скачать книгу бесплатно
Кончиком языка она касается кончика его пальца. Майк моргает.
– Тогда пошли, – говорит он и присваивает ее. Но не обнимает за талию, не целует и не берет под руку. Он совершенно недвусмысленно хватает ее за локоть и ведет – совершенно недвусмысленно – прочь с шумной набережной, на первую же боковую улицу и дальше, на улочку поменьше, полную маленьких магазинчиков, и еще дальше – в переулок, зажатый между стенами с каменной крошкой, где нет ничего, кроме пары мусорных баков.
– Что? – Она задыхается, посмеиваясь. – Что мы…
Но он совершенно недвусмысленно кладет руки ей на плечи и опускает ее на колени, на землю рядом с мусорными баками.
– Давай? – спрашивает он.
Она не знает, на что он спрашивает согласия. Это совсем не похоже на то, как ведут себя парни, которые тебя хотят. Они всегда хотели потрогать, распустить руки, прижаться и скользнуть мокрыми нервными ладошками к ней под одежду. Козлина Невилл чуть ухо ей не ошпарил своим дыханием. Но Майк с его «давай», которое могло в своей жадности сравниться с ладошками любого парня, отклоняется назад, подальше от нее. Синие плечи откидываются на щербатую штукатурку, красивое лицо смотрит в сторону, а ноги расставлены, словно он не желает приближать к ней никаких других частей тела, кроме единственной точки соприкосновения, возбужденной радостями праздничного выходного дня и приведшей его к ней навстречу. Он выставляет вперед бедра, кладет руку ей на затылок и… ох. Хочет втолкнуть что-то прямо ей в голову.
Ждать приходится недолго. Солоноватый вкус, как кровь, но с пресным привкусом железа.
Майк протягивает ей носовой платок в тон костюму и застегивает брюки.
– Спасибо, прелесть, – говорит он. – Так что насчет чипсов?
Верн
Может, стоило остановиться на кафе «Роял»? Когда дверь такси открывается, путь до ступенек «Тоноцци» кажется Верну таким долгим, что он почти готов дать заднюю. Да и непонятно, оценит ли Маклиш это малоизвестное, жутко дорогое место, где бывала сама королева? Про кафе «Роял» футболисты знают. Их приглашают туда вместе с женами, когда они выигрывают кубок. Там позолота, бутылки игристого, делающие ф-фух, снимки для газеты. Пожалуй, именно так выглядит их представление о «классе», о высших кругах. Да, стоило пригласить его туда. Или в какой-нибудь ночной клуб, где собираются аристократы и мафиози. Не считая, конечно, того, что, если бы Маклиш в Сохо взялся играть в баккара, это могло бы закончиться бог знает чем, да еще обойтись в сумму, которую Верн определенно не может себе позволить. Здесь же все точно подсчитано, точно спланировано, а нужная сумма уже наскреблась заранее. Это его единственный шанс произвести впечатление невозмутимого, беспечного богача. Уже слишком поздно придумывать что-то другое. Просто не облажайся, говорит он себе. Неловко двигаясь в бледно-голубом костюме с ослепительно-белыми манжетами, он спешит к дверям в окружении концентрированного облака лосьона после бритья с Маклишем на хвосте.
– Бронь на час дня. На имя Тейлор, – обращается он к метрдотелю, трущемуся чуть ли не в проходе. Он не пытается придать лоска голосу, замаскировать сквозящий в нем южный Лондон. Нет, скорее, наоборот. Верн может изобразить представителя офицерского класса, если захочет. Неочевидное преимущество службы в армии – из кухни очень хорошо слышно, как всякие Руперты и Хьюго снова и снова произносят гласные так, как они звучат у них в богатых графствах. Но сейчас не время демонстрировать чудеса дикции. Что сейчас нужно, так это обезоруживающая простота выскочки, беспардонно врывающегося в святилище, растопырив локти. Вы только посмотрите на него! Он мог бы быть уличным фотографом, шокирующим модный мир! Молодым и деятельным гением из мира рекламы! Парнем из звукозаписывающей компании, который одним пальцем управляет ритмом! Молодым продюсером, прорвавшимся на Вэст-Энд из бэкингемширской кинокомпании! Большой шишкой в коммерческом телевидении! Это все не про него, но, в конце концов, они-то этого не знают, напоминает себе Верн.
– Разумеется, мистер Тейлор, – отвечает человечек на побегушках, как только находит имя в книге бронирований, похожей на фотоальбом, который мог бы быть у кого-нибудь с фамилией Чамли или Фэншоу. – Марио вас проводит. Наслаждайтесь ланчем, джентльмены.
– Превосходно, – невозмутимо бросает Верн и устремляется в сторону винтовой лестницы вслед за другим лакеем, но, сделав всего пару шагов, понимает, что где-то потерял Маклиша. Он останавливается у лестницы и, глядя из роскошного полумрака на главный вход, обрамленный силуэтами лепестков, свисающих из цветочных корзин, сквозь который проглядывает яркий сент-джеймский день, видит, что его гость колеблется возле дверей, не решаясь войти. Маклиш смотрит на фасад, ссутулив плечи, и крутит пуговицу пиджака, что всегда означает тревогу. Раз он оценил это место настолько, что оно его напугало, может статься, что Верн и не прогадал, и теперь может великодушно освободить его от этого страха.
– Давай, Джо! – кричит он через плечо. – Никто тебя не съест!
И Маклиш, слегка втянув голову, преодолевает ледяное силовое поле метрдотеля с едва заметной, почти извиняющейся улыбкой.
В бывшем подземном хранилище под «Тоноцци» все еще сохранились следы джаз-клуба в стиле ар-деко, коим он был до войны, когда аристократы и чернорубашечники Муссолини и аристократы, которые были чернорубашечниками Муссолини, танцевали чарльстон на до блеска натертом паркете. Но с тех пор над этим местом возобладал добродетельный мэйфейрский вкус, накрыв все пресной цветочной волной. Теперь тут везде сплошь белый лен, а на круглых столиках стоят маленькие букетики фрезий. Официант усаживает их на маленькие позолоченные стулья неподалеку от лестницы, и Верн чувствует себя великаном. Но он чувствует себя великаном везде, это факт. Он так долго ждал, когда вырастет и превратится в одного из тех изящных молодых ребят с длинными ногами, но сколько бы он ни прибавлял в росте, а сейчас он был уже под шесть футов, он пропорционально увеличивался и в ширину. При любом росте он останется огромным, квадратным куском мяса с маленькими острыми глазками на лице шириной со щит. Он ходит в старый бексфордский спортзал не столько для того, чтобы поупражняться в спарринге, от которого он лишь потеет и задыхается, сколько чтобы часами зависать у груши для спидбола. На улице он никого не догонит, но если кто-нибудь добровольно окажется в зоне досягаемости его кулака, он сможет его уложить. А его габариты придают ему значимости, даже авторитета, что в целом компенсирует его возраст. В глазах окружающих он не двадцатитрехлетний, в их глазах он – немаленький.
Официант приносит красные меню, тоже напоминающие какие-то фамильные реликвии Чамли-Фэншоу. Маклиш, вцепившись в свое, выказывает новые тревожные знаки. Меню, разумеется, на французском. И снова, боже храни Армейский корпус общественного питания. Спасибо тебе за возможность наблюдать за сержантами-поварами, усердно печатающими потными пальчиками меню для офицерской столовой в лимассольской духоте. M-i-l-l-e-f-e-u-i-l-l-e-s.
– Так они выделываются в этих местах, скажи? – подчеркнуто серьезно говорит Верн. – В самом верху печень, потом стейк, потом палтус, а потом лобстер.
– Ага, – говорит Маклиш. Он расслабляет запястья, а темные глаза перестают тревожно метаться по сторонам. – Ага…
– Почему нельзя просто так и написать?
– Точно, – говорит Маклиш. – Знаешь, я ни разу не ел лобстера.
«Черт», – думает Верн, остро осознавая исчерпаемость содержимого своего бумажника в левом кармане брюк.
– Ну, так давай, – говорит он. – Вот тебе и возможность. Они тут прекрасно его готовят, подают со всеми специальными французскими соусами и особыми приборами, чтобы вскрывать панцирь. – Верн задерживает дыхание.
– Не, – отвечает Маклиш. – Знаешь, я просто возьму стейк.
– Отличная идея. Я тоже, – говорит Верн. Он подзывает официанта. – Два антрекота медиум, пожалуйста, и бутылку «Кот-дю-Рон» шестьдесят второго. Ты не против, Джо?
– Нет, отлично, – говорит Маклиш. Теперь, когда кризис миновал, официант удалился и опасность оказаться разоблаченным в том, что он не понял ни слова, осталась позади, он откидывается на спинку маленького золотого трона, раскидывает широченные ноги, похрустывает шеей и, вытянув вперед длинный подбородок, приготавливается к тому, что сейчас его будут развлекать. Симпатичный парень: черная копна волос и голубовато-белая кожа истинного шотландца. – Вот это местечко, а?
– Это точно, – говорит Верн. – Одни графы и графини. Сплошные титулы, куда ни плюнь. И знаменитости всякие приходят.
– Правда? – спрашивает Маклиш. – Кто, например?
– Ну, например, ты, – скалится Верн.
– Да иди ты, – говорит Маклиш, и он, конечно, прав. У него нет и толики известности, которая хоть как-то могла бы оправдать его пребывание в этом месте. Запасной нападающий клуба четвертого дивизиона – «Миллуолл» подписал с ним контракт всего десять месяцев назад. За это время он успел ощутить ту строго местечковую славу, распространявшуюся на Бексфорд, Нью-Кросс и Бермондси, где работяги из доков покупали ему пинты, а он в ответ был вынужден выслушивать подробные рассказы о том, где и как именно в этом сезоне налажала команда, а потом по субботам дочери этих самых работяг строили ему глазки. Но ему по душе эти подколки Верна, присыпанные комплиментами. По нему видно, что он привык к некоторому избытку женского внимания, – он и здесь оглядывается по сторонам, скорее всего, просто машинально, чтобы проверить, не встрепенулась ли какая-нибудь барышня. Не тут-то было. Самыми молодыми дамами из тех, что обедали сегодня в «Тоноцци», были прилизанные мэйфейрские барышни лет за тридцать в туфлях-лодочках и жакетах без воротника, которые, смеясь, сдвигали на бок породистые, плотно сжатые колени. В ответ на свой воодушевленный взгляд Маклиш получал в лучшем случае вздернутый нос. Вернее, не совсем. Парочка женоподобных, точно полусонных, пареньков по другую сторону от лестницы разглядывали его с нескрываемым удовольствием, но на этом лучше не заострять внимание.
– Ну ладно. Например, тут бывает королева.
– Серьезно?
– Ага. Серьезная и величественная.
– Вот это да, – говорит Маклиш.
– И ты. Ее величество и ты!
– Иди ты! – отвечает Маклиш. Ему девятнадцать. – Мать удар хватит, когда я ей расскажу.
– Хорошо, – благодушно говорит Верн, даритель похвалы, достойной маминых ушей, – главный на этом празднике жизни.
Тут, как раз вовремя, возвращается официант с бутылкой вина, наливает немного на пробу в бокал, стоящий рядом с Верном, и после выразительного кивка следует церемония разлития и наполнения бокалов для воды – ритуал хрустального звона и бульканья, перед лицом которых Маклиш снова умолкает.
– Твое здоровье, – решительно говорит Верн. Они чокаются бокалами.
Пока Маклиш осторожно делает первый глоток, Верн, подавшись вперед, тихо произносит:
– Может быть, она сидела на этом самом стуле. Вполне может быть, что ты сейчас сидишь на отпечатке монаршего зада.
Маклиш закашливается и втягивает голову в плечи.
– Полегче, – говорит Верн, – винишко-то не выплевывай. Фунт за бутылку, в конце концов.
– Черт побери, нельзя так говорить, – шипит Маклиш. – Не здесь… – Он определенно покраснел и озирается по сторонам, словно из тени вот-вот неминуемо появится полиция снобов и его схватят.
– Можно, черт побери, – отвечает Верн, хотя и сам строго следит за своим голосом и наблюдает за обстановкой. – И даже, черт побери, нужно.
– Что ты имеешь в виду?
– Я имею в виду, – говорит Верн, откидываясь на стуле так, чтобы его светло-голубые лацканы, ослепительная нейлоновая рубашка размера XXXL и шелковый бирюзовый галстук заполнили всю картинку перед глазами Маклиша своей несокрушимой надежностью. – Эти люди, это место – всё это очень мило, но их время прошло. Это вчерашний день. А меня не интересует вчерашний день. Я смотрю в будущее. Оглянись! За кем тут будущее, м? А я тебе скажу: не за ними, черт побери. За нами! Кто здесь будущее? Мы.
Он бросает на Маклиша исполненный решимости взгляд. Такой же, какого в спортзале удостаивается груша для спидбола. Парень ежится, но при этом его распирают эмоции. Он впечатлен.
Появляются стейки. Их подали с круглыми, упругими шампиньонами, но после неудачной попытки наколоть один из них на вилку, когда гриб просто выскользнул из тарелки, испачкав скатерть, Маклиш оставил идею их попробовать. Но нежное мясо легко покоряется ножу, и он, воодушевленный речью Верна, игнорирует грибы, жует, глотает вино и перехватывает инициативу.
– Так ты собираешься открывать рестораны, Верн?
– Определенно, – говорит Верн. – И уж точно что-нибудь посовременнее. Чтобы было светло, просторно и никаких вот этих старомодных штучек, ну ты понимаешь.
Маклиш с ухмылкой кивает.
– Но это второй этап, до него надо дойти. Идея в том, чтобы завоевывать мир постепенно. Сначала идут здания. Например, жилые дома – с ними не прогадаешь, жилье же всем нужно.
Он достает бумажник и протягивает Маклишу крупную визитку кремового цвета. «Гровенор Инвестментс» – самое солидное имя, которое он только мог придумать для компании, располагающейся над забегаловкой в восточном Бексфорде.
– Ты будешь строить дома? – спрашивает Маклиш.
– Пока нет. Я планирую их покупать и сдавать в аренду.
– Хочешь сказать, что будешь домовладельцем? – говорит Маклиш разочарованно и даже с некоторым неодобрением. – Отец говорит, что все домовладельцы – троглодиты. Как тот тип, Рахман. Читал в газетах, как он натравил на детишек здоровенных собак.
– Нет-нет-нет, – тут же парирует Верн. – С этим покончено. Новый закон, который только что приняли, положит всему этому конец. Вырвет с корнем.
К слову сказать, новый закон об аренде положил конец и всем строительным фирмам-однодневкам, с помощью которых такие люди, как Верн, не имеющие никакого капитала, могли легко наложить лапы на ипотечные ссуды. Но он об этом не заикается.
– Это мой шанс, понимаешь? Все эти жулики и троглодиты теперь вне игры, потому что на этом больше не наживешься.
– Но разве ты не хочешь на этом заработать?
– Я хочу заработать, – отвечает Верн. – И я заработаю. Потому что знаю как. Смотри, есть бексфордская Хай-стрит, есть Нью-кросс-роуд, есть центр Депфорда и Левишема. Сколько там домов с магазинами на первом этаже и квартирами на втором? А я тебе скажу: тысячи. Буквально тысячи. И купить их можно за бесценок. А кто получает арендную плату с владельцев магазинов? Тот же, кому платят жильцы, – домовладелец. Бог с ним, что старушка сверху платит гроши, потому что закон об аренде не распространяется на нижние этажи, не затрагивает магазины. Там-то и кроется маленькая золотая жила. Деньги с аренды первых этажей покрывают все расходы на приобретение дома, и этого, и следующего, и так далее, пока в один прекрасный момент тебе не будет принадлежать вся чертова улица.
– Ну, не знаю, – неуверенно отвечает Маклиш. Верн практически видит его мысли. Тот представляет вереницу бексфордских мясных лавок, захудалых овощных магазинчиков, сомнительных торговцев подержанной мебелью и заплесневелых газетных киосков, и ему явно сложно поверить, что где-то там может прятаться хоть какое-то подобие золотой жилы. – Я думал, это будет что-то… Ну, поновее. Ты же сам сказал…
– Будет, – наседает Верн. – С этого все начнется. С обычной улочки, с обычного магазина, потенциала которого никто не разглядел. А потом – да. Потом начнется все веселье. Потом пойдут торговые центры, офисные кварталы, гребаные катки и казино. И небоскребы!
– В Бексфорде? – спрашивает Маклиш. – Ты хочешь построить небоскребы в Бексфорде?
– А хрен ли нет? – говорит Верн, и они оба разражаются хохотом, добрым, воодушевленным, а рядом витают призрачные силуэты небоскребов над рекой.
Является незваный официант и разливает по бокалам остатки вина. Не торопится, затейливо поворачивает бутылку, чтобы с горлышка не падали капли, размахивая у них под носом белым ручником. Маклиш как будто сдувается и снова начинает ерзать.
– Не желаете еще бутылочку, джентльмены? – спрашивает официант.
Нет, вали отсюда.
– Нет, спасибо, – отвечает Верн, отмахиваясь от него большой розовой рукой, и продолжает наступление: – Так что видишь, все начинается с малого, с повседневного, но это действительно будущее. Мое будущее. Возможно, твое. Потому что такой парень, как ты, должен спрашивать себя «А что дальше?», так?
– Отец постоянно так говорит.
– Похоже, он мудрый человек, – вкрадчиво говорит Верн, готовясь призвать в свидетели семейную мудрость. Но Маклиш, отложив вилку с ножом, ссутулил плечи и скорчил гримасу, стараясь, хоть Верн и не сразу это понял, кого-то изобразить.
– Ох, подумай о своем будущем, Джо, – сказал Маклиш, резко перевоплотившись в карикатурного уроженца Глазго со старческим хриплым, прокуренным баритоном, потрескивающим, как обезумевший счетчик Гейгера. – Футбол неплохое дельце, когда ты молодой, а чего ты будешь делать, когда колени откажут? Когда тебе стукнет двадцать пять и твои начальники решат, что ты уже старый, э? Откуда тогда деньги брать на блестящие костюмчики и галстуки?
Перевоплощение оказалось таким точным, Верну и в голову бы не пришло, что парень на такое способен, а еще он совершенно не мог определить, сколько неприязни на самом деле кроется в этой пародии.
– А он у тебя оптимистичный, да? – Он решает не рисковать и прибегает к старой доброй иронии.
– Да нет, он не то чтобы неправ, – вздыхает Маклиш. – Но он говорит это с таким гребаным самодовольством.
– И чем же он предлагает тебе заняться потом?
– Пойти на железную дорогу, как он. Остепениться. «Это хорошая работа. Если, конечно, ты не думаешь, что слишком хорош для нее».
– А сам ты не в восторге от этой идеи? – Теперь он на безопасной территории. Кто же в девятнадцать лет, в самом начале своего пути, своего полета порадуется мысли о падении на землю?
– Не очень.
– Что ж, ты определенно способен на большее.
– Да?
– Да! Конечно способен. Позволь спросить, сколько они тебе сейчас платят? – Разумеется, Верн знает сколько, до последнего пенни. Выяснить это было одним из ключевых моментов в подготовке к сегодняшней встрече.
Как он и предполагал, вопрос настораживает Маклиша.
– Почему вы спрашиваете?
– Это так, для примера. Не подумай, я не допытываюсь. Дай-ка угадаю. Я бы сказал… Фунтов тридцать в неделю?
Лесть. После забастовки, которую игроки устроили три года назад, – еще один ценный ключик к их разговору – ограничение заработной платы, действовавшее десятилетиями, сняли. Но «Миллуолл» далеко не самый богатый клуб, а Маклиш еще далеко не звезда, к тому же они прикрываются тем, что он молод, поэтому сейчас он получает двадцать шесть фунтов и десять шиллингов.
– Около того, – говорит Маклиш.
– Неплохо, – говорит Верн. – Молодец. Но знаешь что? На самом-то деле, если подумать, в конечном счете это просто гроши, сынок.
– Чего? – спрашивает Маклиш, не понимая, смеяться ему или обижаться.
– Нет, конечно, в сравнении с Британской железной дорогой просто превосходно. Но в сравнении с тем, что ты мог бы иметь, в сравнении с миром, – он обводит пальцем окружающий их аттракцион роскоши, – миром, который настолько «созрел», что стоит лишь нажать, главное знать – как и куда, – так вот в сравнении с этим ты просто нищий, приятель. Считай, ничего за душой нет.
– И все же у меня достаточно денег, чтобы вы мной заинтересовались, – говорит Маклиш.
– Прости? – переспрашивает Верн, позволив морщинке смущения рассечь свой массивный лоб.
– У меня достаточно денег, чтобы вы попросили меня вложить их в это… – Маклиш стучит пальцем по визитке на скатерти.
– Что? Ты думаешь, я хочу, чтобы ты инвестировал в это?
– А разве нет?
– О господи, – говорит Верн, силясь изобразить, что это предположение его одновременно смутило и развеселило (но не слишком, чтобы не вышло оскорбительно). – Нет! Боже, приятель, у меня совершенно противоположные цели. Нет-нет-нет. В этом смысле у меня все в порядке. Деньги есть, и по правде сказать, из карманов поглубже, чем твои. Без обид.
– Так вы не хотите от меня денег?
– Нет. Прошу прощения, видимо, я не вполне ясно выразился.
