Опасайся человека одной книги. В преддверии

скачать книгу бесплатно

Опасайся человека одной книги. В преддверии
Игорь Сотников

Любое знание или же незнание, это та призма, через которую вы смотрите на окружающий мир. И когда вы знакомитесь с новым для вас миром, то кто знает, на что лучше опираться при знакомстве с ним.

Опасайся человека одной книги

В преддверии

Игорь Сотников

© Игорь Сотников, 2017

ISBN 978-5-4485-0144-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

У каждого свои места обетованные.

– Всё началось со встречи с чернокнижником. Хотя, погодите. Скорее что, всё началось с видений или, вернее сказать, с одного из них. – Высказал своё предположение рассказчик.

– Земля обетованная может быть только необитаемой! – бросил свой подкрепленный жизненной практикой завет потомкам проговорившийся после долгого молчания основатель клуба одиночек, в быту называемого Бельведерским, первый глобальный предиктор Робинзон.

– Обетованная… Происходит от слова обет, что ли? – едва слышно задался вопросом один из двадцати двух находящихся в этом клубном зале иерофантов, глядевший на висящую поверх импровизированной трибуны для выступлений вывеску с этим откровением Робинзона, который пока еще обладал возможностью слушать не только себя, в отличие от своих собратьев по проведению в жизнь ими же предначертанных замыслов.

– Я бы сказал, от слова обед, что, несомненно, более приятно, – в ответ ему усмехнулся обладатель острого слуха, сидящий рядом с ним – внушительного вида его собрат по их жреческому делу, чей рот на одно мгновение оказался свободным от пищи.

Правда, спустя это мгновенно сказанное слово всё было исправлено. И этот, не терпящий пустот, собрат вновь принялся внимать своему голосу, доносящемуся из глубин его желудка и требующему для себя основательных жертвоприношений, что тоже не прошло мимо ушей того, первого, умеющего слышать иерофанта. И что примечательно для этой ситуации так это то, что громкое чавканье и сопровождающие все «уминательные» действия внушительного собрата – хрустящий треск за ушами – не составляло труда услышать ему. Что, в свою очередь это вызвало свой желчный отклик в нём, верно посчитавшем, что его собрат дело говорит, и ему пора отдать собственное жертвенное должное своему столу (ведь если вовремя не уделишь внимания столу, тогда придется отдавать своё требующее натужного или ещё какого внимания стулу).

В общем, как это и всегда происходило при этих столь необходимых и своевременных заседаниях Бельведерского клуба, и на этот раз всё шло по своей накатанной стезе, где все собравшиеся, дабы не сильно утомлять своих соклубных собратьев, для начала принялись утолять себя. После этого, себя же утомив, уже на полный желудок они были не столь кровожадно требовательны к своим инстинктам, требующим от них всё новых и новых поглощений. Впрочем, когда все друг друга отлично знают, и не только в лицо, это, с одной стороны, имеет свои приятности, где, не стесняясь, можно в любых планах очень многое себе позволить и даже иногда, чисто для пробы и слегка, малое. Тогда как с другой, правда, всё с той же знакомой стороны, эта информированность присутствующих лиц о друг друге, не ограничивается одними лишь рамками дозволенного, и где именно не поверхностные знания являются обоснованием вашего здесь присутствия, а ваше умение влезть без мыла в особо потаенные места, как раз и обеспечивает вашу компетентность и выживаемость.

И всё это вместе взятое, не просто находит отражение, а навсегда запечатлевается на этих облагороженных трудами пластических хирургов и украшенных не слезающими хищными улыбками физиономиях, которые уже сами до осточертения терпеть не могут видеть все эти противные рожи своих соклубников, в междусобойчике называемых иерофантами (в общем, как мы уже могли понять, такая неприятность имеется).

Ну а для того чтобы все эти противные виды соклубников, не сбивали уже других иерофантов со своей такой зрелой мысли, то требовалось организовать особые условия для их встречи. Ведь эти, хоть и редкие, встречи со своей подковерной деятельностью, налагали на них свой довлеющий паласный отпечаток, что при встрече грозило вылиться в личное сбивчивое желание иерофанта каким-нибудь ненарочным местом задеть своего собрата по клубу. А это в свою очередь грозило глобальными катаклизмами свалиться на лысую башку собрата, который своей оголтелой риторикой окончательно всех достал. А вот это уже в ответ могло принести повышение ставок, где даже принудительная, с помощью дырявого носка лысого собрата, эмиссия не смогла бы заткнуть визжащий рот того первого, начавшего такую, аж кровь из носа, дискуссию с лысым иерофантом. После чего, конечно же, никто не сможет усидеть на месте и, подключившись к этой дискуссии, начнёт всецело поглощаться или сливаться, отчего мировые биржи начинает не по-детски лихорадить, а индекс Доу, с кем очень потрясно столкнулся лбом Джонсон, впадает в продолжительную депрессию, отчего вслед и все рынки начинают гнать свою рецессивную волну.

Так что, для того чтобы мир окончательно не погрузился во тьму, участниками клуба ради блага человечества было решено самим принять на себя этот темный удар и проводить все свои заседания за кулисами, при закрытых окнах. Правда, поначалу не обошлось без казуса и некоторые любители поиграть на биржах, введя в заблуждение своих собратьев, организовали собрание клуба в казино (где, как все знают, нет окон). Видите ли, по их мнению, только с помощью рулетки можно найти выход из сегодняшней долговой ситуации, при сумрачном освещении в каком-нибудь потаенном и удаленном от глаз месте. Ну а так как для человека нет ничего более любопытного, чем когда от него пытаются что-то в затаенном месте утаить, то он уже только от одного слова «тайный» начинает возбуждаться и искать все эти тайны, спрятанные от его глаз.

Что стало определенно напрягать клубных собратьев, которые всегда считали себя всевидящим оком и незримыми ушами этого мира, тогда как вдруг сами оказались под пристальным прицелом внимания всей антиглобалисткой общественности. Здесь, надо отметить, и произошел свой глобальный раскол, выявивший разный подход к миру, где первая, консервативная группа придерживалась своего видения мира, где на первом месте непременно стояло это всевидящее око. Ну а другая партия, в своих воззрениях на мир, всё больше полагалась на информацию, которая, по их мнению, сегодня как раз и рулит миром; их символом как раз и стали уши.

– Материалисты! – в запале смеха обрушивались на консерваторов эти информаторы.

– Демократы! – в самую точку крыли информаторов, этих псевдоидеалистов, ещё более весёлые консерваторы.

Надо сказать, что такие стычки были, в некоторой степени, необходимы и своей стрессовой разрядкой не давали застояться умам собратьев, которые как большие поклонники клубной жизни («мы, в некоторой степени, тоже люди») в своих избирательных целях заявляли самые невоздержанные из них, что лишь говорило о том, что они действительно еще находились в зависимости от человека, хоть и формальной.

– Спрос порождает предвыборные предложения, – заявляли эти рыночники, выдвигая свою кандидатуру на выборы, которая под собою подразумевает некоторую закрытость от внешнего мира.

На этот же раз, они решили провести свою встречу в одном из клубов, одной из столиц, одного из союзов неких государств. На повестке дня, как и всегда, стоял всё тот же, никогда не теряющий своей актуальности, единственный вопрос (конечно, больше риторический): как нам дальше жить с этим неблагодарным человечеством?

– Я ответственно заявляю: хватит! – не вынимая сигару изо рта, всех оглушил своим возгласом Дон. Это новое красноречивое лицо современного истеблишмента, который, несмотря на сопротивление своих соратников по партии «Око», сумел-таки вырваться на эту импровизированную трибуну, чтобы высказать всё то, что у него накипело.

– Хватит уже плясать под эту его дудку, – тут Дон сделал вид, что замялся, но затем вновь продолжил, – ах, да, прошу прощения, под его саксофон. И теперь для всех настало время убить Билла.

Неожиданная концовка заявления Дона, судя по наступившей гробовой тишине в зале, несомненно, вызвала оживление хода мысли «соклубников», которые, отбросив свои столовые приборы, пытались сообразить, что всё это значит. Ну а сам присутствующий здесь Билл, определенно, был больше всех озадачен этим жутким для его шкуры призывом к действию, от чего он, рефлекторно схватил вилку и с одним женским именем на устах, приготовился задорого, без всяких скидок на родственные связи продать свою жизнь.

– Если вы не поняли, я хотел сказать: убить в себе Билла, – Дон, заметивший какую-то не связанную с его ожиданиями, не должную ответную реакцию соклубников, сумел быстро сообразить, какой недочёт прозвучал в его речи, и тут же сделал уточнение, между тем, не сразу удовлетворившее некоторых из присутствующих собратьев, увидевших в этих его словах нападение на всю устоявшуюся систему, одним из столпов которой и был тот самый Билл.

– Ты что, сволочь такая, сказал?! – с места заорал первым обретший дар речи мистер «X», который даже здесь, в тёмном зале, находился в тёмных очках. Что поделать, а он не имел права на свою более точную идентификацию, являясь представителем одной из самых секретных служб Его Величества (как оказывается, наравне, а скорее всего, даже ровнее, рядом с Её Величеством, существует этот всем известный, но мало кем вслух произносимый «его величество». Ну, вы, наверное, сами догадались, кто он), носящая органично символическое название Ассоциация независимых брадобреев, сокращенно АНБ. Которая, для того чтобы всегда быть при деле, сначала разводила угрюмых бородачей всех умеренных и неумеренных мастей, попутно вовлекая их в свои махинаторские схемы, а после того, как они до неприличия зарастут, являлись к ним на зов, скорее всего, крови (так как другого зова никто никогда не слышал), где и принимались вовсю Джорджевскую, Билловскую, а лучше Обамовскую стричь этих овец.

– Ах, вот почему ты всех подслушиваешь. Так ты, оказывается, глухой, – Дон очень умело контратаковал этого прогрессиста, продвигающего идею все технически лучшее двигать ближе к людям.

– Я, бл*дь, тебе покажу… – закипел в ответ мистер «X», который и так много чего лишнего сейчас сказал.

Правда, как считали все рядом с ним сидящие, он ничего нового не сказал, ну а то, о чём он ненароком обмолвился, об этом и так все прекрасно, если не знали, то догадывались. Мистер «Х», хотел уже было, сделать непоправимый шаг, ведущий к окончательному раскрытию себя, но лёгшая на его руку женская рука и прозвучавший едва слышно голос обладательницы этой руки: «Тише, тише…» – заставили его образумиться и вновь занять своё место, тогда как всё видевшего, уже вновь обретшего себя Билла это заставило с горечью в горле дополнительно приложиться к наполовину опустошенной им бутылке, после окончания которой, он дал себе зарок, слово и пятерку баксов, переложив их из одного кармана в другой, предназначенный для его неблаговидных трат. Так он собрался для начала разбить бутылку об голову мистера X, а уже после этого акта отмщения, пойти и поймать какую-нибудь аспирантку, отвести её в любой наиболее дальний кабинет, и там уж с ней отомстить этой курве по полной программе.

Но пока блуждающая мысль Билла, все перетекая из одного пустого сосуда в другой порожний, еще не оформилась в действие, обладательница женского взгляда и всего того, что соответствует ему, всё так же тихо проговорила этому мистеру М (даку, – всё-таки этот Билл, когда излишне хлебнет, опасен для всяких там топ-секретов, что и проявилось в очередной раз, когда с его языка слетела эта государственная тайна):

– Будь дальновиднее, толерантный вы мой, – чем окончательно «успокоила» мистера «X», державшего у себя в голове какие-то нетолерантные, хотя и радужные планы (одно другому не мешает сосуществовать, а ещё лучше сортировать) на счёт неё и всех других, занимающих рядом с ним места.

– Так что ты предлагаешь? – с другой стороны зала послышались выкрики тех, кто давно убил в себе Билла. Что не только не мешало им представлять, как из всего себя, так и собою ту самую партию, чьим лицом когда-то и слыл этот многострадающий за всех лиц (кроме Чёрной мамбы) одного пола Билл.

– Для того чтобы выжить, нам нужно полностью изменить правила игры, – в ответ прогремел голос Дона, что на этот раз уже заставило встревожиться сидящую рядом с мистером М (даком, – не спит Билл, вовремя вставляя свои дополнения) обладательницу женского образа – миссис К (озу и стерву, – ух, как иногда бывает откровенно жесток этот Билл), которая, сжав свои присадочные места, возмущенно процедила:

– Это что значит: многополярный мир?

Но на её вопрос не последовало ответа, и тогда она продолжила:

– А это значит, что Дон пытается использовать наше выстроенное ПРО не по назначению, и если добавить к нему то имя, которое мы договорились не упоминать всуе, то… – Миссис З (аноза, – Билл уже не столь грамотно остёр на язык, но всё же не спит) аж обалдела от своего открытия, чему последовали и её приверженцы, только уже охерев от проделанного умозаключения.

– Так ты на кого это намекаешь? – вновь нашелся мистер Х (ер, – силы покидают Билла), сжавший свои руки в кулаки.

– Да ни на кого я не намекаю и никого не представляю. Я сам за себя, – всё-таки Дон определенно опытный тип и вовремя умеет насмешить.

Вот и сейчас на одно, для себя передышечное, мгновение вызывает взрыв смеха в зале, правда только среди своих сторонников, после чего на него вновь обрушивается свой требовательный вопрос:

– Хорош всё ходить вокруг да около! Говори конкретней.

– Нам надо, всё заново поделить.

Третье пришествие золотого тельца, наверное, не вызвало бы столь оглушительного эффекта, который вызвал этот однозначно безумный призыв Дона, чьи слова в одно свое заявление вызвали апокалипсический шок в головах собратьев. Будто четверка всадников апокалипсиса галопом прошлась по их головам, и подняв на дыбы их остатки волос, своим отбоем вызвала разные – от неимоверности до окончательного представления – осложнения в виде нервных припадков, падений в себя, за себя, под себя и даже на соседнего себя. В общем, если не одним словом, а кратко сказать, в скрежет зубов погрузился весь этот полумрак.

– Да ты разжигаешь! – уже не сдержался мистер «X», и брызгая слюной, заорал на Дона, который, между тем, не взирая на все недомогания, делает глубокий вдох в свою сигару (революционер чёртов, явно за Фиделя хочет сойти) и со словами «Я как раз тушу!» прицелившись бросает в мистера «X» эту свою разгоревшуюся сигару, которая удачно приземлившись в свою цель, обозначенную на редкость пышной шевелюрой мистера «X» (в целях конспирации не иначе как накладной парик), можно сказать, вызывает огонь на себя из себя. Это, конечно же, вызывает свою цепную реакцию, в которой мистер «X», чтобы сбить это яркое пламя (точно накладной парик, раз так ярко горит и светится), начинает нещадно бить себя по своей и так не слишком умной голове (а после таких серьезных воздействий, скорее всего, не поумнеешь).

Всё это шоу, конечно же, не проходит мимо взгляда рядом с ним сидящей миссис С (тервы, – очнувшийся Билл, уже начал повторяться), которая, узрев в этом действии не только опасность для себя, но и, пожалуй, покушение на свою особу, очень быстро сообразив, схватила первый попавшийся бокал (и допустила ошибку, не сообразив, что в нем налито. Закон сообщающихся сосудов гласит о том, что если в одном месте не сообразить, то это всегда в другом месте кому-нибудь на голову выльется), в который она не удосужилась заглянуть носом, и (не удостоверяясь в его содержимом) плеснула на голову мистеру «X», чем вызвала не ожидаемое ею затухание пожара, а наоборот, его подхлест, который теперь начал напалмом жечь остатки растительности, теперь уже, практически, его лысины, вызывая истошный крик последнего.

Но если кого-то беды близких волнуют, а невзгоды далеких даже немного подзадевают, то для собравшейся здесь публики, не имеющей даже понятия о таких вещах, естественно, все эти пожарища и обрушившиеся на голову бедствия не только не прошли незамеченными, а были, согласно их жизненному принципу, просто проигнорированы. И стоило Дону вслед за брошенной сигарой со смехом прокричать: «Затухни!», как из глубины зала к нему выдвинулись две серые мордоворотного типа личности.

– А как же насчёт нашей доли? – эти две мордоворотные личности, подойдя сзади к Дону, который, как думал, что пришёл сюда только лишь рядом постоять, положили свои руки ему с двух сторон на плечи и без промедления обратились к нему с этим своим сакраментальным вопросом.

****

– Нет, постойте. Всё-таки всё началось, как любил говорить чернокнижник, со слова или вернее, с вопросительного слова. – Снова внёс свои изменения в последовательность изложения рассказчик.

Глава 2

Заглавная, тяжкая доля.

– Он определенно заслуживает лучшей доли или, по крайней мере, достоин лучшего. – Часто слышим мы голоса тех, кто видимо разбирается в этих долях и определённо сам рассчитывает как минимум на большее. Но такой субъективный подход этого распорядителя, заставляет объективно улыбнуться природу, которая прислушавшись к этому распорядительному голосу и выделив его из общей массы, в согласии с его запросами, уже обрекает того на свою участь.

– Что ж поделать, такова твоя доля. – Сокрушенно для этого распорядителя, констатирует факт судьбоносности природа.

Ну, а разве человек может, вот так просто с этим согласиться? – Да фигушки, не на того напали. – заявит один, очень неугомонный и очень прыткий (точно паркурщик), с явно затуманенной своей молодостью головой, ещё совсем не зрелый молодой человек, что есть ноги улепетывающий по тёмным дворам улицы, от этого частного, зубодробительного предложения судьбы, которая посредством двух мордоворотов и ещё одного, привлечённого заманчивым предложением, рядом постоять, было очень выразительно ему высказано:

– А на нашу скромную долю, что-нибудь в бумажнике найдётся!

– Сейчас посмотрим. Чего ты стоишь? – не слишком ясно пояснил один из подошедших к нему (к этому, который паркурщик) в тёмной подворотне мордоворотов, с помощью блеснувшего лезвия ножа, ясно показывающему, на что он способен. Конечно, у спрашиваемого в голове тут же пронеслось множество вариантов ответа, на этот, так часто задаваемый в безлюдном и пустынном месте, сакраментальный вопрос. Правда этот вопрос часто звучит в ином модифицированном виде, как: «Я вижу, чего ты стоишь!»

Хорошо, вопрос услышан, но подскажите, по какой шкале оценок идёт этот торг. Ладно, весовая категория более или менее понятна и каждый визуально может определить эту стоимостную характерность человека. Да к тому же, есть ещё рост, возраст и масса других внешних «замечательностей» у каждой единицы оценки, но всё же, когда задают этот оценочный вопрос, то ведь всё-таки имеют в виду нечто совсем другое. Правда, это «нечто», надо признать, очень быстро выясняется после встречного удара в челюсть. Но тогда получается, что силомер и есть тот прибор, который определяет твою стоимость.

«Не о том, думаешь». – Наконец-то заработала неделимая конструктивность в этом вопрошаемом самого себя молодом человеке. После чего он, уделив внимание каждому из подошедших, постепенно сжимающих вокруг него кольцо и решив, что ударность гласных от несогласных, в виду численного преимущества последних, ни к чему хорошему не приведет, остановился на другом более скоростном варианте. Вариант этот подразумевал собою: указать на ошибки в постановке ударения, ведущие к недолжному пониманию сказанного слова, этим однозначно, отъевших свои рожи на двойках, мордоворотам:

«Так чего ты ещё сто'ишь?», – уже сам себе задался вопросом этот молодой человек. И как только к нему обратился со своей не навязчивой просьбой: «Делиться надо», второй, явно обделенный природой (пока ещё не совсем ясно в чём), плотоядно улыбающийся мордоворот, то он уже со своей стороны, решил посмотреть, что они из себя стоят и уловив момент, рванул наутёк.

– Ах ты, падла! – чувствуя себя обманутыми, вслед убегающему, этому не оправдавшему их надежд, молодому человеку, несутся, как эти заслуженные им оценки, так и сами мордовороты с этим третьим, кто пришёл просто рядом постоять.

– Стой, не уйдешь!! – кричит второй мордоворот, из чего становится ясным, чем же всё-таки природа его обделила.

– Поймаю, порву как тузик грелку!!! – Слишком кровожадно высказывает свои желания этот третий, который между тем, несмотря на все свои эти страшные предупреждения, не слишком-то торопиться догонять эту, по его выражению грелку. А ведь он, несмотря на то, что куда легче и скоростней, чем эти неповоротливые и заносимые на поворотах мордовороты, отчего-то плетётся в хвосте и не спешит проявить свои спринтерские качества.

– Так звали же только постоять рядом, – в своё оправдание, настоятельно заявит сей активный член группы.

– Да фигушки вам, не на того напали, – и вправду, показывая эти самые «фигушки», издевается над неповоротливостью мордоворотов, зажавший для них свою, и обрекающий их на свою долю, тот самый кто паркурщик. Ну, а кто же всё-таки этот такой неугомонный тип и не пора ли нам с ним уже познакомиться. Ну что ж, наверное, всё же пора.

– Да-да, пора, – без спросу влезет одна из тех, кто выбрала для себя профессию везде лезть без спросу, о кой профессии и о ком, вы, наверное и гадать не надо, уже догадались.

– Он, касатик, для меня как раскрытая книга, – поспешит охарактеризовать этого молодого человека, одна из много о себе считающих, за умеющих вас читать ясновидящих.

– Б-р-р, конечно. Ну, хорошо. Тогда ответьте, что же это выражение, собственно означает? – у меня возникнет необходимость наводящих вопросов. На что, как и следовало ожидать от всех этих «хитромантов», она, закатив глаза к небу и заявив, что звёзды подскажут, не посчитает нужным ответить и оставит нас самим раскрывать эту, ещё не прочитанную книгу.

– Ну, хорошо, пусть будет книга. Но позвольте. А к какому же жанру её причислить? – вдруг проснётся во мне читатель.

– Жанр? – удивленно щёлкнет пойманной вшой гадалка.

– Да куда карта покажет, так тому и быть, – всё же напоследок, намекнула эта гадалка на многогранность жизни, неподдающейся под одно рамочное определение. Вот вечно эти гадатели наговорят, а потом ходи, мучайся и сам доугадывай, а что всё это значит. Ну что ж, раз карта выбрала книгу, то значит, так тому и быть. Правда есть одна загвоздка и если книгу полностью будет трудно прочесть, вот так сразу, всю проглотить, то подача по главам может помочь нам разрешить эту загвоздку.

– Хорош трындеть, – напомнит о себе Фома, а так звали нашего неугомонного молодого человека, лет под -идцать, что в современных реалиях жизни, вполне катит за молодого, для которого наши эти ознакомительные ритуалы были не к месту и не ко времени.

– Надо дёргать, «эпилогическую» главу, – заявил несущийся во всю прыть, не желающий быть ни цельным и даже ни слегка растрепанным, Фома.

На что у этих мордоворотов, битый час ожидавших своего звёздного, не смотря на безоблачную погоду, часа, было, совершенно отличное от Фомы мнение и они, несясь вслед за ним, не собирались спускать такого к себе пренебрежения. Между тем, погоня, следуя своему установленному временем порядку, находящемуся в зависимости от скоростных качеств у преследователей, разобщив их, разделила их на две основные группы. Так в первой группе, был замечен первый мордоворот, как оказалось более стремящийся к своей цели, тогда как вторая группа, состоявшая из двух в одном, оставшихся и отстающих, усиленно плелась в арьергарде погони. Что, надо заметить, не было упущено из виду Фомой, для которого тут же всплыла его, в своё время зачитанная у Джованьоли, первая, тактико-историческая глава.

Как ни храбр и силен был Спартак, однако при виде падения последнего своего товарища он счел себя погибшим.

Но внезапно его глаза засверкали: ему пришла в голову мысль – применить старинную тактику Горация против Куриациев.

И он бросился бежать. Самниты стали его преследовать.

Спартак, не пробежав и пятидесяти шагов, внезапно повернулся, напал на ближайшего к нему самнита и вонзил ему в грудь кривой меч.

Фома забежав за угол дома, резко остановился и как только из-за угла появилась голова первого мордоворота, то встретил её прямым ударом в нос, который не выдержав этого «сопрягательного» соединения, весь расквасился, пустил сопли вместе с кровью, и передав по инерции дальше это встречное предложение (а передать между прочим, согласно физическому закону приложения двух сил к одной точке, где ударность, благодаря единству приложения, увеличивает свою «применительную» эффективность, было что), вместе со всем остальным, не забыв и самого мордоворота, опрокинулся надлежащим образом на спину. Что в свою очередь, от этого приземленного соударения, передавшись по цепочке на здание, вызвало, уже предусмотренное ветхостью строения самого дома, обильное обсыпание штукатурки на лежащего вверх головой мордоворота. Где ему впервые, правда, лишь на мгновение, всё-таки удалось увидеть звёздное небо, пока опавшая на него со стены дома штукатурка, толстым слоем не закрыла для него весь этот прекрасный обзор.

– Вот, сука, – запрыгал на месте Фома, тряся свою, принявшую этот лобовой удар руку.

– Вот, сука, – вторили ему, быстро приближавшиеся к месту падения их, не только соучастника, но и подельника, второй мордоворот и очень чуткий к проявлениям грубости по отношению к себе, тот, кто пришёл «просто рядом постоять». Фома же заметив ускоренное приближение этой парочки, бросился в сторону близлежащей детской площадки. Где не пробежав и пятидесяти шагов, ему на пути встретились качели, при этом Фома, спиной вдруг почувствовал, что его настигают, после чего он, чтобы не терять за зря время на обход этих качелей, запрыгивает одной ногой на качели и оттолкнувшись от них, оказывается по другую сторону от своих преследователей. Между тем, конструктивная особенность качелей, позволившая Фоме осуществить такой маневр, после этого его отталкивания, получает своё ускорение и своей устаревшей железной сидушкой выносится, как одновременно в обратную от Фомы сторону, так и прямо на налетевшего на неё второго мордоворота, звонкий звук удара об чью челюсть, очень уж явно говорил, что кому-то точно сейчас, точно вынесли эту самую челюсть. Но второй мордоворот не смог об этом сообщить сам, да и бегущий за ним, тот, кто пришёл просто так, рядом постоять, не успел добавить, как сраженный этим качающимся обстоятельством телом мордоворота, рухнувшего на спину, похоронился под ним. Правда, в этом был и небольшой плюс. Теперь-то, наконец, он нашёл то место, где можно было просто полежать.

– Слышь. Мы тебя сука, запомнили, – всё-таки собравши волю в кулак, сумел-таки выкрикнуть из под тела мордоворота, тот, кто нашёл, где можно просто полежать.

– Странно, честное слово, такое слышать, – на отзвуки скрежета зубов оглянулся назад и выразительно посмотрел Фома. А ведь если быть объективно честным, то и Фома не в меньшей степени запомнил их. И прежде чем заявлять подобное, то надо, наверное, подумать, чьё же положение оказалось в более выгодном положении для запоминания. Впрочем, его тоже можно понять, ведь то положение, в котором он оказался, не слишком-то способствует работе мысли.

– Ладно, я тебя услышал! – Фома всё же был не таким неотзывчивым, и, решив, что не в его стиле быть совсем уж букой, даже очень громко проявил свою отзывчивость.

Глава 3

Индивидуальный подход.

Зачитанная до дыр и выжженная в сердце либерала, главенствующая выдержка из свода его библии: Либерализм провозглашает права и свободы каждого человека высшей ценностью и устанавливает их правовой основой общественного и экономического порядка.

«Она получала удовольствие, а я, значит, должен за это отвечать? – закинув ногу на ногу, не сводя своего взгляда с зашедшей в автобус беременной молодой особы, выразитель этой глубокой мысли, Яшка расплылся в голливудской улыбке. – Нет уж, за всё нужно платить».

Следом, но всё же шепотом, Яшка добавил эту фразу, обращенную к сидящему рядом с ним Фоме, не испытывающему таких же благостных чувств, что и Яшка. Не получив никакого ответа и не удовлетворившись молчанием Фомы, он ищет в нём причины такой невнимательности к такому насущному факту:

– Ты чего такой набыченный-то? О чём задумался? – пытается растормошить Фому Яшка, чьи действия, не имея свидетельств этих действий, теряют всю свою ценность для него.

– Много о себе не надумаешь, если есть чем думать, – втянувши голову, и вправду набычено смотрит на Яшку не переживающий за него на этот счет Фома.

– Но если нечем думать, то можно додумать до того, до чего не додумается и создатель, – на этот же счёт, Яшка уже вызывает беспокойство у Фомы.

– Ну, я даже не думал, что ты такой, – Яшка дал своё определение Фоме и, развернувшись обратно, заметил, что нашлись паршивцы, совсем не считающиеся с его мнением и уступившие место этой беременной особе.

«А какой я, и кто я, собственно, такой? – вдруг решил для себя выяснить Фома. – Ага, попробуй тут не в двух словах выразить это. Вот, например, как охарактеризовать свой возраст, не задействовав числовые параметры? Хотя, впрочем, в моём случае можно сказать, что я перестал донашивать уже не рубашки, а куртки, что, в принципе, можно соотнести и с моим развитием качеств, заявив, что я наконец-то перестал донашивать чужие мысли.

Так, что ещё? Ну, добавлю, что я не слишком разносторонний человек и могу похвастаться только двумя выдающимися моими сторонами: интровертной и экстравертной, которые и включают в себя весь мой спектр качеств. Так что, многие меня знают только с этих двух сторон. И если в кругу друзей я экстраверт, то для всех остальных я остаюсь интровертом.

Ну а кто, обо мне всё-таки может что-нибудь рассказать, то, наверное, это тот, с кем я полностью откровенен и с кем могу общаться на равных, а именно – техническое средство, присутствующее у каждого в доме, с коим, надо признаться честно, я частенько разговариваю после бурно проведенного вечера. Оно-то уж умеет выслушать и, скажу честно, такого наслушалось, что даже мне подчас становится стыдно.

Вот ведь наговорил больше двух слов, а толку никакого. Блин, ещё попроси себя рассказать что-нибудь смешное», – Фома вдруг явственно хмыкнул и резюмировал свой себе ответ:

– Да и вообще, кому в нынешнее время ты интересен кроме себя. Вот то-то же.