скачать книгу бесплатно
– Бывают времена по особому смутные, – размыслил Трой, – и первый признак прихода такого времени, это даже не появление всё большего числа сумасшедших, или по новому, альтернативно мыслящих, а то, что ты их со временем перестаёшь замечать и начинаешь всему этому льющемуся на тебя со всех сторон бреду, а отныне заслуживающей доверие конфиденциальной информации, верить, и прислушиваться к тому, что тебе скажет первый встречный человек на улице, на пути к ней или в самом неожиданном для тебя месте, у тебя под боком, прямо в коридоре, на работе.
И при этом этот первый встречный, почему-то обязательно всегда выглядит совершенно не заслуживающим доверия человеком. А в нём наоборот, всё указывает на то, чтобы ему ни в ком случае не верить, и будет лучше пройти его мимо и не слушать. Но видимо, в такого рода людях присутствует некий магнетизм, какая-то неизвестная человеку притягательная сила, которая не даёт тебе, человеку до этого мгновения разумному и по своему рассудительному, пройти мимо и останавливает в ответ на его просьбу, даже не спросить, а ответить тебе на все мучающие тебя вопросы.
– Я глас вопиющего в пустыне. – Огорошивает тебя заявлением этот человек, позиционирующий себя пророком, сходу, а точнее, в тот момент, когда ты с приятелями по службе заходишь в комнату с ксероксом, чтобы сделать несколько копий, ну и заодно потрепаться за спинами тех своих сослуживцев, кто давно на это напрашивался. И я с приятелями ничего такого не ожидавшие по заходу в копировальную комнату, замираем на пороге кабинета с удивлёнными лицами и в самых неуклюжих позах, со стаканчиками с напитками в одной руке и фаст-фудом в другой (дело было в обед и мы собрались соединить приятное с полезным).
При этом мы всё-таки сумели сообразить, что он имел в виду, когда так эпично самовыразился. Его типа никто не слушает, сколько бы он не пытался донести свою позицию до других людей (даже криком, с брызгами изо рта). Что совершенно неудивительно, учитывая его внешнюю составляющую. И скорей удивительно то, что он ещё на что-то там рассчитывал, выглядя, как последний шаромыга и лапотник. Да такого, не то что слушать не будешь, а рядом с ним стоять зазорно (мы не в счёт, мы были подловлены им на неожиданности). Ведь прежде чем ты раскрыл свой рот и тебя стали слушать, первое слово в тебе берёт твой внешний вид. А если он говорит, что тебе как-то совсем наплевать на то, что о тебе думает сторонний человек и тебе его мнение до одного места, то с какой добровольной стати он будет тебя слушать.
А вот если ты, даже с пророческими вкраплениями в себе, пойдёшь навстречу человеку, причешешь себя (необязательно у дорогих стилистов, а так лишь, расчёской), с зубов соскребёшь хотя бы рыбную чешую, которая там уже прижилась (ну и что ты любишь побаловать себя рыбкой; крепись), одёжной щёткой сметёшь с себя половую пыль (ну и что ты привык спать на полу под кроватью и она сближает тебя с простым народом), и самое главное, выбросишь из своего лексикона все эти заумные, простому человеку непонятные слова, то он, пожалуй, тебя выслушает. А если ты ему ещё задуришь голову обещаниями, если не скорого, а скажем так, туманного, вон там за горой, счастья, то он к тебе может быть и прислушается.
Хотя с самим этим его словесным и внешним посылом, честно сказать, и не поспоришь – такой же, как и у тех, посланных в этот мир в единственном экземпляре людей, кто смущает посторонних людей своими удивительными речами, дальновидный и не ко времени взгляд на тебя, одежда с чужого плеча, голова битком набитая мыслями, а иначе дикую причёску на его голове и не объяснить, и к своему месту бородка на щеках и подбородке, ну и дальше по мелочам.
Что же касается этого его удивившего нас обращения, то он таким эффектным способом, видимо хотел подчеркнуть свою значимость, в общем, выпендриться перед нами – он в этот момент вынул из копировальной машины скопированный документ и, держа его перед собой, одновременно обращался к нему и к нам. Что, надо отдать ему должное, ему удалось. И мы даже заволновались на свой счёт – а не стали ли мы свидетелями нечто такого, за что потом не только по головке не погладят, а вызовут в отдел собственной безопасности, в качестве свидетелей некоего преступления против личности крайне важных для корпорации персон, чью честь попытался ославить этот тип своими доносами.
– А вот теперь эти его странные слова о своём вопиющем гласе в пустыне, получают свои объяснения и мотивацию для озвучивания. Он распечатывает во многих экземплярах информацию порочащую репутацию первых лиц корпорации, где все мы имеем честь служить. – Мигом сообразил я, чего нам нужно опасаться со стороны этого вредоносного типа. – Сейчас распечатает эти объявления, где совершенно бездоказательно расписано, какие все негодяи и прохиндеи здесь в руководстве: «Генеральный директор, то ещё хамло, а все его замы проходимцы и лизоблюды, пользующиеся своим служебным положением в личных с секретаршами целях и т.д. и т. п.», и только он один приличный, не берущий ничего лишнего человек. И подписавшись знаковым именем «Правдоруб», расклеит все эти объявления на разных этажах нашего здания. Чем введёт в смущение и недоразумение некоторых не стойких в убеждениях сотрудников корпорации, которые начнут шептаться нехорошими словами за спинами руководства, которое утратив для них сакральное значение после этих заявлений «Правдоруба», потеряет иммунитет от обвинений в глазах рядового сотрудника.
И если все раньше считали, что начальство днём и ночью только об их благополучии думает и бдит, то после того, как Правдоруб открыл глаза рядовому сотруднику на настоящую сущность руководства, – они днём и ночью думают только о своём благополучии, а тебя они и знать не знают и знать не хотят, – рядовой сотрудник, отлично зная по имени отчеству и в лицо руководство, начнёт забывать их в лицо, затирая память о нём, заменяя их настоящие имена на всякого неприличного качества и значения прозвища. Так на свет появляются различные Барабасычи и Хапугычи.
Но всё оказалось совсем не так. Правда, определить как, и как же так всё это случилось именно с нами, никто из нас стоящих перед лицом этого странного, но не совсем уж незнакомого для нас человека, никто тогда не смог. Что же касается его знакомости, а точнее сказать, узнанности нами, то это было даже не шапочное знакомство, – хотя каждый из нас его разок мельком видел где-то по своему пути, по коридору здания, – а каждый из нас о нём какую-то странную подробность ранее слышал. И даже его именование «Чокнутый профессор», ясно, что надуманное, говорило о том, что этот человек стоит особняком к нормально мыслящему человечеству.
Ну а почему такого человека здесь, среди людей благоразумных и по большей части приличных держат, то скорей всего, он до помешанности гениального ума человек (как правило, такие люди фундаментируют собой области каких-нибудь прорывных наук), раз его прозвали «Чокнутый профессор». А такие люди всегда с приветом и со своими странностями и чудачествами. И по большому счёту, «Чокнутый профессор», как и все доморощенные Эйнштейны, по другой классификационной шкале, а именно отродясь, зовущиеся Альбертами, просто слишком зацикленный на своих гипотезах и разумениях человек, в итоге рехнувшийся на их измышлениях, и больше ничего, как мне тогда казалось.
И надо признаться честно, что таких людей слегка побаиваются (и они частенько дают для этого повод своим неадекватным поведением) и в тоже время недоумевают, но уже по собственной причине – недостаточного умственного развития, всеобщей отсталости и что уж говорить, лени. Что всё вместе тормозит человека на пути к пониманию такого рода дисциплинированности и трудолюбия этих людей (да на хрена мне это всё надо, когда я могу полежать на диване). Ну а что насчёт заскоков и несуразности поведения, которые часто сопровождаются появления на людях этих людей, то кто сейчас без них, без этого подчёркивающего человеческую отличительность шарма.
Ну и вся эта его знаковая характерность, немедленно получила своё подтверждение перед нами. Так «Чокнутый профессор» оторвал своё внимание от листа бумаги перед собой, посмотрел на нас изучающим взглядом. На что мы как стояли в одном положении, не смея пошевелиться (а руки между тем обжигались стаканчиками с горячими напитками), так и продолжали стоять, стараясь не оказаться им обнаруженными.
Но разве кто-то может понять ход мысли таких людей, как «Чокнутый профессор», а уж что уж говорить о том, чтобы предсказать последующее их поведение. Этого, скорей всего, и сам «Чокнутый профессор» не в силах сделать. Так что всем нам, в том числе и самому «Чокнутому профессору», пришлось ждать и уповать на чью-то неизвестную милость, которая за профессора всё решит и направит его мысль по некоему избранному пути.
И вот путь избран и «Чокнутый профессор», то есть Альберт, направлен проведением в сторону копировального аппарата, а если точней, то он поворачивается к нему, поднимает крышку этого многофункционального аппарата (он также может сканировать), и, держа её в таком положении, видимо решает провести для нас краткий курс ознакомления с работой этого аппарата (все люди с научным мировоззрением, испытывают большое желание поучать людей без научной степени и до хрипа в голосе оспаривать глупые, по их мнению, гипотетического характера утверждения людей с научными степенями).
– Вы знакомы с принципом работы сканера? – ко всем нам, в общем, и как нами подспудно понимается, и к себе в том числе (он, таким образом, себя проверяет на знания) обращается с этим вопросом Альберт, «Чокнутый профессор». И хотя часть из нас могла похвастаться своим, не обязывающим всё знать знанием работы сканера, а другая часть могла заявить о поверхностном знании работы этого аппарата, – положить сканируемый документ на стеклянную поверхность, а далее следую пошаговым инструкциям, нажимая кнопки, – никто из нас не стал об этом говорить, отлично зная, что когда имеешь дело с такого рода, сами себе на уме людьми, лучше будет промолчать и внимательно слушать, что тебе скажет этот непредсказуемый человек.
Альберт же, невозможно по его внешнему виду понять, остался ли он доволен нашим ему ответом в виде понимающего молчания, взялся за объяснения. – Сканер состоит из сложной системы зеркал и объектива. С помощью потока света, попадаемого на оригинал, изображение доставляется на экран компьютера. Свет, отразившись, попадает на оптику внутри сканера, где с помощью драйверов расшифровывается этот электрический импульс, содержащий в себе информацию о форме и цвете сканируемой картинки. – Альберт сделал многозначительную паузу, изучающе глядя на нас. Где он переводил свой взгляд от одного к другому и обратно по кругу. И так пока, он к моему крайнему неудовлетворению, не остановился на мне.
А мне не может быть, а точно и уверенно, такая ко мне пристрастность взгляда незнакомого для меня человека, не нравится. Но при этом и отвести своего взгляда в сторону я не могу, по сторонам от меня стоят мои товарищи, которые сочтут такой мой поступок не дружественным, и это будет выглядеть не по товарищески (перевёл стрелки на нас). – Но тогда что мне делать и чего собственно от меня хочет этот Альберт? – только было я попытался разобраться со складывающейся вокруг меня ситуации, как… А вот дальше всё со мной произошло так молниеносно и головокружительно для меня, что я и сообразить не успел что со мной происходит, подхваченным за затылок головы чьей-то сильной рукой (скорей всего Альберта, а тогда зачем он так резко в мою сторону направил свой ход – расстояние между нами было всего-то шага три) и так близко пододвигаемому к сканеру, что я хотел уже закричать: «Осторожно! Моя голова!», но было уже поздно, и я в профиль был вдавлен в стеклянную поверхность сканера, и крышка сканера тут же закрылась над моей головой.
И мне, находящемуся в таком крайнем необычном для меня положении и при этом крайне неловком для меня, – мои руки обхватили собой сканер (стаканчик с напитком и фаст-фуд выпали из рук), ноги, согнувшись в коленях, немного приуныли от такого неудобного и слегка невыразительного положения, мой зрительный обзор вокруг был ограничен двумя поверхностями сканера: крышкой и сканирующей поверхностью, из под которой до меня доносился пугающий меня шум различных механизмов и пробивался свет, в общем, всё было плохо от такой своей подневольности, – теперь оставалось ждать на мой счёт решения этого безумного Альберта.
И как мной с дрожью в ногах и отчасти в себе, где сердцебиение начало отклоняться от нормального, понимается, то мои товарищи ко мне на выручку и не спешат прийти, и скорей всего, не придут – им, видите ли, самим до дрожи в ногах страшно и они уже одному рады, что оказались не на моём месте. А за это уже стоит возблагодарить судьбу и побороться с реальностью своим согласным молчанием. – В общем, трусы и с этого момента мне они совсем не товарищи. И если в следующий раз что-нибудь такое с ними приключится, то я тоже не буду спешить бросаться им на помощь. – За этими своими, сугубо губительными для нашего товарищества, мстительными мыслями, я пропустил, чего там вначале сказал Альберт. Но потом быстро сообразил, что сейчас решается моя судьба, навострил свои уши на слух (что было крайне сложно сделать, учитывая оказываемое на них давление со стороны крышки сканера) и принялся прислушиваться к тому, что там говорит Альберт.
А этот Альберт, как можно было сразу догадаться, ничего для меня хорошего не приготовил, а он, без всякого с моей стороны согласия, и непонятно на каких, таких основаниях, собрался провести сканирование моей головы. С чем я категорически не согласен, хотя бы потому, что я в такого рода вопросах, касающихся моей головы, ещё даже мной мало изученной, крайне щепетилен и не доверчив к людям без соответствующей квалификации. А Альберт, как мне это известно, не имеет никакого отношения к медицине, и у него нет патента на оказание такого рода услуг, даже по пониженной таксе или вообще бесплатно. И тогда спрашивается, к чему всё это и к чему всё это может привести. Хотя отчасти я могу дать ответ на этот вопрос – к болевым ощущениям в моей голове.
Но Альберта, по всей моей слышимости, все эти ждущие мою голову последствия совершенно не волнуют, и он, как мне объёмно слышится, по причине нахождения на моей голове крышки сканера, собирается сейчас считать то, что находится в моей голове. – Посмотрим, – заявляет Альберт, – чем наполнены головы современных представителей творческой или какой его там прослойки молодёжи. Конечно, я понимаю, что я действую по старинке, обращаясь напрямую к голове, а не как вам привычней, к другому месту, каким вы садитесь на сканер и таким образом фиксируете себя, но у вас свои методы своего познания, а у меня свои. – На этом месте Альберт, к сглатыванию мною комка страха, сильней надавливает на крышку сканера и как мной понимается, запускает сканер. Ну а я ещё крепче обхватываю сканер и закрываю глаза, чтобы их не повредить от бьющего снизу яркого света.
И теперь я полностью оказываюсь во власти звуков заработавших под моей головой разного рода и видов механизмов, где мной угадывается побежавшая световая гашетка, которая, скорей всего и стоит за этим световым просвечиванием уложенного на стеклянную поверхность сканера оригинала, то есть моей головы, которая сейчас будет в доступных для света местах просвечена. Затем, как объяснял Альберт, полученная с помощью этого светового сигнала информация, будет преобразована в электрический импульс, который в свою очередь будет перенаправлен в считывающее Альбертом устройство – наверняка, на заранее им приготовленную флешку. После чего он у себя, в закрытом от чужих глаз кабинете, расшифрует эту конфиденциального характера информацию, о которой и я-то всё не знаю, и начнёт ею меня шантажировать.
– В вашей голове не обнаружено присутствие мозга, и я даже не знаю, о чём с вами и с вашим начальством после этого не обнаружения говорить. – Поймав меня в каком-нибудь тёмном переходе, обратится ко мне Альберт, глубокомысленным видом и со своим показным доразумением на лице, которое я должен на нём прочитать, если я окончательно не утратил способности самосохранения и рефлексы, для которых моя мозговая деятельность отчасти помеха. А вот мои рефлексы, даже я не ожидал такого, а Альберт и в помине, работают на отлично. И они на этот раз отреагировали безукоризненно (в первый раз, у сканера, они были застаны врасплох, а сейчас они, явно обладая мышечной памятью, уже знали, что ожидать от Альберта).
– Так и скажите, что теперь у руководства нет причин для отказа в моём повышении. Я полностью соответствую их представлению идеального работника. И к тому же очень близок к ним по умственному развитию. – В один свой ответ собью я всю спесь с Альберта, явно не рассчитывающего на такой результат своего теста. Хотя этот Альберт и ведёт себя так рассеянно и подчас неразумно, всё же он далеко не так прост, и он скорей всего, просчитает заранее такой вариант моего ответа. И тогда он обратится ко мне с другим предложением.
– В вашей голове мной было обнаружено странного характера неустройства, типа опухолей. – С загадочным видом обратится ко мне с этой страшной для меня новостью Альберт. Ну а я, узнав об этом смертельном диагнозе, буду готов на всё, чтобы продлить свою жизнь хотя бы на минуточку, или же решу тут же плюнуть на всё, и немедленно на ботинки Альберта, и заявить ему и на весь мир, что с этого момента меня ничего в этой жизни не волнует, и я пошёл её просаживать в ближайший бар.
А так как я к такому поворотному для себя событию не был подготовлен и только сейчас извещён, то Альберту теперь никуда не деться, когда я ему на ноги наступил, и заодно оттого, чтобы мне не отказать в денежной помощи на это крайне для меня необходимое дело. А если ты, Альберт, будешь демонстрировать на лице боль от своего непонимания моих насущных нужд, то я тебя, падла, прямо сейчас с лестницы сброшу, и мне ничего за это не будет – ведь для меня завтра уже нет, а все последствия моих действий, всегда живут в будущем, в этом уже несуществующим для меня и несущественном завтра.
Но видимо Альберт и этот вариант просчитал, и он решил так на свой счёт не рисковать, а прямо сейчас, после того как световая гашетка подо мной вернулась в начальное положение, озвучил часть полученной информации (она проявилась на выброшенном в лоток листе бумаги).
– Так, ну и что тут у нас. – До меня донёсся голос Альберта, как мной понялось, вынувшего из лотка этот информационный лист. Ну а я, боясь пропустить мимо себя хоть одно слово Альберта, не стал торопиться отрываться головой от сканера, на которую, как мне почувствовалось, перестало оказываться давление со стороны Альберта. И я, замерев в тревожном предощущении, – когда ставят диагноз, всегда жутко чувствуется, – принялся слушать.
И Альберт с первых своих слов напугал меня. – М-да. – Так это безнадёжно сказал Альберт, что меня в ногах подкосило, а я в лице взмок (хотя это было следствием теплопроводности стекла сканера). – И я, в общем-то, не удивлён. – А вот это следующее заявление Альберта, странно мне слышать, как надеюсь и для моих бывших товарищей. Хотя я от них уже всякого жду. Но сейчас меня не это больше всего волнует, а мне надо знать, чего там в моей голове и какие несоответствия здоровому организму и духу, выявил Альберт.
– Успех, успех и ещё раз успех. Что и говорить, мощно закодирован. – Озвучивает свой эпикриз Альберт. – И вот эта его настройка на одно, больше всего и пугает. А где значения сердца и хоть каких-то чувств, кроме этого самосовершенства. – Уже в лицо мне вопросил Альберт, в растерянности держа в своих руках лист бумаги, с отсканированным изображением моей головы. Я же резко выхватываю из его рук лист бумаги и, подведя его к себе, впиваюсь в него взглядом. Ну а там на меня смотрит тёмное пятно и как бы всё.
Я поднимаю голову, смотрю на Альберта, затем на своих так себе товарищей и требовательно задаю свой вопрос. – Это какая-то шутка или розыгрыш?!
– Никакой шутки, а тем более розыгрыша. – Даёт немедленный ответ Альберт.
– Тогда почему мне так это кажется, глядя на вот всё это. – Демонстрируя своё отсканированное изображение, обращаюсь ко всем я.
– Если вы что-то не понимаете, это ещё не значит, чтобы не принимать в серьёз то, что вы не понимаете. – Заявляет Альберт.
– Объясните. – Жёстко отвечаю я, начиная нервно накаляться из-за того, что был подвержен такому для себя унижению и не пойми за что. И, наверное, понимай я, за что и по какому случаю меня так прищучили крышкой сканера, я бы, скорей всего, также испытывал возмущение и даже желание помахать кулаки после драки, но всё же я бы знал за что и по какому поводу всё это случилось, и так сказать, на этот счёт был спокоен. И видимо, человеку отчего-то (не отчего-то, а из-за жажды справедливости) нужно знать информационную составляющую происходящего с ним, которая позволяет ему понять, что дальше делать и по какому пути в дальнейшем идти – смириться или мстить.
Ну а Альберт верен своей самоидентификации странного и труднопонимаемого человека, который даже при самой ясной погоде умеет напустить тумана и другой мысленного характера расплывчатости. – Чтобы прочитать тёмные области сознания человека, нужно обладать специальной квалификацией. И тут одних рентгенологических знаний просветов и затемнений будет недостаточно. Они только для определения опухолей годятся. – Заявляет Альберт, не без своей доли тщеславия, вирусом которой заражены практически все умы людей не без талантливых. И Альберт, как и другие носители в себе знакового таланта, в данном случае хитроумно использует эту свою характерную ему особенность, тщеславие (у него оно явно дикое и только отчасти прирученное).
Ведь он, таким хитроумным образом, ставит меня и моих трусоватых товарищей перед сложным выбором. Либо я должен признать за ним несомненные пророческие способности разгадывать тайны и загадки чужих голов, – а все чудики и иначе мыслящие люди, типа шизофреников, определённо обладают этими качествами; они только словесно выразить не могут эти свои знания, хотя не без своих откровений, когда они пугающе кому-то вслед или в лицо кричат: Ты такой же как и я, придурок! – либо же оказаться в дураках, послав его куда подальше (надеюсь, не нужно объяснять почему).
И мне приходится признать в нём наличие этого тайного умения читать чужие головные секреты. Но только косвенно и не напрямую, я же не полный придурок, а нахожусь только лишь на пути к нему. – А если яснее. Или вы к этому не способны. – Уставившись на Альберта, процеживаю слова я.
Альберт же выражает немедленную способность ответить. И он с открытым лицом, то есть без налёта неискренности, говорит. – Любая глубокая информация, а в нашем случае она именно такая, никогда полностью с первого поверхностного взгляда не открывается. Она должна накопиться и так сказать, отстояться. Тем более, когда мы её передаём не напрямую, а считываем посредством посредника, в нашем случае сканера. Где световая гашетка со своим лучевым считывающим устройством, только часть информации сразу передаёт на поверхность, тогда как основной информационный блок, в цифровом виде сокрыт от наших глаз в темноте. А вот чтобы вынуть эту интересующую нас информацию, нужно время и умение. – Тут Альберт делает шаг к сканеру и вынимает из него вставленную флешку. Затем с многозначительным и как мною понимается, много чего уже знающим обо мне видом, демонстрирует перед нами эту флешку, и вслед за этим вновь подлавливает нас непредсказуемостью своего поведения – он, никому ничего не сказав, резко скрывается с места, а затем за выходными дверьми (а мои бывшие товарищи, и уже бесполезно полагаться на их мужество, само собой не встали на его пути, а в момент отпрыгнули в стороны и пропустили его).
Ну и после всего случившегося в копировальной комнате, уже идти ни о какой речи о посиделках там быть не могло. И каждый из нас, не решаясь посмотреть друг другу в глаза, а ограничившись номинальным взглядом себе под ноги и на занятые, а у кого и свободные руки, пробубнив под нос всякую несуразность, типа: «Ну и дела», или «А кофе и остыл», вслед друг за другом покинули копировальную комнату. После чего все разошлись по своим рабочим местам, переваривать в голове это событие. Ну а кому всё это событие было труднее всего переварить, тот тут без вариантов.
Трой на этом месте сделал паузу в своём прокручивании сегодняшних событий, и не только потому, что ему действительно потребовалась передышка, а его от этого дела отвлёк и не пойми откуда появившийся дворовый кот, который вдруг воспылал дерзостью и отвагой, а также страстью к ноге Троя, и принялся её умилостивать, потираясь об неё. В результате чего, Трой при виде такой его дикой бесцеремонности, даже потерял дар мысленной речи, которая и привела его к остановке всех мысленных действий, и он воззрился на этого мурчащего кота, вполне себе упитанного (он явно нашёл для себя формулу кормления, и стало быть, счастья), рыжей окраски, самой распространённой породы – дворовый кот, а другими словами, приближённый ко двору чьей-то светлости, и не такого грязного, как все дворовые коты.
– Наверное, домашний, но при этом со своими независимыми взглядами на своё времяпровождение на улице. А, по мнению хозяев, совсем отбился от рук, подлец. – Рассудил про себя Трой, посматривая на кота, а может и на кошку. – «Я этому негодяю ничего не жалею, трачу на него, можно сказать, больше чем на самого себя, а он, что за неблагодарная скотина, всё недоволен и поглядывает на улицу», – переполнившись возмущением на Мурзика (а по мнению Троя, котов только так и зовут), и зачем-то перекрестившись, в итоге поставил точку в совместном бытие-житие хозяин Мурзика, в очередной раз загулявшего по дворам (а я делаю визиты, разве ты не этим занимаешься в своё отсутствие), захлопнув перед его удивлённой мордочкой дверь.
«И можешь там замяукаться, я всё равно тебя не слышу и отныне не понимаю!», – заявил бессердечный хозяин Мурзика, надевая на уши наушники, с громко голосящей оттуда музыкой. «Да-да, любимый тобой хэви-металл, буду слушать», – а вот такого кощунства со стороны хозяина, Мурзик стерпеть не смог и навсегда оставил свой прежний дом на произвол без душевным ветрам, которые без его там нахождения, вскоре всё там внутри выветрят, и как бы прежний хозяин не топил камин и не укрывался под тремя одеялами и спал в валенках, всё бесполезно. Душевная стужа не даст ему никогда согреться, пока Мурзик не будет обратно возвращён.
– Но при этом Мурзик не какая-нибудь неживая вещь или игрушка, и у него тоже есть гордость и чувства, как минимум обоняния, и к тому же ему нужно каждый день кушать. А для этого нужно как-то определяться, хотя бы с ночлегом. Вот он при виде меня и сообразил на мой счёт с таким дальним прицелом. – Сообразил Трой. «Сейчас я этого хмыря подомну под себя своим обаянием, а затем буду делать с ним, что захочу. Ещё никто не мог противостоять моему мурчанию, – примерно вот так за меня решил Мурзик». – Усмехнулся Трой, продолжая наблюдать за котом, чей хитроватый вид, с подглядыванием на него искоса, иначе и не мог трактоваться.
При этом Трой совсем упустил из виду другое, на виду лежащее объяснение такой чистоты этого кота, так уж и быть, пусть будет Мурзика (Трой насчёт имён котов придерживается консервативных взглядов и не слишком изобретателен) – он своей чистотой обязан брюкам вот таких лопухов, как Трой, и не пойми с чего и с какой это ещё стати решивших, что Мурзик, его, первого для него встречного типа и не пойми какого характера (а может он любит всей кошачьей душой Мурзика ненавидимых собак) – одно ясно, не самого благоразумного, – проникся к нему доверием и не прочь стать для него домашним любимцем, а не льстит ему ради чего-нибудь для себя сладко. А на это между тем всё указывает. В общем, лопухи все эти люди.
А между тем, за одной ошибкой Троя последовала одна за другой. Так он начал путать порядок последовательности причин и следствия, придя к удивившему его умозаключению. – А ведь в чём и угадал этот кот, так это в моих музыкальных предпочтениях. – А ведь сам Трой так за него надумал, а теперь этому ещё и удивляется. Но ладно это, но тут Трой вдруг сообразил провести свои параллели между сегодняшним событием в копировальной комнате, наложившей свой отпечаток на ход его мыслей и встречей с этим котом.
– А ведь тому, что стало столько появляться и встречаться на пути людей, если и не сумасшедших, а с альтернативным образом мышления, но обязательно с закидонами, какими характеризуются люди не от мира сего и нашего ума, есть своё логичное и даже с научной точки зрения объяснение. – Рассудил Трой. – Как домашние животные, те же кошки, на нейронном уровне чувствуют наступление землетрясения или другого рода катастрофы, так и эти, особо чувствительные к внешним раздражителям люди, не могут усидеть дома. И они, всеми фибрами своей души чувствуя необъяснимую в себе тревогу и какую-то сдавленность души, со своим мысленным непорядком, – окружающий мир, отныне не укладывается ими в их разумение, – выходят на улицы и идут в люди, чтобы нести им своё слово и предупредить их об надвигающейся угрозе конца света. Ну а почему они начинают пророческим голосом говорить именно о конце света? А всё просто, они только одно знают точно – человек только к одному может прислушаться и поверить – к указанию на конец света (это отвечает его природным воззрениям на мир, ведь никто не вечен).
– Но к твоему описанию подходит каждый второй. Да тот же сосед по подъезду, вечно пребывающий в сухом остатке, то есть выжатый как лимон, а если ещё точнее, пребывающий не в себе трезвом, Никанор. – Тут Трой, как это было ему иногда свойственно, выделил в себе для обстоятельного разговора собеседника, с кем путём диалога, часто доходящего до жаркого спора, можно было добраться до истины, и принялся сам с собой, но при этом про себя, вести беседу. Правда, на этот раз ему было несколько легче образно представлять этого, всегда так критично к нему относящегося собеседника – он его поместил на место кота и как бы обращался к нему, а тот успевал делать несколько дел за раз: манипулировать его сознанием, путём притирки своими боками к его ноге, пытаться заглушить голос разума своим мурчанием и выдвигать свои спорные претензии к Трою.
Трой же, в ответ на это указание Мурзика, как выясняется, отлично знающего Никанора (Трой наделил Мурзика своими знаниями, вот и всё объяснение этому факту), забулдыгу, каких не трудно встретить на подворотнях жизни, и человека в плане своего упития крайне активного, мысленно посмотрел на прилегшего отдохнуть на травке у лавочки Никанора и дал свой ответ. – Это всё внешняя оболочка Никанора, где под его внешней бесчувственностью, а временами крайней агрессивностью и драчливостью, направленной против своих близких, скрывается очень чувствительная натура. Ведь его близкие не хотят признавать его в доме хозяином, вот ему и приходится отстаивать это своё право в столь агрессивной форме, стуча по столу и вопросительно крича: «Кто в доме хозяин!». Отчего он часто и не может находиться под одной крышей со своей супругой стервой, ни во что его ставящей и пребывающей в большом предубеждении на его счёт, и выходит на улицу, чтобы проветриться (здесь не совсем становится понятно, чью сторону защищает Трой; хотя всё же понятно то, что у него сторон нет).
– Пропойца и шаромыга ты, Никанор. И никакого от тебя толку дома нет, одни только затраты. – И как спрашивается, после таких слов той, кого Никанор когда-то боготворил и сейчас такое иногда бывает, Никанор может не сорваться на немедленное соответствие этим её заявлениям. А как только он слегка своё сердце успокоит в пивной, то уже его ноги начинают препятствовать его ходу, требуя от Никанора необходимого для них отдыха, хотя бы вот здесь, на травке, у лавочки. И Никанор, вновь вспомнив эти слова своей благоверной, которую он боготворил и хотел сейчас предупредить о надвигающейся на мир опасности (откуда он узнал, то об этом Никанор умалчивает), решает, что фиг ей скажет об этом, и тут же валится отдохнуть на своё привычное место, у лавочки.
Ну а на этот раз собеседник у Троя более чем активный, и Мурзик, оставив штанину Троя, подошёл к похрапывающему Никанору, – он в мысленной реальности Троя лежал неподалёку от него, – сперва принюхался к нему, затем от неудовольствия и частично от потрясения фыркнул: «Ну, ты и даёшь Никанор!», и, вытянув лапу, похлопал ею по щекам Никанора. И что удивительно, так это то, что Никанор отреагировал и открыл глаза, которыми он воззрился на кота.
– Слушай Никанор, – обращается к нему Мурзик, – когда конец света?
Ну а Никанор нисколько не удивлён такому к себе кошачьему подходу. Он ещё и не такое видал с нетрезвых глаз. Всем известное изречение: «Сон разума рождает чудовищ», в полной мере получило подтверждение практикой Никанора, повидавшего таких чудовищ, что он иногда просыпался, не успев добежать до туалета. Так что говорящий кот, это ещё не сон разума, а так, всего лишь предисловие к ним. Что же касается ответа на этот вопрос Мурзика, то он лаконичен.
– Он уже наступил. – Пробурчал Никанор, прикрыв обратно глаза. И, пожалуй, сложно оспорить это утверждение Никанора, когда он так очевиден. Хотя Никанор в своём ответе слишком субъективен и значит, его ответ не может приниматься за точный отсчёт.
– Но тогда, сколько времени нам всем осталось? – задался вопросом Трой.
– Сколько? – повернувшись к Трою, переспросил Мурзик, и тут же дал, даже не ответ, а несколько больше: алгоритм поиска ответа на этот вопрос. – А так ты, вопрошая себя, никогда не узнаешь. А чтобы узнать ответ на этот вопрос, тебе нужно со всем вниманием подойти к этим, так чувствительно мыслящим людям. И это совсем не Никанор, а ты знаешь одного такого. – Мурзик так многозначительно муркнул, что Трой в раз догадался, о ком он ему мурчит – это Альберт. А вот на этот раз Трой почему-то удивился такой проницательности Мурзика, за которой, как и за всеми прежними действиями Мурзика, стоял он сам.
Ну а Мурзик, пока не закончилось действие этого его заворожения Троя, а для него странного типа, с не пробивным на ласки характером (видимо жмот) и таким же упорным на одной мысли лицом, в завершении своего разговора с Троем, добавляет. – А теперь Трой запомни главное. – Отчётливо до Троя доносятся человеческие, а не кошачьи слова. – Раз конец света не за горами, то надо брать от жизни всё и при этом самое лучшее (а что-то усреднённое, то это точно не про тебя). И никаких ограничений. Ты всё понял? – уставившись на Троя немигающими глазами, вопросил Мурзик. Ну а Трой, придавленный ошеломлением, в которое он впал при виде всего происходящего с ним, ничего другого сделать не может, как пробормотать в ответ: Да.
– Тогда чего сидишь и зря теряешь время, бери, что идёт тебе прямо в руки. – Мурчит Мурзик и поворачивает голову в противоположную от Троя сторону. Куда вслед смотрит Трой, и видит, не прямо перед собой, а через дорогу, смотрящую куда-то в неизвестную даль девушку неземной красоты, как бы выразились люди романтического склада ума и не большой фантазии. С чем Трой, спроси его об этом, полностью согласен, и он даже мог бы от себя пару восторженных слов добавить, сумей он справиться со сковавшим его волнением. И, наверное, с одной стороны хорошо, что эта неземная красотища находилась на своей отдалённости от Троя – у него есть аргумент: «Она далеко стоит», чтобы не подойти к ней и не спросить её: А у меня есть хоть какой-то шанс?
Сам же Трой, насчёт себя человек много чего знающий, определённо догадывался о том, что дальше может произойти, а если точнее, то куда его может привести ход его мысли: «А ты не сиди, а сократи расстояние между собой и ней. А там посмотрим, что она тебе скажет», решает предупредить эти свои действия (да и девушка может сейчас на него посмотреть и тогда у него не будет шанса устоять, если она вдруг захочет ему улыбнуться). Ну а лучшего средства для отвлечения своего внимания от интересующего тебя объекта нет, как через перенаправление своей мысли. И Трой, продолжая смотреть на девушку, мысленно вернулся к своему прежнему размышлению, о предтечи смутных времён и его признаков – людей до безумия интенсивно мыслящих, и к чему оно в итоге привело – к рыжему коту. И на этот раз, это всё вдруг неожиданно развеселило его.
– А я дурак, недалеко от них ушёл, – хлопнув себе по колену рукой, усмехнулся Трой, – раз верю всему, что мне скажут, и дошёл до того, что разговариваю с первым встречным котом. – А вот последняя мысль о первом встречном, а не каком-либо другом (как будто разговор с другим котом, кардинально бы отличался от этого), так развеселила Троя, что он не сдержался и, откинувшись на спинку скамейки, закатился задорным смехом. Где он сквозь слёзы увидел обращённый на себя взгляд посматривающей на него в удивлении девушки неземной красоты, и этого ему было достаточно, чтобы наполниться счастьем. Да, кстати, а кот Мурзик куда-то вдруг пропал.
Глава 4
Связующая собой, разбросанные во времени и пространстве события. За что нужно отдать ей должное, но при этом не стоит слишком расслабляться, так как нас ждут события куда как более запутанные, чем раньше.
Пребывающие на вокзал люди, даже если они беззаботно выглядят, вроде как не спешат и никуда, в общем, не собираются убывать, а всего лишь кого-то провожают или встречают (бывают и такие люди, кто здесь работает, а кто живёт в грязных переходах; это ничего, им нравится такая жизнь, а не нравилась бы, то они бы её не добивались), то всё равно слегка за что-то там переживают и спешат в тех же мыслях, боясь, что опоздает тот поезд, на котором убывает их хороший знакомый, кого они провожают. И тогда их хорошему знакомому придётся ещё на один денёк остаться, а провожающий уже столько радоваться не может, у него уже печень отваливается от перепоя.
Правда, есть среди пребывающих на вокзал и такие люди, кто в тайне своей души желал бы этого опоздания поезда навсегда и эти люди называются ещё влюблённые друг в друга, которые по прибытию на вокзал, даже не смотрят на информационное табло, не сводя своих взглядов друг с друга, как будто за то время, сколько они были вместе, они не насмотрелись друг на друга, когда только этим делом и занимались всё время. И ведь что интересно, – а этим влюблённым за этот факт крайне обидно, – что в их случае, ожидаемый только расписанием железной дороги поезд, а не ими, практически никогда не опаздывает, и что за нахал такой, вечно подаётся на первый перрон, чтобы значит, влюблённые с ним никак не разошлись и тут же на него натолкнулись.
– А вот и наш поезд. – С трудом скрывая своё разочарование, говорит вслух молодой человек, влюблённый во влюблённую в него девушку. А вот что он умалчивает по поводу пунктуальности машиниста поезда, то об этом лучше не говорить, даже если влюблённая в него девушка, была бы полностью на его стороне и в таких же выражениях.
Ну а при виде физического воплощения неизбежности расставания в виде поезда, ещё сильней подстёгивается сердечный ритм влюблённых друг в друга людей, и они, не теряя больше не минуты, забыв обо всём (может это их шанс не расстаться сейчас), с помощью рук укрепляют связь между собой, – я тебя никому не отдам, а я тебя тоже, – и погружаются взглядами друг в друга. Чем сбивают с хода и нервно волнуют людей не столь беспечных и спешащих по перрону к своему вагону с руками полными сумок.
Правда здесь, на перроне, были и такие люди, кто никуда особо не спешил, ни в ту, ни в другую сторону, а ещё заранее занял собой наиболее привлекательную для посиделок лавочку, – она находилась под ограждающим от дождя и солнечных лучей настилом, отличалась своей чистотой и была всех ближе к выходу из вокзала. А как занял, так и принялся вести своё наблюдение за всем происходящим на перроне, несколько нервируя своим внимательным вмешательством ответственных за чистоту перрона сотрудников вокзала. И эти сотрудники дистанции пути, отвечающей за чистоту перрона, с переживанием на лице покидают перрон, идут к себе в подсобку и там, вынимая из одного секретного места чекушку, в сердцах возмущаются. – Не могу я работать в таких невыносимых условиях, когда мне смотрят по руку! Я сбиваюсь и не могу полноценно выполнять свои служебные обязанности. Наливай!
Но кто же это такой или вернее, такие, кто в указанном нами месте, в упоминаемое нами же время, уселся на эту самую привлекательную лавочку и выводит из себя людей, облечённых трудовыми обязательствами. А вот с первого, даже внимательного взгляда, которым их удостоили работники перрона, и не поймёшь, что так вывело из себя всё тех же работников перрона, – а они повидали всякого люда, и их вывести из себя, а затем с перрона, крайне сложно и можно только невозможным для их понимания обстоятельством своего поведения. А эта парочка, кто занял собой эту самую привлекательную скамейку, вроде и ничем особенным не отличалась от любой другой пары людей, кто по какой-то внутренней осознанности или побуждению, когда-то, а может совсем недавно, решил, что им порознь не будет так эффективно и комфортно жить, нежели воедино. Что и привело к созданию этой пары.
А вот что точно их друг с другом связало, то вот это сразу и не уразумеешь. Вот если бы они, как та пара влюблённых, не сводила друг с друга глаз или вообще целовалась, то можно было бы записать их во влюблённые. Хотя нельзя отменять и того факта, что они свой медовый месяц страсти пережили и сейчас им приносит большую радость другого рода близость – будет хорошо вот так рядышком посидеть, не касаясь друг друга и, глядя в неизвестную даль, откуда время от времени пребывают поезда, мечтать или строить планы о своём будущем. А так их лица именно так проникновенно и целеустремлённо выглядели, то эта версия их понимания выглядит наиболее убедительной.
Ну а когда на пути этой их целеустремлённости, пронизывающей прямо до костей людей без мечты о будущем, вставал работник перрона, то его прямо пробивало в пот осознанием чего-то такого для него недостижимого, и он не мог сдержаться и бежал к себе подсобку, где и выносил весь мусор из себя (конечно, фигурально – весь мусор так и остался лежать на перроне).
– Похоже, что и сегодня их не будет. – Поднявшись со скамейки, обратился к своей спутнице, молодой девушке, прикрывающей свою красоту платком, молодой, но в тоже время серьёзных видов человек. Его спутница перевела свой взгляд на своего спутника и спросила его. – Какие есть предложения?
– Предложения. – Многозначительно посмотрев куда-то вдаль, повторился за своей собеседницей молодой, но серьёзного качества человек. – Сдаётся мне, что нам не будет лишним проехаться до Владислава и посмотреть, как у них движутся дела. – Сказал Илия, при свете дня и рядом со своей спутницей совершенно на себя вечернего не похожий.
– Есть повод для беспокойства? – спросила Илию его спутница Саша.
– Даже если бы и был, то мне что за дело до этого беспокойства. – Холоднейшим образом ответил Илия, судя по его ответной реакции, такой человек, которому не свойственно ни о чём беспокоиться, особенно о чужом беспокойстве. А такая его нечувствительность к окружающему, своего рода бесчувственность, отчасти объясняет эти на расстоянии отношения между ним и его спутницей. И теперь и не поймёшь, что их между собой связывает и из какого интереса они связались между собой и здесь объявились.
Правда, стоящий рядом с Сашей (это спутница Илии) на скамейке средних размеров контейнер, используемый людьми для перевозки своих домашних любимцев, мог бы частично прояснить ситуацию их здесь нахождения. Может они ожидали здесь прибытие кошачьего заводчика (в контейнере, скорей всего, находился кот), пообещавшего привести для знакомства с котом Саши, наиредчайшей породы, родовитую кошечку – вот почему всё так сложно обставлено и происходят все эти встречные затруднения.
– Что ж, – проговорила Саша, бросив взгляд по направлению железнодорожной дали, – видимо и сегодня не тот день. Так что, почему бы и не проведать наших друзей. – Сказала Саша, поднимаясь со своего места.
Илия как стоял, не шелохнувшись, так и продолжил наблюдать за тем, как Саша вначале заглянула в контейнер, где она по сюсюкалась с его обитателем, после чего прихватила контейнер и, окинув взглядом Илию, выдвинулась по направлению вокзала. Куда вслед за ней выдвинулся и Илия. Ну а как только они скрылись в дверях, ведущих в здание вокзала, и тем самым освободили от своего присутствия перрон, то на него тут же вернулись работники перрона, теперь выглядящие приободрёнными и столь решительно, что они даже были готовы предъявить претензии тем людям, кто вначале их о посредственно, через своё пристальное внимание, вывел отсюда, а затем их так приободрил. Но к своему непониманию происходящего, работники перрона никого из тех лиц, кто их вывел из себя, на перроне не застают и это их по-новому выводит из себя и вслед с перрона.
– Совершенно невозможно работать в столь изменчивых условиях. – Посетовал на тяжёлую долю работников перрона, бригадир всё тех же работников перрона, открывая в подсобке ещё одно бутылочное н.з.
Что касается Илии и Саши, то они благополучно миновали вокзал, затем прилегающую к нему площадь и, дождавшись своего автобуса, убыли на нём. Как они в нём добирались до своего пункта назначения, то в виду того, что ничего особенного с ними не приключилось по пути своего следования, то здесь это не будет упоминаться, а вот когда они прибыли, то на этом месте мы остановимся.
Так вот, когда по их расчётам им нужно было выходить, – а такие расчёты, как правило, строятся видами из окна того же автобуса, в котором они ехали, – то Саша, кто в общем-то и решал, где им выходить, ещё до прибытия к своей остановке, заметила в окно кого-то, кто вызвал у неё волнение на лице. С чем она смотрит на Илию, а тот ничего не говоря ей, кивком даёт понять, что он тоже видел. Ну а кого они видели, то это выясняется по их выходу из автобуса, где они сразу заходят под прикрытие остановки и по отъезду автобуса смотрят на другую сторону улицы. Где из своей относительной массы прохожих, движущихся в разные стороны и пока не видящих особых оснований для своей остановки, – ни у кого не развязываются шнурки или упал телефон, – тем выделялась одна парочка людей, что она стояла на одном месте и как будто кого-то ожидала. И скорей всего, именно эта пара людей особенного телосложения, – она отличимо от остальных прохожих, мускулисто выглядела, – и заинтересовала Сашу и Илию.
– И что они стоят? – спросил Сашу Илия. И хотя этот его вопрос был не в бровь, а прямо в чей-то незнакомый глаз, – нашёл, что спросить, – Саша, по своей природе более отзывчивая, чем Илия (спроси она его тоже самое, то он послал бы её у них спросить), нашла, что ему ответить, чтобы значит, было без обид.
– А как ты думаешь? – вопросом на вопрос ответила Саша, давая понять Илии, что на такие вопросы, только внимание даёт ответы. И Илия, со всей своей внимательностью посмотрев на наблюдаемую ими пару людей, сумел вначале увидеть, а затем ответить на этот свой вопрос. В результате чего он перевёл свой взгляд по направлению бросаемых взглядов этих людей в сторону аллеи, где без особого труда можно было выяснить, кто задерживает их взгляды на себе. Там, на одной из скамеек, вольготно разместился некий тип, за которым и приглядывали те двое людей, за которыми в свою очередь вели своё наблюдение Илия и Саша.
– И чем он их заинтересовал? – глядя на этого типа на скамейке, спросил Илия Сашу. Но от неё ответа не поступает, и Илия оборачивается к ней, чтобы понять, с чем связана эта заминка с ответом. А Саша, как выясняется, делом занята и по большому счёту, его не слушала.
Так она поставила контейнер на лавочку и, открыв крышку, протянув руки к дверце, выжидала, когда домашний любимец соблаговолит выйти наружу и оказаться в её руках. Но то ли кота в контейнере укачало, то ли он разозлился на хозяйку за такое своё содержание чуть ли не в клетке, в общем, он не спешил радовать свою хозяйку выходом из своего заперти и ждал, когда хозяйка найдёт для него убедительные, всё замиряющие между ними слова.
Ну а Саша, хоть и души не чает в своём любимце, всё-таки она не позволит собой манипулировать, и её подход к своему домашнему любимцу, более чем ответственен и принципиально строг. – Ра, ты нас всех задерживаешь. – Со строгим взглядом смотря на выход из дверей контейнера, проговорила Саша. Ну а этот Ра, определённо уловив нотки строгости в голосе Саши, как бы не хотел продемонстрировать свой норов и первостатейную наглость, которой отличаются все домашние любимцы, садящиеся на шею своим хозяевам, – не выйду до тех пор, пока ты не будешь меня об этом умолять с колбаской в придачу, – не смог ничего противопоставить строгому обаянию своей хозяйки, у которой в запасе есть и другие методы по его убеждению быть ответственным и дисциплинированным котом, и выдавил себя из дверей контейнера (такой он был пушистый, благодаря беспрестанным заботам Саши – тут и питательный рацион, прогулки на свежем воздухе и вычёсывание шерсти).
И вот Ра оказывается в руках Саши, затем ею подносится поближе к своему лицу, где она, повернув его в сторону аллеи, а в частности в сторону интересующего их лица, указывает ему направление своего внимания, после чего, только для него и только ему понятными словами что-то там шепчет на ушко. А этот Ра делает такой вид, как будто всё-всё понимает и даже на своей рыжей мордочке выражает, как он насупился на этого объективно непонятного для него человека.
Когда же Саша убеждается в том, что Ра всё должно понял, она со словами: «Теперь дело за тобой, но без лишнего энтузиазма», выпускает из рук Ра. Ра же, спрыгнув на землю, вначале адаптируется к своему приземлению, – он вытягивается во всю доль себя, со всё охватывающим зевком, – после чего уперевшись взглядом в человека на скамейке, замирает на месте. Так проходит, наверное, с минуту, и Ра, бросив взгляд на Сашу, перебежками направляется в сторону своей цели. Ну а Саша, переведя свой взгляд на Илию, говорит. – Сейчас всё узнаем.
И на этом, как выясняется Илией, всё. Саша замирает в одном отстранённом от действительности положении и теперь вообще никак не реагирует на окружающий мир. А Илия хоть человек не беспокойный и без не нужного волнения в сердце и чувствах, всё-таки он не может вообще быть спокойным, когда его так в лицо, напрямую игнорируют во всём. Правда, сейчас игнорирование идёт со стороны Саши и при этом этому есть свои объяснения, – для получения телепортационного сигнала от его передатчика, Ра, Саша должна быть должно настроена, – и Илия вынужден бездействовать. Что для него невыносимо. И он, не имея возможности как-то на всё это повлиять, обратил свой взор в сторону скамейки, где Ра уже предпринял атаку на ногу того типа и начал втираться в его доверие.
И хотя у котов своя сущность и свой подход к людям, через те же ноги (они ему ближе всего по росту), Илия воспринял этот подход к незнакомцу Ра, как недостойным и по своему унизительным для Ра. – Тьфу, подлиза. – Передёрнувшись в лице, Илия не смог сдержаться от своего осуждения Ра. И, наверное, узнай об этом Саша, то Илие не поздоровилось бы. Но Саша сейчас не восприимчива к внешнему миру, когда она находится на приёме сигнала от Ра. А тот видимо, уже начал отправлять ей сообщения, и Саша начала внешне реагировать на них, путём нахмуривания своего милого личика (это никаким платком не скроешь).
Ну а Илия, заметив эту хмурость лица Саши, не может и сам так же не отреагировать, с жестокой выразительностью посмотрев в сторону скамейки, с тем типом на ней. Где тот тип наклонился к Ра и начал с ним вести беседу. Чем отчасти напряг Илию, заподозрившего этого типа в своей не простоте. – Не всякий человек знает язык кошек, а лишь приближённые к священным знаниям люди. – Рассудил про себя Илия. – Тогда кто он такой? – вопросил Илия, принявшись вглядываться в этого подозрительного типа. Но его внешний вид никак не выказывает в нём некую особенность, и Илия вынужден оставаться в качестве статиста. Что ему, человеку деятельному, совсем не по душе.
Но тут до него сзади доносится шевеления и Илия, обернувшись, видит, что Саша пришла в себя. И не просто пришла, а более чем выразительно. – Человек как был собственником, так им остался. – Цепко посмотрев на Илию, проговорила Саша. – Только Ра к нему подошёл, а он уже попытался его себе присвоить через наименование. Каким-то Мурзиком назвал. – Пышет негодованием Саша, оставив в стороне Илию, и бросив свой взгляд в сторону того типа на скамейке, вокруг которого ещё крутился Ра. А Саша выходит, оборвала свою связь с Ра и оставила его один на один с тем типом. А для этого нужны весомые обстоятельства, и которые готов послушать Илия, еле скрывающий своё довольство от услышанного.
– Мурзик. А мне, пожалуй, это имя нравится. – Про себя усмехнулся Илия, как только услышал это возмущение Саши. На чём Илия не остановился и в своём размышления так зашёл далеко, что дальше уже некуда. – А Ра в последнее время слишком обленился и ему не помешает, побыть некоторое время в чужих заботливых руках. Достал он меня своей самонадеянностью. – И Илия ещё дальше мог бы зайти в своём осуждении Ра, если бы Саша не перевела своё внимание на него и принялась пересказывать, чему она стала свидетелем. Правда, её рассказ не обладал никакой стройностью и упорядоченность, а всё строилось на эмоциях, что ещё больше вносило дисбаланс в понимание Илией Саши, до этого ни разу им не замеченной в живости чувств. И как итог, Илия понял лишь то, что этот тип помешан на идее конца света. Для распознания которого, ему нужен кот. – Он считает, что кошки обладают особой чувствительностью к колебаниям атмосферы и потрясениям, и помогут ему распознать приближение катастрофических изменений в мире.
– А разве это не так? – явно не подумавши, спросил Илия. Саша с недовольством посмотрела на него и сказала. – Может это и так, но мой Ра не для этих целей был создан, и он не будет служить детектором измерений изменения местной среды.
И тут Илию осеняет догадка. – А ведь мы по возбуждённости среды, мог ли бы распознать прибытие ожидаемых нами гостей. – Еле слышимо проговаривает свою догадку Илия. Но Саша, будучи на своей волне, его не слышит, и продолжает своё возмущение, которое заканчивается своим выводом.
– Слишком он опасен для Ра. И я даже не знаю, почему он ещё не распустил свои руки и не взялся гладить Ра – Подвела итог Саша. При этом она не то чтобы не знает, почему тот тип со скамейки не взялся за умасливание Ра через его поглаживание, а она более чем уверена в том, что для этого есть свои веские основания – этот тип первый ненавистник кошек и ему ближе всего собаки. В общем, из тех людей, кого больше всех недолюбливает Саша.
– Но мы тоже не остались в накладе. Ра дал ему очень дельный совет. Пусть попробует ему последовать, и тогда посмотрим, что в итоге его будет ждать. – Добавила Саша, переведя своё внимание в сторону того типа на скамейке, которого Ра покинул и теперь всё теми же перебежками возвращался назад. И если Саша смотрела на Ра с отзывчивостью в лице, то Илия смотрел на него со странной затаённостью в сердце и лице, которая и раньше в нём замечалась, но только по другому поводу. А вот по какому, то это было глубоко спрятано в душе Илии, который краем глаза посматривал на Сашу, другим на Ра, и третьей частью взгляда на того типа со скамейки, который виделся ему частью некоего, только что возникшего у него в голове плана. Где каждый из наблюдаемых им объектов играл свою роль.
Между тем Ра вернулся и был принят Сашей на руки, затем осмотрен ею на предмет своего не слишком явного довольства и незамеченный в чрезмерности такого рода чувств, был препровождён в контейнер. Когда же дверка контейнера была закрыта, а Саша выпрямилась во весь рост, то Илия обратился к ней с вопросом. – Так мы выяснили или нет, что так заинтересовало в этом типе Владислава? – Саша в ответ смотрит куда-то за спину и тихо приговаривает. – Теперь выяснили.
Ну а так как пояснений от неё не последовало, то Илия разворачивается в сторону Владислава и его напарника Ромыча, как уже давно можно было догадаться, и кроме них видит незабываемого вида красотку, которая появилась из своего небытия, царства красоты, туши и помад, как сопутствующих всякой красоте аксессуаров. В общем, вышла из глубины спин этих, находящихся на своей одинокой волне людей, которых вечно нужно мотивировать на своё к себе внимание. А так как ближе всего к ней находился Владислав, – так уж вышло, что он стоял к ней лицом, – то он первым и проявил находчивость и сообразительность. И хотя с того места, где находились Илия и Саша, совершенно невозможно было услышать, что там сейчас сказал на ухо Ромычу Владислав, Илия и Саша отчётливо увидели, к чему привело сказанное Владиславом и насколько неосмотрителен и просто олух по мнению Илии, оказался Ромыч, безоглядно отпустивший Владислава.
Когда же Ромыч обернулся вслед Владиславу, то было уже поздно, и Владислав вслед за той красоткой завернул за угол. А вот теперь настаёт тот временной момент, когда уже Илия запаздывает со своей сообразительностью и Саша, не давая ему возможности, не то что бы оспорить её решение, а он и сказать слова не успевает, как она отдаёт ему команду (а кто она такая, чтобы здесь командовать): «Этого типа оставляю на тебя, я за Владиславом», и, прихватив со скамейки контейнер, обходным путём направляется вдогонку за Владиславом. Илия в полной растерянности стоит и только смотрит вслед Саше, пытаясь подобрать подходящие и чётко трактующие её поступок слова. А так как между её поступком и им существует неразрывная связь, то очень сложно выразить всю степень своего негодования Илией, чтобы самому не замараться от этих выражений.
