скачать книгу бесплатно
Субботнее декабрьское утро
Увы. Все было как всегда в соответствии с принципом: если что-то действует исправно, зачем менять?
Ровно в одиннадцать ноль-ноль я села в кресло перед экраном телевизора. Папа принес кассету, включил и устроился на диване. На этот раз он предложил для просмотра фильм о судьбе мальчика из бедной английской семьи. Билли, худенький двенадцатилетний паренек, живет в одном из тысяч унылых маленьких домиков. Вместе с дряхлой бабушкой, грубым старшим братом, неразговорчивым, непрерывно бастующим отцом-шахтером и поблекшим воспоминанием об умершей несколько лет назад матери. В один из вечеров мальчик совершенно случайно открывает, что его призвание – танец. Причем танец классический – к сожалению, хобби малопопулярное в среде любителей футбола, бифштексов и темного пива. Так что орешек, доставшийся Билли, не так-то легко разгрызть. Если он от танца не откажется, то станет посмешищем шахтеров, в том числе отца и брата. Как нетрудно догадаться, отважный мальчик выбирает долгий и тернистый путь к сцене. И одерживает победу. В финале мы видим мускулистого мужчину в балетном костюме лебедя, который сейчас исполнит на сцене большой прыжок. Конец. Я украдкой утерла жаркую слезу, только что покинувшую мою одноименную железу.
– Как ты думаешь, Вислава, что хотел сказать создатель этого фильма?
Что лучше избрать полную труда и унижений жизнь в чужом большом городе, чем полную труда и унижений жизнь в своем родном поселке, поскольку первый вариант дает тебе шанс станцевать партию лебедя, а второй обрекает тебя на дешевое пиво в компании безработных приятелей? К тому же в чужом большом городе тебя никто не знает. Сможешь переодеваться в лебедя когда угодно, не только на сцене.
– Что человек должен реализовать свои мечты?
– Хорошо, но еще…
По его тону я сделала вывод, что это не самая удачная интерпретация и надо пробовать дальше.
– Что на успех могут рассчитывать только настойчивые и упорные люди? – ляпнула я следующую гипотезу.
– Лучше, значительно лучше. Действительно, как ты верно заметила, благодаря упорству и тяжелому непрестанном труду Уильям чего-то достиг… но в этом мудром фильме есть еще кое-что… – Папа поправил очки. – А именно отношения мальчика с друзьями.
– Но у Билли был только один друг…
– Которого он оставил, чтобы пойти своей дорогой, дорогой сценических успехов. Ибо Уильям знает, чего он хочет, и знает, что на определенном этапе нужно отказаться от друзей.
Он отказывается заодно и от семьи, но этого я говорить не стану, потому что тут же начнется перечисление различий между неблагополучной семьей Билла и той семьей, в которой мне посчастливилось родиться, расти и приобретать бесценный жизненный опыт.
– Вислава, – продолжал папа, – если бы перед героем фильма встал выбор: увеличение объема профессиональных знаний или, как ты это называешь, интегрирование с группой, он выбрал бы…
– Первое… – закончила я в соответствии с ожиданием.
– Именно! – обрадовался папа. – Уильям умеет принимать верные решения. А ему всего лишь двенадцать лет. А ты, будучи почти совершеннолетней… что вовсе не означает взрослой, – подчеркнул он, – не всегда знаешь, какой сделать выбор.
Я вздохнула.
– Но не огорчайся. К счастью, у тебя есть мы. И мы укажем тебе правильный путь.
* * *
А это означает, что в ближайшие недели мне придется приходить домой не позже десяти вечера. Но наверно, стоит заплатить такую цену. Ведь если бы я тогда не задержалась, то не познакомилась бы с Даниэлем, ассистентом с ПАВЛ.
Даниэль
Он появился на вечере – и второй раз в моей жизни – без семи минут десять. Я сидела в углу зала общежития и думала, а не слинять ли мне домой. После нескольких плачевных попыток интегрироваться с группой и четырех бокалов травянисто-зеленого напитка, имеющего вкус настоянных на спирту водорослей, я решила, что с меня хватит. «Что я тут делаю?» – этот вопрос уже часа два не выходил у меня из головы. Похоже на то, что все успели интегрироваться в первую неделю октября. А теперь уже поздно. Они прекрасно веселятся и без меня. Милена бы пришла в ярость или вскочила на стол, чтобы станцевать канкан. Я так не смогу. Тогда зачем мучиться? Допью только этот бокал и как раз успею на пригородный в пол-одиннадцатого. Я взглянула на старые часы и увидела Даниэля, человека, который защитил меня от доктора Сверчка. Он как раз осматривался, видимо решая, к кому подсесть. Я робко улыбнулась ему. Ага, заметил! Значит, на мне все-таки нет шапки-невидимки.
– Ну что, веселье не очень? – Он подошел ко мне со своей порцией зеленоватого пойла. – И на это пошли наши полсотни с носа?
– С меня взяли семьдесят.
– Может, для ассистентов особая льгота, – попытался он оправдать проворных умыслом организаторов вечера, а потом спросил: – А каков результат экзамена у Сверчка?
– Получила четверку. Я даже не успела вас поблагодарить за вмешательство, – прошептала я.
– Не стоит. Ты была тогда такая потерянная, что я просто не мог поступить иначе. Да и сейчас ты тоже выглядишь потерянной.
– Потому что так оно и есть.
– В молодости мы все чувствуем себя потерянными, но это проходит, – утешил он меня, а потом протянул руку и представился: – Меня зовут Даниэль.
Почти середина декабря
Я бегала по городу, присматривая подарки под елку. Лучше купить их заранее. А то потом время так несется, что не успеешь оглянуться, и ты просыпаешься, а это оказывается утро Сочельника. Начинаешь паковать подарки, и вдруг видишь, что кроме всякой дешевой мелочевки ничего и нет. Поэтому в этом году я решила купить подарки заблаговременно. И вот я кружила по площади Рынок и вдруг вдали увидела Даниэля. Он стоял в задумчивости около фонтана и крошил бледноватый бублик голубям. Подойти к нему? А если получится, что я навязываюсь? Может быть, он кого-нибудь ждет. Ладно, я только поздороваюсь и сразу пойду.
– Привет! Помнишь меня?
– Разумеется. Потерянная студентка на вечере. – И он, улыбнувшись, бросил голубям очередной кусок бублика.
– Действительно запомнил, – обрадовалась я. Ведь он же ежедневно встречает десятки интересных женщин – студенток, учениц.
– Иногда получается так, что запоминаешь что-то на всю жизнь. Даже не знаю, почему так происходит…
– Нужно спросить какого-нибудь психолога, – посоветовала я. – Они должны многое знать о процессах запоминания.
– Нет, я-то совсем о другом. – Он отряхнул руки от крошек. – Видишь ли, ежедневно каждый из нас переживает несколько минут, которые важнее остальных. Какой-нибудь обрывок разговора, зрительный образ. К примеру, маленький ребенок что-то скажет или взрослый спросит, который час. И мы до конца жизни помним это. Почему именно это, а не то, что произошло секунду спустя… Почему так бывает?
Я молчала, пораженная глубиной его вопроса. Мы стояли без слов, глядя, как топчутся голуби в поисках последних крошек.
– Я люблю смотреть на птиц, – сказал Даниэль. – Благодаря им я сознаю, что существует лучшая, стократ более простая жизнь.
Теперь я тоже должна оказаться на высоте и сказать что-нибудь умное. Что-то, что добавит этой минуте глубинности.
– А я люблю зиму. Зимой так бело и тихо, особенно по ночам. – Господи, ну и банальность я ляпнула!
– А я предпочитаю дождь, – признался он. – Он дает мне ощущение защищенности. Для меня он является чем-то успокаивающим.
И опять неловкая тишина. Почему я ничего не говорю?! Внезапно Даниэль начал быстро-быстро моргать.
– Что с тобой? – встревожилась я.
– Когда-то я научился: если хочешь запомнить какой-нибудь образ, лучше всего на несколько секунд зажмурить глаза, а потом начать быстро моргать. А я очень хочу запомнить тебя в этой серой курточке и с большой сумкой. Хочу запомнить тебя надолго-надолго…
* * *
– Ну и мне нужно кому-то рассказать, так что уж извини.
– Вишня, можешь мне не объяснять, – сказал Ирек, пребывающий, как обычно, на четвереньках и, как обычно, под столом. – Я знаю, человек должен выговориться, а иначе он лопнет от переизбытка тайн.
– Но может, тебе скучно слушать.
– Нет, слушать я люблю, – уверил меня он, – иначе я не знаю, что со мной было бы. Ты даже не представляешь, сколько историй я выслушал от своей истерички-мамочки, вечно влюбляющейся не в тех мужиков. Хорошо, что теперь рядом с ней профессионал, так что он заменил меня. А сестра до сих пор любит вывернуться передо мной наизнанку. Даже бабушка иногда жалуется, но главным образом на то, что вещи играют с нею в прятки. Так что рассказом больше, рассказом меньше, для меня это не имеет значения.
– Вот и хорошо, потому что мне вправду полегчало.
– Это единственное, что ты чувствуешь? – каким-то деловым тоном осведомился он.
– Да нет. Я по-прежнему несколько ошеломлена Даниэлем.
– Можно сказать, он эффективно тебя оглушил. Что тут говорить, специалист.
– Да никто меня не оглушал, – возмутилась я. – Просто я не встречала еще такого мужчины.
– Какого? – не отставал Ирек.
– Такого, который нравился бы мне больше, чем папа. К сожалению.
– Почему «к сожалению»?
– Потому что мне как-то непривычно, что чужой человек кажется мне бо?льшим авторитетом, чем папа.
– Мне бы твои проблемы, – хмыкнул Ирек. – Мой старик перестал быть для меня авторитетом больше двадцати лет назад, когда он смылся из дому. А когда снова появился, то еще больше потерял в моих глазах.
– Но мой-то не смывался. Он активно участвовал в процессе моего воспитания. Он дал мне много ценных знаний. Например, научил стенографии и основам греческого… А я его так отблагодарила. Мало того что обманываю его насчет того, где я учусь, так еще восхищаюсь каким-то ассистентом.
– Ты что, влюбилась? – спросил Ирек. Напрямую, как это он умеет.
* * *
Влюбилась… А что это, собственно, означает? Думать о ком-то? Я не думаю, потому что мои мысли полностью заняты тем, как сказать папе и маме, что я перевелась. Восхищаться красотой? Правда, Даниэль выглядит так, как, по мнению моего папы, должен выглядеть жених его дочери, но мой ли это тип? Является ли высокий худощавый шатен с интеллигентным – благодаря очкам в тонкой металлической оправе – взглядом эстетической вершиной моих ожиданий? Мечтать о встрече? Честно сказать, я таких встреч скорее уж боюсь, чем мечтаю о них. Потому что Даниэль, естественно, выскажет глубокую мысль, а я сразу начну заикаться или ляпну какую-нибудь глупость на уровне начальной школы. Так что даже и не знаю.
Вторая половина декабря
Травка по-прежнему ведет подготовку к завоеванию Марии. А Мария призналась нам, что судьба привела на ее дорогу настоящего мужчину. Мужчину, который придаст ее существованию смысл и поможет обрести забытый вкус жизни.
– Я так чувствую, – уверяла нас она, намазывая на ноги депилирующую смесь «Адская смола».
– А мы чувствуем только едкий запах аммиака, – прошептала Вика, закрываясь с головой одеялом.
– И когда же случилось это чудное событие? – поинтересовалась Милена.
– Вчера в двадцать ноль пять в клубе-кафе «Пивовар».
В двадцать ноль пять в клубе-кафе «Пивовар»
Марии надоела атмосфера «Богемы», и она решила сменить окружение. Она полюбовалась несколькими витринами с художественной бижутерией, а потом совершенно неожиданно для себя спустилась в подвальчик клуба-кафе «Пивовар», влекомая удивительным предчувствием и волной аромата новейших духов от «Хьюго Босса». Она села в сторонке, слегка оторопевшая от количества народа, а паче от совершенных копий Бритни Спирс. Сидела она там в одиночестве, посасывая теплое пиво с соком (гадость жуткая, но очень помогает от робости), и тут вдруг к ней подошел Он. Единственный. Неповторимый. Половинка. Гуру.
– У тебя, детка, так горят глаза, что я должен подсесть к тебе, – сообщил он, придвигая стул. – Как твое имя и что ты так напряженно ищешь?
– Мария, – пролепетала она, надеясь, что он не слышит, как колотится ее сердце. Оно стучало на весь клуб-кафе «Пивовар». – А ищу я…
– …глубину, истину и что-то, от чего жизнь обретет смысл, – докончил он за нее. – Все это можно прочесть по твоему лицу. – Он провел пальцем по ее шее. – И я могу это дать тебе, Мария. Только тебе нужно будет делать то, что я говорю.
– Хорошо, – прошептала Мария. Она принадлежала ему телом, душой и художественной бижутерией из меди. Как она могла прожить без него столько лет? Ходить по земле? Дышать?
– Прежде всего… – гуру почесал лоб, отыскивая в закоулках нейронов соответствующие подсказки, – ты должна вернуться к естественной наивности. Я терпеть не могу сверхрафинированных, переинтеллектуализированных идиоток. Ты должна стать наивной и пустой. Пустой, как оловянный сосуд, который я наполню истинным знанием.
«Наполни, прошу тебя, наполни», – мысленно умоляла Мария.
– Бездумность. Логика на нуле. Ты должна руководствоваться животным инстинктом. Полностью довериться мне. Только тогда я высвобожу твой потенциал. Покорись скрытым эмоциям, пробуди таящегося в тебе ребенка. Ребенку нравится китч, цирк, луна-парк. Ты должна быть при мне по первому сигналу. Чуть только я щелкну пальцами. Вот так, – продемонстрировал он.
– Хорошо, – повторила Мария, закрыв глаза. Она увидела кружащиеся цветные спирали, дождь золотых искр, услышала цирковую музыку. Она была счастлива. – Как мне тебя называть?
– Гуру. Просто гуру.
* * *
– Говорю вам, это необыкновенный человек. Он мог бы жить во дворце, а выбрал скромную комнату в «ИКЕА».
– Где? – одновременно воскликнули мы. Я из коридора, где ставила обогреватель на максимум, а Виктория и Милена из-под одеяла и двух спальных мешков, которые они одолжили у Травки.
– В «ИКЕА». Это подарок от директора фирмы.
– За что? – удивилась Вика.
– За то, что гуру помог найти ему смысл жизни. Директор был на самом краю, уже хотел повеситься в отделе игрушек. К счастью, встретил его, гуру. Они пару раз поговорили за пивом. А потом директор вдруг почувствовал, что хочет жить. И, безумно счастливый, спросил, чем он мог бы отблагодарить. Гуру попросил всего лишь комнату.
– В собственность? – заинтересовалась Виктория.
– Что ты! Да он такой человек… он презирает собственность. Просто он там ночует. Приходит ночью, выбирает какую-нибудь кровать и засыпает. А утром, еще до появления первых покупателей, исчезает.
– Восхитительная жизнь, – ироническим тоном заметила Миленка.
– Гуру не выносит стабильности и не хочет привязываться к вещам.
– Увы, боюсь, что к людям тоже.
– А почему «увы»? У меня нет синдрома женщины-магнита. Мне вовсе не нравится, когда мужчина липнет ко мне.
– Тогда чего ты хочешь от гуру?
– Ничего. Я хочу дать ему подлинное счастье.
– Звучит интригующе, – усмехнулась Миленка. – Подлинное счастье на диване «Фресвик» всего за тысячу триста злотых.
Праздники
Отмечали мы их, как всегда, вместе с бабушкой, тщеславным папиным братом, его привлекательной и покорной женой, а также с их гениальным восьмилетним сыном. Началось все совершенно обычно. Дядя по привычке отметил, что я не прибавила в росте. Тетя осведомилась, появился ли уже у меня жених. Юный гений буркнул «привет», после чего неподвижно сидел, вперив взгляд в собственные колени. Зато бабушка, как всегда, ахала и охала, что я опять похудела на десять кило.
– Вы должны сходить с Виславочкой к врачу, – порекомендовала она папе. – Сейчас девушки все время болеют. Я по телевизору видела. Сперва ничего не едят, а потом умирают. Это очень страшная болезнь, аморокс называется. На одном канале ее постоянно показывают, чтобы людей предостеречь. По красному ковру ходят скелеты в лохмотьях, ноги у них дергаются, будто плохо прикреплены, а зрители глядят и ужасаются.
– Да, мама, обязательно сходим, – пообещал папа, кроша пальцами облатку. – Ну, всем всего самого лучшего. Здоровья.
