и я, девочки. Уснул ваш супруг, Софья Яковлевна. Устал, ответственный работник, намаялся. Давайте, девчата, сейчас я бутылочку французского открою и переберемся-ка к камину, там я вам стишата почитаю. Рита, что же ты, право дело, такая несветская. Зеваешь, словно гиппопотам. Даже неудобно. Слыхала уже стишата, глаза слипаются? Ну ладно, иди, иди, родная, ложись. Я недолго. Только пару сонетов – и к тебе. Спокойной ночи, Ритуся.
Движемся строго в соответствии с графиком.
– Пойдемте-ка, Софа, к огню, я еще сухих подложил. Обворожительно в каминной. Не находите? Языки пламени пляшут на взволнованных лицах безумцев. Терпкое вино, правда? Горчит? Это потому, что в нем растворена грусть по неразделенной любви, по упущенным возможностям и щемящее чувство пролетающих мимо годов. Это в первом бокале, а во втором – неожиданные разрывы, краткие свидания, несказанные слова, нечаянные, трогательные прикосновения и опять грусть, но уже с легким привкусом счастливых мгновений, ты не находишь, Софа? Да? Все забываю спросить. А как ты смотришь на непростительные ошибки, о которых потом всю жизнь вспоминаешь с удовольствием? И я так же. Пойдем? Куда? Здесь неудобно, хоть и спят все, но… Осторожно – ступеньки. Сейчас открою, светло будет.
Широким жестом я отворил перед Софой дверь. Сладко пахнуло сухой березой. Поворот выключателя…
В центре предбанника господин Потапов одетый в длинную теплую майку, совершал четкие, ритмичные движения, старательно следуя отрывистым указаниям невидимой от двери жены моей, Маргариты Павловны:
– Так, Толик! Давай, Толик! Еще, Толик!
Ведь знал – не нужно приглашать Потаповых.
Крайняя женщина
Беды ничто не предвещало. В разгар шестого десятка мирно встал на якорь в тихой гавани с живописными берегами горделивый фрегат судьбы Альберта Анатольевича Протасова. Жизнь удалась. Бурной песней с раскатистым припевом прокатилась его жизнь. Сейчас звучал её четвертый, заключительный куплет. Протасов немало успел, повидал и отведал. Казалось прожил не одну, а букет ярких ароматных жизней. Да и теперь ничуть не доживал, а жил в широком смысле и в разумном достатке. Просто нынешняя жизнь не устремлена, как прежние, в будущее, а наполнена до краёв полновесным и осмысленным настоящим. Альберт Анатольевич, можно утверждать, счастлив.
Познав женщин изрядно, будучи смолоду не раз женатым, сейчас разведясь, предпочитал одиночество, в том смысле, что совместного хозяйства ни с кем не вёл. Личной же его, лежачей, жизнью заправляла Татьяна Николаевна, дама хоть и в летах, но ни охоты, ни навыков ничуть не утратившая, к тому же обладательница весьма приятной наружности сквозь которую зримо проступала былая неземная красота. В любви Татьяна Николаевна проповедовала напор и отвагу. С Протасовым они ладили ещё и потому, что встречались нечасто. Жили себе в разных углах Москвы две параллельные, но иногда в своё удовольствие пересекающиеся прямые.
А с Асей Эф у Протасова давнишнее знакомство. До последнего развода, до встречи с Татьяной Николаевной, до много чего ещё, разговорились они на одном полусветском приёме, да и сделались добрыми приятелями. Иногда обедали по-соседски, болтали в кафешках, а однажды по случаю напились. Как и Татьяна Ася Эф отмечена красотой, но неброской, без затей словно угловатая юность никак не отольётся в плавную женственность. «Сладкий двухнедельничик», оценил перспективу избалованный Протасов. Было Асе чуть за тридцать. Он без напора «подкатил», но сразу не выгорело и отложил до «лучших времен», да и занят был тогда плотно, развод-раздел, то-сё…
С бытом у Аси Эф так: не расписанная, по граждански на невнятных правах в чужой однушке со вторым живет, а мальчишка от первого с бабушкой в провинции. Работает в пяти местах, а на шубу три года откладывала. Годы летят, перспективы не ясны, каждый день словно с нуля начинаешь. Так что куда не встань везде шатко. Надо что-то менять. А что? И с чего начинать?
Но человек Ася Эф звонкий, смешливый, заметный и люди вокруг неё успешные, знаменитые – победители, столпы общества, артисты, богачи. Ася – организатор массовых мероприятий с президиумом и фуршетом, фестивалей кино и закрытых карпоративов. Роль её, хоть и ответственная, но не первая – администратор. Своя, но не ровня. На чужом, короче, веселится Ася Эф празднике.
А тут этот Протасов… вхож, вращается. Староват, хотя и с деньгами, выглядит терпимо, успешен… По женской градации, несомненно, «интересный мужчина». Пусть будет пока под рукой.
Виделись они нечасто, раз в пару месяцев, но всегда с удовольствием и обычно в непогоду.
Погода установилась отвратительная. Вообще зима в тот год выдалась зябкая, сопливая, бесконечная. К марту Протасову осточертенело целиться куда шагнуть чтоб не черпануть жижу с мостовой. Захотелось солнца, тепла и простора.
Лететь, – постановил, как отрезал, он: – срочно на море.
Сразу представился балкон над пустынным пляжем, горячий ветер в лицо и прохладная за спиной комната с широкой заманчивой кроватью. С кем только лететь? Одному неправильно, потянет через пару дней на нежное, начнешь суетиться, искать приключений, напорешься… Несолидно. Надо кого-то брать. Татьяна Николаевна не подходила. Протасов дорожил сложившимися, как ему казалось идеальными, отношениями в стиле параллельных прямых. Не хотелось рисковать ими недельной проверкой. Татьяна Николаевна же с этим, введи её в курс дела, не согласилась бы конечно. Протасов ей нужен в широком диапазоне, инстинктивно.
Миллиона три лет назад женщина первой, желая сберечь прижимая к груди не одного, а сразу двух детенышей, встала с трёх конечностей на две задние. Стали заняты все руки-ноги и прокормить себя и детей одна уже не могла. Потребовалась помощь самца, конкретного папаши, чтобы он добывал питание и помогал в быту. Так появилась семья. Нужда в муже закрепилась в инстинкт. У Татьяны Николаевны с этим инстинктом не заладилось давно, короткий брак, стремительный развод. Теперь она была очень не против вместо пунктирных встреч видеть Протасова каждый день пусть даже перед телевизором. Пора к кому-то прибиваться, жить одной женщине неприлично.
Протасов задумался о персоналиях. Кота в мешке не хотелось. Неизвестно как себя проявит в полевых условиях. Начнет на столе плясать, лифчиком размахивать или, не дай Бог, из окна по пьяни блеванет. Требуется человек знакомый, надежный, но и с эффектом волнующей новизны.
Тут-то вовремя, как солнце над Японией и взошла кстати расставшаяся со вторым гражданским и, стало быть, открытая для предложений Ася Эф.
– Имбирного чаю, пожалуйста, – обратилась Ася к величавому официанту: – без меда и в большой чайник. – Затем, запоздало согласовывая вопрос, повернулась к Протасову: – Правильно?
– Да. И штрудель. – Кивнул Протасов и спросил в свою очередь: – Тебе-то что сладкого? Вишневый торт?
– Пожалуй.
Официант отчалил степенно, как ледокол. За окном пешеходы форсировали полноводный Цветной бульвар.
Протасов залюбовался Асей, он только что разглядел её карминовые блестящие глаза. Не подозревая в них новых цветных линз в минус три, он не чувствовал себя обманутым. Ему захотелось быть с Асей, говорить про неё «моя Ася», знать какова она на вкус и запомнить запах. Захотелось её познать. Ася ему ожидалась мягкой, податливой и подвижной.
– Тебе не надоела слякоть? – Протасов, разлил прохладный, видно путь ледокола обратно пролегал через полюс, чай и продолжил: – Махнем-ка на море, Ася.
– На какое? – Ася оторвала взгляд от пешеходов за окном.
– Как это «на какое»?. – Удивился Протасов: – На теплое.
– Черное знаю, Желтое, Красное… Даже, Мертвое, но «Теплое»…
Ася смотрела сквозь карминовые линзы с сомнением: приятен, респектабелен. Почти на двадцать лет старше. Разумно ли рассматривать кандидатом?.. Но это предложение про море…
Раньше она была влюбчива. Мальчики, потом юноши, парни, молодые люди и, наконец, мужчины волновали и беспокоили. Любовь ей представлялась как в советском кино, когда люди строго обнимали друг друга, почти помпезно, соприкасались губами и под олицетворяющую вихрь в их душах, громкую музыку удалялись из кадра, словно космонавты на самую дальнюю планету. В её же жизни это случилась совсем не по кино. С нею вышло липко, нечисто и болезненно. Она оттягивала, страшилась, не хотела этого над собой. Он настаивал, проявлял силу, хватался, склонял…
Потом она сидела на краю ванны и смотрела, ошеломлённая и несчастная, на густую бурую воду.
На теплое море отправились ночным рейсом. Поспели к завтраку. Пахло горячим хлебом и счастьем. Их багаж нес немолодой мужчина похожий на пацана. В номере ветер трепал занавеску спутав её, должно быть, с флагом пиратского фрегата. Балдахин над кроватью выглядел многообещающе, как занавес в академическом театре перед премьерой.
Ася посмотрела на кровать с тревогой. Другого спального места не имелось.
В гостинице и на пляже пустынно. Весь комфорт и романтика только им. Пальмы шуршали, сосны склонялись к воде, а горы хмурились.
Протасову здесь нравилось. Прекрасное место для трогательного романа. Он порассуждал с барменом о падении нравов, с поваром о приправах, а у швейцара выяснил куда бежать если цунами.
Баранина за обедом таяла во рту, а финики, как сказал официант, пахли пустыней Калахари. Ни Протасов, ни тем более Ася, второй раз выбравшаяся за границу, и нюхом не нюхивали Калахари, но поведя ноздрями согласились и заказали ещё местного вина.
Ночь опустилась на плечи Аси, как рука деревенского кавалера: плотно и настойчиво. Пришла пора ложиться спать. Кровать в их номере наверное заняла бы половину Калахари, но пахла не финиками, а ветром с гор. На каждой подушке лежало по шоколадке.
– Горький, – прочитала Ася.
– Горько? – Переспросил, подозревая невероятное Протасов.
– Шоколад, говорю, – развернула обертку Ася, – горький.
Потом Ася опустилась на ковать с балдахином рядом с Протасовым и произнесла испачканным шоколадкой ртом: – Нет.
Протасов удивился и не нашелся, что ответить. Ася повернулась на бок, вписалась повторяя рельеф тела Протасова, и затихла.
Он посмотрел на потолок, потом в темноту за балконной дверью и решил не горячиться, не буянить по случаю отказа ему в близости.
У каждого своя скорость. – Думал Протасов: – скорость всего. Скорость ходьбы, бега, мысли… скорость жизни в конце концов. Кто-то свою дистанцию проходит за восемьдесят лет, а кто и за тридцать восемь. Точно так же у каждого наверное своя и скорость чувств. Мы не мухи, что б на лету… должно быть у Аси такая прелюдия перед сексом, а впрочем «секс» это просто отношение полов, любые отношения, а значит спать рядом тоже «секс». Значит секс у нас с Асей сейчас в самом разгаре. Эту мысль Протасов додумал уже сквозь сон.
Дни им выпадали солнечные с солёными брызгами и короткими беспечными поездками на кукольной машинке в горы. С гор море выглядело океаном. Вечерами немногочисленные постояльцы гостиницы собирались на веранде, обменивались новостями и национальностями. К ночи все становились лучшими друзьями и собирались на следующей неделе друг другу в гости. Протасова и Асю с нетерпением ждали уже в семи странах. Бар пустел к двум, но перепивших не бывало.
Пять раз Протасов и Ася укладывались спать в одну постель. Они засыпали, чувствуя тела друг друга. И спалось им долго и хорошо. Они не толкались, не брыкались, не храпели, не бормотали во сне, просто спали. Пробуждались от шума прибоя и гудков уходящих в плаванье длинных как безоблачный закат либерийских контейнеровозов. Проснувшись они ещё полчасика валялись, нежились и болтали всякие пустяки. Начиная с третьего утра голова Аси лежала на плече Протасова и её волосы настойчиво щекотали ему щёку.
– Нет, – сказала Ася на пятое утро, – мы не полетим в Осло. Пусть не ждут.
– Это почему же? – Притворно удивлялся Протасов.
– От этой фрау… – Ася вопросительно косилась на Протасова, – можно говорить про норвежку «фрау»?
– Говори. – Разрешал Протасов.
– От этой фрау Эмилии пахнет щами.
– Ну и что? – Пожимал одним, не занятым Асей плечом Протасов.
– Лететь через всю Европу нюхать щи!? Зачем? Понюхаем дома.
– Ты права. – Соглашался Протасов.
За все пять дней Протасов и Ася ни разу не поссорились или поспорили. А на шестой день Ася себя разрешила. В этот вечер Ася не сказала «нет». Протасов развернул Асю к себе и она посмотрела на него не только всеми, как говориться, глазами, а прямо всем лицом, даже пожалуй и всем телом.
Как и ожидалось, она оказалась податлива к тому же безмолвна. Она билось об него как лодка о причал в безветренную ночь. Тело её ждало то ли попутного ветра, то ли приказа к отплытию или просто чтобы позвали. Они долго потом молчали, когда же он заговорил, Ася отозвалась трезвым, будничным и нейтральным голосом словно только что они не любви предавались, не сливались в единое, а отсидели сеанс затянутого фильма.
Протасов удивился. Ася говорила так, будто ничего важного не произошло. Ни ближе, ни дальше, ни радостней она не стала. С Асей случилось одиночество вдвоём.
В идеале, женщина это вход, красиво говоря, врата в другой мир, вернее, на другую половину нового для тебя мира, с таинственными глубинами, притягательными просторами и ненаглядными пейзажами… Ты сходишь в этот мир как инопланетянин с перископом между ног.
Опустившись на Асю Эф, Протасов в новый мир не попал. Он как бы остался в прихожей на пороге перед закрытой дверью и открывать ему никто не торопился, как он не стучись. Не был он допущен, а… а может за Асей и нет никакого нового мира? Бывает ли так?
На утро был отъезд.
Москва разъединила делами и заботами. Встречались на бегу, общались, короткими фразами. Свидание по-взрослому не складывалось.
Жизнь катились как маршрутный автобус со всеми остановками.
У Аси маршрут напряженный по оживленным многолюдным проспектам. А у Протасова полупустой, многие уже сошли, катит по спальным районам или даже пригороду. Протасов сидит по ходу движения и думает, глядя в окошко: вот, съездили на теплое море, проветрились. С вопросами конечно, но не без результата. Чего ещё надо? Живи дальше, оставь прошлое в прошлом.
Но не идут у Протасова из головы ночи с открытыми ветру окнами, вкрадчивым прибоем, изогнутыми соснами у воды, не хватает Асиного тепла рядом, её щекотки с соседней подушки и негромких разговоров по утрам.
Вот ведь чушь! С его-то жизненным опытом, коллекцией острых ощущений, эта поездка должна пройти рядовой историей, обычным делом, последней… тьфу, не говорят сейчас «последней», говорят «крайней», пока его женщиной.
Но нет покоя Протасову. Почему Ася такая? Почему она оказалась каменной стеной и закрытой дверью? Весь его опыт, понимание жизни, разум протестовали, отказывались смириться с поражением. Ведь не растопить, не порадовать безусловное поражение.
С Асей они теперь виделись только по его инициативе. Она встреч не искала, хотя и не избегала.
– Давай встретимся, – говорил Протасов.
– Хорошо, – отвечала Ася.
Слово «хорошо» у неё не означало оценку действий, а только согласие с ними. Не «ты хорошо делаешь со мною это», а «хорошо, делай со мной это». Короче, на встречи с Протасовым Ася Эф соглашалась. А Протасов ждал их, считал дни и часы как остановки своего маршрута. Ему мучительно хотелось исправить положение, пробить эту стенку и открыть дверь.
Скрежет тормозов. Магнитофонный голос. Двери открываются. Из-за спины вопрос: «вы выходите»? Как ему не хотелось выходить, а хотелось чтоб сюда в его маршрут вошла Ася, плюхнулась рядом на сиденье. – «Ну, и куда катим»? Но, нет её на остановке. «Да, выхожу». Поручень, ступенька, твердая земля, и пересадка на Асин маршрут.
Вот и сама Ася. Ветер из окошка развивает волосы, солнце умывает лицо, а улыбка раздвигает губы. Она радостна и не становится радостней ещё от того что вошел Протасов.
Её маршрут битком. Тут торопятся, стремятся и хотят. У всех цель, задача, непокоренная впереди вершина. Кто сказал, что молодость лучшая пора жизни? Не самый умный человек. Лучшее время когда вся обязательная работа сделана, а ты здоров.
На Асином маршруте он чужой. Все, как один, в процессе, а Протасов уже в результате. Ася ни с кем его не знакомит, не сводит, сторонится его при посторонних. Протасов не понимает. Думал: в чем проблема? Всем всё равно кто с кем. Потом решил: ей не всё равно. Не нужно что бы знали, что он у неё есть. Свободная женщина, в случайных связях на вечеринках, фестивалях и Неделях культуры не замечена. Ведь не знаешь где найдёшь. Начнет какой-нибудь подходящий человек справки наводить: с кем, дескать, Ася Эф на этом праздничном корабле каталась? А рассказать про неё и нечего. Чиста, только мужья, загсовый и гражданский Решив это, отступить бы Протасову, бросить Асю в самом начале но… Протасову неприятно, не привык чтоб в тень задвигали, игнорировали, не принимали всерьез. Противится этому, сопротивляется и нет покою. Надо с этим что-то делать и Протасов делает решительный шаг: он в Асю Эф влюбляется.
Есть выражение «глубокий сон», это наверное когда никак не можешь проснуться, так вот на Протасова опустилась «глубокая любовь», можно даже сказать «глубокая беспробудная любовь».
Ох, уж это необъятное чувство! Оно окатит как из ушата ледяной живой водой, пропитает насквозь и сделаешься ты другим. Другим существом, крылатым и светящимся. Ты летаешь и искришься не к месту. Ты заразителен и неподражаем, беспечен и озабочен, щедр и запаслив. Ты устремлен в одно место: к ней, и больше никуда тебе не надо. Одни, глядя тебе вслед, говорят «везет», другие: «дурак дураком», но все качают головами. И ещё… Любовь это когда один человек так хорошо относится к другому, что только с ним, именно с ним и больше ни с кем, с подъёмом и охотой намерен проделывать это. Вот вкратце признаки любви, того её вида, который именуют взаимной и счастливой. У Протасова же вышла другая. Безответная. Ася Эф в Протасова не влюбилась. Никто не удосужился плеснуть на неё из ушата и осталась Ася сухой.
Протасова к Асе тянет и клонит. Он тыкается в неё, как пес мокрым носом в руку кухарке: дай мне чего-нибудь нежного, сердечного, ласкового… Ася даёт ему себя несколько раз, но это опять тоже, знакомое одиночество вдвоём. А потом заявляет ему твердое, бесповоротное «нет».
А на него опускается мука.
Как же болезненна неразделенная любовь! И от неразделённости только крепнет. Казалось бы – брось! Вон этих женщин пол Москвы, иди выбирай, ан нет… подавай ему именно эту, Асю Эф. Протасов уверен, что после ночи у теплого моря владеет на неё эксклюзивными правами. Ведь он любит, а чувство это не переоценимая, простите за тавтологию, ценность и величайшее благо. Как говориться: любовь всегда права.
Не логическое чувство! Оно не вытекает из эволюции человека, что есть скрещивание и естественный отбор. Рациональный и циничный. А любовь добровольное ослепление, выбор без выбора, засада на жизненном пути и погром в душе.
Ни о чем, кроме Аси, теперь он думать не может. Ходит за нею, зовет её на всякие мероприятия и удовольствия, она соглашается но на правах бесполой подружки. Демонстрирует равнодушие к нему, но интерес к другим не касающимся его вещам. Он как бы списан в расход, отправлен в прошлое без обжалования и пересмотра. Она не стесняясь оживляется при новых мужиках и скучнеет оставаясь с ним наедине. В разговорах с ним часто пренебрежительна, даже оскорбительна, она может сказать и грубое словцо, например «задолбал». Ему нестерпимо. Боль заполняет до краёв, и тесно ему внутри себя. В нём поселилось, вероломно забралось как в берлогу огромное злобное животное (неразделёка, он прозвал его) и ворочается там, причиняя боль и неудобство. И как выгнать? Как избавиться? Оно гораздо сильнее, Протасов перед ним слабак. Оно гонит Протасова к Асе и тот идёт, лезет в Асину жизнь навязчиво и глупо. Он понимает, злится, презирает и стыдился себя. И любовь его уже не рафинирована и чиста, она смесь с липкой ревностью и горькой обидой. За что Ася с ним так, думает он, чем ей нехорош?
А Ася думала о другом. Не о другом конкретном мужчине, а о мужчине вообще. Мужчине, как свойстве окружающего мира. Она думала как бы поразумнее распорядиться собой, вручить себя за достаток и комфорт. Обменять молодость, красоту, тело и время на достойное вознаграждение. Она не нуждалась в мужике, но в муже. Ей хотелось быть замужем, но не хотелось быть женой. К принявшему её супругу, партнеру, называй как хочешь, она нисколько не собиралась подстраиваться, меняться в угоду. Ей и в голову не приходило, что кого-то надо делать счастливым, оказывать внимание, доставлять удовольствие. Отнюдь! Надо двигаться дальше. Маршрут от подходящего через более подходящего к самому подходящему. Это казалось бы просто, но… Но критерии размыты, смазаны культурой, литературой и советчиками в лице родни и подруг. А что касается постели, то что ж…
Ася так и не полюбила процесс. Он её пугал. Торчащая кочерга, навал, теснота, движения, хватания… Ей бывало дико видеть как на глазах расступалось человеческое, приличное, стыдливое и наружу из-под живота выперало то ли жало, то ли клык. Она настораживалась, застывала и напрягалась, лежала камнем, а мужчина лез, давил, дышал в лицо, а потом и вообще терял человеческий облик: кряхтел, стонал, даже под конец, случалось рычал.
А кто обещал что будет легко? Иногда придется помучится, очень иногда. Но этот Протасов, жених-переросток, замуж не звал и, кажется, не планировал такое дело и ещё и поэтому был признан малоперспективным. Невелик за ним временной ресурс, близко вдовство, ненадежная, выходит, с ним проглядывается старость. Досадно, что легко ему досталась, без уговоров, предложений, обещаний… Даром. Раз, и делай с ней что хочешь?! Влюбился видите ли он. Несерьезно. Пора с ним заканчивать.
– Нет, так больше нельзя. – Вторил, не произнося ни слова вслух Протасов. – Чиркаешь как об размякший коробок, слой сдираешь, да спички тратишь, а огонька нет.
Но как острый топор по самое топорище в тугую колоду, вонзилась и застряла, ни вперед ни назад, любовь Протасова к Асе Эф.
Пройдёт, конечно пройдет, успокаивал себя Протасов. Вечной любви, известное дело, не бывает, но сколько ж можно терпеть? Как долго продлиться мука? Когда отпустит?
Ждёт Протасов (а что остается, не стреляться же? Хотя…) конца своей неразделенной любви. Нетерпеливо ждет, деятельно, прямо сказать, не без удовольствия. Заливает неоднократно с друзьями свою несчастную и скотчем и водочкой. Пробует, как говорится, и «клин клином». Привлекает к этому вопросу и таких и сяких, не забыл и про параллельную Татьяну Николаевну.
– Что-то ты сегодня, Альберт Анатольевич… – Татьяна Николаевна тогда сделала паузу подбирая подходящее слово: – …безвкусный.
Докурив Татьяна Николаевна отъехала озадаченная.
Каждое утро Протасов прислушивался к себе: не прошла ли любовь, не покинула, может ослабла хотя б? Нет, крепко сидит, сосёт душу Альберта Анатольевича неразделенная, настойчиво точит, усердно. Сил никаких уже нету. Устал Протасов от этого, прямо сказать, унижения.
А что Ася Эф? Тоже не гладко. Никак не попадается подходящий, никак не подскачет принц на белом коне и не повезет в своё благоустроенное королевство. Подкатывают конечно всякие с мелкими половыми планами, но Ася не покидает засады на крупную дичь. Протасова из поля зрения на всякий случай тоже не выпускает.
«Я привыкаю к нелюбви к себе». Страдал Протасов. «Ты моя скверная привычка, как ногти грызть». Мучился Протасов, «Устал я от твоего равнодушия». Жаловался Протасов. «Но всему есть предел, и скорей бы его достичь». Просил и причитал Протасов. Душа его как нарыв болела от каждого прикосновения. Ему не хотелось спиваться, наматывать на себя грязь с покупными дамами и мало интересовало быть мертвым, но и жить так с неразделенкой во всю душу он больше не мог. Короче, человек дошел.
Делать нечего, другого пути избавиться от любви, выходит, и нет. Рассуждал Протасов. Не придумано человечеством. Нет от любви таблетки, микстуры, совета или там гимнастики с упражнениями. Можно, наверное, купить любовь, а попоробуй-ка разлюби, сбагри её. Вот и придётся опять применять радикальное, но очень громоздкое, хлопотное и дорогостоящее средство. Законный брак. Мыкаются-мыкаются люди с неразделёнкой, а в законном б-ы-ы-стро трезвеют, выздаравливают как от ОРЗ, пара дней больничного и на выписку. Если законный брак не подействует, то, поверьте, ничего уже не поможет. Законный брак это чистилище покрепче иного наказания. Всё в нем устроено поперек инстинктов, особенно у мужика. И не надо путать с семьёй. Семья это объединение для воспитания потомства или просто ради собственного взаимного удовольствия, а брак дело государственное, подзаконное, имущественное, бумажное, наследственное, волокитное… Тут держи ухо востро.
И делает Протасов Асе предложение.
Реагирует Ася классически: ах, на законный я всегда согласна, осталось только меня уговорить.
