скачать книгу бесплатно
– Вы имеете в виду порошок? Нет, не знает. Но он верный человек. Я могу его вам представить.
– Нет, нет, пока в этом нет необходимости…
«Экая шельма, – подумал меж тем бледноликий хозяин, – бежала с любовником и еще пытается заработать на этой ситуации! Но в этой девице определенно что-то есть… обескураживающее. Худа, очкаста, неестественна… И главное, совершенно непохожа на то, что он ожидал увидеть. Не подтверди сидящий за драпировкой Блюм – точно, она, Мелитриса Репнинская, отравительница – он бы ни за что не поверил. Вообще с этими отравительницами история до чрезвычайности темная. Блюм несет какой-то вздор про “свою племянницу леди Н.”. Пока они никого не отравили и серьезно относиться к ним могут только в России. Берлину нужен результат, а в Петербурге только за идею отравления могут наказать кнутом, вырезать язык, посадить в колодки – как они там называются?»
– Вы позволите один нескромный вопрос? – голос собеседника прозвучал вкрадчиво, даже интимно. – Вы фрейлина королевы… Зачем вам понадобилось? – он сделал вид, что смешался.
Мелитриса передернула плечом. Секретные туфли нестерпимо жали, и вообще ее несказанно раздражал этот важный, напыщенный господин.
– Вы заставляете меня разочаровываться в выбранном пути. Мне обещали богатство, самостоятельность. Будучи фрейлиной, я не имела ни того, ни другого. А ваши люди обещали мне возможность жить в Европе.
– Понимаю, – в руках Сакромозо появился кошелек. – Здесь 500 талеров. При скромной жизни в Берлине вам хватит этого до старости.
– Не уверена, – быстро сказала Мелитриса, чувствуя, что беседа потекла куда-то не в нужную сторону. – Если считать старость тридцать лет, то, может быть, вы и правы, а если сто? – она рассмеялась и сама порадовалась, как естественно прозвучал ее ответ. – Если вы не имеете возможности заплатить, то дайте возможность заработать. Вернемся к нашим баранам. Я привезла шифровку.
– Вот как? – Сакромозо явно удивился. – От кого?
– Вам это известно лучше меня.
Сакромозо не стал настаивать, он молча протянул руку. Мелитриса поискала глазами, куда присесть, и тут опомнилась. Это, право, никак не возможно. Защитной была мысль – Лядащев велел любым способом добиться повторного свиданья, но главное, что ее смутило, – необходимость при незнакомом мужчине стоять босиком. Разве это мыслимо – снять туфлю и протянуть ему, как бокал с вином. А может, у туфли подкладка мокрая от пота, недаром она жмет. Все эти шпионские игры – верх неприличия!
– Шифровка осталась в гостинице. Я по рассеянности надела не те башмаки. Я везла ее в каблучке, – добавила она, потупясь.
Шут их разберет, шпионов, то улыбался, прямо лучился весь, то вдруг хмурый стал и смотрит исподлобья. Мелитриса отступила к окну, ноги ее не держали, ей хотелось если не сесть, то хоть прислониться к подоконнику.
– Не оглядывайтесь, – услыхала она вдруг шепотом из темноты, казалось, Лядащев говорил ей в самое ухо. – Это не Сакромозо.
По телу ее пробежала дрожь от затылка до пяток. Может быть, ей все это просто почудилось? В самом деле, где здесь может прятаться Лядащев. Она оборотилась к окну, скосила глаза… Колонну у входа обвивал плющ, он же вился по стене, цепляясь за раковины и завитки лепнины.
Басовито и крепко начали бить часы. Неужели она целый час ведет этот странный коварный разговор? За голос часов надо держаться, как за здравый смысл.
Мнимый Сакромозо дождался конца боя, потом сказал внятно и четко:
– Я не верю, что вы привезли шифровку.
– А я не верю, что вы Сакромозо, – парировала Мелитриса. – Я готова была ответить на все ваши вопросы. Вы же не задали мне ни одного.
– Так вы берете деньги?
– Нет, мой господин. Я буду разговаривать только с рыцарем Сакромозо. Вы должны запомнить, что я дорого стою. Не машите руками… Не я сама, но моя тайна. Вряд ли Европа оценит поведение Берлина как положительное и достойное уважения. Отравить императрицу… фи! В России, между прочим, тоже не дураки.
Хозяин особняка сделал шаг к Мелитрисе, вид он имел до чрезвычайности нахмуренный.
– Вы угрожаете?
«Еще один шаг – и мне останется только одно – упасть в обморок», – пролепетал внутренний голос, а ее реальный произнес глубоко и внятно:
– Предупреждаю. – Она склонилась низко.
– А ведь можно прямо сейчас сдать вас русским… в Тайную канцелярию.
– Вот уж глупо, – она рассмеялась. – Во-первых, я от всего отопрусь, а во-вторых, во время ареста уже не перепутаю туфли. Отвезите-ка меня лучше в гостиницу. В «Синем осле» я буду ждать встречи с настоящим Сакромозо. Поддельные мне не нужны!
Опасная суета
– Ах, Василий Федорович, наконец-то все позади! Правильно ли я вела себя? Я так боялась!
– Все правильно, голубушка Мелитриса Николаевна. Спасибо вам.
У Мелитрисы на щеках некрасиво алели два пятна, и она прикладывала к лицу пальцы, пытаясь остудить выходящее наружу тепло. Руки предательски дрожали. Ей столько еще хотелось спросить у Лядащева, но тот прервал все попытки:
– Спать, спать… Все разговоры завтра.
И исчез на сутки. Когда же он наконец появился, как всегда самоуверенный, насмешливый и раздражающе загадочный, Мелитриса не могла скрыть обиды. Как посмел он бросить ее одну в столь ответственный момент? Почему здесь с ней обращаются как с марионеточной куклой?
– Ну почему же – куклой? Просто служба моя такова, – неспешно принялся за объяснения Лядащев, – что требует неусыпного внимания и неотложного присутствия. А сейчас мы будем ужинать. Это вам, – жестом фокусника он достал из-под стола плетеную корзину с длинной ручкой, украшенной бантом. Корзинка была полна черешни, каждая с черенком, чудо как хороша!
– А можно задавать вопросы?
– И даже получать ответы, – он весело рассмеялся.
Однако Василий Федорович явно поторопился с обещаниями. Девица была наблюдательна, умна и любопытна, посему часто приходилось ответствовать: не знаю… там посмотрим… а уж это, милочка, нас никак не должно касаться! Но Мелитриса не обижалась.
– Если вы не знаете, как выглядит этот ваш Сакромозо, то почему крикнули мне в ухо – это не он? Хозяин дома очень подходил под ваше описание.
– Это он десять лет назад подходил. А сейчас тому рыцарю под сорок.
– Что значит – тому? Вы думаете, что в Кенигсберге какой-то другой человек скрывается под этой фамилией?
– Не исключено. Но честно говоря – не знаю. Однако Я знаю точно, кто принимал вас в белом особняке – некто Цейхель.
– А кто он – этот некто?
– Переводчик, он служит в замке в русской канцелярии. Для нас большой успех – выйти на Цейхеля.
– Его надо немедленно арестовать! – запальчиво крикнула Мелитриса. – Вы это сделали?
– Вот это, сударыня, не должно вас интересовать.
Лядащев не мог сказать Мелитрисе, что весь день ухлопал на поиск пропавшего вдруг Цейхеля. Переводчик не явился в службу, дома его тоже не было. После обеда на улице Траггейм появился маленький лоток на треноге. Простодушного вида купец торговал булавками, шнурками, необычайно вонючей ваксой и пудрой для париков. Вид у купца был отвлеченный, он смотрел поверх голов редких покупателей. Если бы кто-то проследил траекторию его задумчивого взгляда, то понял бы, что он направлен как раз на окна второго этажа, где находилась квартира Цейхеля. Пока это наблюдение не принесло результатов.
– Теперь вы будете следить за белым особняком?
Лядащев хмыкнул.
– Особняк пуст. Он принадлежит барону Крафту. Крафт-сын сейчас в армии Фридриха, Крафт-отец уехал из города, как только в него вступили наши войска. Сейчас в особняке живут только сторож с женой да старый конюх.
– Их допрашивали? – деловито осведомилась Мелитриса.
– А вы входите во вкус, – развеселился Лядащев. – Зачем же их допрашивать? Они наверняка скажут, что ничего не видели и не слышали. Зато любой разговор может их спугнуть. Вообще, наблюдая за ними и не обнаруживая себя, можно получить куда больше информации.
– Странная у вас работа, – заметила Мелитриса, принимаясь за десерт. – Вы знаете, кто враг, но не арестовываете их, – она выплюнула косточку от черешни в кулак. – Наверное, ваши противники тоже вас знают, но не чинят вам никакой беды… просто наблюдают. Эдак-то просто наблюдая, вы столько гадостей можете наделать. И не столько им, сколько самим себе.
Лядащев посерьезнел, словно тень от листьев невидимой ветки пробежала по лицу его, глаза потемнели и застыли напряженно.
– Война вообще гадость, но без нее нельзя. А выигрывает тот, кто больше узнает и первым ринется в бой. И тогда уж накрывают всех одним махом.
– А мне что делать?
– Ждать!
– Чего? Чтобы и меня одним махом?..
– Ни в коем случае. Я сумею защитить вас, чтобы…
– …целой и невредимой вернуть в руки моему избраннику, – закончила Мелитриса с бесстрастной и четкой артикуляцией. – А теперь вы меня послушайте. Вы знаете, я согласилась поехать в Кенигсберг только потому, что сюда направился мой настоящий опекун. Вы знаете, в чем он меня подозревает. Мысль эта не-пе-реносима! Я должна найти его. И вы должны помочь мне в этом.
Лядащев отвел глаза и неопределенно пожал плечами. Мелитриса готова была поклясться, что он смутился, это Лядащев-то!
– Всему свое время, – сказал он наконец. – Но для начала я должен поведать вам одну историю. Она касается двух людей – князя Оленева и рыцаря Сакромозо.
– Как? Разве они знакомы? – Мелитриса так и подалась вперед.
– Нет. Но судьба свела этих людей очень близко.
Поначалу Лядащев не собирался посвящать девушку в события десятилетней давности, более того, ему не хотелось окрашивать ее нейтральное отношение к Сакромозо в черный цвет из боязни, что она наделает глупостей. Но сейчас он не видел другого способа заставить ее отказаться от поисков Оленева (не мог же он сообщить, что его письмо о поездке в Пруссию подделка) и сосредоточиться на работе, которую от нее ждали.
Итак, Сакромозо… Мелитриса слушала, не перебивая рассказчика ни словом, ни жестом, а потом, сославшись на головную бель, быстро ушла в свою комнату.
Услышанное потрясло девушку. То, что ее судьба тоже соприкасается с Сакромозо, казалось ей чудом и знаком небес. Весь последующий день она провела в кресле у окна. Фаина была уверена, что ночью Мелитриса «вообще не ложилась, разобранная постель была не смята, а ночная сорочка, которую она собственноручно повесила на спинку стула, встретила утро на том же самом месте.
Как уже упоминалось, окно из комнаты Мелитрисы выходило в сад. Если смотреть прямо перед собой, то видны бузина с зелеными плодами, яблони без плодов, немного наискосок многоствольная рябина с пушистой кроной, если нагнуть голову, то виден кусок стены дома на противоположной стороне улицы и дверь с фасонным крыльцом. Вот и весь пейзаж. Просто удивительно, сколь подробно, многогранно и ярко запечатлелась в голове ее эта немецкая картинка.
Говорят, что рисунок дерева сложнее, чем человеческое лицо. Лица могут повторяться какими-то чертами, у близнецов лица совсем похожи, деревья – неповторяемы. Были бы князь Никита и Сакромозо, скажем, две рябины мужского пола, их бы никто не перепутал, особенно сзади. И князь Никита не попал бы из-за этой путаницы в темницу. Бедный князь! Как это ужасно! Ужасно – ей, не ему. Теперь она знает, что у нее не одна, а две соперницы. С венецианской Марией легко совладать, она далеко, а вот с великой княгиней… Екатерина станет императрицей… конечно, конечно… Она как дуб женского рода, а Мелитриса кто? – только трава у ее ног.
Как трава и цвет беззащитны перед ветром, мотает их туда-сюда, и так весь день. Нет, она не трава… Будь она травой, то стояла бы перед переводчиком Цейхелем и качалась из стороны в сторону… как глупо! А Цейхелъ не может быть похож на князя Никиту ни спереди, ни сзади, у него шея короче и ноги толще в икрах. Правда, в сапогах можно их перепутать. Ах, князь, почему вы так плохо ищете меня?
Лядащев по обыкновению весь день отсутствовал, а вечером, узнав у Фаины о настроении Мелитрисы, предложил ей неожиданно прогулку по городу.
– Поехали… Зачем киснуть? Посмотрим ратушу, университет, собор. Это красиво. Одно условие – не выходить из кареты.
Мелитриса не возражала. Стали собираться. Уже когда девушка была одета для прогулки и причесана подобающим образом, обнаружилось, что куда-то запропастились ее любимые уличные башмаки. Лядащев торопил, Мелитриса злилась, а Фаина препиралась со служанкой. Та на все отвечала длинными трескучими фразами, суть которых сводилась к тому, что она не сторож чужим башмакам, что русские очень безалаберны, а в своей неаккуратности потом винят бедных немецких девушек.
– Придется надеть секретные туфли, – сетуя, сказала Фаина.
Однако и секретных не было на месте, Фаина искала с великой прилежностью, перерыла весь дом, вернее, две их комнаты, не так уж много было мест, куда они могли спрятаться. Новый шквал попреков, и те же длинные немецкие фразы в ответ. Служанка даже всплакнула, прикрывая фартуком совершенно сухие глаза.
Поехали в темно-синих, замшевых, с золотым тиснением на носках. Это были самые дорогие, бальные туфли. Прогулка не была плохой, но и хорошей ее нельзя было назвать. Во-первых, она слишком быстро кончилась. И потом, был тот час вечера, который французы называют «между волком и собакой». Мелитриса сразу прилипла к окну. Над городом висел туман, фигуры прохожих были зябки, искажены сумраком, еще эти шляпы у дам, они полностью закрывали не только лица, но и плечи спутников. Словом, Мелитриса не увидела на вечерних улицах князя Никиту и была этим до чрезвычайности раздосадована. Настроение еще подпортила Фаина, заявив перед сном, что секретные туфли так и не нашлись и что господии Лядащев этой пропажей очень встревожен.
– Напишут они новую шифровку, – отмахнулась Мелитриса. – А уличные башмаки нашлись?
– Уличные нашлись, – подтвердила Фаина, поджимая недовольно губы, и вдруг взорвалась: – Как вы не понимаете? Туфли с шифровкой не просто пропали. Их похитили враги.
– Вздор какой! Только нашим врагам дел – туфли воровать.
– Господин Лядащев говорит, что они охотятся за шифровкой. Вот.
Мелитриса только пожала плечами. Враги не настолько глупы, чтобы рисковать так нелепо. Не проще ли было пригласить ее на повторную беседу и прямо на месте получить вожделенную шифровку?
На следующий день Мелитриса получила от Лядащева строжайший приказ не выходить не только из гостиницы, но и из комнаты. Приказ этот был не просто неприятен, он был унизителен, поскольку исходил не от самого Василия Федоровича, а от Фаины. Самому ему, видишь ли, недосуг дожидаться, пока она встанет.
Фаину этот приказ ничуть не огорчил. Она следила за каждым жестом Мелитрисы, играя при этом в беспечность и жизнерадостность. Нельзя выйти в сад и в общую залу, где они обычно завтракали? И замечательно. Они будут шить!
– Ну что ты несешь? – в сердцах крикнула Мелитриса.
Но Фаина не удосужилась ответить, мысли ее были заняты другим. Давеча, пока Лядащев с Мелитрисой катались в карете, она успела сбегать в лавку и приобрести многие метры премиленького оранжевого гроденаплю, из которого собиралась соорудить себе новое платье. Заработанные честным трудом деньги жгли ей пальцы, и в качестве приклада к материи она купила не только пуговиц и лент, но и моток немыслимо дорогих кружев «шантильи» из черного крученого шелку. Фасончик Фаина решила переснять с Мелитрисиного бирюзового «полонеза», наивно полагая, что если заузить лиф и обозначить талию с помощью складок и защипов, то даже такая сытуха[3 - Сытуха – толстая женщина.], как она, будет выглядеть стройной. А почему нет? Мелитриса в своем «полонезе» что селедка…
– Вы, Мелитриса Николаевна, только подскажите, куда мне «шантильи» присобачить и как лиф выкроить.
Вначале они кроили вдвоем, и работа кипела, ножницы со скоростью пиратских фрегатов сновали в оранжевых волнах гроденапля, но как только дело дошло до иголки с ниткой, Мелитриса начала зевать, смотреть по сторонам и, наконец, созналась, что ненавидит шить, а от одного вида иголки у нее начинают болеть глаза.
– И не следи за мной. Я пойду в свою комнату.
– Опять будете у окна сидеть? – обиженно заметила Фаина, поражаясь, что девушка отдает предпочтение скучнейшему занятию, пренебрегая интереснейшим.
Мелитриса строптиво повела плечом:
– Спать я буду, спать!
За работой время бежит как сумасшедшее, сжирая все физические силы. Далеко, на ратуше, часы пробили семь. Фаина потянулась, размяла косточки, погладила пустой живот и пошла искать служанку – пора бы той подать уже кофе с бисквитом. По дороге на кухню она с раздражением представляла, как будет кричать в лицо грубиянке немецкие нелепые слова (неучтивый язык!) – объясняясь с иностранцами, люди часто помогают себе натужным криком, – а служанка на все будет отвечать по-русски «не можу знать» и трясти наглой головой.
Служанки Фаина не нашла, а когда вернулась в свою комнату, обнаружила на столе в опасной близости от материи чашку кофе и что-то вроде булки. «Значит, сама вспомнила», – примирительно подумала Фаина о белобрысой и опять принялась за работу, умудряясь одновременно пить, жевать, шить, мурлыкать себе под нос и от полноты чувств притопывать в такт ногой.
Какой-то незначительный звук вывел ее из состояния блаженного равновесия, это был далекий хлопок, словно пробку кто-то выдернул из огромной бутылки, да и сама пробка должна быть размером с малую тыкву. Фаина подбежала к окну, все тихо, гостиничные звуки были привычны, кто-то ругается, звенят посудой, а вот колеса прогрохотали по булыжнику, потом тревожно закричала какая-то птица в кустах…
Фаина опять было села шить, но вскоре встала, решительно толкнула дверь в соседнюю комнату и замерла на пороге с квадратными от ужаса глазами. У окна на полу в луже крови лежала Мелитриса. Дурной крик только потому не вырвался из глотки дуэньи, что она запечатала отверстый рот кулаком. «Мелитриса, бедная, бедная… – пронеслось в голове и тут же где-то рядом то-оненьким ручейком: – Вот и кончилась моя заграничная жизнь, завтра в отчизну отошлют, будь она неладна…»
Надо бы ее поднять, Мелитрису бедную, но как это страшно – перепачкаться в крови. Может быть, она еще живая? Фаина сделала нерешительный шаг к окну. В этот момент в дверь постучали и сразу вошли.
– Эт-то еще что? – услыхала она голос Лядащева.
– Уби-или! Вот… уби-или! – заголосила Фаина.
– Молчи! – коротко крикнул Лядащев, и она опять заткнула рот кулаком. – Доигрались, недоумки, – прошипел он сквозь зубы, и нельзя было понять, ругает ли он все тех же врагов или себя с сотоварищами.
Меж тем он подошел к убитой.
– Кто это?
